Текст книги "Сопроводитель"

– Зачем ты это сделал, Мешковский?

– А вот такая вот я сволочь, – я огорченно шмыгнул носом.

15

Я ехал в город, размышляя, чего я, собственно, добился этим визитом. Выходило, что почти ничего. Если я правильно понял Коновалова, то Водолазов свои действия с ним не очень-то согласовывал, считая себя рангом повыше. Тут Пипус оказался прав. Так что мои проблемы с Игорьком придется решать отдельно. Ну что ж, я, по крайней мере, обезопасил себя со стороны генерала, а это уже плюс. Работать на два фронта не хотелось – никогда не был ни многостаночником, ни ударником коммунистического или там посткоммунистического труда. Это, извините, не про меня.

А вот то, что передо мной осталась только одна мишень – это хорошо. Появилась возможность сконцентрировать весь свой потенциал – уж какой бы он ни был – и нанести в эту самую мишень один-единственный, но решительный удар. Договориться с Водолазом так же легко, как договорился с генералом, я не рассчитывал. Если у первого был на меня так себе, зубчик, то у второго вырос огромный моржовый бивень. А кому понравится, когда его бьют головой о смеситель, а потом ударом ноги в грудь отправляют в полет? Любой обидится. И я, окажись на месте главы топливного департамента, обиделся бы. А тут еще куча лишних сведений, которые он сдуру напихал мне в голову… Короче, повод не любить меня у него был.

Зато от визита можно поиметь еще один плюс. Если удастся уговорить Пипуса пойти на мировую, то и он может бросить все свои силы, деньги и связи на борьбу с Водолазом, против которого должен быть настроен весьма решительно. Все-таки, человек у него не жвачку – миллионный бизнес отжать хочет. Не думаю, чтобы Пипус нашел, что возразить мне по этому поводу. И уговорить его на мир с Коноваловым – вряд ли проблематично. С этой целью, собственно, я и направлялся в город.

Размеренное тарахтенье мотора, настолько тихое, что воспринималось как простая вибрация, успокаивало и убаюкивало. Погруженное в нарождающуюся ночь шоссе было почти пустынным – редкая машина проскакивала мимо, как большая хищная птица, чтобы снова исчезнуть во тьме. В общем, идиллия. Картина, которой я не наблюдал уже полгода, даже больше – с тех самых пор, как меня поперли из таксопарка и я стер со своего герба девять черных клеточек, брошенных в два ряда.

Но, перестав быть таксистом, я не перестал быть романтиком дорог. И сейчас, вертя одной рукой баранку, а другой, высунутой по локоть в окно, держа сигарету, я кайфовал. Я испытывал наслаждение полетом – почти как парашютист, который несется в свободном падении, но наверняка позаботился, чтобы его парашют раскрылся. Только у меня было преимущество – ни один парашютист не может быть уверен на все сто, что в нужный момент купол над его головой все же возникнет, и это есть серьезная ложка дегтя в их бочке меда. Езда же на машине использования парашютов не предусматривала, максимум – ремни безопасности, а они у меня были пристегнуты. По старой привычке, после того, как лет восемь назад я увидел продавленную чуть не насквозь баранкой грудную клетку. Неважно чью – важно, что она могла и не оказаться продавленной, сделай ее владелец вовремя незамысловатое движение рукой. С тех пор я много раз видел похожие картины, но такого впечатления они уже не производило – сам я каждый раз страховался. Береженного бог бережет.

В зеркальце заднего обзора сперва мелькнули, а потом прочно обосновались огоньки автомобильных фар. И начали быстро приближаться, увеличиваясь в размерах. Я неодобрительно покачал головой. Не люблю таких спортсменов. Они создают проблемы на дорогах. Из-за них нормальному водиле приходится быть постоянно начеку. Я, пользуясь отсутствием других машин, шел со скоростью сто сорок кэмэче и считал, что этого достаточно даже для летчика за рулем. Все-таки, автомобиль имеет кое-какие конструктивные отличия от самолета. Но тот, кто крутил баранку шедшего в кильватере драндулета имел, очевидно, иное мнение на этот счет.

По тому, как быстро он меня настигал, я прикинул его скорость. Где-то в районе ста семидесяти, не меньше. Если при такой прыти финишируешь не там, где планировал, то никакие доктора не смогут склеить твои кости в первоначальную конструкцию.

А парень, удравший то ли из психушки, то ли с очередного этапа Формулы-1, продолжал быстро настигать меня. И, как в сказке – долго ли, коротко ли, настиг. Причем, скорее, коротко, чем долго.

