Текст книги "Варяги против христианского мира. Настоящая история скандинавских викингов"

Глава 10. Центры

Уже в середине IX века на территории будущей Руси возникает новое экономическое явление, ранее совершенно отсутствовавшее – крупные центры, игравшие очень значительную экономическую и политическую роль. Тема возникновения центров на территории будущей Руси это уже основной вопрос спора о варягах – кто создал древнерусское государство, скандинавы или славяне. Я не стану втягиваться в рассмотрение обширной, но довольно малосодержательной литературы на эту тему, а сразу перейду к своей теории.

Сначала нужно обозначить несколько наиболее важных фактов, связанных с возникновением центров на территории будущей Руси.

Во-первых, в доваряжскую эпоху у славян и у финнов мест, которые можно было бы назвать политическими, административными или военными центрами, не существовало.

Во-вторых, центры возникли в районах с наибольшей концентрацией населения. Это можно сказать про Новгород, Псков, Смоленск, Ростов, а также Чернигов. Фактор многочисленного населения был важен для формирования центра, поскольку другие населенные пункты, выгодно расположенные, но не имевшие населенной округи, центрами не стали.

В-третьих, для варяжской эпохи многие центры парные: Новгород – Рюриково городище, Ростов – Сарское городище, Муром – Чаадаевское городище, Белоозеро – городище Крутик, Смоленск – Гнездово, Чернигов – Шестовицы[636]636
  Седов В.В. Становление первых городов в Северной Руси и варяги. // Раннесредневековые древности Северной Руси и ее соседей. Санкт-Петербург, «ИИМК РАН», 1999, с. 208


[Закрыть]. Первый пункт в такой паре имеет выраженно славянский характер, а второй – выраженно скандинавский характер. Эти пункты были расположены недалеко друг от друга, но не рядом, а в некотором отдалении, как, например, Смоленск отстоял от Гнездово на 12 км. Шесть пар центров говорят о том, что это была некая устойчивая тенденция, проявляющаяся в разных районах будущей Руси, стало быть, имевшая общие основания, мало зависимые от местных условий. Насколько можно судить, скандинавской пары не имеет Старая Ладога, Псков и Киев[637]637
  Впрочем, П.П. Толочко считает, что недалеко от Киева тоже было скандинавское поселение на Кирилловских горах, в 3 км от тогдашнего города – Толочко П.П. Варяги в Южной Руси. // Археологические вести. № 8. Санкт-Петербург, 2001, с. 252


[Закрыть]; эти города в отмеченную закономерность не входят.

В-четвертых, в парных центрах славянский и скандинавский пункты некоторое время, около ста лет, сосуществовали, но потом славянский пункт к исходу варяжской эпохи приобретал доминирующее значение и развивался в крупный средневековый город, обычно столицу земли или княжества, тогда как скандинавский пункт, напротив, переживал упадок и впоследствии был или заброшен, или уничтожен в результате нападения и штурма. Ни один из скандинавских центров древнерусским городом не стал.

Как такое могло произойти? Мыслим только один вариант ответа на этот вопрос. Скандинавов для управления столь огромной территорией явно не хватало и им была остро нужна помощь славянской племенной знати.

Славянские помощники скандинавов

Скандинавов на территории будущей Руси действительно было немного. Неизвестно, сколько точно, и пока что нет возможности сделать хотя бы грубую и приблизительную оценку, отталкиваясь от размеров поселений с преимущественно скандинавским населением. Но можно предположить, что их было несколько тысяч человек. Скорее всего, 5–6 тысяч, максимум до 10 тысяч человек. Если бы их было больше, то неизбежно сеть их поселений была бы гуще и в ней складывались бы районы более или менее компактного проживания, чего мы в имеющихся археологических материалах не наблюдаем. Был еще район, населенный скандинавами, по рекам Паше и Ояти, впадающих в Ладожское озеро восточнее Волхова. Скандинавов этого района обычно связывают, не без оснований, с летописными колбягами. В этом районе могло проживать 1000–1500 скандинавов; однако они были связаны с рыболовным промыслом на Ладожском озере и сколько-нибудь серьезной политической роли не сыграли. Мы их поэтому подробно рассматривать не станем.

Несколько тысяч человек на 2,5 млн кв. км лесной зоны – это очень мало. Если исходить из оценки в 5–6 тысяч человек, то в среднем на одного скандинава приходилось 454 кв. км территории. Столько и обойти нельзя, не то что контролировать. Думается, что на территории будущей Руси были районы, в которые скандинавы либо не заходили вообще, либо появлялись пару раз за всю варяжскую эпоху.

Но при этом скандинавы контролировали экономическую деятельность на всей или почти всей территории лесной зоны, на что самым определенным образом указывают археологические материалы. Скандинавский контроль – это твердо установленный исторический факт и оспорить его нельзя.

По моему убеждению, скандинавы ни за что не могли бы контролировать экономику всей лесной зоны без славянских помощников, то есть без представителей и агентов в каждом племени, в каждой волости и в каждой деревне. Племен было несколько, в них нужно включить также и некоторые финские племена, вроде мери; волостей были многие десятки, а поселений было несколько тысяч, вмещавших порядка 2–3 млн человек населения. Система управления получалась большой, разветвленной и иерархической.

Создание такой системы управления делалось методами, аналогичными методам присоединения Сибири к России в XVII веке, в которой была решена та же самая административная задача обеспечения надежного контроля огромных территорий ничтожными силами.

Так же как и в Сибири, завоевания и грабежи для скандинавов не были самоцелью, главным образом потому, что население лесной зоны было бедным и трофеи в любом случае были крайне скудные. Им требовалось продемонстрировать силовое превосходство, чтобы сделать местную племенную знать более сговорчивой. Так что нападения и штурмы были своего рода показательными выступлениями, демонстрировавшими отличное вооружение, военное искусство и дисциплину скандинавских отрядов.

Здесь нужно подчеркнуть, что славяне, жившие в лесной зоне, воевали между собой или с финскими соседями очень мало. Минимизация боевых действий имела большой смысл. По мнению И.И. Еремеева и О.Ф. Дзюбы, детально исследовавших городища доваряжской эпохи и их укрепления, пришли к мнению, что городища укреплялись, скорее, для того, чтобы отсидеться на холме, под защитой эскарпов и частоколов, не вступая в жестокий и кровопролитный бой. Не всегда эта тактика срабатывала, но, думается, что большая часть военных стычек заканчивалась быстро, без особых жертв и ущерба.

