Текст книги "Удивленный Христом. Мое путешествие из иудаизма в православие"

Часть 4
Богословие жизни

Глава 16
Бог стал человеком, чтобы человек мог стать богом

Греческие отцы Церкви говорили о трех кардинальных отличиях, разделяющих человека и Бога. Это различие между тварным и нетварным, а также греховность и смертность. Первое препятствие – сущностную разницу – Бог преодолевает, воплощаясь. Таким образом, Божественная природа соединяется с человеческой, но не смешивается с ней. А человек тем самым обретает возможность подняться до Божественной полноты (Ин. 1: 12–13). Преграду греха Бог сокрушает на Кресте (Рим. 8: 2–4), а смерть – в Своем славном Воскресении на третий день (Ин. 14:19). Спасение не является венцом истории человечества. Это событие, точнее даже средство, полагающее конец определенному состоянию и позволяющее выйти на новый уровень. Нас спасают не только от чего-то (от смерти, греха, дьявола), но и для чего-то—для соединения с Богом. Воссоединение с Ним – процесс, начинающийся в этой жизни и продолжающийся в вечности, ибо Бог вечен и бесконечен.

Чтобы понять, как действует лекарство, для начала необходимо уяснить, что грех – это болезнь. Грехопадение значит не просто нарушение правила, а прощение – не просто избавление от Божьего наказания за преступление закона. Православие расценивает грех как отрицание любви и самой жизни. Человек отворачивается от Творца, и это отрицание, оторванность есть недуг, причем преимущественно духовный, но распространяющийся и на плоть тоже. Так, для нас грех – не только «промах», или безнравственный поступок, или невозможность действовать в соответствии с некими внешними стандартами поведения. Грех – это неумение быть целостным, полноценным, духовно здоровым. Это отрицание личной причастности Богу. Грех – это самоограничение, самоизоляция, вызванная стремлением к автономии, независимости, самодостаточности. В каком-то смысле можно определить грех как одержимость человека любовью к себе. В православии это стремление к особой отделенности, автономности каждого индивида от других воспринимается как реальное проявление здесь и сейчас древнего первородного греха. Мы взбунтовались против Бога не тем, что «оскорбили Величие», а тем, что отторгли источник жизни, отвернулись от самой жизни. Грех есть отрицание в человеке образа Божия и отвержение самого Бога. А это разрушительно. Господь ненавидит грех, но не потому, что греховность наносит Ему ущерб, а потому, что она причиняет вред нам.

Неправославным теологам грех, праведность, рай и ад кажутся не связанными с нашим сущностным бытием. В западных церквях принято считать человеческое несовершенство чем-то внешним – вроде пятна на «биографии», которое может быть смыто кровью Христа. Праведность обычно воспринимается как некий капитал – это нечто вроде депозита, который Бог «записывает на наш счет» в этой жизни или резервирует его за нами в будущем веке, чтобы мы могли получить большую награду и почести. Православие, напротив, видит грех как определенное состояние, в силу которого на глубинном уровне душа отворачивается от Бога и отторгает Его любовь. Поэтому даруемое Господом прощение понимается как гораздо более важный акт, чем просто зачеркивание наших былых провинностей или конкретных безнравственных поступков. Для нас оно означает возвращение к Божьей любви и еще более полное соединение с Ним, чем ранее; так сказать, осознанное приобщение к Нему на новом уровне. Прощение – это очищение, обновление, освящение и преображение всего нашего бытия. Оно исцеляет, то есть искореняет грех, выкорчевывает его.

Представьте картину: в душе что-то гниет и разлагается, и изнутри исходит отвратительный запах, противный Богу и окружающим людям. Допустим, мы воспринимаем прощение строго как юридический акт, меняющий наш статус на «приемлемый» или «допустимый» для Бога. Это все равно что побрызгать источник зловония духами. Для православных прощение греха – не смена юридического статуса, регулирующего внешнюю сторону нашей жизни, но смена самого состояния души и духа, преображение всего внутреннего мира, всего существа. Прощение – это изъятие греха из сердца, а для этого требуется участие и усилие со стороны самого человека. Нам дается новое сердце (или полностью исцеляется старое), и вместе с этим исчезает и смрад тления. То есть прощение воздействует не только на внешнее, но и на внутреннее органическое состояние человека; на причину болезни, а не на ее симптом.

