Текст книги "Граф из Техаса"

Харгривс положил руку Прескотту на плечо.

– Мне кажется, что если вы приложите к этому все свои способности, то со временем сможете убедить ее посмотреть на все с вашей точки зрения.

– Ты так думаешь?

– Я верю в вас, как в самого себя, кузен.

– Я надеюсь, что ты прав, Эд. Я очень надеюсь, что ты прав.

Но в глубине души у Прескотта таились серьезные сомнения.

Глава 25

– А что такое Техас? – Александра обратила взгляд своих огромных голубых глаз на Люсинду, которая стояла позади нее, расчесывая ее запутанные волосы.

Люсинда отвернулась в сторону, боясь, что сейчас заплачет и напугает ребенка. Она знала, что они скоро уедут – Александра, Виктория, Элизабет и Прескотт. Они все уедут в Техас, а она останется в Рейвенс Лэйере доживать свою жизнь, которая тогда станет, конечно, менее сложной, но в то же время совершенно пустой и бессмысленной.

– По словам твоего дяди Прескотта, – сказала она, – Техас – это почти рай.

– Рай, – повторила четырехлетняя девочка, улыбнувшись на звучание слова. – Это красивое название. А мне там понравится?

– О, я уверена, что тебе там понравится, дорогая. Вы с сестрами будете просто без ума от этого места. У каждой из вас будут лошади, на которых вы сможете кататься верхом, и разные маленькие зверюшки, с которыми вы сможете играть.

– Конечно. Мы возьмем с собой Принцессу.

– Принцессу, вашего ягненка?

– М-м.

– О, я не думаю, что дядя Прескотт захочет тащить за собой Принцессу всю дорогу в Техас. Это очень длинное путешествие на корабле через океан отсюда до Америки. И ваша овечка может заболеть.

– Но мы не можем оставить здесь Принцессу, – сказала Александра. – Я никуда не поеду, если она не сможет поехать с нами.

– Ну тогда нам ничего не остается делать, как взять ее с собой, не так ли? Я не могу уехать, не взяв с собой всех моих девочек.

Неожиданный звук мужского голоса позади нее заставил Люсинду резко повернуться. Прескотт стоял, прислонившись к дверному косяку, засунув большие пальцы рук в передние карманы своих джинсов, со знакомой непринужденной ухмылкой на лице.

Она отвернулась, чтобы скрыть боль, от которой сжалось ее сердце.

– И сколько времени ты уже стоишь здесь? – спросила она.

– Довольно долго. Лекси, сладкая, сбегай, пожалуйста, наверх в детскую и скажи мисс Ро-вене, что она нужна миссис Свит внизу на кухне. Мы с тетей Люсиндой скоро тоже придем ужинать с тобой и твоими сестрами.

Маленькая девочка высвободилась из рук Люсинды, вприпрыжку подбежала к Прескотту и, поднявшись на цыпочки, обняла его за талию.

– Я люблю тебя, дядя Прескотт.

– Я тоже люблю тебя, дорогая.

Он наклонился, поцеловал ее в макушку и, когда она понеслась по холлу, крикнул ей вдогонку:

– А сейчас вы все помойте руки, ты меня слышишь?

– Дети, – сказал он, смеясь. – Маленькие девочки ничуть не отличаются от маленьких мальчиков в том плане, что они точно так же недолго могут оставаться чистыми.

– Весь день они играли с ягненком, – заступилась за девочек Люсинда. – Ты серьезно думаешь взять Принцессу с собой?

– Да, почему бы и нет. К тому же у меня просто нет выбора. Если мы оставим эту маленькую овечку здесь, это просто разобьет их сердца, а я никак не могу допустить такое после всего, что им пришлось пережить.

– Но ведь ты мог бы купить им взамен щенка или котенка?

– Конечно, купить можно, но не думаю, что они полюбят его так, как любят маленького ягненка. Это их друг, их малыш. Они кормили его молоком из бутылочки с того самого дня, когда я нашел его и принес домой, – он стал медленно продвигаться к Люсинде. – Сам я никогда слишком не любил овец.

– Да, я это знаю.

– Но я уже привык жить с этой Принцессой. Интересно, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть жить без тебя?