Это можно объяснить тем, что племена вряд ли могли собрать большие отряды воинов и оснастить их запасами для продолжительных походов. Их ограничивало продовольствие. Если предположить, что для одного воина требовалось около килограмма хлеба на день похода, то каждый воин в недельный поход должен был брать с собой 7 кг хлеба, или 350 кг на отряд из 50 человек – примерно столько могла выставить отдельная волость боеспособных мужчин. Двухнедельный поход повышал личную поклажу до 14 кг, а вес продовольствия для всего отряда до 700 кг. Месячный поход уже требовал гужевого обоза, поскольку носимый запас продовольствия в 24 кг хлеба приближался к максимальной нагрузке одного человека, а каждый воин еще должен был нести с собой какое-то оружие: топор или копье, лук с запасом стрел. Обоз же требовал лошадей и повозок, а также значительного количества фуража, порядка 4 кг зерна и 10 кг сена в день на голову. Помимо этого сам обоз должен был двигаться так, чтобы была возможность для поения лошадей, поскольку лошадь выпивает порядка 20–30 литров воды в день.

Исходя из этих ориентировочных данных, можно сказать, что пешее войско без лошадей и обоза могло идти в поход не более чем на три недели, из чего 3–4 дня следовало выделить на сбор воинов с племенной территории в место сбора вблизи границы, потом еще 1–2 дня на поход через ничейную землю шириной от 20–30 до 40–50 км, иногда больше. Только неделя уходила на то, чтобы добраться до вражеской территории. Еще 2–3 дня требовалось на то, чтобы пройти вглубь территории враждебного племени и добраться до его населенных районов. И еще неделю требовалось выделить на возвращение обратно. Итого, из 20–25 дней похода на марши уходило порядка 15–16 дней, тогда как на сами нападения, осады и штурмы оставалось в лучшем случае неделя или полторы. Населенные районы вокруг городищ имели радиус до 15–20 км, и для того, чтобы обойти селища, пограбить и пожечь их, также требовалось некоторое время, так что на осаду городища вряд ли выделялось больше чем 3–4 дня.

Получается, что мысль о том, что при нападении соседнего племени можно просто отсидеться за стенами городища, была весьма оправданной. Городища гибли, когда враг захватывал большие запасы зерна, целый урожай, и мог вести более длительную осаду, рассчитывая на голод среди осажденных. Или когда враг отрезал защитников городища от берега реки, не позволяя брать воду. На городищах археологи ни разу не находили остатков колодцев, то есть вода на городище была приносная. Если нападение происходило жарким и засушливым летом, то жажда могла вынудить защитников на отчаянную вылазку за водой, в ходе которой они подвергались разгрому и тогда городище падало к ногам захватчиков. Но такие гибельные ситуации, как можно судить, складывались нечасто.

Возможные трофеи были весьма скудны, и состояли, главным образом, из скота, зерна и каких-то вещей; ценностей у племен лесной зоны было очень мало. Трофеи, в особенности зерно, нужно еще было вывезти, для чего нужны были лошади и телеги. Унести с собой захваченное зерно для пешего войска без обоза было непосильно. Отсюда вывод, что в доваряжскую эпоху война для племен лесной зоны особенного смысла не имела, поскольку не давала ощутимой выгоды. Войны велись, в основном, за землю, то есть как часть переселенческого процесса; но и в этом случае договор мог быть выгоднее войны. Еще можно предположить, что войны были набегами с целью отомстить за какую-то обиду.

По этой причине племена лесной зоны воевали мало и обзаведением оружием почти не занимались. В археологических материалах доваряжской эпохи нет ни мечей, ни доспехов. Племенные дружины были вооружены, скорее всего, рогатинами, также используемыми для охоты на медведей, дубинами или палицами, хозяйственными топорами и охотничьими луками. Для сельских стычек этого было более чем достаточно, недостаток оружия компенсировался кулачным боем, у славян весьма популярным даже и в гораздо более поздние времена.

Скандинавские отряды имели речные суда, возимый запас продовольствия, а также имели хорошее оружие и доспехи. Корабельная команда в 30–35 человек, которая на реке разделялась на два или три речных судна, легко побеждала любую племенную дружину, как за счет намного лучшего вооружения, так и за счет прекрасной выучки, опыта и дисциплины. Конунги должно быть посылали на восток опытных воинов, уже повоевавших в Западной Европе. Для сражения с сильным противником нужны молодые и здоровые воины. Воины же старше 30–35 лет, а также после серьезного ранения, должны были найти себе другое применение. Самые лучшие и опытные из них становились командирами отрядов, а остальные, должно быть, ехали на восток за пушниной и серебром.

Разумеется, столкновение крепких, но плохо вооруженных мужиков из племенных дружин с воинами, которые раньше рубились с франкскими рыцарями, закономерно заканчивалось поражением и гибелью племенных дружин, вступавших в заведомо неравный бой. Несколько таких побед с избиением противника – и по окрестностям быстро распространялись слухи, что прибыли чужаки, с которыми лучше не связываться. Дальше начинались переговоры. Скандинавский отряд прибывал к местному старейшине, командир отряда излагал ему свои требования: подчинение, гарантии мира и порядка, хлебопоставки, выделение людей на заготовку пушнины и перевозки, поселение скандинавов, если нужно. Или же мы вас всех порубим, что сделать недолго. Скандинавский командир также демонстрировал и выгодную сторону дела: шелка, меха, серебро, украшения, рейнское вино, хорошее оружие. То есть, показывалось богатство с намеком, что и старейшина сменит домотканое рубище и овчиный тулуп на шелка и меха, если подчинится.

После получения согласия, местный старейшина и прочие другие лучшие люди, как и в Сибири, приводились к клятве на верность. Клятва была частью некоего договора между скандинавами и местной племенной знатью, который определял условия сотрудничества. Договор этот, весьма вероятно, скреплялся некоей письменной формой, хотя бы в самой основной формулировке, указывающей имена договаривающих сторон и сам предмет договора. Письменная форма была, несомненно, скандинавской, старшими рунами, и выполнялась на деревянной табличке или стержне с плоской гранью[638]638
  Находка ранней рунической надписи в Старой Ладоге, очень ранней, еще до активного проникновения скандинавов вглубь лесной зоны, показывает, что среди скандинавов были люди, владевшие письмом, причем уверенно, с большой практикой. Это объективный факт, доказывающий саму возможность некоей письменной фиксации договоров с местными старейшинами. Далее, поскольку подобных договоров несомненно было много, то возникала необходимость записать имена и место жительства тех, с кем договора были заключены, то есть составить нечто вроде архива. Это было нужно и для контроля за соблюдением договорных условий, и для того, чтобы не запутаться, и потому, что память человеческая весьма нестойкая и лучше записать. Следует еще добавить, что младшие руны, как показывают находки в Бергене, активно использовались в XII–XIV веках для составления бытовой и деловой документации, а также для записи фрагментов литературных произведений, хотя в то время в Скандинавии уже использовалась латынь. – Гуревич А.Я. Находки новых рунических надписей в Норвегии. // ВИ, 1965, № 1, с. 195–196
  Наконец, в длинном обсуждении летописного рассказа о призвании варягов Н.Н.Гриневым было сделано предположение, не лишенное некоторых оснований, что летописцы использовали некий источник на древнешведском языке. В летописях имеется два варианта рассказа о призвании, причем, как считает Н.Н. Гринев, один летописец правильно перевел формулу «Рюрик с родом своим и дружиной многою», а второй ее не понял и сделал из нее Рюрика, Синеуса и Трувора. – Гринев Н.Н. Легенда о призвании варяжских князей (об источниках и редакция в Новгородской первой летописи). // История и культура древнерусского города. М., «МГУ», 1989, с. 37–38; С этим предположением трудно спорить, но его же трудно принять ввиду отсутствия объективных доказательств. Впрочем, я склоняюсь к мысли, что такие документы могли быть в княжеском архиве, находившемся на Рюриковом городище. Только, к большому сожалению, этот архив полностью погиб и от него остались лишь вислые печати, некогда прикрепленные к грамотам.
  Впрочем, есть интересные сведения о весьма широком распространении письма в эту эпоху. На Рюриковом городище были найдены две бронзовые подвески с руническими надписями. На одной подвеске были сделаны две надписи с двух сторон, а на другой – одна надпись. По определению Е.А. Мельниковой, руны были в основном коротковетвистыми, «рёкскими», но есть четыре знака старших рун. Одна из надписей может быть прочитана так: «Защищенный [на пути] в опасную землю» или «Защищенный [на пути] в опасную землю». Две другие надписи, одинаковые, могут быть прочитаны так: «Да не будешь ты лишен мужской силы». Надписи датируются IX веком. – Русь в IX–X веках: археологическая панорама. М. – Вологда, «Древности Севера», 2012, с. 115


