Текст книги "Граф из Техаса"

Глава 18

Прескотт не понимал, как ему удалось прожить несколько следующих часов. Он только помнил, что, когда подошел к парадной двери, она со скрипом распахнулась на своих петлях, и шумная пестрая толпа ввалилась в замок, подобно захватнической армии, застав Прескотта врасплох.

Различные тетушки и кузины, которых он только мельком встречал в Лондоне и имена которых он не мог припомнить даже под угрозой смерти, целовали его в щеки так усердно, что, казалось, протрут кожу на лице. Его родственники мужского пола, ни одного из которых он тоже не мог припомнить, жали ему руку и сердечно похлопывали по спине с такой силой, что, казалось, не обойтись без синяков. А рукопожатие одного дородного юного кузена чуть было не стоило ему вывиха правого плеча. Приветствуя его, они говорили без умолку все сразу, рассказывая об очень скучном лете в Лондоне, о жарком и пыльном путешествии на поезде из Шотландии с таким ужасным питанием, что они чуть не умерли с голоду, о еще более пыльной поездке в каретах из Труро и о том, как они были рады найти, наконец, пристанище в его удивительном и странном доме. Прескотт пытался сказать им, что Рейвенс Лэйер – это замок, а не дом, но ему так и не удалось произнести и звука.

– Послушайте, вашей служанке следует сделать что-нибудь с этими окнами, мой мальчик, – сказала костлявая женщина средних лет.

«Кажется, это тетя Чарити[9]9
  Чарити – милосердная.


[Закрыть]», – вспомнил Прескотт и усмехнулся над полным несоответствием имени и характера. Уж эту даму меньше всего можно было назвать милосердной.

– Они пропускают слишком много света. Особенно для комнаты таких размеров. Уж слишком много. Посмотрите только, как выцвели ваши портьеры!

– Мне в общем-то нравится… – начал было Прескотт, но его тут же прервал один из его дядюшек.

– Святой Эндрю, что за великолепное поле для гольфа, – сказал он. – На нем будет абсолютно точный удар. Можно играть девять лунок каждое утро без промаха! Скажу я вам, это заставит вас почувствовать себя новым человеком. Гольф делает чудеса для человеческой души. Вам непременно следует попробовать это, Пристон.

– Прескотт, – сказал он. – И я действительно не отказался бы попробовать, если бы только знал, что такое голь…

– Послушайте, кузен, – вмешался один из его младших кузенов, жеманное поведение которого было больше похоже на женское, – в этом вашем старом экзотическом доме есть ВК?

Прескотт жил в замке уже три месяца, а в самой Англии почти пять и считал, что за это время он уже освоил их причудливый язык, но все же он не мог никак понять, что за «ВК» интересует его кузена.

– Да ватер клозет, – сказал молодой человек, – он у вас здесь найдется?

Хихикающая молоденькая женщина подошла к Прескотту и с умилением похлопала его ладонью по щеке, кокетливо моргая своими длинными ресницами.

– Разве он не восхитителен, Гарольд? Тетушка Маргарет говорила нам, какой вы занимательный чудак, кузен Прескотт, но я-то, глупая, не верила ей.

– И я тоже, – сказал Гарольд, посмотрев на Прескотта таким взглядом, от которого ему стало немного не по себе.

– А теперь перестаньте разыгрывать из себя дурака, дорогуша, и скажите кузену Гарольду, где находится клозет. У него появилась очень пикантная проблема, насколько вы можете видеть, и…

– Вовсе и нет! – сказал Гарольд покраснев от смущения и злости до корней своих светлых кудрявых волос. – Ты всегда рассказывала всякую всячину обо мне, Крессида, ты занималась этим с самого детства, но я больше не намерен терпеть этого. Ты меня поняла?

– О Боже, Гарольд. Как вам угодно, только постарайтесь не замочить свои прелестные маленькие панталоны.

– Вот видите? Вы сделали это опять.

– Сделала что? – спросила Крессида.

– Поставили под сомнение мою мужественность, вот что.

– Я не делала ничего подобного. Вы сами достаточно ставите ее под сомнение, будучи капризным как маленькая плаксивая девочка.

