Текст книги "Здравствуй, 1984-й"

Глава 31

Посещение деревенской дискотеки вызвало у меня воспоминания о том, как я учился брейк-дансу, но это было так давно, что мое взрослое сознание все забыло – прижился я в теле Толика и его воспоминания доминируют, они более свежие.

Батя ушел на работу, бабуля повезла на тележке товар покупателям – надо же девать куда-то литров тридцать молока. Мы с отцом несколько раз предлагали ей избавиться от коровы. Нет, не забить, об этом даже и говорить бабуле страшно, а продать, но она наотрез отказывалась. Уверен, давай корова всего литр молока в день, и то она бы не рассталась со своей подругой. Еле-еле уговорили свиней забить, а мясо продать. И то под предлогом того, что мне нужны будут деньги на учебу. Есть у нас еще куры, но за ними уход минимальный.

Так вот, я в свое время практиковал такие танцевальные стили, как «электрик-буги», за рубежом он шел под названием «волны», и «робот» – это понятно и без пояснений. Занимался этим всего пару лет в своем прошлом теле, и пик моего совершенства пришелся на восемнадцать лет, когда я на свадьбе одноклассника мастерски исполнил верхний и нижний брейк. Было это в восемьдесят седьмом году, летом. С тех пор я и думать забыл об этом танце, уйдя в спорт, где у меня неожиданно поперло. Сейчас, с трудом вспоминая движения и стараясь ничего не разбить, занимаюсь в большой комнате. Пока тренирую «робота», для «электрик-бугалу», например, места требуется значительно больше – амплитудный стиль. Тренируюсь я уже четвертый день, но вспоминается пока плохо. Почему шифруюсь? А не помню я, когда брейк-данс появился в СССР. Ясно, что в восемьдесят пятом он был, по крайней мере, в конце. Покажу я свое мастерство в этом деле, а вдруг спросят – кто учил, да хотя бы где видел? Первые фильмы про танцоров я посмотрел у своего учителя, и назывались они незамысловато – «Брейк-данс» и «Брейк-данс-2», был у него еще и какой-то учебный фильм. Занятия мне обходились в червонец, и я даже разгружал вагоны с друзьями, ну и фарцевал чуток в восемьдесят шестом.

Так-с, бабуля вернулась, пойду, сполоснусь в летнем душе. Водичка уже теплая в баке над душем, и я с удовольствием моюсь целиком. Трусы и фирменные шорты – единственные вещи, которые я захватил с собой, не оставив на хранение племяшу Виктора Семеновича. Полотенца нет. Ерунда, так высохну. Застирываю и вешаю на веревку ношеные трусы и сожалею, что не купил купальные плавки в «Березке». Забыл. Хотя в Красноярске, может, только моржи купаются?

Иду во двор, чуть не запинаясь о мотоцикл «Восход», который отец на манер слесаряинтеллигента Полесова из «Двенадцати стульев» разобрал и благополучно забыл. Что-то с ним надо делать.

– Фу, Снежок! – кричу псу, который затаился около калитки и кого-то караулит.

Такая у меня паскудная псина – обычно не лает, пока гость не зайдет, сидит тихонько, но как только шаг во двор сделан, он тут как тут – и рычит, и лает, и встает на лапы во весь свой громадный рост, не кусает разве только. Обычно неожиданным гостям и этого хватает. Вот и сейчас он явно кого-то заприметил около калитки и ждет своей порции удовольствия. Хватаю с еще одной бельевой веревки полотенце и шлепаю по псу в засаде, тот, озираясь, обиженно скулит.

– Кто там у калитки? Отзовись, а то я сейчас копье брошу, – кричу фразу из популярного мультфильма, который я уже взрослым смотрел с удовольствием.

– Сдурел, Штыба! Какое копье? Это я, – кричат мне из-за ворот… Веркиным голосом!

– Кто я? – придуриваюсь спецом, чтобы позлить обломщицу.

– Я, Вера Архарова, – уже зло отвечают мне. – Открывай. Ой, погоди.

