Текст книги "Сопроводитель"

16

Замок гражданского авиагенерала своим видом удивил и озадачил меня, заметно изменившись за время моего недолгого отсутствия. Не в том дело, что он стал ниже или сбавил в весе – при его-то каменной сути это больше походило бы на галлюцинацию, и я списал бы все на собственное переутомление. Просто замок уже не казался такой неприступной цитаделью, какой представлялся раньше. В чем это выражалось, навскидку было трудно определить, но перемену я ощущал почти физически. Какая-то незащищенность, заброшенность. Странно, правда?

Я не люблю разных странностей. Когда они возникают на моем пути, у меня появляется ощущение волоса в глотке – довольно неприятное ощущение, при котором постоянно тянет на кашель, а руки рвутся к груди, чтобы постучать по ней. А еще меня охватывает чувство глобальной подозрительности и жизнь сразу теряет половину своей первоначальной привлекательности.

Оставаясь на некотором отдалении от периметра – метрах этак в пятидесяти – и держа автомат в готовности номер один, я осторожно пошел к воротам. Выяснять, значит, что же меня так насторожило.

Территория замка была залита светом. Не особенно ярким, но он был. Что, по случаю ночного времени, совершенно нормальное явление. За исключением воплей каких-то свихнувшихся птах, пострадавших от хронической бессонницы, да верещания таких же больных на всю голову козявок, вокруг царила полная тишина. Что, при взгляде на часы, опять же выглядело вполне обычным.

Странным было то, что ворота замка были раскрыты нараспах. Меня насторожило, однако, не это – издалека положения створок я не увидел. Но пук света, падающий сквозь проем на дорогу – он и стал причиной недоумения.

Ну, непонятным показалось такое положение вещей – дважды я посещал генеральский замок прежде, и дважды ворота были заперты. Причем, в первый раз мне даже пришлось прорываться с боем. И трудно было предположить, что охрана резко поменяла привычки и оставила вход не только гостеприимно раскрытым, но даже без привратников.

В последнем я убедился, подкравшись ближе. Тишина и спокойствие, словно в пустыне Сахара, когда там лето и даже верблюды и бедуины вымирают, как класс.

От этого открытия в мозгах у меня что-то щелкнуло, и они благополучно съехали набекрень, предпочтя такое состояние попытке разгадать предложенную задачку. Я не стал настаивать. Прижавшись спиной к стене, быстро прошмыгнул на территорию замка и, оказавшись за створкой, присел, по прежнему нежно сжимая в руках автомат и готовый пустить его в дело при первом подозрительном движении.

Двигаться, однако, никто не собирался. Двор был пуст. Все обитатели собрались непосредственно в замке – оттуда доносились звуки. Какие, я, правда, не сумел разобрать – далековато, да и фонило что-то.

Поднявшись на ноги, я уже почти без опаски пошел по направлению к центральному входу генеральской усадьбы. Это, конечно, выглядело нагловато, но, насмотревшись на окружающее, я решил, что мне едва ли что грозит. Потому что здесь явно что-то случилось. Неспроста, ох, неспроста у генеральского обиталища был такой опущенный, никому не нужный вид.

Как в лучших домах Лондона, я распахнул входную дверь ногой. Другое дело, что она не распахнулась. Вернее, распахнулась, но не вполне. Сантиметров на двадцать. Открываться дальше упорно не желала – что-то мешало этому. Я озабоченно хмыкнул, потому что сие становилось уже интересным, перехватил автомат поудобнее левой рукой – хотя, по сути, особого удобства это почти не добавило, – и навалился на дверь плечом.

Та подалась. Грузно и с неохотой, но все-таки. Попыхтев немного с видом рекордсмена из Книги Гиннеса, решившего отпихнуть в сторону бронепоезд, я добился своего – дверь приоткрылась еще настолько же, так что вполне можно было пробраться внутрь.

Но еще раньше я увидел, что оказался прав в своих предположениях: здесь что-то случилось. Видимо, кровавое и достаточно жестокое. От дома, который с таким тщанием охранялся, подобной хохмы ожидать было трудно. Но хохма состоялась.