[Закрыть]. Один экземпляр договора скандинавы забирали с собой, а другой оставляли старейшине, который был еще и знаком его власти, признанной сильными и хорошо вооруженными пришельцами[639]639
  Можно предположить, сугубо умозрительно и без доказательств, что слово «ряд» в значении «договор», изначально указывало на подобную запись договора на табличке или стержне с плоской гранью; договор действительно представлял собой ряд рунических символов.


[Закрыть]. В гарантию исполнения договора о местной знати также брали заложников, как и казаки в Сибири.

Надо полагать, что помимо заложников, скандинавы также вербовали агентов из местных, чтобы иметь возможность проверить клятвенные заверения старейшины и вообще быть в курсе местных дел. В Сибири подобная практика не получила никакого отражения в письменных источниках, потому что вербовка агентов была делом секретным[640]640
  Секретность агентурной сети – важнейшее условие эффективности работы разведки. Даже когда деятельность разведки документировалась, сохранению секретности завербованных агентов уделялось первостепенное внимание; в большинстве документов они фигурировали под оперативными псевдонимами. В прежние времена, очевидно, имена агентов не доверялись бумаге вообще, и работа с агентами поручалась наиболее доверенным помощникам воеводы. Информация передавалась устно, с глазу на глаз, и потому в документах сибирских воеводских канцелярий никакого отражения не получила.


[Закрыть], но она явно практиковалась. Хотя бы для того, чтобы не оказаться жертвой обмана, когда старейшина говорит одно, а делает другое. За мешок муки или ценные вещи, вроде ножей или топоров, из местной неимущей бедноты легко можно было навербовать одного или нескольких агентов. С ними периодически встречались в условленных местах и опрашивали о положении дел.

Заложники, подолгу проживая вместе со скандинавами, со временем выучивали язык и становились своего рода контактными лицами среди местной знати. Сыновья старейшин, побывавшие в заложниках, занимали места своих отцов. Это приводило к тому, что уже через 20–30 лет значительная часть местной славянской знати состояла из людей, хорошо знакомых со скандинавами, что лишь укрепляло скандинавское влияние.

Но все же, система управления получалась слишком громоздкой. Дело в том, что крупные племена или племенные союзы подразделялись на несколько племен. У восточных славян было около ста племен[641]641
  Археологически фиксируется подразделение крупных восточнославянских племен на локальные группы. Например, радимичи подразделялись на 8 локальных групп, вятичи – на 6 групп и так далее. – Соловьева Г.Ф. Славянские племенные союзы по археологическим данным (вятичи, радимичи, северяне). М., 1953, с. 10, 12-13


[Закрыть], из которых порядка 30–40 племен находилось в зоне скандинавского влияния, которая постепенно расширялась и включала в себя новые племена. Для большего удобства скандинавы ее оптимизировали. Были избраны наиболее влиятельные предводители племен, которым передоверили контакты с предводителями небольших племен, волостей и деревень. Эти влиятельные предводители и их окружение поселились неподалеку от важнейших скандинавских опорных центров. Например, предводители славян, живших в Приильменье, поселились недалеко от Рюрикова городища, буквально на другом берегу Волхова, заложив тем самым основание Новгороду. По имеющимся данным, город возник в результате слияния трех поселков, из которых выросли Славенский, Неревский и Людин концы города. Население этих первоначальных поселков жило в больших усадьбах[642]642
  Предполагается, что поселение в больших усадьбах произошло в результате переноса на новое место уже сложившейся социальной структуры. – Гринев Н.Н. Легенда о призвании варяжских князей (об источниках и редакция в Новгородской первой летописи). // История и культура древнерусского города. М., «МГУ», 1989, с. 34


[Закрыть]. Вероятно, в первоначальном Новгороде жили предводители трех племенных групп славян, которые образовали нечто вроде совета Новгородской земли, позднее развившегося в новгородское вече.

Для скандинавов управление многочисленными славянами резко упростилось и облегчилось. Требовалось лишь достичь договоренности буквально с несколькими, до десятка или полутора десятка, наиболее влиятельными предводителями племен. Для славян эта оптимизированная система также несла большие выгоды, поскольку племена получали все выгоды от развития экономики и торговли пушниной, безопасность и защиту, но кроме того, получили весьма широкую автономию в своих внутренних делах. Взаимодействие скандинавов и славян, совместная экономическая и военная деятельность, скорее всего, определялись договорами, что и нашло свое отражение в летописи[643]643
  Приведем короткий отрывок из летописи, из рассказа о призвании князей: «Реша Руси Чудь, Словене и Кривичи…» – ПСРЛ. Т.1 Лаврентьевская и Троицкая летописи. Санкт-Петербург, 1846, с. 8; В данном случае видно, что договор по летописи заключался, во-первых, от лица крупных племен, во-вторых, на основе соглашения между предводителями этих крупных племен. Сколько бы фантазии летописец ни вложил в сочинение летописи, у него все же были некоторые, хотя и весьма смутные сведения о практике договоров скандинавов с представителями крупных племен, бытовавшей в варяжскую эпоху. Рассказ о призвании князей вполне мог быть вольным изложением одного из таких договоров, связанного с экономической деятельностью и назначением уполномоченных от скандинавских конунгов на определенные территории для контроля. Подобные назначения, должно быть, оформлялись договором, поскольку предводителям племен требовалось знать, с кем именно надо сноситься по вопросам, касающимся скандинавов; договор также удостоверял их полномочия. Летописец этих обстоятельств не знал и потому истолковал имеющиеся у него сведения в понятных для себя терминах древнерусского княжения.


