Текст книги "Граф из Техаса"

И когда она разделась, Прескотт, как одержимый, начал стягивать одежду с себя, совершенно не заботясь о том, что скажет потом его камердинер, увидев, как неряшливо брошены его рубашка и брюки. Ему это было совершенно безразлично. Быть с Люсиндой, держать ее в своих объятиях – он не мог думать в этот момент уже ни о чем другом.

Лучи полуденного солнца, до этого закрытого облаками, неожиданно ворвались в комнату через распахнутое окно и озарили золотым светом их обнаженные тела. Прескотт почувствовал, что у него перехватило дыхание при первом взгляде на ее идеальную фигуру. Ему довелось повидать много женщин в своей жизни, но такую прекрасную он видел впервые.

Ее кудрявые черные, отливающие синевой, волосы каскадом ниспадали по спине, а одинокий локон, выбившийся из общей массы, придавал ей еще большее очарование. Чудом были упругие, словно из белого мрамора груди с розовыми как кораллы сосками, тонкая изящная талия, округлые бедра и длинные стройные ноги. Он должен сделать что-то действительно замечательное в жизни, чтобы заслужить это божественное создание.

Люсинда знала, что ей следует отвести взгляд от его обнаженного тела, но она была настолько восхищена его бесспорно мужественной фигурой, так охвачена страстью, что даже забыла о своей скромности. Она перевела взгляд на его грудь, где волосы были немного темнее, чем на голове и кудрявились вокруг его плоских мужских сосков, сходясь в центре широкой груди; затем посмотрела вниз от его пупка, где они были еще гуще и темнее вокруг его…

– О Боже!

– Спокойно, дорогая, – почувствовав ее тревогу, он поближе придвинулся к ней на кровати, где она сидела, поджав ноги. – Пусть это тебя не пугает.

– Но, Прескотт, он…

– Это просто я. Вот и все. Это то, что ты делаешь со мной.

– Но ведь я не делала этого. Правда?

– Разве ты до сих пор еще не знаешь, что одно твое присутствие делает это?!

– Нет, я не знала.

– Но не беспокойся. Все будет в порядке.

– Вопрос в том, будешь ли ты в порядке? Разве он не болит?

– Ты пока этого не можешь представить и понять. Это напряжение приятно и со временем пройдет.

Он сел на кровати, поджав под себя ноги, как и она, и протянул к ней руки. Проведя ладонями по роскошным волосам и остановившись на шее, он ощутил хрупкие косточки позвоночника под ее гладкой как атлас кожей. Взглянув на нее, он не мог не заметить любопытства в ее глазах и в то же время таящуюся за ним легкую тень испуга. Он знал только один способ избавить ее от двух этих чувств. Его ладони стали медленно опускаться, пока не достигли кистей ее рук, которые были сжаты от волнения в крепкие кулачки. Он открыл их, медленно разжав каждый палец, и провел своими большими пальцами по ее чувствительным ладоням. Затем он поднес их к своему телу и положил к себе на грудь.

– Видишь? Просто обыкновенная плоть и кровь, дорогая. Это все, что я есть.

Он не был для нее обыкновенным, – подумала Люсинда, внезапно поняв, что она не способна объяснить это простыми словами. Твердость его мускулов, теплота его кожи, которая согревала холодные подушечки ее пальцев, и жесткие завитки волос на его груди абсолютно лишили ее дара речи. Но сильное биение его сердца произвело на нее самый большой эффект. Почувствовав, как стучит у нее в висках, она поняла, что их сердца бьются в унисон.

– Я хочу тебя, – прошептала она. – Но я никогда не делала это раньше. Я не знаю, что делать.

– Я знаю, дорогая, я знаю. Поэтому будем относиться к этому спокойно и без спешки.

Он наклонился к ней и поцеловал ее в губы, желая гораздо большего, но стараясь не торопиться, чтобы не навредить ей. Так как он никогда раньше не занимался любовью с девственницей, Прескотт считал, что они оба были в каком-то роде девственниками в этом особенном акте.