Православные понимают смерть и Воскресение Христа как возможность союза с Ним, но не в контексте заключения соглашения и не в виде общего единомыслия. Это не виртуальное, а вполне реальное, физическое соединение в буквальном смысле этого слова. Оно становится возможным благодаря воплощению. Христос стал человеком, человеческая природа стала частью Его Божественной Личности, и теперь она прославлена через страдания, смерть, Воскресение и Вознесение Иисуса.

В Писании используются образы, призванные передать это удивительное явление – органическое срастание человека с воплощенным Богом. Например, единство с Иисусом сравнивается с единством частей единого организма. Апостол Павел часто говорит о спасении как о причастности к Телу Христову. Мы во Христе – как одно тело, которое тоже едино, несмотря на то что состоит из многих различных членов.

«Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, – так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих <…> И вы – тело Христово, а порознь – члены» (1 Кор. 12:12–14, 27).

Здесь и в других отрывках апостол утверждает единство человека со Христом, пришедшим во плоти, употребляя такие обороты, как «пребывать в», «крестились в одно тело», «вместе», «разделить с Ним», «соединиться с Ним». Терминология демонстрирует, что мы можем слиться со Христом через Крещение и Его Воскресение, причем не в переносном, а в прямом смысле. Мы не только духовно, но и физически умираем для греха и воскресаем со Спасителем. Мы умираем с Ним и восстаем с Ним, так как участвуем в Его жизни. Святое Причастие позволяет нам по вере разделить славу вочеловечившегося Христа. Наша природа и Его природа теперь едины. Пусть сейчас мы и не можем в полной мере увидеть эту славу, но есть надежда, что в будущей жизни она нам будет явлена.

Поэтому Павел подчеркивает: «Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога. Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6: 3-11).

В 15-й главе Евангелия от Иоанна Иисус говорит ученикам, что они должны «пребывать в Нем», и тогда Он обещает пребывать в них. Он повторяет такие формулы множество раз.

И приводит в пример виноградную лозу, где все ответвления растут и питаются соками от единого ствола. Он так говорит о себе в 5-м стихе: «Я есмь лоза, а вы ветви».

В приведенных отрывках из Писания все связанные со спасением обороты указывают, что это особый духовный опыт, в основе своей не законнический. Павел говорит о сораспятии Христу, о смерти с Ним, о погребении и воскресении, о жизни с Ним и в Нем. Мы соединяемся с Ним, полагаемся на Него, а также пребываем в Нем, а Он – в нас. Апостол сравнивает это с браком, когда двое становятся одной плотью; мы члены Его тела, то есть мы со Христом – единая плоть.

Рассматривая непослушание Богу, грех и смерть как юридические прецеденты, мы вынуждены воспринимать в этом свете и саму Личность Христа и Его дела. Если мы принимаем, что вина наследуется от Адама, то главной нашей проблемой становится это самое «наследство». В итоге формируется представление о том, что на Кресте совершается Божественное правосудие и на этом процесс искупления завершается. И тогда многие христианские «формулы» кажутся поверхностными и упрощенными: святость, добродетель, жизнь во Христе, преображение, соединение и причащение Богу – все это может восприниматься как «довесок», как что-то дополнительное и внешнее по отношению к спасению.

Говоря о спасении и искуплении, нельзя обойти тему жертвоприношения. Как я уже упоминал, сложные ритуалы, связанные с жертвоприношением, непонятны большинству современных цивилизованных людей. Им все это представляется дикими, вызывающими отвращение пережитками первобытных культур. Тем не менее в традиционных обществах жертвы воспринимались как обязательное условие искупления греха и спасения. Поэтому стоит попробовать получше разобраться в этом вопросе.

Исследуя его, я обнаружил, что во всех описанных в Ветхом Завете правилах принесения жертв оговаривалось одно чрезвычайно важное условие: внешний акт жертвоприношения должен был отражать внутреннее состояние жертвователя, его стремление к личному примирению с Богом. Цель ритуала состояла в том, чтобы достичь внутреннего очищения, обращения сердца, а вовсе не в том, чтобы изменить отношение Бога к человеку. И в этом ветхозаветная религия контрастирует с язычеством, в котором действенность жертвы никак не соотносилась с состоянием того, кто ее приносил. Там задача была не в том, чтобы изменить внутренний мир человека, а в том, чтобы умилостивить божество, то есть повлиять на его, божества, отношение. Такой подход передает древняя индийская пословица, обращение к богу, дошедшее до нас еще с ведических времен: «Вот тебе масло. А где твои ответные дары?»