– Капризным! Ты еще увидишь, Крессида, что я…

Оказавшись между двумя ругающимися кузенами, Прескотт заткнул уши, не желая слышать продолжение этого спора. Теперь он больше прежнего хотел найти себе место, где мог бы спрятаться, залезть за выцветшие портьеры или заползти в одну из щелей в полу – что угодно, лишь бы укрыться от этой буйной толпы родственников. Но он в одно мгновение изменил свое решение и вздохнул с облегчением, почувствовав, что судьба даровала ему отсрочку, когда спокойный голос Люсинды внезапно раздался над всем этим хаотическим шумом.

– Мистер Кандервуд, вы найдете нужную вам комнату на втором этаже. Поверните в холл налево, и это будет третья дверь справа.

Головы повернулись в сторону Люсинды, и все разговоры постепенно стихли, когда она плавной походкой стала спускаться по лестнице. Она представляла собой такое идеальное воплощение грации и изящества, что на ней сразу сосредоточились взгляды всех присутствующих. Гордость за нее, любовь и бесконечная благодарность одновременно нахлынули на Прескотта.

Ему так захотелось подбежать к ней, обнять и показать всем, как сильна его любовь. Но вслед за этим желанием немедленно нахлынуло другое – укрыть, спрятать Люсинду от этой злой галдящей толпы. В результате он не сделал ни того, ни другого, понимая, что в любом случае возбудит своим поведением массу подозрений, а этой саранче вполне хватит и одной искры.

Вместо этого он пробился между Гарольдом и Крессидой и подошел к Люсинде.

– Прошу минуточку внимания, мне хотелось бы представить вам мою кузину, мисс Люсинду Трефаро.

– Вашу кузину?

– Да, мэм, – ответил Прескотт, – по линии моего отца.

– Какая хорошенькая деревенская девушка, – послышался мужской шепот из толпы.

– О, пожалуйста, помолчите, Вальтер.

– Хорошо, но это действительно так, моя дорогая.

– Я сказала, замолчи.

– Да, дорогая.

– Если лорд Прескотт еще этого не сделал, – сказала Люсинда, догадываясь по тому, как он вел себя, что скорее всего нет. – Мы оба хотели сказать, что очень рады видеть вас в Рейвенс Лэйере. Ваши комнаты готовы, и вы можете разойтись по ним, как только пожелаете. Примерно через полчаса будет подан чай в столовой, но если до этого вы хотите немного отдохнуть после вашего долгого путешествия, позвольте мне предложить сделать это сейчас.

– Первые разумные слова, которые я услышала за весь день, – заявила тетя Чарити. – Чашка хорошего чая будет сейчас как раз кстати.

Гул всеобщего одобрения волной прокатился в толпе.

– И еще, – добавила Люсинда, – повар сообщила мне, что ужин будет подан ровно в восемь.

– Повар? – Прескотт вопросительно посмотрел на нее, на что Люсинда, как бы извиняясь, приподняла бровь.

– Что она имела в виду, сказав – «мы рады видеть вас?» – спросила одна кузина другую, когда шумная толпа двинулась вверх по лестнице.

– Она живет здесь, ты, простофиля, – ответила вторая.

– Но кем она приходится кузену Прескотту? Вот что мне хотелось бы узнать.

– Разве ты не слышала того, что он только что сказал? Она его кузина, такая же, как и мы.

– О, пропади ты пропадом, неужели еще одна?

Вторая кузина просто усмехнулась.

– Это прибавляет остроту соревнованию, не правда ли?

Прескотт краем уха услышал этот разговор и удивился, о каком соревновании шла речь.

– Похоже на то, что ты станешь центром внимания не одной молоденькой леди в последующие две недели, – сказала Люсинда позже, когда последний из Кандервудов исчез из виду, зайдя в замок.

– Хм?

– Пожалуйста, Прескотт. Не говори мне, что ты ничего не заметил.

– Что не заметил?

– Давай говорить начистоту! Ведь среди твоих родственниц по крайней мере полдюжины молодых девиц на выданье и, без сомнения, каждая из них имеет на тебя виды.

– Иметь на меня виды – это одно, но заманить меня в свои сети – это совсем другое.

– Так ты как страус прячешь голову в песок еще до того, как началась охота, не так ли?

