Текст книги "Музей героев"

Мет изнашивает нервную систему и внутренние органы. Многие на моих глазах становились от него законченными психами. От регулярного употребления те, кто совмещал его с кислотой, за пару лет приобретали ярко выраженную шизофрению, в 20 лет теряли всех друзей и родственников по той причине, что их начинали бояться. Я же совмещал мет с алкоголем, что давало возможность снимать боль на отходняках, которые длились по три-четыре дня на лютой измене. Когда я ел, мог терпеть только 20–30 минут, чтобы истощенный организм получил хоть какие-то витамины перед тем, как меня снова стошнит. На третий день становится полегче, и ты думаешь, что больше никогда не возьмешь эту дрянь в руки. На четвертый ты снова бежишь в аптеку за инсулинками, мета ты купил на неделю. Наркомана добивает беспросветка, в которую он попадает, как только отпускает первая в жизни доза. И он никак не может смириться с перспективой жить в этой беспросветке до самого конца, он всегда дает ей отсрочку. Потому как дальше, если ты даже уедешь жить в загородный дом с камином, зальешься вискарем и вечером под одеялом крепко сожмешь в руках задницу любимой, ты все равно будешь думать о приходе в каком-нибудь засранном московском подъезде, когда ты закрывал глаза, и в твоей голове взрывались фейерверки. Ты думал, что это отойдет через 15 минут, но это не проходило и через 40. Довольно грязный амфетамин, уверенная доза – и мир уже не кажется враждебным, более того, он нейтрален по отношению к нам. Ты смотришь на редкие городские деревья и восхищаешься силой Земли. Ты понимаешь, что эти деревья, трава и небо могли выглядеть так с начала времен, будут выглядеть так же и после нас. Кто-то считает, что мы убьем Землю, но я в это не верю. Я считаю, что она лучше и сильнее человечества – скорее люди исчезнут, как кожная болезнь, с ее поверхности. Ты приходишь к мысли, что люди слишком самонадеянны и слабы, чтобы угрохать планету. И тебе становится теплее от мысли о том, как она кружится, пустая и безлюдная, и раны в виде тонн захоронений использованных гондонов и нефтяных отходов заживают. Земля вновь обретает первозданную чистоту, на ней остается лишь легкое воспоминание о любви. Оно витает в воздухе, как запах любимой женщины, которая иногда чудится пьяному влюбленному юноше, хотя их разделяют города, как призрачные звуки колыбельной, которой мать убаюкивает ребенка. Конечно же, это всего лишь твой навязчивый трип – ты понимаешь это и никому об этом не рассказываешь.

Обычная ночь 2009 года. И, как обычно, часам к двенадцати я понял, что завязывать с амфетамином рано. Это обычная история про неудачную мутку, когда поздно вечером ты едешь в другой район, к людям, с которыми раньше не имел дела. Встречаешься, и двое парней спортивного телосложения ведут тебя кругами по незнакомому району, чтобы убедиться, что за тобой никто не идет, и проверить твою реакцию. Идешь с ними и делаешь вид, что все в порядке, чтобы без напрягов, наконец, подойти к нужному подъезду, взять, что тебе надо, и поехать домой. Затем вы входите в узкий переулок между хрущевкой и стройкой, тебе задают вопрос, а кто-то третий бьет в затылок. Ты падаешь и уже в момент падения понимаешь, что на сей раз просто не повезло. Сейчас эти отморозки попинают тебя, затем ограбят, а когда будешь вызванивать их через некоторое время с другого номера, они совершенно искренне скажут, что подумали, будто худощавый парень, забитый татуировками, в шортах и с серьгами в ушах – сотрудник Госнаркоконтроля, и снова поменяют номера. В действительности не самый плохой расклад, когда мутишь через незнакомых людей. Надо просто сгруппироваться и плотно прикрывать руками голову, но по опыту я знал количество ударов, которые наносят живому человеку ногами в голову, чтобы с чистой совестью считать, что он избит. В тот раз меня убивали. Я не пытался найти причину, просто стало не по себе от мысли, что меня завалят так тупо и ни с чего, в грязном переулке без названия, без видимых причин и свидетелей. У меня уже был передоз, я уже катался в реанимашке, и жизнь реально проносилась перед моими глазами, но тогда меня откачали. В этот раз жизнь не пролетала, я только видел поношенные кроссовки, методично пинающие мои руки, голову и колени. Пацаны работали наспех и, казалось, не собирались останавливаться. То есть среди этих троих не было того, кто обычно в такие моменты испытывает состояние просветления и говорит: «Все, пацаны, хорош!» Я это как-то очень хорошо понял, в вопросах выживания нет таких понятий, как «потерять лицо». Ты должен бороться за жизнь всеми доступными средствами – даже если это жизнь нарика. Я не был героем, и единственное, что мне было доступно в тот момент – это закричать: «А-а-а!» Но парней это не слишком встревожило, наверное, они рассчитывали, что хрущевка напротив уже давно выселена и, кроме бомжей-поджигателей, там никого нет. Удары стали только сильнее. Это чудо, но на первом этаже, почти напротив, чуть правей от места действия, появилась пожилая женщина. Она распахнула окно и крикнула, что вызвала наряд милиции. Двое парней сразу ломанулись в сторону, а один сел чистить мои карманы, содрал плеер, но на деньги обломался – в спешке ему не пришло в голову, что я их ношу в заднем кармане шорт. Он пнул меня еще раз и побежал прочь. Я тоже не собирался ждать милицию и, когда увидел, что парни свернули за угол, сел, взялся за дерево, поднялся и не спеша пошел на свет дальней автостоянки. Но я все же радовался: сотрясения не было – хорошо прикрывал голову, – только рожа разбита, да и деньги со мной. Постепенно по незнакомой улице я вышел к проспекту Вернадского и вытянул руку. Мужик на «Опеле» подъехал сразу, я сел на заднее сидение, чтобы он не задавал всю дорогу вопросов по поводу разбитой рожи. Мы тронулись в сторону Ленинского. Там я выйду, куплю выпивку и буду пить до утра. А утром уткнусь в ее волосы, чтобы для меня снова наступила ночь. Но и это пройдет. Главное, что я еду по ночному городу, сам выбираю дорогу, и взрослые женщины из радиоприемника по-прежнему поют только для меня, и все это уже не кажется мне чужим.

Я думал: как странно, что кто-то рождается на свет и успевает только раз выпрыгнуть из окопа, чтобы успеть докричать свое первое и последнее «Ура!», а кого-то забивают, как собаку, в темном переулке, но он остается жить, чтобы до конца прочувствовать красоту вечернего города за окном машины. И тут в динамиках запела Жанна Агузарова, от голоса которой на душе у меня всегда становилось светлее. Это была песня «Моя молодость».