– Ты чего тут стоишь? – открыв калитку, реально вижу свою красотку-одноклассницу, которая быстро разогнулась из состояния поклона.

– Чего-чего, к тебе пришла, – обиженно говорит Верка, тем не менее с интересом разглядывая мой торс и то, что ниже. – А прикольные шорты у тебя, фирма?

– Фирма, фирма. Раз пришла – стучись. Чего стоять на улице-то? Заходи.

Открываю калитку пошире, отпихивая любвеобильного Снежка ногой – на друзей хозяев он кидается не с целью напугать, а с целью зализать до смерти. Тоже не самая приятная смерть, я вам скажу.

– Машина меня обрызгала, вот стою ногу оттираю, не идти же к тебе грязной, – пояснила она.

Действительно, на одной ноге девушки виднеются бурые разводы, которые я быстро вытираю полотенцем, опустившись на одно колено. Вид при этом мне открывается изумительный – ножки чуть ли не до бедер.

– Ну, заходи, – говорю ей. – Теперь ты чистая. Если хочешь, могу попросить Снежка облизать.

Снежок стоит рядом и всем своим видом выражает готовность справиться с порученным заданием.

– У меня дело секретное. Ты один дома? – удивляет одноклассница.

– Бабка дома, но она нам мешать целоваться не станет.

– С ума сошел? Какое целоваться?! Я хочу коньяк у тебя попросить, ну, купить в смысле.

– Вера заходи, не гневи меня, ты тут уже весь трафик движения остановила, пока нагибалась и ногу вытирала. Вот смотри, около магазина зрители стоят, бьюсь об заклад, уже все прохожие оценили твой вид сзади, – злюсь я.

– Ой!

Вера, обернувшись и увидев с десяток человек, стоящих в очереди в вино-водочный, быстро зашла во двор.

– Козлы они! А что такое «трафик»? Так продашь или нет? Мне две бутылки надо. А поцеловать поцелую, я не забыла. Некогда просто было, – говорит мне в спину Архарова, семеня за мной по направлению к дому.

На кухне нас радушно встретила бабуля, заставив меня идти одеться и не позориться перед гостьей, а Верке налила чаю с маленькими пирожками с маком. Я возвращаюсь через пару минут, а бабули уже нет в доме – решила нам не мешать. Можно подумать, мне что-то обломится? Вера сидела и поглощала пирожки один за другим. Я вздохнул, с маком – мои любимые, а тут такой хвост упал. Не кормят, что ли, ее дома?

– Вкушно. Так дашь? – прожевывая, спросила Вера, глядя на меня своими красивыми глазами с пушистыми ресницами и поглаживая ногой мою коленку.

Зараза!

– Зачем тебе литр коньяка, колись? Если ты по трезвяне меня не можешь поцеловать, и тебе литр нужно перед этим скушать, так я тебе твое обещание прощаю, – подкалываю я ее.

Верка соскакивает с табуретки и, крепко обхватив двумя ладошками мою голову, целует в губы. Поцелуй длится секунд пять, не меньше.

– У тебя что, все мысли об этом? – хихикнула она, садясь обратно. – На мой день рождения надо, ты что, не помнишь? У меня он через неделю в пятницу двадцать седьмого.

– Откуда я могу помнить? Можно подумать, ты меня хоть раз звала, – удивился я без задней мысли, а Архарова застеснялась этого факта.

– Ну вот, я и тебя приглашаю. Только ты Николая не бей больше, он до сих пор обижается.

– Не могу я прийти, я двадцать седьмого уже на поезде буду ехать из Ростова в Красноярск, а коньяк сейчас принесу и бесплатно – подарок тебе будет.

Возвращаюсь из заветной сарайки, где уже показали дно запасы коньяка, и отдаю, завернув в газету, спиртное Вере.

– Спасибо! – меня целуют на этот раз в щеку. – Это, конечно, не духи французские, как Фарановой, но я и не такая красивая, как она.

