Текст книги "Удивленный Христом. Мое путешествие из иудаизма в православие"

Чтобы представить, как проходила служба в раннехристианских общинах, из разных источников я собирал сведения об элементах древней литургии. Я узнал, что служба начиналась с чтения Ветхого Завета, Посланий, Евангелий. Между чтением отрывков Писания пелись псалмы Давида. После чтения была проповедь, которую, как правило, произносил епископ. Он говорил слово сидя, в то время как слушатели стояли. Затем те, кому не положено принимать Причастие, покидали храм. Документы говорят о нескольких группах непричащающихся. Это «катехумены» или «оглашенные» (те, кто только готовится к Крещению), «иллюминаты» (те, кто находится уже на финальной стадии подготовки к Крещению), «энергумы» (те, кто, как предполагалось, одержим нечистыми духами) и «пенитенты» (кающиеся в смертных грехах и в качестве епитимьи отлученные на время от Причастия). Каждую из групп «отпускали» из церкви одним и тем же порядком – с соответствующей литанией[44]44
  Литания – в христианстве молитва-просьба, состоящая из повторяющихся коротких молебных воззваний.


[Закрыть].

Когда в храме оставались одни верные, диакон начинал общую молитву. Она состояла из отдельных молитвенных просьб, которые были заранее записаны. Начинались они так: «Помолимся о…» и продолжались «чтобы Господь…». В конце каждого фрагмента прихожане пели «Господи, помилуй».

Затем все приветствовали друг друга лобзанием внутри «групп»: священнослужители – священнослужителей, рядовые участники службы-друг друга, причем женщины целовались с женщинами, мужчины – с мужчинами. После этого диаконы подносили епископу в алтаре Святые Дары – хлеб и вино. Священнослужитель произносил над ними молитву, затем приглашал собравшихся к Причастию словами «Святая святым!», а прихожане отвечали «Един Свят, Един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца». Причастие подавалось со словами: «Сие есть Тело Христа» и «сие есть Кровь Христа», на что участники Евхаристии отвечали «Аминь». После этого диакон призывал всех склонить головы, пока служитель от имени всего собрания читал благодарственную молитву. Затем диакон провожал прихожан.

Вообще многое из прочитанного тогда по-настоящему поразило меня. Во всех древних манускриптах говорилось, что, как правило, службу вел один человек – епископ или священник. Лишь он обладал правом освящать хлеб и вино. Обряд включал в себя своего рода рассказ о Тайной Вечере, а также эпиклесис – призвание Духа Святого, чтобы Он осенил всех верных и сошел на хлеб и вино. Поклонение понималось как принесение жертвы: люди вновь и вновь «проживали» главное в истории жертвоприношение – смерть Христа ради спасения мира. После пресуществления хлеб и вино именовались Телом и Кровью Христа.

Самые разные документы однозначно дают понять, что первые христиане повсеместно понимали Евхаристию как приобщение самым настоящим Честной Крови и Честному Телу Христа. К Причастию допускались только крещеные верующие, следующие нравственным нормам; нельзя было подойти к Чаше, если не примиришься с братьями-христианами. Иными словами, только люди, вошедшие в Церковь по всем ее правилам и придерживающиеся ее законов, могли принять участие в Евхаристии. Священнослужители отвечали за соблюдение дисциплины и решали, кого допустить, а кого – нет.

Изучение древней богослужебной практики сыграло решающую роль в моих попытках понять, какой же была Церковь, создавшая Новый Завет. Но одно дело – постичь что-то разумом и совсем другое – принять всем сердцем и поверить. Я по-прежнему был предубежден против чересчур пафосной литургии, принятой в традиционных церквях, полагая, что все эти обряды «духовно мертвы».

Но когда я начал обсуждать свои исторические открытия с друзьями, выяснился один важный факт. Большинство из них абсолютно не интересовались чинопоследованием. Они хотели найти общину, в которой чувствовали бы себя комфортно, и чтобы при этом стиль прославления Бога им нравился. Главное, чтобы вокруг были хорошие люди – веселые, деятельные, активные, разделяющие общие ценности. Все мои знакомые подходили к этому вопросу с практической точки зрения, а я – с идеологической. Мне хотелось доискаться до истины. Мне необходимо было понять, как различается библейское и постбиблейское устройство Церкви. И ради этого я готов был при необходимости терпеть неудобства и отказаться от знакомого и привычного.