Целуя, он обнял ее и притянул ближе к себе. Ощущение того, что ее груди слегка касаются его груди, и при этом их соски становятся такими же твердыми, как и его, послало трепет возбуждения по всему его телу. «Только бы не сорваться и не напугать ее», – молился он, боясь испортить все поспешностью.

Касаясь своим телом ее обнаженной плоти, он нежно положил ее на спину и лег рядом, продолжая целовать, жаждущие поцелуя, губы. При этом его руки медленно гладили ее трепещущее тело, и туда, где только что были руки, скоро следовали губы и язык, находя и ощущая сладчайшие радости, которые он когда-либо испытывал в жизни.

Следуя примеру Прескотта, Люсинда начала исследовать его. Она еще не знала мужского тела и не догадывалась, что оно могло содержать так много тайн, которые она сейчас открывала для себя. Кожа на его спине была упругой, как мягкая хорошо выделанная шкура животного, натянутая на основу из твердого дерева, мускулы то напрягались, то расслаблялись, когда он наклонялся над ней. Проведя рукой по его бокам, она ощутила их ребристую поверхность, которая сразу напомнила ей стиральную доску, проложенную чем-то мягким. Его бедра были так же упруги и тверды, как и все тело. Позволив своим пытливым рукам опуститься ниже, туда, где внизу его плоского живота росли жесткие вьющиеся волосы, она, наконец, встретила то, что составляло его мужскую гордость.

Прескотт чувствовал, что теряет контроль над собой. Поняв, что он уже не сможет дольше выдержать этой сладкой пытки при столь быстром развитии событий, он с самозабвением отдался их взаимному желанию. Осыпая поцелуями ее лицо, длинную изящную шею, его губы продвинулись вниз к пышной груди и остановились на одном из ее твердых сосков. Прескотт начал нежно ласкать его языком. И, когда из глубины горла Люсинды вырвался тихий стон наслаждения, его рука, скользнув вниз, проникла в шелковое гнездо между ее ног. Почувствовав, как обильная влага омыла его пальцы, он понял, что Люсинда была готова к самому главному.

Он медленно отстранился от нее, нежным движением рук раздвинул ее ноги и, обняв, лег на нее сверху. Его легкое прикосновение к ее лону судорожной дрожью возбуждения отозвалось во всем ее теле. Сердце громко билось у нее в груди, и дыхание становилось все более прерывистым и тяжелым. Она ждала чего-то волшебного, что находилось где-то совсем рядом, в пределах досягаемости, и хотя решительно стремилась ощутить это волшебство, оно все время избегало ее. Теплое тело Прескотта вдавило ее в постель, и его твердая мужская плоть начала проникать через ее девственный барьер. Острая боль пронзила тело Люсин-ды. Она хотела закричать и остановить его, но сдержалась, понимая, что если сделает это, восхитительные ощущения, которые он доставлял ей, то чувство блаженства, которое охватило ее тело и душу, уйдут безвозвратно.

Но крик все же вырвался из ее груди, когда она почувствовала, что эта боль стала настолько сильной, что она, казалось, потеряет сознание.

Ощутив ее боль с такой же силой, как если бы она была его собственной, он поцелуем заглушил ее крик. Его язык проник в сладостные глубины ее рта в то время, как его орудие любви овладело ею. Остатки боли и страха исчезли без следа, когда он, заключив ее в свои сильные объятия, руками вплотную придвинул ее бедра к своим.

Когда их тела слились в единое целое, Люсинда почувствовала возвращение тех божественных ощущений, которые она испытала раньше и отдалась их власти с еще большим желанием. Что-то подсказало ей, что она получит еще большее наслаждение, если станет сочетать свои движения с движениями Прескотта. Сначала нерешительно, она начала встречать каждый его толчок движением навстречу, и вскоре их тела слились в едином движении, совершаемом в вековом ритме. Ее дыхание с каждой минутой становилось прерывистее, а страсть разгоралась все сильнее. Волшебство, которого она ждала, становилось все ближе, все ярче, и затем наступил момент наивысшего блаженства. Самое сильное наслаждение, которое Люсинда когда-либо испытывала в жизни, судорожной волной пробежало по ее телу и чувство глубокого и полного удовлетворения охватило ее. Ощутив, как ее тело изогнулось под ним и услышав тихий стон, вырвавшийся из ее уст, Прескотт позволил себе расслабиться и излился в нее, отдав ей не только свое семя, но сердце и душу.