– Человек ко всему привыкает, Прескотт, если нужно.

– Вот именно. Мне не придется привыкать к жизни без тебя, если ты поедешь вместе со мной.

– Не надо, – она отошла в сторону прежде, чем он смог дотронуться и заключить ее в свои объятия, оживить те чувства, которые она хотела хранить погребенными в глубине своей души навечно.

Он должен был уехать, хотя она так отчаянно хотела, чтобы он остался и никогда не покидал ее.

– Мы с тобой говорили об этом уже столько раз, что я не в состоянии подсчитать, Прескотт. Ведь ты знаешь, что я не могу поехать с тобой.

– Я знаю, что ты мне сказала, но я до сих пор не могу понять этого. Мы принадлежим друг другу, Люсинда.

Прежде, чем она смогла опять ускользнуть от его прикосновения, он поймал ее левую руку и крепко сжал в своей ладони, посмотрев на кольцо, которое он надел на палец, когда они нашли драгоценности.

– Мы даже дали друг другу клятвы, помнишь?

– Эти клятвы были просто словами. Они ничего не значили, совсем ничего.

– Они кое-что значили для меня. Иначе я не сказал бы их. Я думаю, что-то они значили и для тебя. Ты моя жена, черт побери!

– Только по обещанию, но не по закону.

– Это можно изменить. Мы позовем судью Ченоуэфа, чтобы…

– Нет! Ты не сделаешь ничего подобного. Я не стану причиной того, что будет опорочено твое доброе имя или…

– Чепуха! Это мое доброе имя, и я решаю, как распорядиться им. Разве ты этого еще не поняла? И к тому же ты не опорочишь его. Наоборот, ты придашь ему значимости.

Люсинда высвободила свою руку и отошла от него.

– Это совсем не то, о чем мечтала твоя семья.

– Черт с ними. Они уехали. Прошла уже почти неделя с тех пор, как они уехали, а я так и не изменил своего решения, .

– Боюсь, что придется это сделать.

Понимая, что с этим прямым подходом он не продвинется в своих уговорах вперед ни на дюйм, Прескотт решил на некоторое время отступить. Но он еще не закончил этот разговор, далеко не закончил. У него еще был в кармане припрятан туз, и если не будет другого выхода, он не станет долго раздумывать, чтобы пустить его в ход.

– Так это твое окончательное решение, да? Я уеду, а ты останешься здесь?

– Так будет лучше для нас обоих.

– Может быть, для тебя – да, но не для меня, дорогая.

Несколькими мгновениями позже, когда Люсинда взглянула назад через плечо и увидела, что он ушел, она еще сильнее почувствовала свое одиночество и отчаяние. Почему он не мог понять ее? Она любила Прескотта всем своим сердцем, всем своим существом, но она не могла выйти за него замуж. Она не могла дать ему своего согласия на брак, потому что хотела спасти его от позора и унижения – от двух вещей, за которые он стал бы презирать ее в будущем.

– Так значит теперь все официально.

Прескотт прочитал документы, лежащие перед ним на столе, и кивнул.

– Да, теперь все официально, – сказал Харгривс. – Посыльный от судьи Ченоуэфа доставил их только несколько минут назад. И я подумал, что вы первый должны увидеть их.

– Давно уже пора. Это все, что я могу сказать.

Прошедшие три недели были самыми длинными в жизни Прескотта. Все, что он делал, так это ждал и беспокоился, все время строя планы и отдавая распоряжения перед отъездом из Англии. Все эти три недели он ждал, когда судья объявит Александру, Викторию и Элизабет его приемными дочерьми официально, независимо от того, был он женат или нет. Одновременно с этим он со страхом ожидал, что Эмерсон поднимется из своей водяной могилы, чтобы отомстить ему, если он действительно был мертв, или же придет с шерифом Пенхалиганом и предъявит ему обвинение в покушении на жизнь. Но Эмерсон не появился, и девочки теперь были его.

А еще в глубине души он опасался, что получит письмо от добросовестного судьи, где будет сказано, что документы Эда являются недействительными, что королевские секретари не смогли установить их достоверность и что – Боже, спаси от этого! – он все еще остается графом. Но теперь было ясно, что все беспокойства напрасны. Он опять был свободным человеком.

