Текст книги "Шериф"

Шериф замедлил шаг и тяжело задышал.

– Черт, док… – вырвалось у него.

– Что такое?

– Я же сказал: мы опоздали… – Шериф глубоко вздохнул и почесал затылок. Шляпа смешно задвигалась вверх-вниз.

– Шериф, я из-за вас не вижу, в чем дело?

– В чем, в чем! Этот ублюдок опережает нас. Хорошо, если только на один шаг…

Пинт увидел, как изменилась походка Шерифа: из напряженной она стала… безразличной, что ли. Он словно спускался с крыльца собственного дома, чтобы отлить. Он уже не крался на носках, а смело ступал по бетонным ступеням, цокая подковками.

Пинт шел следом, и постепенно его взору открывалась страшная картина.

Сначала он увидел прилавок и на нем – ноги в полосатых пижамных штанах. На правой ступне каким-то чудом держался шлепанец, а левая была босая, Пинт разглядел желтую потрескавшуюся пятку. По мере того как он спускался, Пинт видел все больше и больше, но… Лучше бы не видеть этого вовсе.

Следом за ногами показался большой круглый живот, похожий на спину дохлого кита. Пижама сбилась неопрятными складками, обнажив торчащий выпуклый пупок в обрамлении редких седых волос. Затем Пинт увидел руки, аккуратно сложенные на груди.

Он подошел к Шерифу, стоявшему рядом с телом. Шериф достал очередную сигарету и нервно разминал ее, просыпая табак на пол.

Теперь Пинт хорошо видел голову обладателя полосатой пижамы. Вокруг головы натекла лужица крови, успевшая запечься тонкой коричневой коркой. Кровь стекала по боковой поверхности прилавка до самого пола.

Убитый мужчина – скорее, старик – лежал с широко открытым ртом. Изо рта торчал пучок зелени с рубчатыми листочками.

«Петрушка», – машинально отметил Пинт.

И еще… Было что-то странное с глазами убитого. Из уголков глаз, как дорожки слез, стекали засохшие кровяные струйки. И тут до Пинта дошло, что у старика нет глаз. Их выкололи и на их место вставили оливки.

Пинт зажал рот рукой, чтобы унять подступившую тошноту.

Он не мог понять, кому потребовалось так издеваться над телом. Неужели мало просто убить? Зачем потребовалась эта яркая зелень? И дурацкие оливки?

– Рубинов, – кивнул Баженов в сторону убитого. – Владелец магазина.

Затем Шериф ткнул пальцем куда-то за спину Пинта:

– А вон и его супруга.

Пинт обернулся. В петле висело тело худой невысокой женщины, одетой в ночную сорочку. Голова женщины была свернута набок, руки безжизненно свисали вдоль туловища. Рядом с ее ногами, касавшимися пола, валялся окровавленный кухонный нож.

Тело висело на той самой веревке, конец которой был привязан к перилам. Пинт удивился, как он мог не заметить тела, когда спустился с лестницы? Ведь он прошел всего в двух метрах от нее?

Видимо, я был слишком потрясен тем, что увидел на прилавке. Труп, лежащий, как рождественский поросенок на блюде.

– Он залез в магазин через витрину, – рассуждал тем временем Шериф, расхаживая по торговому залу. – На шум вышел хозяин. – Баженов поднял ружье Рубинова, переломил. – Патронов нет. Наверное, их и не было. Старик держал ружье просто так, для острастки. Он даже никогда не охотился – вон, замки заржавели. От такого ружья мало толку, поэтому Рубинов его бросил и схватился за кирку. Чтобы хорошенько прихлопнуть кого-то. Кого? Того, кто пришел за веревкой? Наверное, а кого же еще?

Шериф внимательно осмотрел кирку:

– Выглядит как новая. Только с прилавка. Здесь какие-то рыжие пятна. – Баженов поскоблил пятна ногтем, потер между пальцами, понюхал. – Нет, обычная ржавчина. Он не успел ударить. Интересно почему?

Пинт подошел к телу жены Рубинова и присел на корточки, изучая нож.

– Шериф! – позвал он Баженова. – Смотрите, нож тоже новый. Значит, тоже с прилавка?