Все эти поиски стали продолжением моего пути ко Христу. С самого начала принятие Иисуса означало для меня, еврея, разрыв с моим народом, с моими родными. Теперь поиски сохраняющей древние традиции общины вели к разрыву с моей христианской семьей – с друзьями-протестан-тами, Университетским христианским обществом, с товарищами из миссионерских организаций «Евреи за Иисуса» и «Движение за Иисуса». Мне вовсе не хотелось искать новую Церковь и заводить новых друзей. Но в то же время я четко осознал: ранняя Церковь поклонялась Богу особым образом. Правда, я не знал, сохранилась ли хоть где-нибудь в наши дни похожая практика.

Итак, мои исследования показали, что в центре богослужения Древней Церкви была Евхаристия-таинство Причастия. Те христиане, с которыми я был знаком на тот момент, не пользовались греческим термином, это было слово из словаря «традиционных» церквей. На службах с Причастием в протестантских общинах, где мне доводилось бывать, использовался виноградный сок, а не вино. Почему-то считалось, что Иисус на Тайной Вечере пил сок. Практически все мои друзья-христиане были уверены, что хлеб и виноградный сок никак не меняют свою природу, а остаются сами собою, даже когда над ними читают особую молитву.

Но в древности верующие в самых разных странах употребляли именно вино, а не сок и были твердо убеждены, что во время богослужения Святые Дары пресуществляются в Тело и Кровь Христа, хоть внешне и не меняются. Для ранних христиан Причастие было чем-то гораздо большим, чем символическое действие. Это было реальное приобщение к Тайне.

Еще одним свидетельством того, что хлеб и вино действительно, а не символически пресуществляются, стал для меня тот факт, что недостойно принявшие Причастие заболевали и даже умирали.

В Писании я встречал целый ряд отрывков, которые называли Евхаристию краеугольным камнем христианской жизни и богослужения. Сам Иисус во время Тайной Вечери стал зачинателем «евхаристического чина», когда сказал: «приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26: 26–28).

И тогда, думал я, если христиане действительно причащаются Тела и Крови Христа, вполне логично, что к этому и правда нужно подходить со страхом и трепетом. И вряд ли такую Трапезу можно разделить с тем, кто считает, что все происходит «чисто символически».

Глава 9
Новый союз

Живя в Беркли и проповедуя на улицах, я и не подозревал, что вскоре здесь меня ожидает судьбоносная встреча. Как-то раз мы, сотрудники «Христианского фронта мирового освобождения» (CWLF), запланировали совместный выездной уик-энд, на который можно было пригласить друзей и знакомых. Планировалось провести несколько дней в новогодние каникулы на ранчо «Метеор» в чудесном местечке Верхнее Озеро. Оно располагалось на берегу Клирлейк – самого большого пресноводного озера в Калифорнии. Там должна была состояться христианская конференция с приглашенным лектором, подкрепленная дружеским общением и совместным пением.

Я взял с собой своего друга Тома Карруббу, который приехал ко мне погостить из Нью-Йорка. Для нас, городских мальчишек, выезд на несколько дней в леса Северной Калифорнии был настоящим приключением – сродни экспедиции в джунгли Амазонки. Мне было двадцать четыре года, но до этого я бывал в более или менее «диком» лесу всего пару раз. Я был неопытным водителем и на дальние расстояния до того не ездил. В общем, дорога длительностью в несколько часов показалась мне почти бесконечной.

Вечером в канун нового, 1971 года мы с Томом отправились в зал и после собрания долго сидели и болтали с другими участниками выезда. В центре этого большого помещения находилась печка, в ней потрескивали дрова. Когда время близилось к полуночи и Новый год был уже на пороге, к печке подошли две молодые женщины. Одна была рослой блондинкой с высокими скулами, похожая на скандинавских красавиц. Ее манера говорить и двигаться показалась мне очень мягкой и спокойной. Ее звали Бонни Линн Халсторм. В тот момент я и представить не мог, что через несколько месяцев она станет моей женой.