[Закрыть].

С помощью подобной системы скандинавы действительно могли контролировать обширную лесную зону. Однако, одновременно, при этом возникла, развивалась и укреплялась также местная власть, сугубо славянская по своему характеру, временно подчиненная скандинавам.

Вообще, надо сказать, что скандинавы оказали очень серьезное влияние на сложение социальной структуры славянского населения на территории будущей Руси. Одно из наиболее ярких свидетельств этого – термин «боярин», обозначающий представителя высшего сословия, знати. Слово составное, но корень ничего не говорит, из славянских языков не этимологизируется, что указывает на его иностранное происхождение, так же как и окончание[644]644
  Окончание – ин имеет ряд названий других народов: козарин, литвин, мордвин, татарин, жидовин и так далее; с этим окончанием образуется название человека, принадлежащего к этим народам. – Kunik E. Die Berufung der schwedischen Rosen durch die Finnen und Slawen. Eine Vorarbeit zur Entstehungsgeschichte des russischen Staates. Erste Abteilung. St.-Petersburg, 1844, S. 77


[Закрыть]. Можно предположить, что коренное слово «бояр» скандинавского происхождения, означающее секиру[645]645
  В исландском языке есть слово bol-járn – секира. Cleasby R. Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1869, с. 72


[Закрыть]. Если так, то «боярин» означает «обладатель секиры», причем окончание подчеркивает принадлежность лица, обозначаемого таким образом, к иностранной общности. В данном случае можно сделать вывод, что боярин – это славянин, которому было разрешено постоянно носить оружие, в данном случае секиру, которая была одновременно и символом власти. Надо полагать, что скандинавы признавали правовой статус боярина равным своему статусу, а по отношению к другим славянам боярин становился членом иноземной общности и получал привилегированное положение. Судя по статусу бояр в древнерусском государстве, они также имели право участвовать в управлении и в варяжскую эпоху.

Кроме бояр были еще люди или меньшие по новгородской терминологии, которые были лично свободными зажиточными горожанами, но постоянного права на управление не имели, а лишь эпизодически участвовали в принятии решений в экстренных случаях на советах, которые в летописи именуются вече. В литературе часто высказывалось предположение, что вече – это орган племенного самоуправления, который затем в Новгороде трансформировался в орган высшего управления. Однако, П.В. Лукин прекрасно доказал, что вече никак не связано ни с какими племенными советами или собраниями[646]646
  Рассмотрев летописные рассказы о вече и других собраниях, П.В. Лукин выяснил, что, во-первых, в летописи племенные собрания вечем не называются; во-вторых, вече – это принадлежность города, это собрание горожан, нет ни одного случая, когда бы в вече принимали участие сельские жители; в-третьих, вече собирается лишь в чрезвычайных случаях, например, в отсутствие князя, при беспорядках или во время вражеской осады. Лишь в Новгороде вече превратилось в часто созываемый орган власти. – Лукин П.В. Вече, «племенные» собрания и «люди градские» в начальном русском летописании. // Средневековая Русь. Вып. 4. М., «Индрик», 2004, с. 85, 97, 102


[Закрыть]. С моей точки зрения, вече появились в варяжскую эпоху и были аналогом тинга, привычного скандинавам, но с некоторыми поправками. Во-первых, в основном управленческие вопросы решались боярами, то есть лицами по статусу равными скандинавам; в эту категорию вошли представители племенной знати, а также лица, оказавшие какие-либо особые услуги скандинавам. Бояре управляли на основе договора со скандинавскими уполномоченными. Во-вторых, в экстренных случаях бояре имели право созвать расширенный совет, включавший всех свободных мужчин, живших в городе, для принятия срочного решения. Этот расширенный совет именовался вечем. В Новгороде сложилась уникальная ситуация, когда в начале древнерусской эпохи новгородское боярство, воспользовавшись княжескими междуусобицами, фактически узурпировало власть и превратило князя в наемного военачальника. В этих условиях вече превратилось в периодически созываемый орган власти, хорошо известный из летописи.

Тот же В.П. Лукин показал, что сельское население в вече никакого участия не принимало, и вообще имело гораздо меньше прав, чем городское население[647]647
  Например, в новгородской обработке Церковного устава Ярослава Мудрого компенсация за оскорбление горожанки была в несколько раз выше, чем за оскорбление селянки. Также, в Новгороде строительство и ремонт городских укреплений было повинностью сельских жителей, тогда как работами руководили горожане – Лукин П.В. Новгородское вече: старые концепции и новые данные. // Исторический вестник. 2012, Т. 1, № 148, с. 115; Также в Краткой Русской правде Ярослава Мудрого за убийство свободного мужа вира была 40 гривен, а за убийство смерда, то есть селянина, и за убийство холопа – по 5 гривен за каждого. Довольно яркое свидетельство того, что сельские жители имели статус, примерно равный статусу холопа, то есть несвободного.


[Закрыть]. Такой статус сельских жителей появился в варяжскую эпоху, да и само название сельских жителей – «смерд», также, очевидно, скандинавского происхождения[648]648
  В исландском языке есть слово smíđ – сила, работа, которое могло стать основной для древнерусского слова «смерд» – Cleasby R. Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1869, с. 572; Если это так, то «смерд» – это работник, рабочая сила, лицо низкого социального статуса.


[Закрыть]. Это неудивительно, поскольку славянское население, которое жило на территории будущей Руси до скандинавов, было скандинавами в основном завоевано.

Выше уже приводились некоторые сведения о скандинавских походах, которые приводили к подчинению местного населения. Такие походы продолжались и позднее. К примеру, уже после создания Гнездово, скандинавы спустились вниз по Западной Двине и стали захватывать поселения и городища по течению реки, в частности поселения на месте современного Витебска и Полоцка[649]649
  Полоцк был довольно важным пунктом для скандинавов, однако о том, как он перешел в их руки, имеется довольно скудная информация. Древнейшее поселение на месте современного Полоцка располагалось на правом берегу реки Полоты, примерно в 800 метрах от впадения в Западную Двину, в излучине реки, образующий широкий мыс с довольно большой горой. Более позднее поселение, уже Х века, возникло на левом берегу реки Полоты при впадении в Западную Двину («Верхний замок»). Раскопки проводились довольно скудные, поскольку старое городище плотно застроено. Г.В. Штыхов, при исследовании рва и вала городища, сумел составить примерную стратиграфию городища. Нижние слои неукрепленного поселения имели материал днепро-двинской балтской культуры. Потом на городище были возведены укрепления: вал с деревянной стеной. С тыльной стороны вала была найдена керамика кривичей. Городище было взято штурмом и сожжено, вал был покрыт слоем пожара. Над слоем пожара шел довольно мощный слой с коричневым деревянным тленом, в верхней части которого была тонкая прослойка второго пожара, в котором была найдена керамика Х века. Поверх второго пожара была сооружена крепость с обкладкой вала булыжниками, скрепленными глиной, типично древнерусского облика. Взятие городища скандинавами, очевидно, соответствует слою первого пожара, хотя, в отсутствие датирующих вещей (в силу небольшой площади раскопа) это трудно утверждать однозначно. Если это так, то сражение было упорным и ожесточенным, поскольку Г.В, Штыхов нашел в слое первого пожара сразу за валом остатки керамического сосуда, в котором сохранилась черная жидкость, похожая на деготь. Вероятно, это была либо зажигательная бомба, либо запас горючей смолы для отражения приступа – Штыхов Г.В. Древний Полоцк IX–XIII вв. Минск, «Наука и техника», 1975, с. 24–25