– Вероятно, – задумчиво протянул Шериф. – Это говорит о том, что предварительного плана ни у кого не было. Действовали по ситуации. Но ей повезло больше. – Он показал на руки женщины, они до самых локтей были забрызганы кровью. – Хотел бы я знать, чья это кровь? Давай-ка, док, снимем ее.

Пинт аккуратно, чтобы не испачкаться, придержал тело женщины за плечи, а Шериф достал из кармана складной перочинный нож и перерезал веревку. Они положили труп Рубиновой на пол.

– Пойдем, док, теперь очередь старика. У меня какое-то нехорошее предчувствие.

Они осторожно, стараясь не наступать на бурые лужицы и капли, которыми был залит весь пол, направились обратно к прилавку.

– Видишь это? – Шериф ткнул пальцем в потолок. На побелке, в самом центре, расплылось большое красное пятно.

– Что это?

– Сейчас выясним. Помоги мне его перевернуть. – Шериф схватил Рубинова за плечи, а Пинт придерживал ноги. – На счет «три». Раз, два… Три!

Вдвоем они с трудом перевернули тело. Какой-то предмет, похожий на большую бусину, упал и запрыгал по полу. Это была оливка. Она выпала из правого глаза, открыв пустую багровую глазницу. Пинт отвел взгляд, чтобы не видеть этого.

– Смотри. – Шериф показал на зияющую рану между лопаток Рубинова. – Вот как его убили. Он стоял посреди зала. – Шериф встал точно под пятном на потолке, повернувшись правым боком к кирке. – Старик хотел нанести удар, но его опередили. Кто?

– Ну… – замялся Пинт. – Наверное, тот, кого он хотел ударить?

Шериф досадливо махнул рукой:

– Тогда почему не в живот? Или в сердце? Какой надо обладать скоростью, чтобы увернуться от кирки, успеть забежать за спину и всадить нож между лопаток? А руки? – он кивнул в сторону тела Рубиновой. – Вспомни, у нее все руки в крови. Кровь забила фонтаном – так, что достала до потолка. Нет, док, старик не ожидал нападения сзади.

– Постойте, Шериф. Вы хотите сказать… это она? То есть – все, как в доме Ружецких, только наоборот? Жена убила мужа? А потом подняла полтора центнера на полтора метра, выколола глаза, вставила оливки и с чувством честно выполненного долга полезла в петлю? Бред какой-то! – Эта картина стояла у Пинта перед глазами, но он никак не мог поверить в ее реальность.

– А я думаю, все было именно так, – угрюмо отозвался Шериф. – С одной небольшой поправкой: она это сделала не сама. ОН заставил ее это сделать. Как раньше заставил Ружецкую упереть ружье в живот и дернуть за ствол. Правда, док. Такое ему вполне по силам.

– Шериф, вы серьезно?

– Тут уж не до шуток. Можешь мне поверить, я испытал это однажды на себе.

– Как же теперь быть? Как с ним справиться?

– Док! – взорвался Шериф. – У меня нет ответов на все вопросы. А на ЭТОТ вопрос я ищу ответ уже десять лет, и пока – безуспешно.

– Шериф! – теперь уже рассердился Пинт. – Мне это надоело! Вы словно играете в преферанс с болваном: кто вистует, тот и поднимает лишние карты. Расскажите наконец, что случилось десять лет назад. Вы все ходите вокруг да около, словно боитесь переступить какую-то черту!

Он подошел к Баженову вплотную.

– Почему ОН повесил девочку? Ведь с этого все началось? – Слова никак не шли у него с губ, но Пинт понимал, что должен их произнести, иначе этот замкнутый круг никогда не разорвать. Иначе они так и будут что-то недоговаривать. – Почему он повесил… Лизу Воронцову? И что произошло потом?

Шериф кивнул.

– Да. Ты прав – все тянется оттуда. Пошли, расскажу историю до конца. Выйдем через заднюю дверь, не прыгать же снова через окно.

Пока Шериф возился с дверью, Пинт обратил внимание на то, что стекло на полке, где лежали игрушки, разбито. Плюшевые медведи, оловянные солдатики, куклы и переводные картинки валялись как попало. Полка находилась немного в стороне, и ее не могли разбить случайно, во время драки.

Он хотел подозвать Шерифа, но потом решил, что это не важно. Не так уж важно.

Что такое кража копеечной игрушки по сравнению с двумя трупами? Вряд ли стоит придавать этому-большое значение.