– Поздравляю, Эд, – сказал он. – Из тебя получится превосходный граф.

– По крайней мере лучше того, каким были вы, если не обидитесь, что замечу это, кузен.

– Я совершенно не обижусь.

– Я должен признаться, однако, что ваше короткое правление в качестве графа не было совершеннейшей и безоговорочной неудачей, как я прогнозировал сначала. Вы сделали одно-два нововведения здесь в имении, которые я намереваюсь сохранить.

– Например?

– Хотя бы то, что вы предоставили больше кредитов фермерам-арендаторам, чем они когда-либо получали в прошлом. И к тому же отдали им большую часть доходов от годового урожая. Это очень справедливо, учитывая, что они здесь выполняют всю работу.

– Если ты действительно настоящий Трефаро, как я думаю, – сказал Прескотт, – ты возьмешь на себя часть этой работы. Ты не можешь просто сидеть здесь в замке и ждать, когда деньги потекут в твои карманы. Ты должен сам пойти туда, где делаются эти деньги, пойти вместе с фермерами в сарай для стрижки овец. Надеюсь, ты не побрезгуешь немного загрязнить свои руки и вернуться домой пропахшим овечьим запахом, потому что, поверь мне, этого не избежать.

На лице у Харгривса появилось брезгливое выражение. Но Прескотт, не обратив на это внимание, продолжал.

– Ты должен выйти в поле и помочь им с сенокосом. А также помочь им сгонять тех чертовых овец, которыми вы все здесь так гордитесь. Такое деятельное провождение времени оставит чувство удовлетворения в твоей душе. Знаешь ли, ты почувствуешь себя полезным. И кроме того, фермеры будут больше уважать тебя, видя, что ты хочешь вести себя, как один из них.

Хагривс кивнул.

– Да, полезным. Мне кажется, что в Рейвенс Лэйере уже давно не было такого активного или даже такого заинтересованного в каждодневной жизни имения графа, каким были вы. В большинстве своем наши прославленные – или же мне следует сказать бесчестные – предшественники были настолько пассивными, что можно было подумать, что всю свою жизнь они проводили в летаргическом сне. Их не интересовало ничего, кроме доходов, которые могло приносить им имение.

– Да, у меня сложилось точно такое же мнение после того, как Люсинда рассказала мне кое-что из истории замка. Зная, какими бездельниками и подлецами были наши родственники, остается только удивляться, что нам, Трефаро, удалось продержаться здесь так долго. Я просто поражаюсь, как один из этих графов не проиграл все это имение кому-нибудь в покер.

– Или как его еще не спустили с молотка кредиторы!

– И они тоже.

Прескотт содрогнулся при воспоминании о длинных очередях кредиторов, которым он был должен всю свою жизнь, так же как были должны его отец, да и дед тоже. Но он рассматривал это как признак того, что был рожден Трефаро. Такова их участь – вечно быть в долгах и находиться в постоянном страхе, что они будут не в состоянии оплатить следующий чек и потеряют все до последнего цента.

– Однако теперь все должно пойти по-другому, не так ли?

– Вы имеете в виду теперь, когда вы нашли спрятанные сокровища последнего барона?

– Конечно же, это не помешает.

– Не хотелось бы разочаровать вас, кузен, но мне кажется, что большая часть этих так называемых сокровищ практически не представляет никакой ценности.

– Не представляет никакой ценности? О, этого не может быть, Эд. Кое-что из них должно чего-то стоить.

– Я не стал бы рассчитывать на это.

– Но ведь там есть золото, серебро и драгоценные камни всех видов.

– Золото и серебро еще могут сойти за настоящие, но насколько мы знаем, все эти драгоценные камни могут оказаться ничем иным, как обыкновенным разноцветным стеклом. Возможно, я делаю преждевременные выводы. Нам достоверно станет известно, что они из себя представляют только когда они будут оценены экспертом. Я могу связаться с одним опытным оценщиком, которого я знал в Лондоне, и он приедет сюда в течение месяца.

– Месяца? Черт, Эд, я не могу ждать здесь так долго. Мы с девочками уезжаем в Лондон завтра утром, а двумя днями позже мы отправимся в Техас.