Из-за двери, слегка примятая ею, торчала черная брючина, увенчанная черным же туфлем. То, что обладатель этого добра во время моего натиска не пожелал подвинуться, позволяло предположить, что он не испытывал в этом потребности. А значит, был либо в глубоком ауте, либо, что еще забавнее, совсем мертвый. Ни первый, ни второй варианты мне положительных эмоций не добавили, но делать было нечего. Назвался груздем – не говори, что не дюж.

Пробравшись внутрь, я застыл, любуясь открывшейся картиной. Прямо конец света кисти Гюстава Доре. Кровь, трупы и прочая пакость. Правда, в небольшом количестве, но и этого вполне хватало. Ведь не война на календаре. И даже не маневры. И генерал-то гражданский, не настоящий. А стреляли и убивали по-взрослому. Непорядок.

Нога, мешавшая проникнуть внутрь, принадлежала тому самому расплывчатому типу, что еще совсем недавно орал каждому встречному мою фамилию. Если бы пришили его одного, я бы это принял, как должное – ну, надоел чувак, голос у него противный, то, се. Но в роскошном холле лежало пять трупов. Все – охранники. Бывшие, получается.

Мне стало слегка нехорошо. Я даже в детстве не мечтал о карьере патологоанатома, а, повзрослев, так и не передумал. Однако плохо стало вовсе не до такой степени, как можно было ожидать. Просто немножко закружилась голова от запахов пороха и крови, да сердце сместилось чуть ближе к желудку.

А тут еще возобновился звук, который я слышал со двора. Оказалось, вой. Вроде того, каким изнывает собака над телом любимого хозяина – глубокий, тоскливый до невозможности. Только в этом вое проскальзывали человеческие интонации.

Поводя дулом автомата из стороны в сторону, я осторожно двинулся вперед – туда, откуда доносились завывания. Теперь я был почти на все сто уверен, что машина, загнавшая меня в чужой огород, удирала именно отсюда. И уносила она, скорее всего, именно победившую в этой сече сторону. Но вот всю или нет – вопрос. Кое-кто из команды победителей мог остаться в замке и в данный момент ехидно ухмыляться, целясь мне в жизненно важные органы.

Стрелять в меня, однако, не стали. То ли некому было, то ли не из чего. Я благополучно поднялся по лестнице. В коридоре, что вел к генеральским покоям, лежал еще труп – одного из давешних невозмутимых охранников. Однако стоны доносились совсем не из генеральского кабинета, а с той стороны, где находилась памятная мне Анютина спальня. Я даже заторопился. Все-таки с Аней мы провели не худшую из ночей. Хотя меня потом и совесть мучила.

Заторопился, и едва за это не поплатился. А не надо было забывать старую истину, что поспешать нужно медленно. За три двери до спальни я нос к носу столкнулся с каким-то фрайером, который примерно на той же скорости, что и я, покидал некое неизвестное мне помещение. Фрайер забулькал горлом от удивления и поднял в мою сторону руку. В руке был пистолет.

Мне не понравилось его намерение. Впрочем, выстрелить он все равно не успел. Или не смог – мы действительно врезались друг в друга, а в такой давке даже пистолетом пользоваться несподручно. Не это важно. Важно, что я ткнул автоматом наугад, хотя штыка на стволе не было, и попал – куда-то промеж ребер. В район солнечного сплетения, в общем, попал. Визави мой выдохнул воздух мне в лицо, причем изо рта у него густо воняло чесноком. Но суть не в этом. Добавив прикладом по загривку, я поднял пистолет и, переступив через опавшее тело, пошел дальше. К Анютиной спальне, из которой продолжали доноситься стоны.

Не желая нарушать традицию, я легонько толкнул дверь ногой. Она даже не скрипнула, открывшись медленно и величаво. Вид у меня, полагаю, был еще тот – помятый и перепачканный, местами порванный, с автоматом в одной руке и с пистолетом – в другой. Герой нашего времени, натурально.