Шериф наконец справился с замком, и Пинт обрадовался возможности покинуть магазин, выйти на свежий ночной воздух, хотя и знал, что где-то там их может поджидать безжалостный убийца.

* * *

Тамбовцев плотно запер дверь за Шерифом и Пинтом. Конечно, было бы спокойнее запереться всем вместе, занять круговую оборону, но ведь кто-то должен был остановить ЕГО? Кто, если не Шериф? И, конечно, Пинт. Его никак нельзя было сбрасывать со счетов.

Он поднялся в ординаторскую. Там по-прежнему стояло ружье Ружецкого, прислоненное к столу. Тамбовцев взял ружье – за отпечатки пальцев теперь можно было не беспокоиться, не до того – разломил его и положил на стол.

Перед уходом Шериф сунул ему коробку патронов. Он знал, что из Тамбовцева стрелок никудышный, в случае чего и в дверь попасть не сможет, но зато грохот выстрелов будет слышен на другом конце города, и Шериф поймет, что надо срочно возвращаться. От Тамбовцева требовалось только одно – подать сигнал. И постараться продержаться до тех пор, пока не прибудет подмога.

Тамбовцев сунул патроны в стволы, но закрывать ружейные замки не стал – боялся, что эта адская машина выстрелит сама собой. Ружье так и лежало на столе, разломленное пополам.

Он подумал, что неплохо бы принять успокоительных капель, которые хранились у него в сейфе, но взглянул на ружье и отбросил эту мысль: тут не до капель. Выпьет он потом, когда все закончится. Ух как выпьет!

Тамбовцев закрыл дверь ординаторской на замок и пошел по коридору.

Ружецкий лежал на кушетке и мирно посапывал. На полу перед ним стоял пустой тазик.

«Ну ладно, хоть с этим все нормально», – отметил про себя Тамбовцев и отправился на поиски Лены.

Лена всегда была странной девочкой. Похожая на Лизу как две капли воды, она сильно отличалась от нее характером.

Задумчивая, мечтательная, всегда погруженная в себя. Когда Тамбовцев приходил к ним в гости, Лиза бежала встречать его первой, а Лена могла не появиться и через полчаса.

Лиза больше играла, ей было тесно за низким забором, окружавшим их дом-развалюху, она все время норовила убежать, и, если бы не постоянное внимание со стороны матери, так бы оно и случилось. А Лена больше читала, пеленала кукол, лечила их, и вообще, она была тише и незаметнее.

Тамбовцев иногда думал, что именно Лизина непоседливость стала причиной трагедии, случившейся десять лет назад. Если бы она тогда не вышла к незнакомцу…

Если бы… Что теперь об этом гадать… Какой прок в гаданиях?

Сейчас главным было другое: там, за стеной, в ночной темноте разгуливал ОН. Шериф с Тамбовцевым всегда называли его ОН, и оба прекрасно понимали, о ком идет речь.

Эта история связала общей тайной всех жителей городка, но ее настоящий конец знали только Тамбовцев и Шериф. Знали – и молчали, будто узнанное навеки запечатало им рты. Так оно и было.

Не трожь лихо, пока оно тихо.

Но сейчас Тамбовцев надеялся, что Шериф расскажет обо всем Пинту. Обо всем – до конца. Просто обязан рассказать, ведь Пинт – человек не случайный. Он читает ЗНАКИ. Иначе… им без него не справиться.

– Лена! – громко окликнул Тамбовцев. Он не опасался разбудить Ружецкого, скорее наоборот, – опасался, что не сможет его разбудить, когда это потребуется.

Лена возникла перед ним внезапно, как привидение.

Она молча стояла и ждала, что скажет Тамбовцев.

– Фу! Напугала ты меня, девочка! Давно мы с тобой не виделись. Живешь, как затворница, одна-одинешенька. В город не выходишь, старика лишний раз не навестишь. Пойдем, расскажешь мне, старому дурню, что здесь происходит. – Он нежно обнял девушку за талию и повел в ординаторскую.

Там он усадил ее в свое старое кресло с обшарпанной дерматиновой обивкой, сам сел напротив. Лена опасливо покосилась на ружье. Тамбовцев подвинул его поближе к себе.

– Не бойся, это так… На всякий случай, – сказал он, не зная, кого хочет успокоить этими словами – ее или себя. – Леночка… Ты можешь со мной поговорить?