– Тогда, я думаю, у вас не останется другого выбора как положиться на меня, чтобы я прислал вам вашу долю после того, как все будет оценено и распродано.

– Нет, и этого я сделать не могу. Не потому, что я не доверяю тебе, нет. Просто мне нужны эти деньги сейчас.

Харгривс погладил пальцами подбородок, раздумывая о возможности выхода из создавшегося положения.

– Вы предлагаете разделить их?

– А есть ли у меня другой выбор?

– Нет, если вы хотите отдать мне мою долю, как и обещали.

– Тогда, я думаю, мы так и сделаем. Разделим сокровища и оба испытаем свою судьбу. Надеюсь я не выберу что-то слишком плохое.

И этим же утром они с Харгривсом, согнувшись над письменным столом в библиотеке, стали выбирать себе понравившиеся драгоценности. И хотя Прескотт периодически приходил в уныние при мысли о том, что его сокровища могут оказаться ничего не стоящими побрякушками, в глубине души он очень надеялся, что это не так. Судя по весу золотых украшений и по чистоте камней, они вполне могли быть настоящими. Даже вещи из серебра, уже сильно потускневшие от времени, выглядели подлинными. Но, с другой стороны, он не был знатоком в подобных делах. Он был просто бедным, увязшим по горло в долгах погонщиком скота, которому очень нужны деньги.

Положив свою долю сокровищ в наволочку и перекинув ее через плечо, он устало поплелся наверх в свою комнату, которая теперь казалась ему пустой и одинокой без Люсинды.

Когда он видел ее в последний раз, она собиралась с девочками на прогулку. Она хотела побыть с ними некоторое время наедине, чтобы попрощаться.

Прескотт, бросив наволочку с драгоценностями на кровать, подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел на простор зеленого пастбища внизу.

Черт побери, почему она не могла оставить свою глупую гордость и любить его так, как он любил ее? Почему она так заботится о том, чтобы он сохранил доброе имя и положение в обществе? Его это совсем не волновало. Он никогда не беспокоился и никогда не будет беспокоиться из-за подобных пустяков.

Тут внезапно ему в голову пришла мысль, которая уже давно таилась где-то в глубине сознания, но только сейчас показалась вполне приемлемой для решения проблемы.

Он даст ей еще один шанс. Он попросит ее выйти за него замуж и поехать с ним к нему домой в качестве его жены, но если она скажет нет и на этот раз… Это хорошо сработало для Пайна. Черт, может быть, это сработает и для него!

Глава 26

Люсинда стояла в коридоре на втором этаже, наблюдая в щелку между двумя тяжелыми шторами за сценой, которая происходила на дороге прямо перед террасой. Прескотт размахивал в воздухе руками, руководя погрузкой маленьких детских сумок и чемоданчиков вместе со своим собственным багажом. Уже через несколько минут все они усядутся в карету и уедут, оставив позади Рейвенс Лэйер, Сент Кеверн, Корнуолл, а чуть погодя, и всю Англию. И – Боже, пощади разрывающееся от горя сердце – они навсегда покинут и ее.

Слезы ручьями текли по ее бледным щекам, и рыдания сдавливали горло. Это было так глупо с ее стороны влюбиться в человека, быть вместе с которым она никогда не сможет. Ей так хотелось всегда оставаться с ним рядом, но все это время она прекрасно отдавала себе отчет в том, что не было ни малейших надежд на это совместное будущее.

– Дурочка, – тихо сказала она голосом, охрипшим от переживаний. – Ты наивная, безмозглая дурочка.

Задернув штору, она повернулась и побежала по холлу в свою комнату. «Мне недолго осталось жить здесь», – подумала Люсинда, внезапно почувствовав сильную слабость и прислонившись к двери. Как только Прескотт уедет, ей придется подыскать себе новое место жительства. Она не имела ни малейшего представления, где будет ее новый дом. Но когда жена кузена Эдварда прибудет из Лондона, вряд ли новая графиня разрешит ей остаться жить в Рейвенс Лэйере.

Отчаяние и безнадежность наполнили душу Люсинды. Она упала на кровать и безудержно громко рыдала до тех пор, пока у нее уже не осталось слез.