Впрочем, находившиеся в спальне этого не оценили: они стояли, повернувшись к двери спиной. Три типа гориллоподобного телосложения, причем один из них был без штанов – и верхних, и нижних. Чем он занимался в таком виде, догадаться, думаю, несложно. Двое других помогали ему в этом, держа жертву, чтобы особо не сопротивлялась. Та, однако, кажется, для этого уже и сил не имела. Только стонала – все на той же тоскливой собачьей ноте. Ее белые ноги свисали из-под мышек у насильника и слегка раскачивались при каждом его движении.

Жертвой, судя по всему, была Анюта. Кого еще могли насиловать в ее спальне, не представляю. Я медленно, бесшумно подошел к троице и взмахнул автоматом, обрушивая его на основание черепа насильника. Аккурат туда, куда приласкал меня давеча друг Саркисяна. Секс-машина завершил свою работу, даже не осознав этого. Что делать, жизнь не всегда мед с сахаром, порой и полынь грызть приходится, как это ни досадно.

Сказать, что случившееся стало совершенной неожиданностью для помощников насильника, нельзя – видимо, боковым зрением они все-таки умудрились приметить крадущуюся тень и богатырский удар, которым я наградил центральную фигуру, и развернулись ко мне. Только – вот беда – все равно я был для них загадкой, и их мозги затратили целые мгновения, недопустимо лишние в такой ситуации, пытаясь идентифицировать меня. А пока они занимались этим, по сути, бесполезным делом, я нанес еще парочку ударов мыслителям. Одному – прикладом в зубы, второму – ногой в яйца.

Первый на ногах удержался, хоть и отчаянно зашатался, закапав при этом кровью с разбитого лица. Второй вообще оказался нокаутированным – будучи в порядочном разозлении мне, пардон, было трудновато рассчитать силу удара. Может быть, я перестарался, может быть, у парня между ног случился омлет. Плевать. В конце концов, он занимался непотребным делом, считая, что имеет на это вескую причину. Вот эту-то причину я ему и отшиб. Не думаю, чтобы при этом был не прав, хотя кто-то со мной может и не согласится. История рассудит.

Но, стоя в этой спальне, я не собирался разводить философскую бурду жиже, чем та была на самом деле. У меня оставались еще кое-какие дела именно здесь, и решать их предстояло, не откладывая в долгий ящик.

Первым делом я шагнул в сторону окровавленного хуцпана, взял его за горло и, пока он одной рукой безуспешно вытирал себе рот, а второй – шарил по карманам в поисках чего-то непонятного, с помощью чего собирался успокоить меня, оттолкнул его к стенке, смачно прислюнив затылком к обоям.

Опять, наверное, перестарался. Можно было действовать и понежнее. Окровавленный потускнел глазами и, елозя спиной по стене, сполз на пол. Я отвернулся – этот был безопасен. По крайней мере, на ближайшее время.

Схватив главного насильника за ворот, – за патлы было неудобно, слишком коротко стрижен, – я стащил его безвольное, медузообразное тело с точно такого же тела жертвы насилия.

Ею действительно оказалась Аннушка. После моего ухода она, видимо, успела раздеться и лечь в постель, потому что сейчас с нее свисали обрывки ночного одеяния, которые уже совсем ничего не скрывали.

Анна была то ли без сознания, то ли в глубоком шоке – трудно сказать. Но глаза ее закатились, изо рта изредка вырывались негромкие уже стоны, а лицо побледнело и стало похожим на восковую маску.

Я стоял над ней с тяжелым чувством. Еще вчера она сама предложила мне ночь любви и была такой юной и свежей, что я наплевал на мораль и собственную силу воли и позволил себя соблазнить. После второго опыта межполовых контактов она вряд ли в ближайшие два-три года сможет без содрогания думать об этом. Может, и дольше. А ублюдков вроде тех, что сейчас были разбросаны по всей ее спальне, я бы, честно говоря, еще в коляске кастрировал. И наказание за это не предусматривал. Понимаю, бывают ситуации, когда женщина сама становится причиной собственного, простите, изнасилования – ну, к примеру, вызывающий наряд в не самой воспитанной компании, или неумеренное заигрывание с психически неустойчивыми людьми, – но в данном случае ничего похожего и близко не было. Девушка находилась в своей спальне – сомневаюсь, чтобы ее тащили сюда специально. Они сами пришли к ней. Честно говоря, не понимаю таких типов. Не без приставаний и некоторого нажима, конечно, но между мужчиной и женщиной все должно происходить по обоюдному согласию. Мое твердое убеждение – с колыбели, натурально.