Он знал, что от Лены порой нельзя было добиться ни слова. Она словно уходила в себя и не хотела возвращаться, наверное, там, где она находилась в такие моменты, было спокойнее. А может, она видела мать? Или сестру? Кто знает? Лена об этом никогда никому не рассказывала. Даже Тамбовцеву.

Но сейчас она тихо кивнула, и Тамбовцев понял, что эту возможность упускать нельзя. Он старался говорить тихо и плавно, будто переходил быструю неглубокую реку вброд, боясь наткнуться на острый камень:

– Леночка… Ты знала о том, что ОН вернулся? Да? Ты же сказала доктору… Ну, тот человек, который привез тебя сюда вместе с Кириллом – это наш новый доктор, Оскар Пинт…

– Он читает ЗНАКИ, – ровно, без выражения, сказала Лена.

– Да, да, – подхватил Тамбовцев. – Он поэтому и приехал сюда, в Горную Долину. Так ведь? – Он подождал, но ответа не последовало. Тогда Тамбовцев потихоньку двинулся дальше: – Ты ему сказала про ОПАСНОСТЬ. Откуда ты узнала об этом?

– Я знаю. ОН вернулся. – Девушка стала разматывать тряпку на шее.

– Что ты делаешь?

Тамбовцев попытался ее остановить, но движения девушки становились все более и более резкими, от былой плавности и медлительности не осталась и следа. Лена сняла последний виток и отбросила тряпку в угол.

– Боже! – Багрово-синюшная косая борозда перечеркивала тонкую девичью шею, как… Как след от веревки. Однажды он уже видел такое. Десять лет назад.

– ОН вернулся, – повторила Лена, прикоснувшись к страшному следу.

– Откуда у тебя это? – Раньше у Лены не было этой борозды. Он готов был поклясться чем угодно, что борозды раньше не было.

Когда-то Тамбовцев прочел о стигматах – ранах, появлявшихся на теле фанатично верующих людей. Эти раны повторяли те, что были нанесены две тысячи лет назад римской солдатней одному человеку по имени Иисус: кровоточащие дырки на запястьях, щиколотках и на лбу. Видимо, и с Леной случилось то же самое. Это было очень похоже на стигматы – странгуляционная борозда, появившаяся на Лениной шее в точности повторяла такую же, которая была у Лизы.

Тамбовцев хотел протянуть руку и аккуратно дотронуться до багровой полосы, успокоить девушку легким прикосновением, и не смог… Он только едва кивнул:

– Давно это у тебя?..

– Сегодня.

– Это потому, что ОН вернулся? Лена кивнула.

– Лена, а ты знаешь, ПОЧЕМУ ОН вернулся?

– Вы впустили зло, – ответила Лена. Тамбовцев готов был услышать что угодно, но только не это.

– Мы? Впустили зло? О чем ты говоришь?

– Зло не может войти в тебя, пока ты его не впустишь. Вы впустили зло, – повторила она.

Тамбовцев покачнулся на табурете. Он чуть не упал. Картины десятилетней давности замелькали у него перед глазами, в ушах звучали слова Шерифа: «Да будь я проклят, если не сделаю этого». Будь проклят… Если не сделает? Но ведь вышло все наоборот. Он сделал. Выходит…

Да! Вот ответ! Именно так они впустили зло! Он говорил, что будет проклят, если не сделает этого. Но, оказывается, он проклят потому, что сделал! Точнее, они все это сделали. Руками Баженова.

От волнения Тамбовцев стал задыхаться. Сердце в груди учащенно забилось. Черт возьми, ну почему сейчас рядом нет Шерифа? Надо срочно ему обо всем рассказать! Может, это что-то изменит! Может, появится новый ЗНАК? Может… Он сам толком не знал, что должно произойти, если Шериф обо всем узнает, но только… Он должен обо всем узнать.

– Лена, – Тамбовцев попытался унять дрожь в руках, – я сейчас выйду на улицу и выстрелю. Один раз. Громко, вот так: бух! – Он издал губами стреляющий звук, как мальчишка, играющий в войну. – А ты сиди здесь и ничего не бойся. Ладно?

Лена посмотрела на него с грустью и жалостью, как смотрят на больного ребенка. Она покачала головой и произнесла еле слышно:

– Нельзя отдавать…

– Нельзя отдавать? – переспросил Тамбовцев. – Что нельзя отдавать?