– Я никогда не прятал голову в песок, и здесь нет никакой охоты. По крайней мере, я дал понять, что у них ничего не выйдет, еще несколько месяцев назад в Лондоне.

– Очевидно ты сделал это недостаточно хорошо.

– Но ведь я не подарок.

– А вот в этом ты ошибаешься. Прескотт. Ты не женат, и у тебя есть титул и имение.

– Эта разваливающаяся на кусочки старая груда камней?

– И все же это гораздо больше того, что есть у них.

– Если бы я каким-то образом мог отдать все это одному из них, поверь мне, я бы это сделал, – сказал он. – Но если уж об этом зашел разговор, на тебя сегодня тоже немало мужчин положили глаз.

– Ты имеешь в виду своих кузенов?

– И дядюшек тоже.

– О, но ведь это нелепо.

Прескотт наклонился к ней поближе и прошептал на ухо.

– Будь осторожна, дорогая. Я знаю этих людей, это подлецы. Настоящие подлецы.

– Знаешь ли, такой совет можно было дать и тебе самому.

– Да. Я-то умею держать себя в окружении женщин.

Звонкий смех Люсинды эхом отразился от мраморных колонн теперь опустевшего фойе и теплой волной удовольствия отозвался в теле Прескотта.

– О, неужели?

– Да, я умею.

– Не потому ли ты всегда удираешь от женщин, как только одна из них встретится на твоем пути без предупреждения.

– Я никогда не удирал.

– А вот и удирал. Вчера, например.

– А что было вчера?

– Я видела, как ты выходил из своих комнат, но потом пулей влетел в них опять, когда увидел идущую по холлу Эсмеральду.

– Я могу дать этому объяснение. Каждый раз, когда эта женщина видит меня, она начинает кричать, что ее насилуют.

– Однажды, – поправила его Люсинда, – она кричала, что ты ее насилуешь, только однажды, при вашей первой встрече с ней.

– Да, но терпение человека не безгранично, и мне вполне хватило одного раза. Кроме того, я боюсь, что она ни с того ни с сего может отдать концы.

– Отдать концы?

– Умереть. Тогда мне будет чертовски трудно объяснить, почему старуха, вопящая, что ее насилуют, вдруг скончалась на руках у мужчины.

– Хорошо. Но это все же не объясняет твоего поведения в обществе Миранды и Ровены.

– С двумя этими?

– Да.

– Я никогда не убегал от них.

– А вот и убегал. Как-то на прошлой неделе между ними в очередной раз произошел один из нескончаемых споров по пустякам. Ты вошел, услышал их и, только они хотели обратиться за твоим бесценным советом, пулей вылетел из кухни.

– Черт побери, все было не так.

– Именно так, Прескотт. И не трудись отрицать это.

– Да, но знать, как обращаться с женщинами, и сунуться прямо в центр кошачьей драки – это разные вещи. Совершив такой безрассудный поступок, мужчина в конечном счете может остаться искалеченным на всю жизнь.

– Но ведь они просто спорили, а не дрались.

– Для меня все походило на то, что они вот-вот были готовы сцепиться друг с другом.

Мгновение она пристально смотрела на него своими чуть прищуренными глазами.

– Я никогда не подозревала, что женщины могут навести на тебя такой страх.

– Э-э, подожди-ка минутку. Я не трус. Я справлюсь с любым мужчиной в любое время и где угодно.

– Но не с женщиной, ведь так?

– Дорогая, я овладею тобой, когда только ты этого захочешь.

Люсинда даже взвизгнула от неожиданности, когда Прескотт подхватил ее на руки в: понес в библиотеку и, войдя в нее, ногой с силой захлопнул за собой дверь.

Он поставил ее на пол и прижал своим телом к стене. Его руки обхватили ее за талию, и он слегка согнул ноги в коленях. Их губы слились в страстном поцелуе. Он целовал ее так сильно, что у нее закружилась голова. Но она наслаждалась этим головокружением от его страстных поцелуев, и ей было приятно ощущать на себе натиск его мужского тела.