И, когда машины сравнялись, все мое неодобрение как рукой сняло. Сквозь боковое стекло я увидел белую повязку на голове пассажира и кое-что пострашнее повязки, а именно – дуло автомата. Генерал не сдержал обещания. То ли передумал, то ли уже в тот момент, когда давал его, замышлял недоброе – трудно сказать. Да и не важно это. В данный момент для меня имели значение только три вещи на Земле. Два глаза человека с повязкой – левый и правый. Один, который щурился, и второй, который ловил меня на мушку. И дуло автомата, рыскающее почти перед самым стеклом «Мерседеса».

Клацнув зубами, я слегка притопил тормоз и тут же отпустил его. Давить сильнее было опасно – занесет. Получилось, как одноразовое вливание, только в моем случае – выливание. Скорости. Сосед, не ожидавший такой хохмы, сразу ушел вперед, но тут же и сам притормозил, попытавшись подравняться. Я повторил фокус, и ему пришлось проделывать все по новой.

Я еще трижды рискнул повторить трюк, но, когда скорость упала до семидесяти, понял, что ша, хватит. Потому что человеку с повязкой такие пятнашки могут в конце концов надоесть, и он начнет стрелять, не дожидаясь, когда моя гениальная голова и его злобная мушка окажутся на одной линии. С его-то огневой мощью, да при нашей упавшей скорости, шансов остаться в живых у меня практически не будет. Пропадать ни за грош чегой-то не хотелось.

Дождавшись, когда начнется более или менее ровный участок дороги, я сбросил ремень безопасности, включил нейтральную скорость и дернул ручник. Порву – и черт с ним. Открыл дверь и вывалился наружу, стараясь пристроиться к асфальту попластичнее, чтобы ненароком чего-нибудь себе не сломать.

Ручник, как ни странно, сразу рваться не стал. «Мерседес», подагрично подергиваясь, укатил вперед, а я, прокувыркавшись за ним с добрый десяток метров (слава Богу, как и старался, довольно удачно – во всяком случае, обошлось без переломов), остановился и, кусая от нетерпения губы, вытащил из кармана пистолет.

Хитрое действие под названием «торможение с управляемым заносом» на такой скорости совершать было небезопасно, но парень, сидевший за рулем догонявшего меня авто, не знал этого, и попытался провернуть такую штуку. Я сразу сообразил, к чему он клонит, когда машина вдруг резко затормозила, вскинул пушку и убил все патроны, которые в барабане, да плюс еще один – который в стволе. Сколько раз попал – неважно, главное – вообще попал. Машина, и без того неустойчивая – скоростью к дороге ее уже не прижимало, а водитель, то ли растерявшийся из-за моей канонады, то ли поврежденный одной из пуль, позабыл завершить маневр, и тачку, хоть и повело юзом, но совсем не туда, куда задумывалось изначально – вообще вышла из-под контроля.

Недовольно порыскав носом по дороге, мой недавний преследователь оказался возле кювета и, аккуратно привстав на два боковых колеса, снес ограждение и рухнул вниз.

Я поднялся и заглянул туда. Высота довольно приличная – дорогу поднимали метра на два, может, чуть меньше. К тому же внизу громоздились здоровенные валуны, некоторые – весьма неприятной формы.

К поверженному уже врагу я шел без спешки. А вдруг бензобак ему пробил, а вдруг как раз в этот момент бензин заливает пространство под капотом и подбирается к зажиганию, которое любитель быстрой езды – вот клянусь своим плавательным пузырем – позабыл выключить? Я совсем не хотел подетально кружить в воздухе рядом с такими же разобранными ребятами, только что покушавшимися на мою жизнь. Если суждено в эту ночь кому-то летать, то пусть это будут они.

Но я добрался до места, где преследователи ушли с трассы, и ничего за это время не случилось. Наверное, в бензобак не попал, а если и попал, то бензин тек в невзрывоопасном направлении. Оно и к лучшему, потому что я получил возможность побеседовать с оставшимися в живых.

Таковые были. Человек с повязкой. Водителя я напрочь изуродовал – видимо, подсознательно целился именно в него. Патроны «магнум» превратили его голову в нечто совершенно невразумительное – во всяком случае, я так и не смог понять, видел его в генеральском замке, или нет.

А вот перевязанный был жив, хоть и не вполне здоров. Если вчера, после непродолжительного знакомства с рукояткой пистолета, он отделался только шишками да ссадинами, то сегодня, после несколько более растянувшегося контакта с острыми валунами, по которым машина проехалась крышей, голова его превратилась в совершенное поле боя – вся в рытвинах окопов и воронках взрывов. И вся в крови.