Жертвоприношение в языческих ритуалах было формой магии, направленной на обретение манипулятивного контроля над стихиями, животными, людьми и, что самое важное, над высшими существами. У магии есть «невидимая» составляющая, тайное воздействие, поэтому некоторые думают, что это своего рода духовная практика. Но на самом деле ее цели очень материалистичны и утилитарны. Она не стремится исцелить человека, подарить любовь, но, напротив, хочет властвовать над людьми и предметами.

Рассматривая внимательно то, как жертвоприношение представлено в Библии, я выделил как минимум три задачи библейской жертвы. Во-первых, жертва воспринимается как дар. Тем самым мы возвращаем Богу то, что и так принадлежит Ему, и признаем: все, что мы собой представляем, и все, чем владеем, Им сотворено, и Он вправе этим владеть. В дополнение к жертвенным животным древние евреи приносили Богу фрукты, злаки, вино и благовония. Подношение должно было сопровождаться чувством покаяния и смирения, демонстрирующим зависимость человека от Бога и Его любви. Внимание концентрировалось вовсе не на уничтожении приношений и не на расставании с ними.

Изучая эту ритуальную систему, я выяснил, что существовало много разных видов жертвоприношений. Зарезать животное перед началом ритуала часто приходилось самому жертвователю, а не священнослужителю. Нередко действо сопровождалось устным исповеданием тех или иных грехов. Например, Писание так говорит об искупительной жертве: «Если он виновен в чем-нибудь из сих, и исповедается, в чем он согрешил, то пусть принесет Господу за грех свой, которым он согрешил, жертву повинности из мелкого скота, овцу или козу, за грех, и очистит его священник от греха его. <…> И так очистит его священник от греха его, которым он согрешил в котором-нибудь из оных случаев, и прощено будет ему» (Лев. 5: 5–6,13).

Я почему-то всегда думал, что каяться в грехах следует в тишине, без лишних слов и подальше от чужих глаз. Мне казалось, что это похоже на протестантскую исповедь, которая происходит между верующим и Богом, и никто другой не должен в нее вмешиваться. Но тут выяснилось, что рассказывать о провинности надо было громко, обращаясь к священнику и поясняя, какой именно проступок имеется в виду. Такое исповедание было обязательным: жертву не принимали, если она не сопровождалась покаянием. Возможно, кто-то увидит здесь зачаточную форму будущей христианской исповеди?

Во-вторых, жертвоприношение демонстрировало желание человека причаститься Богу.

Считалось, что сжигаемая часть жертвы достается Ему. Оставшееся, как правило, подавалось во время трапезы, в которой участвовали жертвователь и священник. Употребление одного и того же подношения и Богом, и человеком символизировало заключение союза, договора между ними. На самом деле большинство жертвенных животных убивали в значительной степени ради того, чтобы накормить жертвователя и священника. Таким образом Бог, дающий жизнь, обеспечивал насущную потребность людей в пище. Этот аспект жертвоприношения также сохранился в христианстве. Евхаристия – это трапеза, центром которой является Христос как Агнец Божий, вечная жертва, и мы причащаемся Его Честного Тела и Крови.

Английское слово sacrifice буквально означало не «убитое вместо кого-то», а «священный дар». На древнееврейском жертвоприношение – это корбан от корня каров, что значит «близкий [к Богу]», иными словами, причастный Ему. Английское слово holocaust происходит от греческого ὁλόκαυ(σ)τος, ὁλόκαυ(σ)τον – сжигаемый целиком, жертва всесожжения. Это особый тип жертвы, уничтожаемой огнем без остатка. Холокостос или жертва всесожжения – это священный дар, целиком и полностью посвященный Богу. Он символизирует, что жертвователь полностью отдает свою жизнь Господу. Благодаря этому он может подняться до уровня, позволяющего войти в общение с Богом и не быть уничтоженным в этой близости.