Несколько мгновений они все еще держали друг друга в объятиях, оба отчаянно желая, чтобы эти божественные ощущения длились вечно, оба мечтая про себя, чтобы им никогда не пришлось расставаться.

Но это было неизбежно, и Прескотт поднялся над ней так, чтобы видеть восторженное выражение ее прекрасного лица.

– Я люблю тебя, – просто сказал он.

– О Боже, я тоже люблю тебя.

Он убрал рукой волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб.

– Тогда решено. Мы поженимся, и чем скорее, тем лучше. Я схожу завтра к священнику, или дьякону, или как вы их здесь называете, и скажу ему, что…

Он остановился, увидев, как слезы появились в уголках ее глаз и почувствовав, как ужас наполняет его душу.

– Люсинда, дорогая, не говори этого. Пожалуйста, только не это.

– Разве ты не понимаешь? Мы не можем пожениться. Это разрушит твою жизнь и унизит твое положение при королевском дворе.

– К черту двор! Ты разрушишь мою жизнь, если покинешь меня.

– Но ведь ты не будешь жить без меня. Я буду твоей всегда до тех пор, пока ты будешь этого хотеть.

– Ты просто никогда не станешь моей женой, ведь так?

Люсинда отвела взгляд, и ее сердце пронзила острая боль при мысли о том, что жизнь сделала с ними обоими.

– В Англии быть любовницей – это очень престижное положение. Любовница практически ничем не отличается от жены. И в некоторых случаях ей живется даже лучше жены.

– Ха, любовница? Так ты видишь себя в роли моей любовницы?

– Я уже являюсь ею. И я никогда не смогу стать для тебя чем-то большим.

Прескотт пристально вглядывался в прекрасные черты ее лица, желая увидеть совсем не то, о чем она говорила, но понял, что ему не удастся переубедить эту упрямую несговорчивую женщину, пока она сама не изменит своего решения.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Если ты действительно этого хочешь, дорогая, тогда, я думаю, пусть будет по-твоему. Я согласен.

Неожиданное согласие и слова Прескотта болью отозвались в ее сердце. Спазмы сдавили ее горло тугим кольцом так, что ей стало тяжело дышать, и она почувствовала внезапную пустоту в своей душе.

Что она сделала? Отказавшись дать ему свое согласие на брак и отдав ему взамен свое сердце и тело, она попыталась сохранить его высокое имя и имя всей семьи Трефаро. Но, сделав это, она, возможно, разбила свое собственное сердце. Боже, помоги ей! И что ей делать дальше?

Глава 17

– Что такое поехать на барбекю, дядя Прескотт?

Прескотт перевел свой взгляд от ямы, которую рыли в земле два деревенских жителя, на любопытное личико Александры и нахмурился.

– Дай-ка мне подумать. Это что-то типа прогулки. Но больше того. Видишь ли, это когда собираются вместе много людей и… О, черт! Сладкая, это просто пикник.

– А что такое пикник?

В это время к ним сзади подошла Люсинда, которая одной рукой несла Элизабет, а другой держала крошечную ручонку Виктории.

– Это когда собираются вместе много людей, и они готовят себе пищу на открытом воздухе, а не в доме на кухне, где ее обычно готовит миссис Свит. Ведь так, дядя Прескотт?

Прескотт не мог не заметить, как четыре самых любимых женщины в его жизни изменились за эту прошедшую неделю. Александра, Виктория и Элизабет, которые были теперь хорошо накормлены, красиво одеты и ухожены, благодаря стараниям Люсинды, заботившейся о них, как мать, совершенно расцвели и превратились в хорошеньких маленьких леди. Особенно Элизабет. Она больше не писалась в кровати по ночам и больше не звала во сне свою маму. Но, по правде говоря, больше всех изменилась Люсинда. Хотя она все так же с формальной вежливостью относилась к нему на людях, все было совершенно по-другому, когда они оставались наедине. А это теперь случалось довольно часто. Каждую свободную минуту, которую могли выкроить, они проводили в объятиях друг друга или в постели, доставляя друг другу наслаждение и утоляя свою страсть, которая, казалось, разгоралась все сильнее, вместо того, чтобы со временем постепенно угасать, как это всегда случалось в его отношениях с другими женщинами.