Удостоверившись, что багаж был надежно привязан на задках кареты и ничто не упадет по пути из Рейвенс Лэйера на железнодорожную станцию в Труро, Прескотт повернулся и одобрительно кивнул. Он уже хотел было позвать миссис Свит, которая тихо наблюдала за ним с террасы, но какое-то движение этажом выше привлекло его внимание. Он увидел, как в окне второго этажа всколыхнулись и потом сомкнулись шторы, и понял, что Люсинда смотрела на него. Он чувствовал это всей своей душой. Она стояла там, наблюдала за ним и думала…

Нет, она не просто думала. Она вспоминала. Ведь как она могла не вспомнить? В эти короткие месяцы, что они прожили вместе, вошло так много! Чего стоила только их совместная борьба с жестоким и вороватым Гариком? А смерть в родах его кроткой жены, замученной побоями мужа? А безграничная привязанность и любовь к трем осиротевшим малышкам? И, наконец, зарождение, взаимное признание их любви и все ее недоразумения?! Или, может быть, она смотрела на него и мечтала, как бы они жили вместе, не будь она такой упрямой и несговорчивой?!

– Но ничего, ей уже не слишком долго осталось думать, вспоминать или мечтать, – решил он.

Прескотт перевел взгляд с окна на втором этаже на экономку на террасе.

– Девочки уже готовы ехать, миссис Свит?

– Да, мил… – она замолчала на полуслове, вытянувшись во весь свой рост, который составлял лишь пять футов два дюйма, вспомнив слишком поздно что ей уже больше не следует обращаться к нему как к титулованной особе. – Да, мистер Прескотт, они почти готовы. Урсула и Ровена сейчас в детской, помогают им одеваться.

Прескотт начал подниматься по широким ступенькам центральной лестницы.

– Тогда, я думаю, мы сразу тронемся в путь, как только они будут готовы.

– Да, пожалуй, это верное решение.

Он подошел туда, где стояла экономка и посмотрел ей в глаза.

– Вы хотите, чтобы я что-нибудь передал Тому, как только доберусь до ранчо?

– Тому?

– Да, вашему внуку. Я на днях получил письмо от моего брата. Он пишет, что Том быстро обосновался в Техасе.

– Хм!

– Ему нравится жизнь на ранчо. Нравится работа. Нравятся люди. И более того, он тоже нравится там всем.

Прескотт подумал, что будет благоразумнее с его стороны не упоминать другие новости, которыми Пайн поделился с ним в письме. Он не стал говорить, что как только Том прибыл на ранчо, работники взяли его с собой в карриганский салун в Вако, где он встретил карриганских девушек. И что они не только сделали из него мужчину в полном смысле этого слова, но и дали ему почувствовать, что такое настоящая ковбойская жизнь.

Если бабушка Тома была хоть чем-то похожа на его тетушку Эмми, ей очень не понравилось бы, узнай она, что ее внук испробовал и до конца насладился одним из самых восхитительных плотских грехов. Собственно говоря, они понравились ему настолько, что Пайну теперь было трудно удержать парня на ранчо.

– Лишь бы он был счастлив, – сказала миссис Свит.

– О, он наверняка счастлив.

– Ну… тогда хорошо.

– Так вы ничего не хотите передать ему?

– Мне нечего ему сказать, мил… мистер Прескотт. Совсем нечего. Он выбрал свою дорогу.

– Да, мэм, похоже, что это так.

– Тогда все кончено, – она повернулась, чтобы идти назад в замок, но, сделав несколько шагов, остановилась и обернулась к Пре-скотту. Суровое выражение ее лица теперь сменилось грустью. – Но, если это вас не затруднит…

– Это меня совершенно не затруднит, миссис Свит.

– Тогда вы скажите ему писать свой бабушке почаще. Одно письмо за два месяца – это слишком мало. Нам хотелось бы получать от него весточки почаще.

– Я обязательно передам ему это, мэм. Вы можете на меня положиться.

– Спасибо вам, мистер Прескотт, – по привычке она присела в реверансе. – Я пойду потороплю детей.

– Да мы особенно и не спешим. У меня еще осталось одно дело, которое я должен сделать перед отъездом.