Третьей целью жертвоприношения было искупление греха. В Ветхом Завете жертвы не носили ярко выраженный заместительный характер: нельзя сказать, что животное приносилось вместо жизни грешника, который молил таким образом о прощении и пытался умилостивить разгневанного Бога. Если кто-то так и воспринимал ритуалы, то это происходило отчасти из-за влияния языческих культур, окружающих народ Израиля. Фактически во всех соседних племенах почитался целый пантеон жестоких, капризных и коварных богов. Средством их умилостивления становились не только животные, но и человеческие жертвы. В Писании рассказывается о хананеях, которые убивали детей на алтаре бога Молоха. У язычников подобные ритуалы были в ходу, и, кстати, их, равно как и другие страшные практики, Писание называет главными причинами уничтожения этих народов (см. Лев. 18: 21–29; 20: 2–5; Втор. 12: 30–31). В отличие от язычников, в иудейской среде всегда существовал строгий запрет на человеческие жертвоприношения.

Сейчас христиане рассматривают жертвоприношения в Иерусалимском храме как подготовку, предтечу главного и истинного приношения Агнца Божьего, Христа, Который Своей смертью раз и навсегда избавляет от греха весь мир. Его Тело – это совершенная жертва Отцу, желанное приношение от всего творения, принимаемое Им как идеальное богослужение. В этом контексте причащение человека жертве Христа, совершаемое с покаянием в сердце и с устремлением к святой жизни, оказывается наполненным очень глубоким смыслом, соответствующим изначальному Замыслу, целью долгого пути развития человечества. Внимание концентрируется не на принесении индивидуальной жертвы, а на участии всех и каждого в общем действе, увенчивающемся покаянием и обращением.

Многие отрывки из Ветхого Завета указывают, что одних лишь жертв недостаточно, чтобы смыть грехи. Для этого требуется прежде всего сокрушенное сердце. Пророк Михей так говорит об этом: «С чем предстать мне пред Господом, преклониться пред Богом небесным? Предстать ли пред Ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или неисчетными потоками елея? Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего – за грех души моей? О, человек! сказано тебе, что – добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим» (Мих. 6: 6–8).

В псалмах Давида Господь говорит Израилю: «Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе, ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее. Ем ли Я мясо волов и пью ли кровь козлов? Принеси в жертву Богу хвалу и воздай Всевышнему обеты твои, и призови Меня в день скорби;

Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс. 49: 12–15). «Ибо жертвы Ты не желаешь, – я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь. Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь» (Пс. 50: 18–19). «Жертвы и приношения Ты не восхотел; Ты открыл мне уши; всесожжения и жертвы за грех Ты не потребовал. Тогда я сказал: вот, иду; в свитке книжном написано о мне: я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце» (Пс. 39: 7–9).

Итак, иудейский взгляд на жертву предполагал искупление греха, а не умилостивление Бога. Умилостивление предполагает, что жертва приносится, чтобы усмирить Божий гнев, но искупление направлено совсем на другое – на то, чтобы изменить жертвователя.

Кажется, для многих неправославных верующих Распятием исчерпывается догма искупления. Некоторые католические теологи даже прямым текстом говорят о том, что Воскресение Христа ничего не добавляет к спасению. К примеру, отец Йозеф Поле[81]81
  Йозеф Поле (1852–1922) – автор учебников по католической догматике.


[Закрыть] писал: «С точки зрения объективной сотериологии Воскресение Христа не было, строго говоря, главным или даже сколько-нибудь важным фактором нашего спасения <…> Католическая церковь считает Воскресение неотъемлемым, хотя и необязательным элементом искупления» [19].

Некоторые богословы склонны воспринимать Воскресение как некий придаток, служащий для того, чтобы продемонстрировать божественность Христа, а также то, как Отец вознаграждает Сына за Его жертву. Обратите внимание: в относительно недавно вышедшем фильме «Страсти Христовы»[82]82
  Фильм Мела Гибсона, вышедший на экраны в 2004 г.


[Закрыть]125 минут посвящено страданиям Спасителя, в том числе и на кресте, и всего 75 секунд – Его Воскресению. Мне рассказывали, что во время съемок группа обсуждала, стоит ли вообще включать эту сцену в фильм.

Однако апостол Павел более чем ясно указывает на то, что не может быть спасения без Воскресения: «Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:12–14).