– Я так-то два флакона привез, один тебе хотел, но пришлось Зине отдать, нашему комсоргу, они обе пришли ко мне прощаться, а ты пропала тем более где-то, – сдуру ляпнул я и тут же пожалел.

– Что-о-о? Мои духи этой рыжей-бесстыжей кошке? И ты спокойно это говоришь? – Вера превратилась в фурию.

– Она не бесстыжая, нормальная, – возмущаюсь я, пытаясь перевести тему.

– Ха, а то, что ее Фаранов Олег-старший имел, как хотел, и электрик наш поселковый тоже, ты и не знал? – торжествующе мстит мне Архарова.

«Боже мой, какое огорчение! Да и слава богу, мне уламывать ее в Красноярске легче будет», – смеюсь про себя я.

– Еще есть духи? – строго спросила Вера.

– В Ростове есть, у друга дома. Я потом, когда приеду на Новый год, подарю тебе, – беззастенчиво вру я. – Но помаду тебе дам, три тюбика!

– Ладно, – получив дань, сменила гнев на милость девушка, погладив острым ноготочком вокруг моего пупка, от чего уши у меня загорелись.

Тут зашла бабуля и под моим жалостливым взглядом завернула остатки пирожков Вере с собой. Подруга ушла, а я решил прошвырнуться по поселку. Оделся попроще, во все свое старое, и пошел к речке. Там кучка ребятишек лет восьми-десяти безо всякого присмотра купались. Тут же у них была затеяна игра в войнушку, пустые консервные банки служили им танками, а гильзы – солдатиками. На берегу лежали на одеялах и мамаши с детьми, и одна девица с пузом месяцев на семь. И по-моему, они бухали пиво. Я поморщился.

– Девушка, беременным спиртное вредно, – попытался воздействовать я.

– Пшел… – грязно выругалась уже выпившая будущая мать.

Я сплюнул демонстративно в сторону хабалок и пошел купаться. Девушкам же моральной победы показалось мало, и в меня летит пустая бутылка. Она больно задела меня по локтю.

Блин, достали! Толик вместо меня наверняка бы в ответ ударил девку, но я взрослее и мудрее, хотя наказать надо. Наливаю в пивную бутылку воды и иду к «мадамам». Подойдя, выливаю им воду на одеяло, вызвав поток ругани. Одна из девиц пытается кинуться на меня, но я ловко хватаю ее за нос и выкручиваю его. Слива обеспечена.

– Все, капец тебе, я знаю, ты – Штыба, и где ты живешь, знаю, – орет она.

– Приходи, Зои Космодемьянской, восемь, – с вызовом говорю я и, собрав одежду, иду домой. Настроение испорчено.

Вечером история имела продолжение. Обиженные молодые матери рассказали своим мужьям об обидчике, и те пришли втроем ко мне домой. На их беду дома был мой отец, причем в самой своей гнусной ипостаси, именуемой «недопил». Батя уже собирался идти к дружкам, чтобы догнаться, как столкнулся в калитке с бухими защитниками женской чести.

– Представляешь, выхожу на улицу, а они спрашивают: «Ты Штыба?» А я им: «Ну, считай я Штыба». А они тут раз – и по морде меня, – изумленно рассказывает отец, разглядывая поверженных соперников.

– Ты их не убил? – беспокоясь, спрашиваю у отца.

– Я их вообще не трогал, они между собой подрались. Да? Так же было? – отец поднял одного из побитых и ударил еще раз в живот своим кулачищем.

– Да-да, сами подрались, – хором сказали два остальных недобитка.

Такое вот нестандартное у бати чувство юмора.

– Пап, это они ко мне приходили, – каюсь я и рассказываю случай на реке, готовясь получить заслуженный подзатыльник.

Глава 32

Господь миловал. Отец лишь спросил, чего я сразу ему не рассказал.

– Сам хотел разобраться, – вру ему, так как просто был уверен, что им мужья сами наваляют за пьянство. Не учел специфику контингента.

– Зря, ты пацан еще, а с мужиками старший должен разбираться, – назидательно сказал отец и ушел в туман.