Глядя на Анюту, я соображал, что с ней делать дальше. Я, конкретно, не доктор, а потому не в курсе, чем лечат шок. Но, поразмыслив, решил, что клин клином вышибают, а потому нужно сильное впечатление перебить другим – по возможности, не менее сильным. Однако предложить что-нибудь, равное по силе производимого эффекта тому, что предложили трое гориллообразных, я не мог – просто представить было сложно, чем можно заменить групповое изнасилование.

Все-таки кое-какие подручные средства были. И довольно мощные, надо сказать. Подойдя к ее прикроватной тумбочке, я вынул оттуда бутылочку джина, на этикетке которого гордо красовалась цифра «60», и вернулся к столу. Вскрыв бутылку зубами, вставил горлышко в девичий рот, с трудом раздвинув при этом и губы, и зубы, и, приподняв голову, влил несколько бульков. Анюта пару раз сглотнула, и я порадовался – значит, должно подействовать. Что ни говорите, а шестидесятиградусный напиток – это что-то. Спирт – тот и вовсе мамонта из мертвых воскресил бы, но спирта под рукой не было. Зато я понял еще одну вещь: раз глотает, пусть и автоматически, значит, живая и даже в сознании. Только шок. Поможет ли мое средство, я не знал, но очень надеялся, что поможет.

И снова не ошибся – правильный, как орфографический словарь, человек. Стоило джину прокатиться по ее горлу и попасть в желудок, Анна дико вытаращила глаза, рывком села, выгнула спину и закашлялась.

Кашляла долго, надсадно, и я ей в этом не помогал. Стоял в стороне и ждал, когда само пройдет.

Прошло. Анна взглянула на меня и хрипло – видимо, горло джином обожгло – спросила, словно ничто другое ее в данный момент не интересовало:

– Что это было?

– Противоядие, – я пожал плечами. – Ты неважно выглядела.

Она вздрогнула и повела вокруг все тем же диким взглядом. Картина полного разгрома насильников сердца ей не смягчила, она вдруг затряслась плечами и обильно, отчаянно разрыдалась.

Я подошел поближе и попытался погладить ее по спине. Она дернулась, рука скользнула в пустоту и стукнулась о стол. Стало слегка больно, но суть не в этом. Я, и без того чувствовавший себя неловко, – как всегда в присутствии искренне рыдающей женщины, – вовсе растерялся. А, растерявшись, сразу разозлился. В основном, на себя – что это, простите за выражение, за мужик, который не знает, что делать?!

Я знал, что. Истерика должна лечиться точно так же, как шок – у них один корни. Аксиома для начинающего Склифосовского. А потому я, волевым решением оттянув нижнюю челюсть генеральской дочки, вставил в ее рот бутылку и заставил сделать еще пару глотков.

Анна прекратила рыдать и опять закашлялась. На этот раз кашляла не так долго. В конце концов я добьюсь того, что кашлять она перестанет вовсе, зато будет пьяной, как сапожник.

– Прекрати поить меня этой дрянью! – заявила она, отдышавшись.

– Какие дела! – я не стал пререкаться. – Может быть, и прекращу. Но не раньше, чем ты успокоишься. У тебя шок и крепкие напитки тебе полезны.

Ответить Анна не успела. Открылась дверь и в ее спальню вломился еще один гость. Черт его знает, может, он не заметил тела, оставленного мной в коридоре, а может, решил, что это один из чужих, которым и положено валяться где ни попадя, но соответствующих выводов не сделал. Залетел, как к себе домой, заявив прямо с порога:

– Все, братки, хватит тут живых людей трахать, пора сматываться. Бабки у меня.