[Закрыть]. Эти поселения, очевидно, стали опорными пунктами, откуда выходили отряды в походы по притокам Западной Двины. Эти походы уже не были внезапными для местного населения и иногда скандинавам оказывали весьма упорное сопротивление. Например, скандинавы напали на укрепленный поселок, ныне известный как Лукомльское городище, на реке Лукомка, что впадает в реку Улла, левый приток Западной Двины, и взяли его штурмом, разграбили и сожгли[650]650
  На городище найдены следы штурма: слой сильного пожара, ланцетовидные наконечники стрел, в том числе погнутые и поломанные. Один из них был найден под дерном с внешней стороны вала, что говорит об обстреле укреплений стрелами во время штурма. Такие же наконечники стрел найдены и на селище рядом с городищем, то есть население сопротивлялось весьма упорно – Еремеев И.И., Дзюба О.Ф. Очерки исторической географии лесной части пути из варяг в греки. Археологические и палегеографические исследования между Западной Двиной и озером Ильмень. М., «Нестор-история», 2010, с. 551


[Закрыть]. Впоследствии на этом поселении находились скандинавы, и были найдены типично скандинавские находки[651]651
  Обломок ладьевидного браслета, ледоходные шипы и ладейные заклепки. Была найдена также серебрянная монета, подражавшая саманидскому дирхему 910–943 года, то есть скандинавы обосновались на этом поселении в Х веке – Еремеев И.И., Дзюба О.Ф. Очерки исторической географии лесной части пути из варяг в греки. Археологические и палегеографические исследования между Западной Двиной и озером Ильмень. М., «Нестор-история», 2010, с. 565


[Закрыть]. Конечно, весьма трудно восстаналивать историю походов и сражений в отсутствие письменных источников, в которых отразились бы рассказы о них. Однако, не нужно недооценивать информативности археологических находок, которые многое могут рассказать[652]652
  В Витебском музее хранится обломок меча типа Н с клеймом, датируемый концом IX – началом Х века. Длина уцелевшей части оружия 40,5 см, и меч, вероятно, был сломан в древности. Судя по состоянию клинка, он долго находился в реке, где, очевидно, и был обнаружен. Обломок меча вряд ли мог попасть в реку случайно. Скорее всего, это свидетельство боя на реке или на берегу. Неизвестно, где именно был найден меч; местоположение находки может сообщить дополнительную информацию. Если это так, то владелец меча участвовал в бою против доспешного и весьма умелого противника, потому что сломать меч из хорошей стали не так просто – Еремеев И.И. Волок «с верха Днепра до Ловати» и варяги. // Археологические вести, № 12. Санкт-Петербург, 2005, с. 107


[Закрыть]. Продвижение скандинавов в ряде районов на территории будущей Руси встречало сопротивление, походы стоили потерь, и потому скандинавы обращались с местным населением как с завоеванным и ставили его на низшую социальную ступень.

Однако, племена, которые подчинялись скандинавам мирно, вероятно, получали больше прав, чем племена, которых скандинавы завоевали[653]653
  По крайней мере в Сибири в XVII веке такая закономерность прослеживается. Князья, перешедшие в русское подданство добровольно, имели ряд привилегий и возможностей.


[Закрыть]. Поэтому славянская знать, возникшая в варяжскую эпоху, была гетерогенной, но при этом с большой долей западных славян, которых скандинавы знали лучше и поэтому доверяли больше, чем местным славянам.

С Византией выгоднее торговать, чем воевать

История варяжской эпохи на территории будущей Руси рассматривается через призму последующей истории древнерусского государства, имевшего собственные сложившиеся центры. Однако, Киев, Новгород и другие города Древней Руси получили свою роль и место в социально-политической структуре лишь к концу Х века, к исходу варяжской эпохи, или даже позднее. Их восхождение оказалось связанным с резкими политическими изменениями, подробнее о которых будет сказано ниже. В варяжскую эпоху социально-политическая структура территории будущей Руси определенно была иной.

Во-первых, в ней отсутствовал главный политический центр или столица, в которой находился князь, обладавший высшей властью. Это было связано с тем, что на территории будущей Руси действовало несколько разных группировок скандинавов, которые объединяться в общее государство не хотели. Судя по истории викингов, истории Исландии и Гренландии, викинги вообще не испытывали тяги к централизации власти и построении государства в европейском понимании этого термина[654]654
  Когда в Норвегии в начале Х века стала укрепляться власть короля Харальда I Прекрасноволосого, многие норвежцы бежали в Исландию, будучи недовольными ущемлением своих прав свободных людей. В 1170 году в Исландии был мятеж против норвежской королевской и церковной власти, в результате которого королевская власть над Исландией была сильно ослаблена – Торстейнссон Б. Исландские саги и историческая действительность. // Скандинавский сборник. III. Таллин, «Эстонское госудаственное издательство», 1958, с. 207, 217


[Закрыть]. Как известно, государства с более или менее централизованной властью возникли в Скандинавии в конце Х века, под влиянием христианизации.

Во-вторых, арабские географы, опираясь на сведения середины Х века, говорят о разделении территории будущей Руси на три владения. Однако, эти сведения настолько туманны и неопределенны, что у исследователей так и не получилось локализовать эти владения, из чего следует, что мы можем принимать как факт лишь само их наличие.