На следующий день начал сборы в дорогу. Что настоящий путешественник берет в первую очередь? Правильно – покушать и выпить. Четыре бутылки коньяка почти добили мои запасы спиртного, но его надо брать, ведь в мои шестнадцать лет купить бутылку сложно. Заранее приготовил самодельную сумку под запасы еды. Пока она лежит в холодильнике, и там внутри нее только сало. Но уверен – будет забита доверху. Возьму в том числе и растворимый бразильский кофе, раз бабуля от него отказалась. Кладу в рюкзак спортивный костюм, поеду в обычном, в поезде уже переоденусь и повешу его на вешалку, чтоб не измялся. Вот такой я хитрый, не без советов бабки, конечно. Беру записи Зиночки, свою тетрадку с шифровками, учебник истории один за восьмой класс, можно было и его не брать, ведь уже прилично вызубрил все темы. Еще раз сходили с бабулей в магазин и, наконец, купили нормальные туфли с тупым носком под костюм. Кеды тоже беру, несмотря на обещанные кроссовки. Немного подумав, кладу в рюкзак и магнитолу – пригодится, хотя и нелегкая она. Зимние вещи решаем не брать, а купить на месте, расспросив аборигенов.

– Мало ли что там носят, – резонно замечает старушка.

Парочка рубашек поприличнее, прочий мелкий шмот, мыло, зубная щетка и паста – после посещения стоматолога я максимально серьезно решил отнестись к уходу за зубами, хоть и хорошая у меня наследственность, судя по бабке и отцу. «Но береженого бог бережет», – сказала монашка, натягивая на свечку презерватив. Кстати о презервативах, в толяновских запасах обнаружил четыре штуки резиновых изделий советского производства, парочку из них я даже несколько раз с собой брал, например, когда к Александре ездил. Не пригодились. К слову о Боге – крестик вешать на шею не стал, а положил в одно из отделений рюкзака к фоткам мамы с папой и бабушки в орденах, были такие у нас в монструозного вида синем альбоме. Все фотки подписаны, где, кто и когда, по моде тех лет. Я полистал альбом, вспоминая свою, вернее Толика, жизнь. Мама красивая была, жалко, не в нее я.

Не взял я и шикарную кепку. Толян ее любил и носил везде, чуть ли не спать в ней ложился, а я предал его мечту. Босяцкая такая кепка, с моим новым имиджем не вяжется. Еще взял бритву электрическую, волос у меня на лице не было, но Толик несколько раз пытался бриться, веря, что если начать брить, то волосы быстрее расти будут, очень уж хотел бороду иметь. «У тебя есть борода, и я скажу тебе да», – так пелось в одной известной песне. Пытался и другие песни вспомнить, но полностью не смог ни одну, не любитель я завываний. Хотя неделю назад я, мучимый информационным голодом, вспомнил ряд строчек и даже записал их. «Плачет девушка в автомате», – фальшивил сейчас я.

Черт! Грамоты забыл! Оп-па, они уже в рамочке на стене – бабуля пристроила. Мало у нее поводов для гордости. Вынимаю, вдруг понадобятся?

Прилично хлама набралось, рюкзак заполнен уже, кроме него, еще будет сумка с едой, или две, и спортивная сумка со шмотом из «Березки». Надо или нет брать билет за багаж в кассе? Не помню правил, спрошу у дяди Миши, он человек близкий к ж/д, точно скажет.