Но Лена молчала. Она снова покачала головой и замерла. Теперь по сравнению с ней «девушка с веслом» казалась вертлявой болтуньей.

– Хорошо. Хорошо, мы ему ничего не отдадим. Ты только не бойся. Я выстрелю всего один раз. Ладно?

Он схватил ружье со стола и выскочил в коридор.

Выходит, мы были обречены с самого начала. Зло постучало в дверь, и мы его впустили. А что теперь? Теперь оно разгуливает среди нас? Но можно ли его уничтожить, не уничтожив себя?

Эта мысль настолько поразила Тамбовцева, что он остановился как вкопанный на лестничной площадке. Впереди была лестница – два коротких пролета по одиннадцать ступенек, – но он никак не решался на нее ступить. Происходящее казалось страшным сном, и он хотел только одного: поскорее проснуться. Но что-то подсказывало ему, что этот сон будет длиться еще долго. До самого конца.

* * *

В тот жаркий июльский день он, по обыкновению, решил навестить семейство Воронцовых. Спросить, как они переносят жару. Он нес девочкам холодный лимонад, хотя и знал, что Екатерина посмотрит на это неодобрительно. Но… Он уже почти привык к ее неодобрительным взглядам. Она всегда на него так смотрела. А девчонки будут рады попить холодной газировки. Пусть только пьют не спеша, чтобы горло не заболело.

Тамбовцев шагал по Пятому переулку к Молодежной улице. Солнце уже клонилось к закату. Часы показывали половину седьмого.

Тамбовцев тяжело сопел, отдувался, поминутно доставал красный клетчатый платок и вытирал мокрый лоб и шею. Проклятая жара изводила его.

Немного не доходя до дома Воронцовых, он встретил Ивана.

– Привет, Николаич! – окликнул его Иван.

– Здравствуй! Куда это ты собрался? Иван хитро подмигнул:

– Ну куда я еще могу идти? Как ты думаешь?

– Опять небось к Белке?

– Точно.

– И как ты можешь – пить в такую жару? – укоризненно спросил Тамбовцев. Сам он в летнее время почти не употреблял. Точнее, употреблял, но когда солнце уже скрывалось за горизонтом и на землю ложилась ночная прохлада.

– Так ведь… Мы закаленные. – Иван хрипло рассмеялся, обнажив коричневые от табака зубы. – Я всепогодный, как истребитель-перехватчик.

Тамбовцев погрозил ему пальцем:

– Смотри, истребитель. Доиграешься. С этим делом шутки плохи.

Иван бесшабашно махнул рукой.

– Ерунда. Прорвемся, Николаич. Ты это… – он пошарил в кармане синей застиранной спецовки, – к девчонкам своим идешь?

– Да. – Тамбовцев тряхнул авоськой, в которой лежали бутылки лимонада. – А чего?

– Ничего. – Иван выудил из кармана одну карамельку. – На, передай им от меня.

Это было трогательно, но Тамбовцев не торопился брать конфету.

– А что ж одну-то? Как я ее разделю на двоих?

Иван задумался, но только на мгновение. В глазах его снова мелькнула хитринка:

– А ты это… Дай одной, а когда придет вторая, скажи– я тебе уже давал. Они же похожи, не отличишь. Вот пусть сами и разбираются, что к чему. – Он громко рассмеялся, довольный своей незамысловатой шуткой.

Тамбовцев тоже усмехнулся.:

– Нет. Уж лучше оставь себе – будет чем закусить. Иван сразу стал серьезным:

– Я в такую жару не ем. Аппетита нет. Ладно, Николаич. Заболтался я с тобой. Извини, побегу. Дел полно.

– Ты погляди, какой занятой. Не бойся, никуда не денется твоя Белка. Она – вечная, ей и жара и холод нипочем.

– Она-то, может, и вечная, – рассудительно сказал Иван. – А вот я – нет. Значит, надо торопиться. Ну что, возьми конфету-то… – Он попытался сунуть карамельку Тамбовцеву в руку.

– Да ну тебя, – отмахнулся Тамбовцев. – Иди, иди. Отстань со своей конфетой.

Иван пожал плечами – наверное, это должно было означать «ну как хочешь» – и двинулся дальше не очень уверенной поступью. Стоптанные кирзовые сапоги выбивали из дороги желтую пыль.