– Да, именно это и есть пикник, – сказал Прескотт, зная, что если он сейчас же не изменит направление своих мыслей, то будет в состоянии оставить и детей и все приготовления ради того, чтобы уединиться с Люсиндой в укромном месте, где смог бы заниматься любовью до вечера.

Он делал это раньше, и ему ничего не стоило повторить, но в данный момент он не мог себе позволить подобных отвлечений. Даже самого приятного из тех, что он знал. Кандервуды должны были приехать через два дня, и в имении нужно было еще многое сделать перед их прибытием.

– Конечно, я знал людей, которые любили зажаривать на открытом огне надетые на палку кукурузу, картошку и даже репу, – сказал он. – Но в этот раз мы будем готовить только мясо. Полкоровы, целую свинью и… ягненка.

Последнее он добавил с заметной гримасой на лице. Он прекрасно знал, что если бы любой настоящий техасец прознал о его намерениях, то непременно собрал бы ребят покрепче, и они отдубасили бы его так быстро, что не осталось времени понять, что же с ним случилось.

Это было подобно случаю с Люсиндой, в которую он влюбился с такой головокружительной быстротой, что не успел опомниться.

Слезы появились в огромных голубых глазах Александры, и ее нижняя губка задрожала.

– Вы собираетесь зажарить Принцессу?

– О, нет, дорогая, не Принцессу, – желая успокоить маленькую четырехлетнюю девочку, он опустился перед ней на колени, так, что ее личико оказалось на уровне его глаз:

– Она… Видишь ли, теперь она член нашей семьи, она живет с нами и все прочее. Мы никак не можем съесть члена нашей семьи. Мы лучше скажем Тому, чтобы он выбрал кого-нибудь другого. Как ты на это смотришь?

– Я совсем не буду есть баранину, – сказала Александра, вытирая со щек слезы. – Мне не нравится есть ягнят.

– Мне тоже, сладкая. Знаешь что, мы с тобой будем обходиться исключительно говядиной и свининой, а другие пусть едят эту баранину, если им так хочется.

– Хорошо.

– Вот и прекрасно. А сейчас что ты скажешь насчет того, чтобы нам вдвоем пойти на конюшню и попросить Тома выбрать овцу, которая, по его мнению, больше всех подойдет для нашего пикника?

– Этого парня там нет, милорд, – сказал Эрнест, один из мужчин, работающих в яме.

Прескотт выпрямился в полный рост.

– А где он?

Эрнест пожал плечами.

– Не знаю, милорд. Думаю, что он отправился куда-то далеко. В последний раз я видел его вечером в среду, тогда у него была с собой большая сумка, – Ты видел его вечером в среду, и он нес с собой большую сумку? – озадаченно произнес Прескотт. – Но ведь это было два дня назад. Я мог бы поклясться, что видел его в конюшне еще вчера утром.

– Нет, вы не могли видеть парня вчера, милорд. Он ушел в среду вечером. Эй, Джош, ведь мы видели его в среду вечером, не так ли?

– Да, – сказал Джош, опершись на черенок своей лопаты. – Мы ведь еще тогда выходили из кабака, помнишь?

– А-а, да-да, точно. Куда, он нам сказал, направлялся? В Труро?

– Нет, мне кажется, это было что-то вроде Бристоля.

– И почему, черт побери, он захотел убежать отсюда? – спросил Прескотт. – Том Свит был одним из лучших работников, которых я когда-либо встречал в жизни.

– Возможно, нашел себе девушку, вот и все, – сказал Эрнест. – Парням в возрасте Тома хочется позабавиться с девочками. Прошу прощения, мисс Люсинда, но это закон жизни, о нем нельзя забывать. Словом, если он действительно занимается этим, я не стал бы беспокоиться за него. Он натешится вдоволь и вернется домой.