Православное богословие подчеркивает, что мы склонны ко греху в силу своей смертности. А смертен человек потому, что рождается в падшем состоянии. Мы наследуем краткосрочную жизнь, смерть и общую развращенность человечества (но не вину первочеловека). Бог смерти не создавал, но она явилась неизбежным следствием того, что люди отвернулись от Бога. Греховные деяния – это плоды смерти, или, используя упомянутую ранее аналогию, смрад, распространяемый тлением. Любой конкретный дурной поступок произрастает из смертности и испорченности человечества.

Для православных рождение в падшем состоянии прежде всего означает смертность. Страх смерти, томительное ожидание конца заставляет нас полагаться на иллюзорные явления – стяжать земную славу, верить в удачу, тешиться разного рода сиюминутными удовольствиями. Страх смерти ведет ко греху. А спасение, победа над грехом – это в первую очередь сокрушение Христом смерти и дьявола. Таким образом, мы можем разделить с Ним подлинную жизнь. Он разрубает путы страха смерти, а с ними искореняется и ужас перед страданиями, болью, горем, одиночеством. Поэтому Воскресение Господа нашего Иисуса Христа имеет для православия первейшее значение. Именно в нем ради нашего спасения Христос побеждает грех, сатану, смерть. Именно в этом основной его смысл, а вовсе не в усмирении гнева Отца и не в свершении Его правосудия.

Из всех отцов Церкви первых веков христианства больше всего меня восхищает личность святителя Афанасия, жившего в начале IV века. Он был одним из главных защитников правильной веры в противостоянии с арианами[83]83
  Ариане – христианская секта, последователи александрийского священника Ария, проповедовавшего учение о неравенстве и неединосущности Бога Сына и Бога Отца.


[Закрыть], считавшими, что Иисус не обладал Божественной природой, но был одним из творений Бога.

На заре IV века император Константин принял христианскую веру и легализовал эту религию в Римской империи. Однако к большому неудовольствию императора, расцветшая тогда же ересь Ария расколола христиан на два противоборствующих лагеря. Для того чтобы разрешить все спорные богословские вопросы, Константин собрал в 325 году епископов и старейшин Церкви со всех концов государства[84]84
  I Вселенский Собор, который проходил в городе Никея (ныне город Изник, Турция).


[Закрыть]. Афанасий, дьякон из египетской Александрии, присутствовал на Соборе и выступал одним из главных оппонентов Ария.

Собор утвердил основной Символ веры христиан – Никео-Цареградский – и предал анафеме ариан. Но, несмотря на данный ему отпор, Арий сохранил большое влияние в Церкви, особенно в восточных провинциях империи. Следующий император и многие епископы стали его последователями. Конфликт между верующими разных убеждений продолжался. За это время Афанасия, успевшего стать епископом Александрии, пять раз отправляли в ссылку и возвращали обратно – ариане то брали верх в александрийской общине, то теряли там большинство. В определенный момент святитель оказался практически одинок: он единственный выступал против набиравшей силу ереси. Тогда в обиход вошла крылатая фраза: Athanasius contra mundum—Афанасий против всего мира.

В периоды изгнания он проводил время с египетскими отцами-пустынниками и очень сблизился с Антонием Великим, который вел аскетическую отшельническую жизнь (его считают основоположником монашества). Антоний так полюбил Афанасия, что даже на время покинул пустыню, чтобы выступить в защиту своего друга перед жителями Александрии. А Афанасий, находившийся под впечатлением аскетических подвигов Антония, написал книгу «Жизнь святого Антония».

Исследователи утверждают, что свой наиболее известный труд «Слово о воплощении Бога-Слова» Афанасий создал, когда ему было лишь двадцать с небольшим лет. К. С. Льюис написал в предисловии к этому сочинению, выпущенному издательским отделом Свято-Владимирской семинарии: «Когда я впервые открыл эту книгу, то сразу понял: передо мной шедевр. Только человек выдающегося ума мог написать так глубоко и при этом образцово просто о подобном предмете» [20].

Святой Афанасий был человеком выдающейся веры и большого мужества. Вряд ли существует другая книга, так же наглядно рассказывающая о том, как Древняя Церковь воспринимала воплощение и как она связывала его с искуплением, освобождением, спасением человека. Во всех писаниях Афанасия есть подтверждения православной истины, предполагающей, что Иисус, воплотившись, вобрал в себя человеческую природу, чтобы очистить, исцелить, освятить и преобразить ее.