В-третьих, многие города, ставшие в древнерусское время столицами княжеств и земель, в варяжскую эпоху еще не были такими крупными политическими центрами. К примеру, в середине IX века Новгород еще был небольшим поселением и городом стал лишь в 880-х годах, когда в нем построили первые мостовые. Кроме того, у него были конкуренты в лице Старой Ладоги и еще некоторых других населенных пунктов. Например, на средней Мсте у нынешней деревни Любытино сложился весьма крупный населенный центр, состоящий из двух городищ, поселений и курганных групп[655]655
  Конецкий В.Я. Население долины р. Ловать в процессе сложения первоначальной территории Новгородской земли. // Новгород и новгородская земля. История и археология. Вып. 1. Новгород, 1988, с. 29


[Закрыть]. В IX–X веках он был вполне сопоставим с Новгородом, но городом так и не стал. Так что были в варяжскую эпоху города, которые не получили развитие в древнерусское время, и они, вероятно, были теснее связаны со скандинавской пушной торговлей, чем тот же Новгород. Упадок пушной торговли они не пережили[656]656
  В Сибири есть аналогичный пример – Мангазея, которая в XVII веке была важным центром пушной торговли в Западной Сибири, однако быстро пришла в упадок и была заброшена. Причины упадка: запрет в 1620 году морского пути в Мангазею через ямальский волок и изменение транспортных маршрутов, пожар 1642 года, сокращение промысла соболя в Тазовском крае. Город запустел к 1662 году, а в 1672 году вышел указ об упразднении Мангазеи. Город существовал, таким образом, всего 73 года. У некоторых городов на территории будущей Руси, тесно связанных с пушной торговлей, могла быть такая же судьба.


[Закрыть].

Наконец, в-четвертых, общее впечатление таково, что в истории варяжской эпохи наибольшее значение сыграли скандинавские пункты на Днепре: Гнездово, Шестовицы и Киев. Гнездово вообще выделяется своими масштабами, говорящими, что именно это место имело наибольшее значение. К тому же, Гнездово располагалось на транспортном перекрестке: водный путь по Западной Двине в Балтийское море, сухопутная дорога на север к побережью Балтийского моря, водный путь к Новгороду и Старой Ладоге, водный путь по Днепру в Черное море, а также Гнездово имело собственный выход на Волгу, через волоки с притоков Днепра на Оку, значительно южнее Тимерево. Этот путь отмечен археологическими находками, приуроченными к наиболее труднопроходимым участкам этого пути[657]657
  Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятник Древней Руси IX–XI веков. Л., «ЛГУ», 1978, с. 53


[Закрыть]. Кроме этого пути были еще волжско-двинские волоки, подробно рассмотренные выше, по которым везли в Скандинавию серебро. Эти волоки, вероятно, находились в сфере влияния Гнездово. Очень выгодное расположение, несравненно лучшее, чем у любого другого скандинавского пункта на территории будущей Руси.

Однако, думается, что этим его значение в варяжскую эпоху не исчерпывалось. Гнездово, по всей видимости, сыграло серьезную роль в больших исторических событиях. Я отважусь выдвинуть экстравагантную гипотезу, что Гнездово стало на территории будущей Руси крупнейшим центром скандинавской военной активности и подготовки крупных походов.

Дело в том, что скандинавы определенно нуждались в наборе славян в свои войска. В походе на Константинополь в 860 году значительная часть войска была составлена славянами, поскольку вряд ли можно предположить, что все войско, напавшее на византийскую столицу, целиком пришло из Скандинавии. Далее, людские ресурсы Скандинавии вряд ли были достаточными для формирования столь крупных армий и организации необходимого для них тыла, какие мы видим в Западной Европе, в особенности в последней фазе войны против Западно-Франского и Восточно-Франкского королевств в конце IX века. Численность населения Скандинавии определялась в 1 млн человек для XII–XIII веков[658]658
  Попов Г.Г. Древняя Русь и Волжский торговый путь в экономике викингов. // Историко-экономические исследования. 2010. Т. 11, № 1, с. 151


[Закрыть] и вряд ли была существенно больше в предшествующую эпоху. Выделить до 500 тысяч человек для вторжения в христианские королевства для Скандинавии явно было непосильно. Отсюда следует, что викинги активно набирали себе пополнение из других земель, в первую очередь славянских, население которых было наиболее многочисленным среди всех языческих земель в Северной Европе. В основном это были подростки и юноши, которые собирались в местах, таких как Гнездово, где их обучали языку, военному и морскому делу[659]659
  Нужно отметить, что на территории Руси в Новгороде, Старой Ладоге и Ростове были найдены остатки игрушечных деревянных мечей, сделанных для детей. Эти деревянные мечи могли быть как собственно игрушками, так и учебными мечами для обучения детей основам фехтования. – Русь в IX–X веках: археологическая панорама. М. – Вологда, «Древности Севера», 2012, с. 174


[Закрыть], а затем отправляли на Балтийское море, где они вливались в отряды викингов[660]660
  Если это было так, то ДНК-анализ должен это подтвердить. Приток нескольких десятков тысяч славян должен был оставить заметный след как в ДНК ископаемых останков, так и у современного населения северо-западной Европы. Другими способами славяне в отрядах викингов не фиксировались: говорящие по-скандинавски, одетые, вооруженные и воюющие как скандинавы, они, несомненно, воспринимались как скандинавы.
  Нужно отметить, что в Швеции исследования содержания стронция в костях погребенных показали высокий процент населения, прибывшего из других мест. К примеру, на клабище у Треллеборга среди погребенных было 41 % неместных, а на церковном кладбище Тринитатис в Лунде, существовавшем около 990-1050 годов – не менее 75 %. – Gardeła L., Kajkowski K., Söderberg B. The spur goad from Skegrie in Scania, Sweden. Evidence of elite interaction between Viking Age Scandinavians and Western Slavs. // Fornvännen, 2019/2. р. 70


[Закрыть]. С этой точки зрения Гнездово вполне могло быть главным мобилизационным и тренировочным центром, формирующим пополнение для викингов в восточных землях.

Эта гипотеза может вызвать возражения, поскольку нет никаких свидетельств того, что с территории будущей Руси военные отряды отправлялись на войну где-то на западе. Обычно скандинавов, живших на территории будущей Руси, не связывают с военной активностью в Скандинавии или в Западной Европе. Однако, есть основания полагать, что скандинавы из восточных земель участвовали в войнах на западе. На это, на мой взгляд, указывают три клада арабских монет, наденных при раскопках в Тимерево. Во-первых, это крупные клады, включавшие в себя более 1500 монет. Во-вторых, младшие монеты в них практически одновременные, и относятся к 867–869 годам[661]661
  Три клада в Тимерево. Клад 1967 года – 2100 монет, младшая 867 года. Клад 1968 года – 1515 монет, младшая 868/869 года. Клад 1973 года – 2762 монет, младшая 865/866 года. – Залесская Земля в IX–X веках. Историческая и археологическая панорама Северо-Восточной Руси. Ярославль, 2014, с. 83; Столь высокая концентрация монет, в сумме 6377 дирхемов, на одном поселении, причем сложившихся практически в одно время, наводит на мысль о том, что эти клады были спрятаны или одновременно, или с небольшим интервалом времени, максимум в два-три года.