– Его бабушка, должно быть, сходит с ума от беспокойства, – сказала Люсинда.

– Еще бы, – Прескотт одной рукой поднял Викторию, а другой взял за руку Александру.

– Постойте, не уходите так сразу, – сказал Джош. – На какую глубину мы должны выкопать яму?

– Не больше фута, – ответил Прескотт. – И вам лучше сделать ее футом длиннее, пока вы еще ею занимаетесь. Нам должно хватить места, чтобы готовить все одновременно на одном костре.

Когда они поднимались на гору к замку, Прескотт продолжал ломать голову над тем, почему Том так неожиданно решил оставить имение, даже не сказав об этом ему. Хотя Прескотту довелось всего лишь несколько раз поговорить с молодым человеком, он успел понять, что тот любит свою работу. Том всегда был таким веселым и разговорчивым и постоянно просил Прескотта рассказать ему что-нибудь о жизни на американском Западе. Он никогда и ничем не выказывал своего недовольства, насколько помнил Прескотт.

Несколькими минутами позже, войдя на кухню, они нашли там миссис Свит, стоящую за длинным рабочим столом и с ожесточением выдергивающую перья из курицы. Когда она увидела Прескотта, ее полное тело словно окаменело, и ее уже и без того красное от кухонной жары лицо стало еще темнее, нахмурившись, как грозовая туча.

– Мы только что слышали, – сказал он, поставив Викторию на пол.

– Слышали что, милорд?

– О вашем внуке Томе. Он убежал?

– Да, и, кажется, с вашего благословения.

– С моего благословения?

Миссис Свит насмешливо фыркнула.

– Ведь это вы сказали ему ехать в этот дикий Техас, вот мой Том и поехал.

Даже, если бы экономка огрела его сковородой по голове, Прескотт не был бы этим так шокирован, как тем, что он услышал.

– Я не говорил ему ничего подобного. Клянусь Богом, не говорил. Мы говорили о Трипле несколько раз, он расспрашивал меня, как проходит жизнь на ранчо. Я и не подозревал, что это может принести какой-то вред, поэтому рассказывал ему.

– Так вот, он туда и отправился. Работать на вашего брата, как он сказал.

– На моего брата Пайна?

– Да, мой Том сказал, что он хочет от жизни чего-то большего, чем просто быть конюхом здесь, в Рейвенс Лэйере. Сказал, что хочет быть самостоятельным человеком и посмотреть мир, в особенности Америку.

– Я не знал, – сказал Прескотт. – Если бы я знал, конечно, не стал рассказывать ему все эти сказки.

– Сказки! Боже, так это была обыкновенная ложь! Ложь о краснокожих индейцах, ворах скота, грабителях банков. Вы забили голову моего Тома этими сказочками похуже всяких романов, которые он всегда читал.

Миранда с озабоченным выражением лица вбежала на кухню, но Прескотт не обратил на нее ни малейшего внимания.

– Это была не ложь, миссис Свит. В Техасе действительно есть индейцы, воры скота и грабители банков.

– И, полагаю, вы их там видели? – спросила экономка с презрительной усмешкой на лице.

– Индейцев только пару раз, а воров скота почти каждый день. Их там хоть пруд пруди, их невозможно избежать. Однако мне никогда не встречался грабитель банков. Наверное, мне просто везло.

– Ну, если с моим Томом случится что-нибудь или если он умрет, вы за это ответите, милорд. Я уж прослежу, чтобы это вам так просто не сошло с рук.

– С ним ничего не случится, миссис Свит. Если ваш внук действительно отправился в Трипл, как он вам сказал, то мой брат наверняка позаботится о том, чтобы с ним ничего не случилось.

В тот же момент, когда эта фраза слетела с его языка, Прескотт захотел взять свои слова обратно. Он не мог гарантировать, что с Томом ничего не случится, если он когда-либо доберется до Техаса. На ранчо с молодым человеком в возрасте Тома могли произойти тысячи несчастных случаев. Он мог покалечиться на всю жизнь, даже выполняя самую обыкновенную повседневную работу. Он мог неудачно упасть с лошади и оказаться навсегда прикованным к постели, не говоря уже о разбушевавшихся мустангах и молодых бычках. Даже выйдя в город субботним вечером с другими работниками ранчо, он мог попасть под огонь салунной перестрелки и оказаться тяжело раненым или убитым. Там было действительно не так тихо, как в Англии.