Тамбовцев вновь достал платок, вытер лоб и шею и продолжил свой путь. Позже, вечером того же дня, одна и та же мысль не давала ему покоя: не сыграла ли роковую роль эта задержка с Иваном? Может, он опоздал именно на эти две минуты? Он ни в чем не винил Ивана и почти не винил себя, но не мог отделаться от навязчивого ощущения, что кто-то специально задержал его.

Он подошел к дому и удивленно посмотрел по сторонам: калитка была открыта настежь. Екатерина никогда не оставляла калитку открытой.

– Эй! – позвал Тамбовцев. – Есть кто-нибудь дома?

Никто не откликнулся. Это было странно. Это заставило его насторожиться.

Тамбовцев преодолел три покосившиеся ступеньки крыльца и постучал в дверь. Но еще до того как он успел стукнуть во второй раз, дверь со скрипом подалась и открылась. Тамбовцев вошел в дом, предчувствуя что-то неладное.

На столе, занимавшем половину маленькой веранды, стоял таз с мыльной водой. С одной стороны лежали грязные тарелки, оставшиеся от ужина, а с другой – вымытые, со следами пены.

– Екатерина! Девочки! – позвал Тамбовцев. Он открыл дверь, ведущую в единственную комнату.

Там царил страшный беспорядок: вещи были разбросаны, стол сдвинут в дальний угол, стулья перевернуты. Даже старомодные часы с кукушкой висели как-то набекрень. Шкаф, стоявший у стены, был опрокинут, и книги валялись на полу.

– Что… случилось? – Голос его мгновенно сел, изо рта вырвался лишь невнятный хрип. Он проглотил комок, вставший поперек горла, и прокашлялся.

Сначала Тамбовцеву показалось, что в комнате никого нет, но потом он уловил тихое всхлипывание, доносившееся из-за печки.

Тамбовцев бросился туда.

На полу сидела Екатерина, крепко прижимая к себе… Кого: Лизу? Лену? Он не мог разобрать, ведь девчонки были похожи друг на друга, как два листочка на дереве.

Екатерина молча мотала головой, словно говорила кому-то «нет! нет!», и плакала. Ее лицо было мокрым от слез. Но она плакала беззвучно, и это подействовало на Тамбовцева куда сильнее, чем любые громкие крики и причитания.

– Что случилось? – Тамбовцев кинулся к девочке, зная, что от матери ответа он не дождется. – Что случилось?

Девочка была сильно чем-то напугана. Тамбовцев тряс ее, как куклу, но не мог добиться ни слова.

– Он увел Лизу, – наконец сказала она.

– Кто он? Куда увел?

– Не знаю.

Тамбовцев опрометью выбежал из дома, по пути он споткнулся о перевернутый стул и чуть не упал, но даже не заметил этого – просто отшвырнул стул ногой в сторону. Он слетел с крыльца и в два прыжка оказался на дороге.

Тамбовцев выскочил из калитки так внезапно, что Баженов, кативший на своем уазике, едва успел затормозить, и то лишь потому, что ехал медленно, никуда не торопясь. Он патрулировал летний город, разомлевший от жары: занятие – не бей лежачего.

Он увидел, как заметался Тамбовцев, что-то громко крича и размахивая руками.

Баженов вышел из машины, поправил синюю милицейскую рубашку.

– В чем дело, Николаич? Чего ты бегаешь, словно собрался яйцо снести?

– Лиза… Лиза… – Тамбовцев жадно хватал воздух широко раскрытым ртом. Он побагровел, седые волосы встали дыбом. – Лиза пропала! Кто-то увел ее!

– Кто мог ее увести? – Баженов смотрел на него с недоверием. Он наверняка думал, что доктор немного перегрелся на солнце.

– Не знаю, кто мог ее увести! – Тамбовцев размахивал руками, брызгая на Баженова горячим потом. – Мне Лена сказала: «ОН увел Лизу», а кто, куда – она сама не знает.

– А мать?.. – начал было Баженов, но понял, что на это надежда слабая. – Ну да, она не из говорливых.

– В доме бардак, словно что-то искали… – продолжал Тамбовцев.

– У Воронцовых?.. Искали? – Баженов поджал губы. – Что у них можно искать? Николаич, ты нормально себя чувствуешь? Голова не болит?