Люсинда сделала над собой усилие и поднялась на кровати, вытерев руками свои влажные от слез щеки. Она не должна позволять, и она себе не позволит, чтобы отъезд Прескотта так воздействовал на нее. У нее все еще была впереди жизнь, пусть не такая яркая и захватывающая, какой она была с…

– Нет! Я не должна думать об этом, – сказала она себе. – Не должна думать и о Прескотте. Больше не надо.

Он был частью ее прошлого. Или, по крайней мере, очень скоро станет ею. И как только он уедет, она займется своей собственной жизнью. Да, она все начнет сначала, с самого начала. Но не здесь, в Рейвенс Лэйере. И не в Сент Кеверне!

Может быть, если в сердце кузена Эдварда найдется хоть капля сострадания к ней, он одолжит ей небольшую сумму денег. Ровно столько, чтобы ей хватило на то, чтобы добраться до Пензаса, или Бата, или, может быть, даже Лондона. Хотя что она будет делать, когда доберется туда… Нет, и об этом она сейчас не будет загадывать. Она была здоровой, сильной, работящей. Без всякого сомнения, ей не составит большого труда найти себе работу. Она очень любила детей, но сильно сомневалась, что семья высокого происхождения наймет ее в качестве няни или гувернантки. Чтобы получить подобного рода работу, ей были нужны рекомендации.

Магазин! Да, это будет просто замечательно, устроиться на работу в магазине. Она могла шить и вязать, и она совсем не боялась замарать свои руки. Более того, ее с самого рождения учили говорить с классическим, а не с корнуолльским акцентом. Может быть, она сможет работать продавщицей, вместо того, чтобы быть просто помощницей портного.

Сидя на краю кровати спиной к двери, Люсинда не услышала ни того, как дверь тихо отворилась, ни чьих-то осторожных шагов по толстому мягкому ковру. Она услышала, однако, как что-то зашуршало позади нее, но когда она обернулась, было уже слишком поздно.

Неожиданно кто-то накинул ей на голову большой плотный мешок и вслед за этим обвязал толстой веревкой вокруг талии, плотно прижав ее руки к бокам. От сильного испуга из горла Люсинды вырвался громкий крик. Но голос тут же оборвался, потому что она почувствовала, как ее подняли с кровати и грубо перекинули через чье-то широкое плечо.

– Вы не можете этого со мной делать! – закричала она.

– Могу.

Мгновенно узнав этот голос, она прекратила сопротивление.

– Прескотт?

– Нет, дорогая, я похититель.

– Похититель? Прескотт, ты что, с ума сошел?

– Я так не думаю, – он вышел из спальни и направился по холлу к лестнице. – Нет, собственно говоря, я наверняка знаю, что не сошел с ума. Наоборот, скорее даже можно сказать, что ко мне, наконец, вернулось ясное сознание. Возможно, немного поздновато, но если бы я ждал, пока придешь в сознание ты, мы, вероятно, застряли бы здесь до конца нашей жизни, а я не могу ждать так долго.

– Ты сумасшедший!

– Возможно. Ты делаешь странные вещи с мужчинами. То, что ты сводишь меня с ума, – только одна из них.

– Отпусти меня сейчас же.

– Не могу. Доброе утро, мисс Миранда.

– Мил… э-э, мистер Прескотт.

Услышав торопливый ответ, произнесенный женским голосом, Люсинда поняла, что кто-то из слуг встретил их и стал свидетелем безрассудного недостойного поведения Прескотта и ее позора и унижения. То, что толстая материя мешка скрывала ее лицо, было, как решила Люсинда, теперь очень кстати, потому что никто не мог видеть, каким густым румянцем зарделись ее щеки. Она точно не знала по какой это произошло причине – или от стыда, или от возмутительного поведения Прескотта, или просто от того, что кровь прилила у нее к голове. Вероятнее всего, это было сочетание всех трех причин.

Но сейчас у нее не было времени думать об этом. Ей срочно требовалась чья-то помощь.

– Миранда!

Молодая служанка уже развернулась уходить, но звук знакомого голоса остановил ее.

– Мисс Люсинда? Что вы делаете в этом мешке?