«Нет, найти в Техасе хотя бы одно безопасное место невозможно», – решил он, но вслух уточнил:

– По крайней мере, если он не станет нарываться на неприятности.

– На неприятности? Мой Том? Это уж ему совсем не свойственно. Он очень хороший парень.

– Я знаю, мэм.

Нервно теребя пальцами, Миранда сделала шаг вперед.

– Милорд. Ваши…

– Пожалуйста, подождите немного. Послушайте, миссис Свит, ваш Том – один из самых лучших молодых людей, которых я когда-либо встречал в жизни. Поверьте, такие парни попадаются нечасто. Будь я на вашем месте, я бы не стал беспокоиться за него. Знаю, что вы слышали много различных рассказов о Техасе, но, уверяю вас, это не такое адское место, как вы думаете. Через пару лет люди там станут возможно такими же цивилизованными, как и вы здесь.

Но про себя Прескотт молился, чтобы его слова не сбылись. Он никогда не хотел увидеть Техас таким, как Англия: заселенным не людьми, а бездушными манекенами, живущими исключительно по законам светского общества, которые казались ему совершенно бессмысленными. По его мнению Техас был достаточно хорош и таким, каким он был.

– Ба!

– Нет, я серьезно. О, конечно, временами жизнь в Техасе может становиться несколько дикой и бесконтрольной, но не более, чем жизнь в Лондоне.

– Лондон – это преддверие ада. Мой Том хотел как-то раз поехать туда, но ему не позволил отец. Хотя, возможно, ему и следовало тогда уехать, – голос миссис Свит сорвался, и большие слезы появились в уголках ее глаз. – Может, он и не убежал бы на край земли в Америку, если бы тогда поехал в Лондон.

Осознавая, что он проигрывает словесный поединок с экономкой, потому как все, сказанное ею, было продиктовано не разумом, а пронзенным тревогой за внука сердцем, Прескотт решил попытаться подбодрить ее.

– Послушайте, у него все будет хорошо. Уверяю вас, у такого молодого человека, как Том, в Техасе будет гораздо больше шансов добиться чего-нибудь в жизни, чем здесь, в Англии.

– Милорд, – снова сказала Миранда.

– Я же сказал, подождите… Такое случалось раньше, миссис Свит. Он, возможно, начнет работником на ранчо, но как человек решительный и целеустремленный, Том, много и усердно работая, может в конечном счете через несколько лет приобрести свой собственный участок земли и будет сам себе господином. Он этого хочет – вот почему и уехал.

Экономка промокнула глаза подолом своего передника.

– Он будет владеть землей?

– Конечно, почему бы и нет? Знает Бог, в Техасе достаточно земель. В некоторых местах земля – это единственное, чем живут и кормятся люди. Равнины Техаса простираются так далеко, что им не видно конца. Они только того и ждут, чтобы кто-нибудь пришел и стал хозяином над ними. Однако мы не можем сказать такого об Англии. Все земли здесь уже принадлежат кому-то другому.

– Это правда.

– Милорд, – еще раз произнесла Миранда, стараясь завладеть вниманием Прескотта.

Но Прескотт не мог допустить, чтобы его прерывали сейчас. Он чувствовал, что экономка начинает смягчаться и, возможно, теперь даже готова для разнообразия выслушать его аргументы. Куй железо, пока горячо – этот принцип был беспроигрышным в обращении с женщиной, которая начинала потихоньку прислушиваться к словам разума. И Прескотт решил не упустить этот момент. Он подошел к миссис Свит и ласково обнял ее рукой за пухлые плечи, пытаясь успокоить.

– Поверьте мне, ваш Том старательный, усердный работник. Вы не успеете и глазом моргнуть, как он уже отловит и приручит себе диких мустангов, купит несколько коров и обзаведется своим маленьким ранчо. И могу побиться об заклад, все это произойдет прежде, чем ему исполнится тридцать.