[Закрыть]. Сразу три клада, безусловно, указывают на некое событие, которое стало причиной того, что столь крупные суммы были спрятаны и потом не были востребованы. Вероятно, эти клады были оставлены командирами отрядов, которые из Тимерево ушли в Скандинавию, например, для участия в гражданской войне в Норвегии в правление Харальда Прекрасноволосого или же для участия в войнах с христианами[662]662
  При анализе кладов исследователи полагают, что клады прятались ввиду опасности, например, военного нападения. В ряде случаев контекст находки действительно позволяет делать такое заключение. Однако, это вряд ли относится к тимеревским кладам сразу по нескольким причинам. Во-первых, Тимерево не имело укреплений и на нем, судя по многочисленным находкам оружия, находился хорошо вооруженный отряд. Во-вторых, поселение не имеет следов штурма и пожара. Напротив, дома забрасывались и разрушались от естественных причин. Клады, найденные при раскопках, также, очевидно, были спрятаны в домах, остатки которых были уничтожены многолетней распашкой территории поселения. В-третьих, столь крупные суммы вряд ли принадлежали ремесленникам или мелким торговцам, поскольку клады, спрятанные ввиду опасности, обычно небольшие, несколько десятков, иногда две-три сотни монет. Можно сделать такое предположение, что эти клады принадлежали людям, возглавлявшим крупные отряды. Они ушли и не вернулись, скорее всего, погибли в бою. Их усадьбы в Тимерево остались нетронутыми и со временем разрушились, а ларцы с монетами были погребены под развалинами. Археологические находки в целого ряда поселений, в том числе и в Тимерево, показывают, что у скандинавов не было в обычае растаскивать имущество из оставленных владельцами усадеб, разрушать их и застраивать заново.


[Закрыть]. Подобные отряды вполне могли включать в себя и славян, предварительно набранных и подготовленных к войне.

Поскольку возможность – это не доказательство, брошу еще один аргумент на чашу весов в пользу своей экстравагантной гипотезы. По имеющимся материалам археологической карты России, на поселениях варяжского времени вокруг Гнездово отмечается сильное сокращение населения по сравнению с доваряжской и древнерусской эпохами[663]663
  В Смоленском районе Смоленской области, то есть в непосредственным окрестностях Гнездово, известно 72 поселенческих памятника. Некоторые из них многослойные, так что можно выделить 81 поселенческий слой, соответствующий населенному пункту, который существовал в определенную эпоху. Из них 18 слоев – доваряжской эпохи, 14 слоев – варяжской эпохи и 49 слоев – древнерусской эпохи. Поскольку в издании археологической карты указана площадь и датировка каждого памятника, возможно грубо определить площадь населенных пунктов каждой эпохи и примерную численность населения. Доваряжские поселения занимали 303 тысячи кв. метров, в них было около 1000 дворов; варяжские поселения – 68,8 тысяч кв. метров или 229 дворов, древнерусские – 385,8 тысяч кв. метров или 1268 дворов. Источник данных – Археологическая карта России. Смоленская область. Ч. 1. М. 1997, с. 70–134; Если считать по 5 человек на двор, то население поселений было примерно таково: доваряжское время – 5 тысяч человек, варяжское время – 1145 человек, древнерусское время – 6340 человек. Данные, конечно, очень грубы. Во-первых, нет гарантии, что открыты и осмотрены все поселения. Во-вторых, в большинстве случаев данные получены в результате поверхностного осмотра, а датировка давалась по сборам подъемного материала. Однако, и такие данные фиксируют факт, что в варяжское время население волости вокруг Гнездово сократилось примерно в пять раз по сравнению с предшествующим временем. Весь вопрос, куда девалось это население? Вряд ли оно было уничтожено при вторжении скандинавов, поскольку военное разорение дало бы повсеместные следы пожаров, что было бы замечено. Остается только предположить, что большая часть населения ушла в Гнездово на промыслы и на наемную работу. В этом районе, где хорошей земли было мало, среди доваряжского населения было много малоземельных или безземельных крестьян, которые легко бросали свое хозяйство ради более выгодных промыслов в крупном торгово-ремесленном центре. В этом потоке мигрантов, устремившихся в новый экономический центр, без особого сомнения были и юноши, которые поступали на службу в скандинавские отряды.
  Впрочем, есть любопытные сведения, что в Гнездово стекались не только мужчины, но и женщины из числа местных, смоленских кривичей. На поселении было найдено около 100 женских украшений КСДК, что отмечает тот факт, что женщины из соседних районов, заселенных кривичами, постоянно проживали в Гнездово. При этом в курганах Гнездово нет ни кривичских захоронений, ни кривичских украшений; то есть статус этих женщин был неполноправный и хоронить их на некрополе города не дозволялось. – Нефедов В.С.Ранние этапы политогенеза на территории Смоленской земли (конец IX – первая половина XI в.). // Северная Русь и проблемы формирования Древнерусского государства. Сборник материалов международнйо научной конференции Вологда – Кириллов – Белозерск, 6–8 июня 2012 года. Вологда, «Древности Севера», 2012, с. 101
  Когда Гнездово исчезло, население довольно быстро разошлось по окрестностям и снова стало обживать заброшенные поселения, поскольку многие из них в варяжское время не были заселены.


[Закрыть]. Хотя этот подсчет касается только одного, весьма ограниченного района, тем не менее, факт получается интересным. Скандинавы настолько интенсивно использовали людские ресурсы пригородного района Гнездово, что вызвали существенные и зафиксированные археологически изменения численности населения.

Можно еще привести примеры, когда славянское население перемещалось по контролируемой скандинавами территории будущей Руси. В Киеве были обнаружены захоронения, выполненные по дреговичскому и новгородскому обряду, а некоторые районы Киева были заселены выходцами из новгородских земель[664]664
  В ряде погребений вдоль Кирилловской улицы были обнаружены следы того, что покойник покрывался покрывалом или рогожей, которые прибивались к земле по сторонам гвоздями, так же как и в дреговичских погребениях. В могиле, раскопанной в усадьбе В. Трубецкого, верхняя часть покойника была покрыта берестой, как делалось в северорусских погребениях. Причем эти погребения принадлежат рядовым дружинникам. – Каргер М.К. Древний Киев. Очерки по истории материальной культуры древнерусского города. Т. 1. М.-Л., «АН СССР», 1958, с. 157–158, 161; Помимо этого, на Красной площади в Киеве, на Подоле и Житном рынке были раскопаны остатки срубовых построек, сооруженных в конце IX – начале Х века, по своему типу аналогичных срубам северо-западных и северо-восточных районов территории будущей Руси. В том числе были избы с подклетью, как в Новгороде. Подол и Житной рынок были застроены выходцами из этих северных районов, причем усадебная застройка уже имеет черты регулирования городскими властями. – Толочко П.П. Древний Киев. Киев, «Наукова думка», 1983, с. 108–119; Из этого следует, что дреговичей, живших вдалеке от Киева, набирали в войско, а в самом Киеве проживала весьма многочисленная и богатая, судя по изобилию дерева, использованного на постройки, явно привозного, община выходцев из северной части территории будущей Руси. Это были ремесленники, судя по остаткам кожевенного производства в одной из усадеб на Житном рынке, но могли быть и воины. Также это свидетельство того, что скандинавы не особенно доверяли местным славянам и постарались создать в Киеве общину переселенцев из северной части лесной зоны, которым они, видимо, доверяли больше.