– Мистер Прескотт…

– Я похищаю ее, – Прескотт усмехнулся Миранде через плечо, и она одарила его в ответ, как всегда, заигрывающей улыбкой. – Только никому не говорите.

– Нет, вы должны сказать, – закричала Люсинда. – Бегите и приведите сюда его светлость.

– Его светлость, мисс?

– Да, нового графа.

– Но он…

– Пожалуйста, Миранда. Найдите и приведите его ко мне побыстрее, пока этому сумасшедшему не удалось разрушить всю свою жизнь и то, что осталось от моей репутации.

– Но мисс, его светлости здесь нет, – сказала Миранда. Ее голос: начал постепенно утихать, потому что Прескотт все дальше и дальше уходил от нее по холлу.

– Его здесь нет? А где он?

– Он уехал из замка рано утром, чтобы привезти ее светлость из Труро. Она приезжает сегодня полуденным поездом.

– Черт побери!

Прескотт слегка подбросил тело Люсинды на своем плече. Она что-то недовольно проворчала и начала с негодованием извиваться, пытаясь высвободиться.

– Следи за своим языком, дорогая. Мы подходим к леди, которые могут обидеться на подобные выражения.

– Кто? Кто это?

– Мисс Люсинда? – сказал голос.

– Миссис Свит! Благодарю тебя, Господи! Пожалуйста, помогите мне!

– Не обращайте на нее внимания, – сказал Прескотт. – Она просто очень раздражена, вот и все.

– Она едет с вами в Техас, мил… э-э, мистер Прескотт?

– Конечно. Мы собираемся превосходно провести наш медовый месяц.

– Медовый месяц? – повторила Люсинда. – Ха!

– Примите наши поздравления, мистер Прескотт, – сказала миссис Свит.

– Да, поздравляем вас, – нерешительно отозвалась Урсула.

– Спасибо, леди.

Как только он завернул за угол, оставив позади экономку и ее помощницу, глазевших им вслед с раскрытыми от удивления ртами, Прескотт встретился с женщиной, которую ему удавалось избегать со времени его приезда в Рейвенс Лэйер. Он тут же хотел развернуться и со всех ног побежать в противоположном направлении, но вдруг ему в голову пришла другая мысль, и он решил встретить старуху лицом к лицу вместо того, чтобы отступать.

– Доброе утро, мисс Эсмеральда.

Старая женщина с охапкой чистых, аккуратно сложенных простыней, которые будут определены только ей известно куда, прекратила бубнить себе под нос, выпрямила свое согнутое тело, насколько оно могло выпрямиться, и изогнула шею. Прищурившись, она посмотрела на Прескотта. Но вместо того, чтобы отбросить в сторону простыни, закричать, что ее насилуют и упасть в обморок, как это случилось при их первой встрече, на этот раз она сделала просто удивительную вещь. Как ни трудно было в это поверить, но она улыбнулась Прескотту.

– Доброе утро, милорд.

– Просто Прескотт. Я уже больше не лорд, мисс Эсмеральда.

– Эсмеральда? – сказала Люсинда. – О, пожалуйста, Эсмеральда, вы моя последняя надежда. Вы должны помочь мне.

Старуха перевела взгляд своих прищуренных глаз на большой сверток, который нес на плече Прескотт.

– Кто это?

– Это? – сказал Прескотт, поудобнее устроив на своем плече Люсинду. – О, это никто, мисс Эсмеральда. Не обращайте на это внимание.

– Это? – сказала Люсинда. – Как смеешь ты называть меня «это»!?

Смех Эсмеральды раздался по всему просторному коридору с высокими потолками.

– Относитесь к ней по-доброму, милорд. Она хорошая девушка, поверьте мне.

– Да, мэм.

– И не вздумайте насиловать ее.

– Нет, мэм, я не стану этого делать.

– Хорошо, хорошо. Вы будете завтракать в столовой, как обычно?

Прескотт усмехнулся и покачал головой.

– Нет, сегодня утром нет. Видите ли, я уезжаю.

– О, да. Тогда желаю вам благополучного путешествия.

– Спасибо. До свидания, мэм. Приятно было познакомиться с вами.