Я порадовался его последнему заявлению, но огорчился оттого, что он такой дурной. Произнес такую длинную речь и только потом додумался посмотреть, что у него за аудитория. А увидев, застыл с отвисшей челюстью. Бедный.

Впрочем, если на чистоту, то растерялся и испугался я ничуть не меньше его. Никак не думал, что их здесь окажется больше четырех. И, прежде чем успел сообразить, что делаю, выхватил пистолет и выстрелил. Всю обойму. Пришелец упал. И в момент его падения, я вдруг сообразил, что уже видел его. В кабинете Коновалова. Личный телохранитель. Андрей. Сматывается с бабками патрона, а его соратники тем временем обесчестили патронову дочку. Поразительная преданность.

– Он его убил, – отрешенно проговорила Анна.

– Я – его? Факт, – согласился я и укоризненно посмотрел на свою руку: нафига, собственно, так торопиться? Можно было попытаться вытянуть из этого хуцпана кое-какие сведения. А все нервы. Непрофессионализм, что поделаешь. Хотя, если разобраться, у меня еще четыре тела, каждое из которых скоро начнет шевелиться и давать показания, если я захочу. Только следовало собрать их в кучу, чтобы исключить неожиданности.

– Да не ты. Андрей убил папку, – пояснила свою мысль Анна. Потом неожиданно спрыгнула со стола и, неловко переставляя негнущиеся ноги, побежала к выходу.

Нет, без неожиданностей, натурально, никак не возможно. Я бросился за ней, матерно ругаясь. Вчера она особых дочерних чувств к отцу не испытывала, а сегодня – гляди-ка! Но делать нечего – почему-то я решил, что Анна мне в данный момент важнее, чем четыре хуцпана, разлегшиеся в разных местах. Слава богу, на бегу догадался остановиться и вложить ненужный уже пистолет в руку первого из встреченных мной живых. В ту самую руку, из которой и взял.

Отстать от Анны я не боялся. Скорость у нее в данный момент была не та, да и место назначения секрета не представляло. Поэтому, когда – никуда, в принципе, не торопясь – поднялся в кабинет ее отца, то обнаружил именно то, что ожидал. Анну, склонившуюся над генералом и заливающуюся горючими слезами. Коновалов, судя по всему, и вправду был мертв. Признаков жизни, во всяком случае, не подавал.

Я огляделся. Сейфы взломаны, бумаги разбросаны по всему кабинету. Наверное, и ценные тоже. Телохранитель Андрей говорил только о бабках, так что, надо думать, акций и прочих векселей не брал. Ну, да мне-то какая разница?

Вдали послышался вой милицейской сирены. Чего никак не ожидал – такой вот хохмы. Кто мог посоветовать проведать коноваловский особняк в это время? Надежды на то, что легавые спешили на чью-то постороннюю дачу, было так мало, словно и вовсе не было.

И тут мне в голову пришли слова генерала о Водолазе. Темный тип. Опасный и скользкий. К тому же без сердца. Мог такой подставить подельников, чтобы сбросить ментов со своего хвоста? Мог. Такой все может.

Я схватил Анну за руку и потащил за собой. Совершенно непонятный порыв, объяснимый разве с той точки зрения, что она могла рассказать ментам о моем присутствии здесь. Хотя и эта версия была притянута за уши – Анюта пребывала в состоянии, когда вряд ли соображают, кто перед вами – тень отца Гамлета или нечто долее материальное. Но об этом я почему-то не подумал.

Тащить за собой недавнюю любовницу оказалось делом нелегким. Ноги плохо слушались ее, к тому же она сопротивлялась, не желая бежать, но желая остаться. А я сомневался в своих способностях объяснить, что мертвый папка хуже, чем живой я – опять-таки по причине ее неадекватного состояния. Поэтому, когда мы выскочили – вернее, перетягивая друг друга, выползли – на общую лестницу, я понял, что так дальше продолжаться не может. Сирена ревела, причем отчетливо слышно было, что она приближается, а мы ко времени их прибытия, дай бог, только с лестницы спустимся. Если прежде, конечно, не гробанемся с нее, в пылу борьбы не удержавшись на ступеньках.