Его рука проникла под ее юбки и приподняла ее ногу так, что та обвилась вокруг его талии. Все это время его язык неудержимо ласкал сладчайшие глубины ее рта. В одно мгновение его другая рука скользнула вниз. Его пальцы начали нежно поглаживать внутреннюю поверхность бедра, медленно проделывая путь к своей цели, достигнув которой, как уже знала Люсинда, подарят ей величайшее удовольствие. Он с нетерпением сорвал с ее бедер тонкую ткань панталон, получив свободный доступ к тому, что он так страстно искал.

Его лихорадочное возбуждение передалось Люсинде, и ее руки, судорожно расстегнув пуговицы на его брюках, тоже отправились на поиски его спрятанного секрета. Вскоре они обнаружили его, и ее пальцы, нежно обвившись вокруг, легкими движениями вдохнули в него жизнь.

Прескотт застонал и потянул ее за собой на пол, позволив ей сесть сверху него в то время, как сам занял удобное положение внизу. Он закрыл глаза, так что не мог видеть, а только ощущал влажную бархатистую мягкость, окружающую его, и тугие сокращения, которыми Люсинда доставляла ему величайшее удовольствие.

В момент, когда он почти достиг состояния ослепительного блаженного экстаза, Прескотт открыл глаза, чтобы увидеть ее. Ее голова была запрокинута назад, раскрытым ртом она заглатывала воздух, и после этих судорожных вдохов слышались тихие стоны наслаждения. Она издала длинный тихий крик и упала вперед, совершенно истощенная, в то время, как он излил в нее свою сперму.

– Ты доведешь меня до смерти, дорогая, – прошептал он, когда у него опять прояснилось сознание. – Всю ночь вчера, один раз сегодня утром и вот опять. У тебя когда-нибудь иссякнет энергия?

Все еще тяжело дыша, она рассмеялась.

– По-моему, ты сказал, что можешь справиться с женщинами.

– И ты таким образом решила меня проверить?

– Ты все это начал, Прескотт, а не я.

Она приподнялась и пристально посмотрела ему в лицо.

Под лучами яркого солнечного света, струящегося через окно библиотеки, ее черные волосы блестели, отливая синевой, ее глаза казались еще ярче, а зрачки походили на маленькие блестящие угольки. Он поднял руку и нежно прикоснулся к ее шее, лаская большим пальцем подбородок и нижнюю губу.

– Боже, как ты прекрасна. Ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел в жизни. Я люблю тебя, Люсинда.

При этих словах на ее лице сразу же расцвела счастливая улыбка.

– Я тоже люблю тебя.

Прескотт знал, что это действительно было так. Он опять захотел попросить ее выйти за него замуж, но зная, каким будет ее ответ, решил не тратить слов попусту. Вместо этого, он предпринял другой подход, тот, что напомнит ей о сомнительном положении, в которое она сама себя поставила.

– Как ты думаешь, мы на этот раз сделали себе ребенка?

При его упоминании о жестокой реальности, глаза Люсинды потускнели, и улыбка исчезла с ее лица.

– Ты хочешь ребенка?

– От тебя? Черт, конечно! Я хочу иметь детей, полный дом наших детей.

– Рейвенс Лэйер – ужасно большой дом, Прескотт.

– Да, это верно. Похоже на то, что нам с тобой придется хорошенько потрудиться, не так ли?

Она осторожно высвободила себя и поднялась на ноги, отвернувшись от Прескотта в то время, как он поправлял свою одежду.

– Не делай этого со мной, Люсинда, – сказал он, следуя за ней к окну. – Не делай этого с нами.

– Не делать что?

– Не уходи от меня, когда я говорю о нашем будущем и о наших детях. У нас будут дети, и ты это прекрасно знаешь. Мы не можем продолжать заниматься любовью и не сделать их.

– Да, я это знаю.

– Тогда что беспокоит тебя?

Она покачала головой.

– Я думаю, как все это грустно.

– Я не вижу ничего грустного в том, если у женщины и мужчины, которые любят друг друга, появится ребенок. Так и было задумано нашим Творцом.

Когда она повернулась к нему лицом, слезы сверкали на ее глазах.

– Они будут незаконнорожденными, Прескотт, так же, как и я.

– Только если ты позволишь им быть незаконнорожденными. Я мог бы дать им свое имя, и ты знаешь это, но у тебя в голове засела упрямая мысль, что… Черт, это не важно. У них будет мое имя.