Небольшой «Опель» стоял теперь, как и полагается всем нормальным машинам, колесами книзу. Но, в отличие от всех нормальных машин, вид имел, как грошовая шлюха – помятый до неприличия. Пассажирская дверь была распахнута, и забинтованный, выпав из нее туловищем, пытался подтянуть к себе автомат, вывалившийся из салона при падении. Но оружие заклинило меж камней, и оно не поддавалось усилиям владельца. Автомату и там было неплохо.

Я подошел к человеку с забинтованной головой и наступил на его беспокойную руку. Тот сразу оставил свои попытки и, скрипя зубами, потребовал:

– Слезь!

– Пожалуйста, – я выполнил его просьбу, присел рядом и, немного повозившись, вынул-таки автомат из расщелины. Потом засунул ствол пистолета забинтованному в ухо и спросил: – Это за что же вы меня так, а? Я вам под хвост соли насыпал, или зачем? Я вам в кошмарных снах снюсь, или почему?

Забинтованный меня не понял. Логично. В его положении я бы и сам себя не понял. А потому подал свой вопрос в более пространной форме:

– Слушай на меня, ты, мишугенер контуженный. У меня нервы совсем ни к черту, хоть я и сам часто горюю по этому поводу. А еще у меня дурная наследственность и трехкратное сотрясение мозга в память о золотом детстве. И двое последних суток были жутко трудными – прямо пером не описать. Так что в моральном смысле я совершенно никакой. Запросто могу и на курок нажать. Так что отвечай быстро, как по бумажке: кто вам приказал этих глупостей – меня к дедушке отправить?

– Какому дедушке? – он опять не понял. Ну, просто отчаянье берет – глупый, как пробка. Мне бы на моем месте растеряться от невозможности растолковать ему самые простые вещи, но я, человек упертый, продолжал гнуть свою линию.

– Мой дедушка, – пояснил я, – давно мертвый дедушка. Да не в дедушке дело, ты, шлимазл. Кто заразил твои дурные мозги идеей убить меня?!

В его глазах засветилась непонятная тоска. Хотя, поднапрягшись, понять ее все-таки можно было. С одной стороны, очень не хочется предавать своих хозяев. Синдром собаки – нельзя кусать руку, которая кормит, а то рука обидится и никаких вкусных косточек тебе уже не перепадет. Но, с другой стороны, деваться-то некуда: рядом сижу злой я, держу в одной руке пистолет, в другой – автомат, и нет никакой гарантии, что не задействую этот арсенал. Потому что сам сказал, что с нервами у меня непорядок, а накануне даже продемонстрировал, насколько непорядок. Так что единственная реальная, хоть и не стопроцентная возможность избежать пули в голову – быстрые и честные ответы. То есть, опять же, предательство кормящих.

И он, зажмурив глаза, сдал их, как сдают стеклотару – задаром и быстро. Мне даже понравилось. Если бы парень раньше сообразил, что от него требуется, то цены бы его забинтованной голове не было. Впрочем, сам ответ сверхновой для меня не вспыхнул. И сказал он мало, и сказанное было, в общем, ожидаемо:

– Коновал.

– Угу, – кивнул я. – Значит, падла он и сволочь. Хуцпан и мишугенер, и клейма на нем нет. Ставить пробы негде, даже если постараться. Это действительно его работа?

В принципе, сомневаться в причастности генерала к покушению у меня особых причин не было. Просто вдруг мелькнула в мыслях какая-то тень – то ли человек, то ли музыкальный инструмент… И я решил уточнить.

– Его или Водолаза, – промямлил забинтованный. – Вышли они вместе, а кто у них главный – черт разберет. Говорил, по крайней мере, Коновал.

– И што-то я дико извиняюсь, – опешил я. – Это как получается? Пока я находился в гостях у генерала, он еще одного гостя принимал? И мне об этом не доложился? Забавно!

– И что ты теперь делать собираешься? – убито поинтересовался забинтованный, сделав вид, что свой последний вопрос я задал куда-то в себя. Но я простил ему. Фиг с ним, не бить же за это. И так через раз дышит. Да и не суть важен был для меня ответ.

– А у меня выбор небогатый, – я задумчиво, поскольку его вопрос попал в струю моего мыслительного процесса, покачал головой. – Либо пульку себе в голову пустить, чтобы избежать позора, либо вернуться в замок и все точки над всеми буквами расставить. Все равно генерал мне покоя не даст, хоть и обещал. А если не генерал, то Водолаз постарается. Либо они – меня, либо я – их. Но когда вопрос ставится так, то я завсегда предпочитаю, чтобы я – их. Водолаз еще там?