Эсмеральда улыбнулась еще один раз, затем ее тело вновь приняло свое обычное согнутое положение, и она зашаркала ногами по холлу, бубня себе под нос какую-то бессмыслицу.

– Хорошая старуха, – сказал он, спустившись с лестницы и направляясь к центральному выходу, – когда она в своем уме.

– Чего я в настоящий момент не могу сказать о тебе, – ответила Люсинда. – У тебя так просто ничего не получится, знаешь ли. Кто-нибудь обязательно остановит тебя.

– Хочешь пари, дорогая?

– С чем? Ты же знаешь, что у меня нет и фартинга[14]14
  Фартинг – 1/4 пенни.


[Закрыть] за душой.

– Черт, если ты беспокоишься только о деньгах, то я буду счастлив одолжить тебе немного.

– Я не взяла бы и двух пенсов от тебя, Прескотт Трефаро.

– А вот это я очень рад слышать. Жена, которая не собирается выжимать из своего мужа все деньги до последней монеты, – великое благо. Экономность, по-моему, это очень хорошая черта.

– Я не экономная, и уж конечно я не твоя жена.

– Пока нет.

– И не стану ей никогда!

Прескотт засмеялся.

– Хочешь держать пари, дорогая?

В ответ Люсинда могла только простонать от негодования.

Люсинда почувствовала, как подогнулись ее колени и рухнула бы от волнения на пол, опозорив себя перед всеми, но рука Прескотта крепко удержала ее за талию. Боже всевышний, помоги ей. После долгих дней, когда он постоянно дразнил ее, намеренно не занимаясь с ней любовью, и всю дорогу через Английский канал из Дувра в Кале и затем в Париж все свои силы отдавал исключительно тому, чтобы сломить ее твердую волю и решимость, она, наконец, согласилась выйти за него замуж.

– Властью, дарованной мне Всевышним, – сказал священник американского посольства, – я объявляю вас мужем и женой. Вы, сэр, теперь можете поцеловать свою невесту.

Прескотт широко улыбнулся и, не обращая внимания на трех смотрящих на них во все глаза, хихикающих маленьких девочек, повернул Люсинду к себе лицом и крепко поцеловал ее.

– Знаешь ли, это просто нелепо, – тихо сказала Люсинда через несколько мгновений, когда их губы наконец разомкнулись. Осмотревшись вокруг, она увидела, что священник незаметно вышел из маленького святилища, находившегося рядом с посольством, оставив ее и Прескотта наедине с девочками.

– Что? То, что мы поженились?

– Да.

– Это вовсе не кажется мне нелепым, дорогая. Мы все делаем правильно.

– Я надеюсь только, что ты никогда не пожалеешь об этом.

– Единственное, чего я не смог бы простить себе всю свою оставшуюся жизнь, – это если бы оставил тебя в Англии, не взяв с собой. С нами, – добавил он, искоса взглянув на трех маленьких девочек, стоящих неподалеку. – Мы принадлежим друг другу. Все мы. Разве ты этого до сих пор не поняла?

Она пристально посмотрела в его зеленые глаза, ожидая заметить там разочарование или насмешку, но почувствовала величайшее облегчение, увидев в глубине их только искреннюю любовь. Если она и сомневалась еще в том, что он любит ее, его взгляд навсегда рассеял все сомнения. Она до конца доверилась ему, и в ее душе уже больше не было ни страха, ни сожалений.

– Теперь, когда мы стали мужем и женой, – начала она, – я думаю, что мне надо кое-что тебе сказать.

– Только не говори мне, что ты не любишь коров!

– Что?

– Коров. Больших созданий, которые мычат «му-му» и дают молоко.

– Нет! Я к ним не испытываю никакой неприязни.

– Хорошо, потому что любовь к коровам – это одно из качеств, которое я ожидаю от своей жены. Они – мое дело, мое средство к существованию. Без коров мы, техасские Трефаро…

– Клянусь Богом, Прескотт, то, что я хотела сказать, не имеет ни малейшего отношения к домашнему скоту, – нетерпеливо прервала она его. – Я хотела поговорить с тобой вовсе не о коровах, или овцах или кого там еще ты собираешься разводить на этом своем ранчо.