Тамбовцев махнул на него рукой:

– Кирилл, я говорю совершенно серьезно. Баженов должен был сам все увидеть, чтобы убедиться. Быстрым шагом он направился к калитке.

– Николаич, пойдем со мной! Тебя они хорошо знают, а меня могут испугаться.

Тамбовцев послушно пошел за ним.

Одного мимолетного взгляда, брошенного на царивший в доме беспорядок, Баженову хватило, чтобы понять: случилось действительно что-то серьезное. Он весь внутренне собрался, под ложечкой засосало. За все короткое время своей службы ему ни разу еще не приходилось сталкиваться с серьезным происшествием: пьяные драки и кража капусты с чужого огорода – вот и все происшествия в Горной Долине.

Он подошел к. Екатерине и присел рядом с ней на корточки:

– Здравствуйте! Я – ваш участковый, Баженов Кирилл Александрович. Расскажите, пожалуйста, что произошло, и я попытаюсь вам помочь.

Екатерина молчала. Тамбовцеву показалось, что она хочет что-то сказать… и даже МОЖЕТ, но почему-то не решается.

Она не боялась Баженова, не втягивала голову в защитный панцирь, она смотрела на него прямо и открыто, словно оценивала: «А действительно ли ты сможешь помочь?» В эту минуту – Тамбовцев готов был дать голову на отсечение – у Екатерины был вполне разумный и осмысленный взгляд, казалось, сейчас она откроет рот и заговорит, но… Это длилось недолго. Через несколько секунд глаза ее снова стали мутными, безжизненными, она обхватила Лену, прижала к груди и стала мерно раскачиваться из стороны в сторону, будто напевала ей колыбельную: тихо, без слов.

Баженов оглянулся на Тамбовцева. В глазах его читался немой вопрос: «Ну что?» Тамбовцев покачал головой: «Бесполезно». Но Баженов просто так не сдавался.

– Вы не могли бы описать того, кто увел девочку?

В ответ – молчание. Она даже не подняла головы, как будто судьба дочери перестала ее интересовать. Она выглядела как человек, который принял тяжелое, но единственно правильное решение. И менять его не собиралась.

– Что искали в вашем доме? – настойчиво продолжал Баженов. Он надеялся, что сможет зацепить ее хотя бы одним, пусть даже случайным, вопросом, зацепит и вытащит потом все остальное.

Екатерина еле заметно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. От Баженова это движение не укрылось, поэтому он повторил:

– Что он искал? Это был тот же самый человек, который увел девочку… Лизу?

Екатерина беззвучно заплакала. Огромная прозрачная слеза росла, наливалась на ресницах, а потом – оборвалась и покатилась по щеке. Она еще сильнее прижала Лену к себе и поцеловала ее в макушку.

Тамбовцев из-за ее спины делал Баженову какие-то знаки: мол, пойдем быстрее, не стоит зря терять время, ты же видишь, что ничего не получается. Но Баженов был упрям.

– Послушайте! Вы сами все усложняете. Вы можете сказать мне хотя бы пару слов? Что он искал в вашем доме? Куда он увел девочку? Как он выглядел?

Он сидел долго, дожидаясь ответа. Сидел терпеливо, не шелохнувшись, не отрывая от Екатерины пристального взгляда. Баженов по-прежнему надеялся, что она хоть что-нибудь скажет.

И он дождался. Но сказала не она, а Лена.

Девочка высунула белую головку из-под руки матери и произнесла писклявым и немного гнусавым от слез голосом:

– Он искал, но ничего не нашел. Мамочка говорит: «Нельзя отдавать!» Никому нельзя отдавать! – Она говорила строго – так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: нельзя отдавать. – Поэтому он забрал Лизу… У него была веревка…

– Кирилл, мы теряем время, – не выдержал Тамбовцев. Он не мог устоять на месте, переминался с ноги на ногу и дергал головой, как жеребец, застоявшийся в стойле.

– Я найду его, – тихо сказал Баженов. – У нас не тот город, чтобы можно было безнаказанно врываться в дом, переворачивать все вверх дном и уводить маленьких девочек. Обещаю, что найду его.

Это звучало, как клятва. Он протянул руку и погладил Лену по головке:

– Не бойся, крошка. Кто бы это ни был, ему не по здоровится. Вот увидишь.