Бляха-муха! Забыл сокровища свои, то есть толиковские детские. Лежат они в отдельной коробке. Так, что тут у нас? Шахтерский фонарик налобный на аккумуляторах – не нужен, зэковский нож-финка с наборной пластмассовой ручкой – пойдет колбасу резать, точно не холодняк. Что еще? Солдатская кокарда – мимо, колода карт с голыми бабами – тоже, такой разврат на них изображен, что в будущем, уверен, и третьеклашка бы поржал. А вот ножницы маленькие как в сокровища попали? Беру, заодно нитки, иголку и несколько пуговиц. На некоторое время завис с бабкиной круглой пластмассовой коробкой с пуговицами. Их там сотни две, почти все разные. Со старых вещей всегда спарывали их и хранили, не выбрасывали. Помню, «игрывал» я ими, причем в обоих телах, использовал мелкие пуговки в качестве солдатиков, побольше были танками и прочей боевой техникой. Мельком просматриваю остальной хлам из сундучка с драгоценностями маленького Толика. Пистоны – нафиг? Коробка с кубинскими сигарами – это можно было бы взять, но такое добро во время СССР найти легко. Да, а ведь Толик курил, а с моим попаданием в него бросил, так что начатая пачка «Мальборо» неинтересна, как и зажигалка. Кастет – не надо, уже на пальцы это самодельное изделие не налезает, короче, больше нечего взять. Вытаскиваю магнитолу, кладу что отобрал, немного подумав, добавляю «Мальборо» на всякий случай – может, кого угостить придется. Затем иду в поликлинику за медицинской справкой по форме… да плевать какой. Сказали, нужна для поступления.

Родные тоже времени не теряют: бабка нашила потайных карманов, в том числе по теперешней моде в труселях, в которых я поеду, отец учит жизни, разумеется, по пьяной лавочке, хотя советы дельные, хоть записывай – про баб, про драки, про бухло.

– Если бьешь кого-то, лучше без свидетелей… тогда его слова против твоих! – делится жизненным опытом он.

В Ростов я еду как белый человек – на машине. Отец договорился с колхозом. В город направляется по делам агроном, и меня возьмут за компанию. Выезжаем в четверг рано утром. Накануне вечером пробежался по корешам и попрощался со всеми с обещанием писать письма. Такая вот нелепость здесь – пишут друг другу письма! Я и сам в прошлом теле, например, в армии писал одноклассникам и одноклассницам. Бабуля, как и ожидалось, расстаралась с едой – сумка забита под завязку, плюс сетка с овощами и фруктами. С собой мне дают двести сорок рублей – бабулины сто сорок с нелегальных молочных заработков и отцовы два полтинника с Лениным и гербом. Уверен, тот специально их разменивал – любит он крупные купюры. С учетом моих пятидесяти трех (я все-таки сдал свои бутылки) вышло почти три сотни! Однако надо учесть, что мне еще кроссовки выкупать. Может, ну их? Да неудобно, человек уже заказал. Родственникам бабуля передала коробку с теми же овощами и фруктами и мяса килограммов пять от отца. Им уже отправили телеграмму, чтобы брат Генка дома был и встречал меня. Вот прикол будет, если дома у них никого не окажется. Куда я с кучей вещей денусь?

Утром прощаюсь со своими родными, хоть и до зимы всего, в худшем случае, но все же надолго мы так не расставались.

– Батя, ты не пей, побереги себя, – прошу я.

– Дык как не пить, сынок, если наливают? – удивляется тот.

– Вот так. Не пей и все. Ну, или хотя бы дозы уменьшай, – спорю с ним.

– Нет смысла уменьшать, я, если выпью мало, то трезвый. Зачем переводить спиртное? – говорит алкаш со стажем.

– Пей раз в неделю, да хоть через день начни, не хочу, чтобы с тобой что случилось, – серьезно говорю ему. – Да и бабуле помогать надо по хозяйству.

– Ничего не надо – свиней не будет, поросят продадим по осени, телка тоже продадим или забьем, а с коровой я привычная, – спорит бабушка.

– С огородом пусть помогает. Слышь, пап? – обращаюсь к сидящему и не знающему, куда деть свои руки, здоровому мужику.

А ведь он расстроен моим отъездом. Скотина я – увел сына от отца. Хотя, стоп! Толик через год или два должен был застрелиться, а я не собираюсь, так что не надо жалеть! В этот момент я простил отцу и тумаки, и прочие пьяные выходки. Подхожу и по очереди обнимаю бабушку и отца.

– Ты не болей, а ты не бухай, – даю последние цэу своей новой семье и важно сажусь в «Волгу».