– Прежде, чем ему исполнится тридцать?

– Да.

– И вы действительно думаете, что это возможно?

– Я могу поручиться за него.

– И с него не снимут скальп краснокожие индейцы?

– Милорд! – взмолилась Миранда.

– Снимут скальп? О Боже, нет, мэм. Я давным-давно не слышал о том, чтобы с кого-то снимали скальп, – с той поры, когда я еще пешком ходил под стол. Вы наслушались только плохих рассказов о Техасе и не ведаете ни о чем хорошем. Да знаете ли вы, что там есть большие города, где вы при желании можете даже сходить на концерты оркестров и в оперу. И что там уже давно, как у вас в Англии, есть освещение на улицах и водопровод в домах?! Сейчас даже поговаривают о том, чтобы создать систему общественного транспорта в Далласе.

– В Далласе, это там, где находится ваше ранчо?

– О нет, мэм, не совсем. Трипл находится ближе к Вако. Паше с братом имение располагается прямо за окраиной города. По нам недолго добираться и до Далласа на поезде.

Миранда топнула ногой и с негодованием посмотрела на Прескотта сверкающими от злости глазами.

– Милорд, я настаиваю, чтобы вы выслушали меня.

Прескотт нетерпеливо вздохнул.

– Ну, что у вас случилось, мисс Миранда?

– Приехали ваши гости, милорд.

– Гости?

– Да.

– Ну наконец-то, – сказал он. – Я уже больше недели ожидаю шерифа, который должен привезти с собой судью. Вскоре мы сможем, наконец, избавиться от Эмерсона у нас в темнице.

– Нет, это не шериф Пенхалиган и не судья Ченоуэф, милорд, – сказала Миранда. – Это ваша семья, Кандервуды.

Он посмотрел на нее и замотал головой.

– Нет, нет, это невозможно. Еще рано. Они должны приехать только через пару дней.

– Но они уже здесь, милорд. Три их кареты уже стоят у нашего замка, о чем я уже давно пыталась сказать вам, но вы мне не давали.

У Прескотта все перевернулось внутри, сжалось в узел, похожий на тот, каким он завязывал лассо, и он почувствовал, как у него подогнулись ноги в коленях.

– О Господи, помилуй. Ну кто-нибудь, делайте что-то, пожалуйста.

– Это вы делайте что-то, Прескотт, – сказала Люсинда, подняв на руки малышку Элизабет и схватив за руку Викторию.

– Я?

– Да, вы. Ведь это ваша семья.

Прескотт не нашелся, что ответить. Первое, что пришло ему в голову, была мысль найти себе в замке самую темную и глубокую дыру и спрятаться в ней до тех пор, пока его семейка не решит уехать.

– Что же мне делать?

– Вам надо пойти и поприветствовать их.

– И я должен делать это в одиночку?

– Да, вы должны. Мне нужно отвести детей в детскую и уложить их спать. Миссис Свит, поставьте чайник и начинайте готовить бутерброды. И побольше. Не исключено, чаю семья его светлости уже умирает с голоду, преодолев этот долгий путь к замку из Труро. Ровена, сбегайте в конюшню и позовите Уилла и других работников помочь перенести багаж Кандервудов, Мне кажется, что он у них очень большой. Миранда, найдите Харгривса и вдвоем с ним проверьте все комнаты для гостей, чтобы убедиться, что они находятся в том же состоянии, как мы их оставили. И заодно откройте окна, чтобы проветрить их.

Когда Люсинда раздала приказания, все женщины засуетились, бросившись выполнять их. Только Прескотт продолжал стоять, как вкопанный, и смотреть на нее с каким-то ошарашенным выражением лица. Впервые за всю свою жизнь он не мог найти в себе сил для того, чтобы просто сдвинуться с места.

– Идите же и поприветствуйте ваших гостей, – сказала она. – Они ждут вас.

– Этой встрече я бы предпочел приковать себя цепями к стене темницы рядом с Эмерсоном.

Тяжело вздохнув, Люсинда легонько подтолкнула его.

– Вы сможете сделать это и позже. А сейчас вам надо идти встречать свою семью.