– Ты усыновишь их?

– Усыновлю? Настоящий отец не может усыновить своих собственных детей. В тот же момент, когда они родятся, я покрещу их в баптистской церкви как Трефаро.

– Они будут Трефаро в любом случае.

– Да, хорошо, но ты знаешь, что я имею в виду. Я прослежу, чтобы мое имя было записано как имя отца в местных учетных журналах, или в церковно-приходских книгах, или в любого рода записях, которые вы ведете здесь в Англии.

– И тебе не будет стыдно – ведь все узнают, что ты являешься отцом незаконнорожденных детей?

– Стыдно? Если ты будешь их матерью, мне не будет стыдно ни за одного ребенка, который у нас когда-либо родится. Я люблю тебя, черт побери, разве ты себе этого еще не уяснила?

– Я знаю, и я тоже люблю тебя. Но факт остается…

– Чепуха! – он схватил ее руки и крепко сжал их в своих ладонях. – Я, Прескотт, беру тебя, Люсинду, себе в жены. Я клянусь любить и заботиться о тебе с этого дня навеки, в богатстве и бедности, в болезни и в здоровье, покуда смерть не разлучит нас.

– Что ты говоришь?

– То же самое, что сейчас скажешь ты.

– Прескотт! – она попыталась высвободить свои руки из его ладоней, но он только сжал их еще сильнее.

– Скажи эти слова, Люсинда.

– Но…

– Если ты любишь меня, ты произнесешь их.

«Обет верности», – подумала она. Хотя их союз и не будет законным в глазах Короны и Церкви, друг перед другом они будут мужем и женой. И если он не мог стать для нее ничем большим, то пусть будет так.

– Я, Люсинда, беру тебя, Прескотта, себе в мужья. Клянусь любить и заботиться о тебе…

– Клянусь любить и заботиться о тебе с этого дня навеки…

– Покуда смерть не разлучит нас.

– Да, Прескотт. Покуда смерть не разлучит нас.

– Я отрекаюсь от всех других, кто приходил до тебя и кто может прийти после.

– Я тоже. Тебе следует знать это и не спрашивая. Для меня есть только ты. И никогда не будет никого другого, кроме тебя.

– И куда пойду я, ты пойдешь со мной.

Она нахмурилась.

– По-моему, этой части не было в традиционных клятвах, не так ли?

– А это вовсе и не традиционное бракосочетание, но я знаю, что это записано где-то в Библии. Скажи это.

– Куда ты пойдешь, я пойду с тобой.

– Хорошая девочка. А что обычно следует дальше?

– Я точно не знаю. Уже прошло много лет с тех пор, как я в последний раз присутствовала на свадебной церемонии. Но мне кажется, что сейчас мы должны обменяться кольцами.

– Ах да, кольца. Но у меня сейчас на себе нет кольца.

– А мне оно и не нужно.

– Мне совершенно безразлично, нужно тебе оно или нет, но я куплю тебе кольцо.

– Только, пожалуйста, ничего сверхъестественного.

– Тебе повезет, если мне удастся приобрести какое-нибудь простенькое колечко, от которого однако у тебя не позеленеет палец.

Люсинда рассмеялась, довольная, что он никогда не теряет чувства юмора. И она была рада, что к ней вернулась и ее собственная способность смеяться. С Прескоттом она не могла оставаться серьезной слишком долго.

– Мне не хотелось бы быть нескромным, но, ведь ты понимаешь, что в этот момент церемонии жениху следует поцеловать свою невесту.

– Я ничего не имею против…

Он заключил ее в объятия своих сильных рук и наклонил голову, скрепив их тайный от света союз таким страстным поцелуем, каким еще никогда раньше не целовал ее.

Глава 19

Спустя пять дней, утром третьего июня, шериф Пенхалиган наконец привез в Рейвенс Лэйер судью Ченоуэфа. Хотя Прескотт ожидал этих джентльменов уже более недели, он был ничуть не больше подготовлен к их прибытию, чем к приезду Кандервудов. Правда, в отличие от родственников, он принял их с большой радостью.