– Когда я уезжал, был там.

– Ну, тогда прощевай, – пожелал я. – Поеду одним выстрелом двух зайцев валить. Что я, не охотник, что ли?

Я поднялся. Забинтованный посмотрел на меня ненавидящим взглядом. Если на чистоту, то я его вполне понимал – когда догоняли, думали, дадут пару очередей, и все. И по домам. Ан вышло вона как. Я, нехороший, не только концы не отдал – они вообще ни разу выстрелить не успели. А я, как в тире, расстрелял их – с фатальным исходом для одного и полуфатальным – для другого. В общем, попали аккурат в ту самую яму, которую для меня готовили. А забинтованный, оставшийся живым после такой неожиданности, еще и вынужден был сдать с потрохами своих хозяев. А теперь я уходил к генералу – хотя я все равно пошел бы к нему после случившегося – и чувство вины, ответственности за предательство, грызло его самым непотребным образом. Так что, оставаясь в полумертвом виде в этом кювете, он имел все основания ненавидеть меня. И винить его за это было глупо.

В голову вдруг пришла мысль, и она мне понравилась. Я снова опустился на корточки перед забинтованным и протянул ему «Смит и Вессон»:

– Возьми, дорогой. А то ты в нетранспортабельном состоянии, а тут дикие звери шатаются – мыши, крысы, бомжи всякие. Хоть отстреливаться будешь.

Он с готовностью схватил протянутый мною пистолет, но стрелять сразу не решился. В моей руке, направленный в его сторону, подрагивал автомат, так что риск благородным не выглядел. Но оружие принял – да и не мог не принять. Психология – я наверняка знал, что, стоит мне повернуться спиной, и он нажмет на курок. Он же ни ухом, ни рылом, что там патронов нет. Я ж его об этом не предупреждал, с честным видом засовывая пистолет ему в ухо. Если и считал выстрелы – что тоже вряд ли, – то где гарантия, что я не зарядил барабан по новой? В общем, он думал отыграться за все. Наивный.

Я вторично поднялся и пошел к дороге. За моей спиной и в самом деле сухо щелкнул боек. Ну, попытка – не пытка. Через долю секунды тишину разорвал рев отчаянья. Спорю на миллион долларов, которого у меня все равно нет, что вырвался он из глотки забинтованного.

Ну, да пусть его. Покричит и перестанет. Я даже не обернулся, продолжая идти своей дорогой. Все равно ничего интересного не увижу. Пусть издыхает в гордом одиночестве. Зато на пистолете останутся его отпечатки пальцев. Это я сотворил такую головоломку для ментов – машину довел до аварии внешний обстрел из пистолета, который почему-то находится в руке пассажира этой машины. Либо пассажир летать умеет, либо пистолет радиоуправляемый – так, да? Ну, в общем, пусть думают. У них голова для этого лучше приспособлена. Хотя, исходя из того мизера, что я оставлял здесь, и полного отсутствия других улик, любую голову можно сломать об эту загадку. Разве что забинтованный парень останется жив и расскажет все, как было. Но он это вряд ли сделает – я имею в виду рассказ, – потому как милиция и его по головке не погладит. Ну, не любит она, когда с автоматами по ночным дорогам раскатывают.

В общем, я оставил забинтованного одного – пущай делает, что хочет. Хотя особого набора развлечений у него все равно не было.

Подойдя к «Мерсу», заглохшему метрах в двадцати пяти от того места, где я выбросился без парашюта, я забрался внутрь и осмотрел его. Техника, знаете ли, нежная, на такие фокусы, что я с ней проделал, не рассчитанная, так что осмотр лишним не стал. Впрочем, единственная обнаруженная неполадка укрывалась в ручном тормозе. Он все-таки не выдержал. Машину остановил, но ценой собственной жизни, как Анна Каренина. Только у нее чего-то там отрезало, а у тормоза тросик порвался.

Но в данный момент ручник мне был нужен, примерно как мертвому – апельсин. Я все равно не собирался им пользоваться в ближайшее время. Поэтому, особо не горюя, завелся и поехал в обратном направлении. Наводить разборки с товарищем генералом, чье поведение мне совсем не понравилось.