Баженов вышел на улицу. Тамбовцев едва успевал за ним.

Баженов сел за руль, завел двигатель. Тамбовцев видел, как лицо его окаменело, стало злым и неприветливым.

Кожа натянулась, складки на лбу разгладились, и скулы заострились.

– Кажется, я знаю, кто это, – сказал Баженов.

– Кто?

Тамбовцев на какое-то мгновение обрадовался: в голове промелькнула шальная мысль, что кто-то из своих решил зло подшутить над Воронцовыми, может спьяну, а может – просто по дури. Но следующие слова Баженова убили и эту слабую надежду.

– Я его видел сегодня. Тип с веревкой. «Зовите меня Микки…» – передразнил Баженов противным тонким голосом. Таким обычно говорили, желая оскорбить собеседника, давая понять, что считают его гомиком. Или педиком – как будет угодно. В Горной Долине это было страшным оскорблением, обычно заканчивавшимся дракой, обязательно до крови. – Он не наш. Не из города.

– Откуда же он взялся? – Тамбовцев и сам понял, что задал глупый вопрос. Скорее всего, Баженов не знает на него ответа, и даже если знает – какая разница? Сейчас только одно имело значение: в его руках была Лиза, маленькая беззащитная девочка, которой требовалась помощь.

Баженов – он тогда еще не был Шерифом, но шерифская хватка уже чувствовалась – казалось, думал о чем-то другом.

– Надо пройтись по Пятому и по Молодежной – может, кто из окна видел, куда он ее повел?

– По Пятому можно не ходить – я сам там шел и никого не встретил, кроме Ивана.

Тамбовцев ерзал на сиденье – будто под ним была целая россыпь иголок.

– Ага. – Баженов прикрыл один глаз, что означало у него крайнюю степень сосредоточенности. – Значит, остается Молодежная. Но в какую сторону он направился? К Голове или к Ногам?

Дом Воронцовых стоял на отшибе, и мужчина с веревкой мог пойти сразу в «дальний» лес. Тогда бы его никто не заметил. А лес большой: он протянулся на сорок километров к югу от Горной Долины. Густой, дикий, запущенный лес, куда не то что егеря – браконьеры опасались заходить.

Но если он отправился к Голове, рассуждал Баженов, то кто-нибудь обязательно увидел бы, как незнакомец уводит девочку.

Баженов с Тамбовцевым прошли вверх всю Молодежную. Они заходили в каждый дом и спрашивали, не видел ли кто мужчину с девочкой. Никто не видел. Ни один человек. Теперь сомнений не оставалось – искать нужно в лесу.

– Мы вдвоем не справимся, – мрачно заявил Баженов. – Нужно поднимать весь город.

Тамбовцев согласился. Другого выхода не было.

Стрелки на часах показывали без пятнадцати семь. В это время все мужское население Горной Долины обычно собиралось у усатой Белки, чтобы пропустить пару стаканчиков и обсудить скудные городские новости, а, скорее всего, просто так – поболтать.

Баженов остановил уазик перед заведением, расправил рубашку и вошел внутрь. В нос ударил запах сырости: сколько он себя помнил, здесь всегда был такой запах, будто старый деревянный дом стоял на болоте.

Он вошел и крикнул: «Уру-ру!», призывая всеобщее внимание.

С его появлением разговоры, смех и звяканье стаканов постепенно утихли, будто кто-то медленно убавил звук. В наступившей тишине Баженов громко сказал:

– Мужики! Здесь есть еще мужики, или ваши бабы давно сделали холодец из того, что болтается у вас между ног?

Завсегдатаи неодобрительно загудели.

Серега Бирюков, сидевший в углу, крикнул:

– У меня аппарат работает лучше, чем у тебя! Не веришь– спроси у своей жены! Она не даст соврать!

Раздался громкий смех. Баженов подождал, пока он утихнет.

В любое другое время Сереге пришлось бы отвечать за такую сомнительную шутку, но сейчас Баженову было не до него.

– Мужики! – повторил он. – У нас в городе случилась беда. Я прошу вас о помощи.

После этих слов воцарилась гробовая тишина: виданное ли дело, чтобы участковый просил о помощи? Такого здесь припомнить не могли. Мужчины гадали, что произошло: на кладбище высадились зеленые человечки? Или с запада наступают немецкие танки?