– Признаюсь, я ничего не понимаю в судействе, ваша честь, но мне очень хочется, чтобы вы вынесли свое решение как можно скорее, чтобы избавиться от этого куска свиного дерьма, находящегося в моей темнице.

– Все своим чередом, милорд. Все сделаем должным образом.

Судья Ченоуэф, обладая внушительными размерами, с трудом уселся на обитый кожей стул в библиотеке замка.

– Шериф Пенхалиган рассказал мне о тех событиях, которые привели к заключению вами в темницу э-э…

– Эмерсона, – подсказал Пенхалиган. – Гарика Эмерсона.

– А, да, Эмерсона. Насколько я понял, вы обвиняете его в том, что он украл большую сумму денег, принадлежащую вам, и что он избил свою жену до смерти?

– Да, ваша, честь. Только деньги принадлежали Рейвенс Лэйеру, а не мне. И он избил Анну Эмерсон, свою жену.

– До смерти, это верно?

– В общем-то, она умерла не сразу. Она жила еще достаточно долго, смогла даже родить, правда уже мертвого ребенка, а потом скончалась.

– Вы были свидетелем избиения Эмерсоном своей жены?

– Нет, сэр, не был. Я видел только синяки и кровяные подтеки на ее теле, которые были последствием этого избиения. Если это чем-то поможет, моя кузина Люсинда может подтвердить. Она принимала у нее роды и тоже видела их. У Анны родился маленький мальчик. Вы хотите, чтобы я послал за кузиной, и она пришла бы и подтвердила это?

– Нет-нет, – сказал Ченоуэф. – Мы должны в любом случае ограждать слабый пол от подобных ужасов. Да, действительно очень грустно, что некоторые мужчины совершенно не владеют собой и проявляют подобную жестокость.

– Похоже на то, что Эмерсон – один из них. Вот почему я держу его запертым в темнице все это время. Я боюсь, что он может причинить вред своим дочерям.

Ченоуэф свирепо посмотрел на Пенхалигана.

– Так у этого человека есть еще дети? Почему вы не проинформировали меня об этом?!

Шериф замялся, подыскивая нужные слова.

– Я… я не думал что…

– То, что вы не думаете, это вполне заметно, – и обратившись к Прескотту, судья спросил:

– Где сейчас дети и сколько их?

– Детей трое, и сейчас они находятся наверху в детской. Моя кузина заботится о них. Я тоже иногда занимаюсь с ними, когда находится свободное время.

Ченоуэф покачал головой.

– Плохо дело. Бедные дети скорее всего попадут в дом для сирот. Если, конечно, не найдутся их бабушки, дедушки, тети или дяди, которые согласятся позаботиться о них.

– Не беспокойтесь об этом, ваша честь. Я собираюсь удочерить всех трех девочек.

– Вы, милорд?

– Ну да, если можно. Ведь в Англии не существует закона против удочерения осиротевших детей, не так ли?

– Нет, но, милорд, ведь эти дети не совсем еще сироты, не правда ли? Их отец до сих пор еще жив, и по английским законам он несет ответственность за воспитание.

– Нет, это я по закону хочу заботиться о них. Я взял на себя эту ответственность в тот же день, когда привел к себе в замок. Я не хочу, чтобы у них было что-либо общее с Эмерсоном или у него с ними. Им лучше даже не вспоминать о существовании этого комка человеческой слизи.

– Милорд, я прекрасно понимаю, что у вас только благие намерения. Но я должен напомнить, что вы – неженатый мужчина.

С точки зрения Прескотта их союз с Люсиндой ничуть не отличался от брака, заключенного в церкви и с одобрения государства, но он сомневался, что судья примет это обстоятельство в расчет, даже если узнает о нем.

– Вам не нужно напоминать мне об этом.

– Для холостого мужчины, у которого нет планов завести жену в ближайшем будущем, удочерить трех маленьких девочек и попытаться вырастить их в одиночку – это… это… просто неслыханное дело, милорд.

– Хорошо, возможно это неслыханно. Но ведь это законно?

Ченоуэф на мгновение задумался.

– Нет, я сказал бы, что этот вопрос больше касается морали, чем закона, милорд.

– Так я не могу удочерить их, вы мне это пытаетесь сказать?

– Вашей светлости будет ужасно трудно добиться одобрения этого удочерения у королевы. Вот это я знаю наверняка.