Схватив Анну в охапку, я, быстро семеня ногами, побежал вниз. Встреча с милицией в мои планы не входила, и генеральская дочь, словно поняв это, уже не мешала дрыганьем своих конечностей.

Как угорелый, я выскочил за ворота и скрылся за ближайшим углом как раз в тот момент, когда с другой стороны на финишную прямую вышла милицейская машина. Я глубоко вздохнул на бегу и поздравил себя с праздником. Все-таки не каждый день буквально в последний момент ускользаешь из цепких рук правосудия.

Но останавливаться даже не подумал. Как бы не так. Товарищи в сером, понятное дело, сначала побродят по замку, ахая, охая, записывая и фотографируя, но между ними все равно найдется какой-нибудь особо умный, который сообщит о масштабах происшествия по рации куда надо, и откуда надо сюда нашлют целую кучу машин с другими товарищами в сером. И тогда здесь случится настоящий муравейник, они начнут искать и найдут много интересного, и я не хотел, чтобы в число этого интересного входили я, Анюта и мой старенький «Мерседес».

Машину, как глубоко она не увязла, все равно придется вытаскивать. Слишком многое ее со мной роднит. Оформление на мое имя, к примеру. Или мои отпечатки пальцев, которыми напичкан салон.

Добравшись до несчастного автомобиля, я сгрузил девушку на переднее пассажирское сиденье, хоть это и было довольно неудобно, и принялся осматриваться, оценивая обстановку.

В моем распоряжении было еще с полчаса, как минимум. Как-никак, машина стояла в полутора сотнях метров от коттеджа, так что отыскать ее, при планомерном развитии сюжета, могли только прочесав все в окружности диаметром триста метров. Немалая площадь. К тому же битком забита дачными участками, улочками и закоулками.

Но время – временем, а разбазаривать его все равно не стоило. Выбраться, однако, с грядки обычным способом нечего было и пробовать – слишком рыхлая земля. Поэтому я, отыскав выломанный мной шмат забора, оторвал от него четыре штакетины и запихал под колеса гвоздями вниз. Потом подколотил их еще одной штакетиной, чтоб плотнее сидели, забрался в салон и потихоньку стал сдавать назад.

«Мерседес», почувствовав под колесами не мягкую огородную землю, а твердый и вполне солидный кусок дерева, обрадовано зажужжал и принялся сдвигаться в заданном направлении – благо, был полноприводным. Правда, покупая его, я даже не подозревал, что мне это пригодится. А вот поди ж ты. Теперь оставалось только молиться, чтобы ни одна из штакетин не пошла вкось или не выскочила.

И они, знаете ли, не подвели. Второй раз вылезать из машины не пришлось. Задние колеса достигли твердого грунта сразу. Дальше, понятно, дело техники. Зацепившись двумя, я быстро освободил все четыре колеса и вздохнул с облегчением. Вся эта фигня с извлечением автомобиля из огородного плена отняла чуть больше десяти минут. Похвалить бы, да некому. Не считать же Аннушку на соседнем сиденье. Та невидящим взглядом уставилась куда-то вдаль и моего подвига, как ни жаль, не заметила.

Лихо развернувшись, я помчался в том направлении, куда уже пытался уехать с час назад. Тогда у меня, помнится, ничего не получилось. Но в этот раз играть в догонялки было не с кем. Не считать же четверки лиходеев, оставленной на растерзание ментам.

– Лишь бы мусора навстречу не попались, – выдохнул я свое самое сокровенное на данный момент желание.

Как ни странно, Анна меня услышала. Покрутила головой и глухо сказала:

– Не попадутся. К нам городские не ездят. Это же Огоньковский район.

Я растянул губы в улыбке и хлопнул руками по баранке. Это было вообще то, что доктор прописал. Городская милиция здесь, конечно, тоже побывает, но еще не скоро. Сперва свою миссию завершат местные, прибывшие из соседнего райцентра с веселым названием Огоньки. Так что я пока мог ничего не опасаться. По крайней мере, из того, что связано с событиями в коноваловском особняке.