Сказать по правде, я не дышал огнем и не дрожал ноздрями в ожидании боя. В данный момент я меньше всего походил на бойцового дракона. Общее состояние организма, мягко говоря, оставляло желать лучшего. И вообще, я подозревал, что его больше нет, этого состояния. Оно испарилось, распылилось – на водку, на секс, на стучание по голове и остальным частям фигуры (причем, как мне, так и мною), на нервы и на бессонные ночи. В общем, я истончал до состояния привидения. В моральном, имею в виду, плане. Мне бы сейчас не к генералу сквозь ночь лететь, лелея в голове планы крутых разборок, а устроиться дома на собственной уютной, хоть и не очень новой, зато многоспальной, постели. Принять часиков по десять сна на каждый глаз, потом еще пару месяцев где-нибудь на черноморском побережье… Вот тогда бы я был готов к предстоящей схватке. Но все вышеуказанное в силу разных причин мне не грозило, так что приходилось довольствоваться собой таким, какой есть. Возможность выбора – такая роскошь в эту ночь была для меня недоступна. Но я смирился с неизбежностью и даже не жужукал.

Опять свернул на дачную дорогу. Она стала уже родной и привычной – я ее за последнее время буквально вызубрил, от зубов у меня отскакивала. И в печенках сидела. Но все равно ехать надо было, потому что, сами понимаете, производственная необходимость. Раз уж решил рядовой российский таксист (хоть и бывший) Миша Мешковский – партийная кличка «Мишок» – испытать себя в роли частного детектива, то и нефиг ему отступать. Нефиг, да и некуда.

Машина рыскала носом по узким и изрядно разбитым дорогам дачного поселка, светом фар вырывая из темноты то поросшие малинником заборы, то какие-то непонятные в этом раздробленном свете деревья. В общем, сюрреализм на всю катушку. Сонный кошмар Сальвадора Дали в кубическом периоде, ежели таковой у него был. У меня-то ничего подобного точно не было, так что я в таких картинах не нуждался. Другое дело, что моего мнения по этому поводу никто не спрашивал и – нравится, не нравится, а президент поправится – мне приходилось любоваться расчлененными красотами ночи.

Когда до генеральского замка оставалось три поворота, – метров сто пятьдесят, хотя я точно не подсчитывал, – навстречу, невесть откуда взявшийся, выпрыгнул какой-то автомобиль. Что за техника, чья, и какого черта она с такой скоростью носится по абсолютно неприспособленным для гонок дорогам дачного поселка я, понятно, не знал. Знал только, что встреча с ней в мои планы не входит и добра от нее ждать нечего – тачка вынырнула из-за поворота, и сделала это на такой скорости, что, пытаясь удержать дорогу, даже слегка привстала на два левых колеса. Расстояние между нами было смешным – метров двадцать. Света фар я раньше не смог заметить, занимая мозг другими мыслями, так что затормозить уже явно не успевал. А столкновение на такой скорости было чревато неприятными воспоминаниями.

Ситуасьон, как говорят французы. Пожалуй, я сделал то единственное, что мог сделать в таком ситуасьоне – резко крутанул баранку и, подпрыгнув на обочинном отвале, снес носом забор и крепко сел всеми четырьмя колесами на рыхлый, несколько раз заботливо перекопанный, грунт картофельной грядки.

Жутко ругаясь непотребными словами, я выбрался наружу. Хуцпаны, доведшие меня до такого состояния, не стали останавливаться, чтобы узнать, что о них думают; им и без того жилось неплохо. Мне в этом смысле повезло меньше – мысли-то были мои, и в ближайшее время от них было не избавиться.

Машина села основательно – просто так, за здорово живешь, нечего было и думать вытаскивать ее. Тем более, что хозяева огорода недавно завершили процесс окучивания. И я решил не возиться с вытаскиванием «Мерседеса» – до генеральских владений было рукой подать, и мне удобнее и быстрее выходило добраться до них своим ходом. Что я и сделал, прихватив с собой автомат.

Интерес вызывала одна деталь – кому приспичило носиться, словно с ошпаренной задницей, в таком месте в такое время? На пьяных дачников непохоже – те предпочитают оставаться в зелени – среди картофельной ботвы или кочанов капусты. Для этого и затеваются пьянки на лоне природы, не так ли? На возвращающихся домой тоже было трудно подумать – все, кому надо, уже давно разъехались. Праздношатающейся публике здесь, по сути, делать вовсе нечего. В том числе и ворам – не сезон еще. Так что единственная более-менее правдоподобная версия, пришедшая в голову, звучала примерно так: это были какие-то генеральские гости. Тот же Водолаз. Он может и на такой идиотской скорости прокатиться. С него станется.

Впрочем, чтобы выяснить это наверняка, нужно было пройти всего-то полтораста метров.