– Хорошо, хорошо, – он вспомнил, что Люсинда говорила то же самое. Жаль только, что он не придал тогда ее словам достаточного значения. – Тогда как насчет того, если я стану их опекуном?

– Надо думать, это будет более приемлемо, милорд.

– А Эмерсон, их отец… Могу я устроить так, чтобы он не мог видеть их, не мог быть рядом с ними… причинять им боль, если ему вдруг захочется ударить кого-нибудь меньше и слабее его?

– Но, милорд, он ведь их отец. А отцы имеют определенные права там, где речь заходит о благополучии их детей.

– Я знаю, но именно в этом состоит проблема. У человека, подобного ему, не должно быть никаких прав вообще.

– Если Вашей светлости удастся уговорить его на это…

– Да, я поговорю с ним, – сказал Прескотт, решительно кивнув головой. Он без особых раздумий мог найти как минимум дюжину способов, чтобы заставить Эмерсона законно отдать ему на воспитание девочек.

Сначала он попытается предложить деньги, хотя их было не слишком много. Ну а если это не поможет, тогда он пустит в дело кулаки. Он сделает все, что в его силах. И чем скорее девочек отдадут ему, тем лучше для них, тем защищеннее они будут от Эмерсона.

– Ну, а если я все-таки стану их опекуном?

– Тогда мистер Эмерсон не сможет и близко. подойти к ним без разрешения Вашей светлости. Фактически он прекратит свою существование отец этих детей.

– Хорошо, именно это я и хотел услышать.

Предположив, что их разговор исчерпал себя, Прескотт подошел к судье, чтобы пожать ему руку.

– Я рад, что вы заехали ко мне.

«Даже несмотря на то, что вам, черт возьми, понадобился почти целый месяц, чтобы добраться сюда», – добавил он про себя.

– У меня в замке сейчас гостят родственники, и я буду очень польщен, если вы соизволите остаться и поужинаете с нами. Мне кажется, вы непременно должны согласиться, учитывая, какой длинный путь вам пришлось преодолеть, чтобы добраться сюда.

– Пожалуй, я приму ваше предложение и останусь на ужин, – сказал Ченоуэф, – после того, как мы разберемся с самым неприятным делом.

– Я думал, что мы уже это сделали.

– Нет, милорд. Мы только начали. Нам еще предстоит обсудить вопрос незаконного заключения вами в темницу мистера Эмерсона.

– Незаконного?

– Да, милорд, незаконного. У вас не было ни прав, ни полномочий самовольно лишать свободы кого бы то ни было.

– Но ведь у Пенхалигана нет тюрьмы, в которую можно было бы поместить жалкий зад Эмерсона.

– Да, это мне сказали, – Ченоуэф одарил шерифа еще одним недоброжелательным взглядом, и Пенхалиган опустил голову, уставившись в пол от смущения. – И все же факт остается фактом. Милорд, вы устроили самосуд, а Корона с большим осуждением относится к подобным действиям.

– Но послушайте, я не стал бы устраивать самосуд, будь уверен, что Пенхалиган не позволит Эмерсону улизнуть из города до суда. Но и позволить, чтобы он посадил его под домашний арест, я не мог. Вам следует увидеть дом Эмерсона, ваша честь. Это самый большой и прекрасный дом во всей деревне. Даже Рейвенс Лэйер в подметки ему не годится. Но это вовсе не удивительно, учитывая, что все в нем было куплено на деньги, прикарманенные Эмерсоном в Рейвенс Лэйере, либо украдено прямо из замка.

– Вы можете представить какие-нибудь доказательства своим обвинениям?

– Конечно могу. Дайте мне несколько минут на то, чтобы я смог собрать все книги, записи в которых подделал Эмерсон. Там вы найдете все доказательства.

– Шериф, вы видели те документы, на которые ссылается его светлость?

– Э-э…

– Неважно, – сказал Ченоуэф, нетерпеливо вздохнув. – Если бы местная полиция оказывала большую помощь в ситуациях, подобных этой, моя работа требовала бы от меня гораздо меньших усилий. Но так как дела обстоят иначе, мне понадобится некоторое время, чтобы просмотреть ваши документы и вынести решение по вашим обвинениям.