[Закрыть]. Если дреговичи служили в войске, а новгородцы поселялись в Киеве, то что в принципе мешало славянам отправляться за море, чтобы участвовать в войнах в составе отрядов викингов?

Все подвластные скандинавам районы территории будущей Руси вполне могли выставить несколько десятков тысяч человек для пополнения войска.

Мобилизация славян на войну с христианами, безусловно, имела свои последствия и, в частности, потребовала серезного экономического развития Верхнего Поднепровья. Масштабная мобилизация также требует экономических ресурсов, которые следовало произвести. Потребности в ресурсах были весьма велики и скандинавам пришлось выйти за пределы лесной зоны в днепровскую лесостепь, где населения было больше и были лучше условия для сельского хозяйства.

Гнездово изначально появилось, очевидно, в качестве скандинавского опорного пункта, расположенного в весьма густонаселенном районе. Это видно уже по материалам культуры типа Тушемли – Банцеровичи, носители которой заселяли верховья Днепра и Западной Двины, к востоку от балтов, причем на Днепре, в районе Смоленска и возникшего позднее Гнездово, было самое большое скопление поселений этой культуры[665]665
  Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., «Наука», 1982, с. 35


[Закрыть]. Население тут должно было быть более многочисленным, чем в других местах лесной зоны[666]666
  Большинство поселений культуры типа Тушемли – Банцеровичи имеют площадь 1–2 гектара, а встречаются и очень крупные поселения, до 7–8 гектаров, – Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., «Наука», 1982, с. 36


[Закрыть]. Интерес к нему был вызван, очевидно, тем, что в верховьях Западной Двины, Волги, Ловати и Куньи скандинавы нашли богатые пушные угодья[667]667
  В Гнездово было найдено 10 томаров – наконечников стрел, предназначенных для охоты на пушного зверя. Четыре томара были в погребениях, причем в одном случае в одном колчане с железными чершковыми наконечниками стрел, а шесть остальных обнаружены на поселении. Все томары были роговыми, сделанными на токарном станке. Датируются рубежом X–XI веков. – Дементьева А.С. Наконечники стрел для охоты на пушного зверя с территори Гнездовского археологического комплекса. // Археологические вести. Вып. 21 (2015). Сантк-Петербург, 2015, с. 230, 234; Из этих находок можно сделать несколько выводов. Во-первых, изготовление томаров на станке говорит о налаженном, серийном производстве и большом опыте в их применения. Точеный томар обладал лучшими баллистическими характеристиками и более точным боем, чем томар, вырезанный вручную. Во-вторых, томар предназначался для добычи наиболее ценной пушнины, тогда как массовая заготовка пушнины велась плашками-самоловами. В-третьих, само наличие томаров на поселении, вдалеке от промысловых районов, говорит о том, что владельцы томаров не были профессиональными промысловиками, не имели своих угодий, и выезжали на охоту эпизодически, на что указывает привычка носить томары в колчане с обычными стрелами, отраженная в погребении. Видимо, на рубеже X–XI веков пушной промысел в значительной мере исчерпался и опытным охотникам пришлось совмещать промысел с другими занятиями, например, военной службой.


[Закрыть]. Но пушному промыслу препятствовало то, что в районе водоразделов было очень мало подходящих угодий для подсечно-огневого или пашенного земледелия и, как следствие, было мало населения. В поисках рабочих рук и хлеба скандинавы вышли на Днепр и обнаружили там населенный район, который на первое время обеспечил их потребности. Для его контроля и было создано Гнездово.

Но вскоре им пришлось заняться расширением хозяйственной базы. Надо полагать, что вскоре Гнездово стало ввозить хлеб из близлежащих районов, в которых были плодородные почвы[668]668
  Это обстоятельство, на мой взгляд, имело важное значение в основании Гнездово именно на Днепре. Исследование распространения памятников КДСК в связи с распространением плодородных почв, пригодных для пашенного земледелия, показало ясную взаимосвязь расселения с подходящими пахотными угодьями. По Западной Двине, Каспле и Березине были распространены песчано-супесчаные равнины с малоплодородными ржавоземными почвами. Распахивать можно было только пойменные луга. Напротив, Смоленское Поднепровье представляет собой высокую моренную равнину, покрытую лессовидными суглинками, на которых встречаются большие участки плодородных дерново-карбонатных почв. На левом берегу Днепра, напротив Гнездово, начинается т. н. Смоленско-Починковское ополье – обширное пространство, протяженностью с юго-запада на северо-восток около 100 км, и с северо-запада на юго-восток около 80 км. Это почти безлесое пространство покрыто лёссовидными суглинками с подзолистыми почвами, легкое в обработке и хорошо дренированное, болот здесь немного. Местами встречается погребенный чернозем, видимо, в древности почвенные условия в этом районе были лучше, чем теперь. Плодородные участки на моренных равнинах, в долинах крупных рек и в Смоленско-Починковском ополье были заселены населением КДСК, в этих местах находится 85 % всех памятников этой культуры. Поселения расположены вблизи воды в поймах или на низких надпойменных террасах, то есть население тяготело к пойменным почвам, которые можно было обрабатывать сохой без железных наконечников. Население жило небольшими поселками, что видно по размерам курганных могильников: не более 15 курганов, в которых было от одного до четырех погребений. За 15–20 лет жители поселка истощали окружавшие их угодья и потом перебирались на новое место, то есть их система земледелия была экстенсивной, переложной и залежной – Нефедов В.С. Данные о системе земледелия культуры смоленско-полоцких длинных курганов. // Новгород и Новгородская земля. История и археология. (Материалы научной конфренции, Новгород, 23–25 января 1996 г.). Вып. 10. Новгород, 1996, с. 39–42


[Закрыть]. За Днепром, на левом берегу реки, находился обширный район, заселенный носителями КДСК (кривичи) и колочинской культуры (радимичи), с явно выраженной ориентацией на пашенное земледелие. Гнездово вероятно быстро стало центром, в который свозилось зерно[669]669
  Путь с Днепра на реку Сож, который начинался прямо от Гнездово, очевидно был «хлебным путем». Ю.Ю. Звягин недоумевает, почему это нужно было создавать волок с Днепра на реку, которая потом впадает в Днепр, и считает это ошибкой исследователей, несмотря на то, что этот волок маркируется археологическими памятниками. Однако, река Сож пересекает восточную часть Смоленско-Починковского ополья, с наиболее легкими и плодородными почвами, потому вполне естественно предположить, что река Сож использовалась для вывоза хлеба в Гнездово.


[Закрыть], часть которого потреблялась на месте, а часть – распределялась по районам днепро-двинского водораздела и в верховьях Западной Двины, где пахотные угодья почти отсутствовали.