Главный агроном – не маленький начальник в колхозе, и директорскую «Волгу» ему выделили под задницу.

– Привет, Толик, а вещей-то у тебя, будто на зимовку собрался, – ржет Акакий Петрович, дядька лет под шестьдесят, тоже фронтовик.

Они еще молодые сейчас, фронтовики. Петрович был борт-стрелком, вроде в штурмовике. «Двадцать шесть штурмовок, два сбитых», – всплыло в памяти у меня. Петрович как-то рассказывал нам о войне в классе четвертом. Да, как раз был юбилей Победы – тридцать пять лет.

«Волга» едет не в пример быстрее «Жигулей», и часа за три, или даже меньше, мы доберемся до города. За час до города по пути встречаем на дороге «уазик» с копающимся в машине молодым пареньком в форме милиционера. Рядом машет, привлекая наше внимание, персонаж гораздо солиднее – целый майор – спортивный дядька лет сорока.

– Товарищи, подвезите меня до города, вызвали в управление, и выехал заранее, а сломалась машина, – просит майор.

Возражений нет. Я перетаскиваю свою задницу на левую сторону машины, а справа садится пассажир в форме. Знакомимся и беседуем. Возникает вопрос: чего там срочно надо в городе?

– Я из Шахт, у нас вчера труп нашли молодой девушки, истерзанный, – бьет нас обухом по башке майор и, не стесняясь меня, говорит со злом: – Ножом потыкал, падла, глаза, соски отрезал и прочее.

Я сразу понял, что это незабвенный Чикатило. Суки, я же им писал! Или не дошли письма, или не поверили. В машине сразу воцарилось молчание, а потом Петрович ожесточенно говорит:

– Мне бы эту гниду, да на войне, да в прицел моего ШКАСа, уж я бы не промахнулся.

Обсуждают, кто это мог быть? Сижу молча, в разговоры не лезу, злоба душит на растяп, которые, поймав, выпустят его на свободу. Я подстраховался и подготовил заранее еще один вариант поимки маньяка. Он опаснее для меня – могут разоблачить, да и просто взять на карандаш и приглядывать, чего не хотелось бы. Но делать нечего. План железный, подготовленный мною дома.

До города добрались в девять часов утра. Меня высаживают около дома дяди Миши. Быстро выгружаю сумки, чтобы не задерживать спешащих людей, прощаюсь со всеми по-взрослому – за руку, и иду кидать камушек в окно. Вещи-то не бросить без пригляда. Все-таки Ростов-папа, не абы что. Кидаю один, другой – никакого эффекта. Беру камушек приличного размера и швыряю в кухонное стекло, чуть не разбив его. Зараза! Неужели не получили телеграмму? Задницей чуял, что подстава будет. А еще некстати захотелось по-маленькому. А где? В подъезде не хочу, а придется, если не достучусь в ближайшее время.

Аллилуйя! В окошке показывается заспанная морда брательника.

– Окно разобьешь, – ворчит он и, узрев количество вещей, добавляет: – Ну и Плюшкин же ты, набрал-то сколько!

– Вот эта коробка и эта сумка – ваши, например, – босяцкий подгон от бабушки и отца, – возмущенно говорю брату, – Булками давай шевели быстрее, в туалет хочу.

– Как? Босяцкий подгон! Ржу, не могу. Сейчас выйду, спасу тебя, босяка, – хохочет Генка.

Вдвоем мы утаскиваем все в квартиру, я щедро делюсь бабкиной выпечкой – ее столько, что не съесть мне все и за три дня.

У Генки есть и морозильник, и холодильник. Холодильник полупустой, и свои припасы я, не разбирая, ставлю снизу, убрав стоящее там на другие полки. В морозилке имеется тощая синюшного цвета курица, частично расчлененная, но места много. Мясо без труда поместилось на пустых полках, а к курице присоединились две откормленные домашние тушки от нас.

– Ген, мне в обком надо, побудешь дома? – прошу я брата.

И, дождавшись согласия, достаю «план Б» из рюкзака. Капут тебе, маньячелло.