– Работайте так долго, как считаете нужным. Меня вовсе не обременит подержать этого прохвоста у себя в темнице еще немного.

– Вы очень великодушны, милорд. Я признателен за ваше приглашение, которое покорно принимаю.

Прескотт удивленно посмотрел на судью.

– Приглашение?

– Поселиться здесь, в вашем замке, пока я не вынесу свое окончательное решение.

– Поселиться? – Прескотт никак не мог припомнить того, чтобы он предлагал Ченоуэфу действительно поселиться в Рейвенс Лзйере. Но так как судья был единственным человеком, который. обладал необходимыми полномочиями и мог посадить Эмерсона за решетку на долгое время, и раз уж ему так понравился замок, как Прескотт мог отказать?

– Конечно, – сказал Прескотт. – Позвольте мне только сходить и отдать распоряжения моей экономке приготовить комнату для вас. Ведь, я так понимаю, вам понадобится комната?

– Естественно. Если, конечно, это не доставит вам излишних беспокойств.

– О, нет. Это мне ничего не стоит. С вашего позволения я отлучусь на минуту.

Прескотт вышел из библиотеки и пошел по холлу, направляясь к кухне и размышляя, где, черт побери, можно будет поселить этого дородного судью? Каждая спальня в доме была уже занята Кандервудами. Он никак не мог поселить его в детской, а то девочки, возможно, примут его за новую игрушку или что-то в этом роде. Чердачные комнаты тоже не подойдут, даже несмотря на то, что там было достаточно места, чтобы поселить добрый десяток людей. А уж о комнатах для прислуги не могло быть и речи. Может так случиться, что Эсмеральда, совершая одну из своих ночных прогулок, наткнется на него, закричит, что ее насилуют, и напугает до смерти. А Прескот-ту в настоящее время нужен был живой судья, а не мертвый.

– Прямо хоть в темницу вместе с Эмерсоном! – тихо сказал он.

– Прошу прощения, милорд?

Он резко повернулся и увидел Харгривса, закрывающего подвальную дверь позади себя. Пре-скотту показалось странным, что лицо камердинера покраснело.

– О, я просто подумал вслух, вот и все.

– О госте Вашей светлости в темнице?

– Да. Как он там поживает?

– Злодей настолько здоров, насколько можно ожидать при подобных условиях содержания и питания.

– Подлый негодяй, не так ли?

– Э-э, Ваша светлость обладает даром всегда находить самые точные определения.

– А?

– Да, он действительно подлый негодяй.

– Я всегда знал это. Ему еще не удалось вырвать цепи из стен?

– Он все еще пытается, милорд, но мы счастливы вам сообщить, что пока безуспешно.

– Хорошо. К тому времени, когда мы с судьей закончим разбираться с его делом, Эмерсон сильно пожалеет о каждом никеле, принадлежащем Рейвенс Лэйеру, который он прикарманил, а еще больше о том, что поднял руку на свою бедную жену, теперь уже покойную.

– С судьей, милорд?

– Да, с судьей Ченоуэфом.

Харгривс кашлянул.

– Так у нас в замке будет гостить представитель Короны?

– Знаешь, он напросился пожить у нас некоторое время.

– Мы понимаем.

– Черт, хотел бы и я, чтобы мне было все так же ясно, как тебе. Хочешь знать, что в этом самое смешное, Эд? У меня нет комнаты для этого судьи. Замок забит до отказа. Я думаю, что в крайнем случае нам придется постелить ему по-таборному здесь внизу, в библиотеке.

– По-таборному, милорд?

– Так называют это у меня дома в Техасе. Когда приезжает много родственников к тебе в гости на некоторое время, и у тебя не хватает на всех кроватей, ты просто расстилаешь для них пару одеял на полу и кладешь одну-две подушки.

– Милорд, при всем должном уважении к вам, вам кажется, что постель по-таборному будет не совсем подходящей для представителя Короны.

– Слишком неуважительно к его положению, так?

– Бесспорно, милорд.

– Черт, но куда же еще я могу поместить его?

– Мы прекрасно понимаем проблему, стоящую перед Вашей светлостью, но можем ли мы себе позволить внести маленькое предложение?