Удивительно, что важные и круто меняющие всю твою жизнь отношения завязываются так легко и тихо, будто и незаметно! В ту новогоднюю ночь мы с Бонни долго сидели у огня и разговаривали. Несколько часов пролетели как одна минута– за окном было холодно, но нас согревал огонь печки. Любовь медленно, как чудесный цветок, расцветала в этих тепличных условиях. С того вечера прошло тридцать шесть лет[45]45
  На данный момент прошло уже 47 лет со дня встречи Арнольда и Бонни.


[Закрыть]. Их мы провели вместе, родив четверых замечательных детей. Но сейчас, когда я пишу эти строки, та наша первая встреча видится мне ясно, будто она произошла только вчера.

После выезда на ранчо мы с Бонни стали регулярно встречаться один или два раза в неделю. Она жила с родителями южнее, в городе Сан-Хосе в часе езды от меня. Там она училась, осваивая профессию медсестры. История ее семьи очень отличалась от моей. Ее отец Уолтер рос в Калифорнии, во Фресно. Его родители, Элбан и Мэри, владели там виноградником. Они были выходцами из Швеции и довольно фанатичными протестантами – даже отказывались по принципиальным соображениям продавать свой урожай виноделам. Уолтер служил в армии во время Второй мировой. Он был связан с военным подразделением по связям с общественностью и часто бывал в командировках в разных странах – в Марокко, Алжире, Тунисе, Италии, Франции и других.

Мать Бонни, Бобби, выросла в большой семье. У нее было двенадцать братьев и сестер. Они жили в страшной нищете в долине Сан-Фернандо в Калифорнии. Ее бабка и дед перебрались в этот солнечный штат из степей Оклахомы и Канзаса во время страшных пыльных бурь (эти места называли также «Пыльным котлом») в период Великой депрессии. Это, видимо, были люди, похожие на персонажей романа Джона Стейнбека «Гроздья гнева». Семейное предание сохранило такую историю. Когда весь клан перебирался в Калифорнию, некоторые его члены были настолько бедны, что у них не было денег на дорогу. Тогда они разработали хитроумную схему переезда без особых затрат. Они вытащили на трассу полуразвалившийся рыдван, у которого в помине не было двигателя, и загрузили в него все вещи. Дальше они принялись останавливать попутные машины, умоляя проезжающих водителей дотянуть их на тросе до ближайшего городка – мол, машина вдруг сломалась. Так они переезжали от одного населенного пункта к другому, все время двигаясь на запад в сторону желанной Калифорнии, и таким образом добрались до своей обетованной земли.

Но даже в этой «стране мечты» они со страшным трудом сводили концы с концами. Бобби в тринадцать лет была вынуждена съехать из дома. Она устроилась домработницей и жила у своих хозяев. Девочка росла и взрослела в постоянной борьбе за существование. В довольно молодом возрасте она вышла замуж, родила первую дочь, но скоро осталась вдовой. После войны она познакомилась с Уолтером, который и спас ее от нищеты.

Ее вторая девочка, Бонни, появилась на свет в 1951 году в грязном маленьком городке нефтяников в Центральной Калифорнии. В этом же году открылась штаб-квартира ООН, по-настоящему разгорелась корейская война, а Микки Мантл и Уилли Мэйс начали карьеру в Главной бейсбольной лиге США. Семейство жило в Бэйкерсфилде и посещало Южную баптистскую церковь. Найти работу было трудно, поэтому Уолтер, опытный стекольщик, согласился на предложение, поступившее из процветающего городка Сан-Хосе в четырех часах езды от его дома. Со временем все семейство перебралось туда и присоединилось к церкви Всеобщей баптистской конференции[46]46
  Южная баптистская конвенция (SBC) и Всеобщая баптистская конференция (BGC) – американские ассоциации баптистских церквей, объединяющие протестантские общины довольно консервативных взглядов. К общинам BGC принадлежат преимущественно выходцы из Скандинавии.


[Закрыть].

Понятно, что мы с Бонни росли и взрослели в очень разной культурной среде. Она мне говорила, что читала в Библии о евреях, но еще ни одного не встречала. Я был первым евреем, с которым она познакомилась лично, да к тому же еще и уроженцем Нью-Йорка – далекого огромного мегаполиса! Я тоже признался ей, что никогда не встречал шведку по крови с предками из Оклахомы, да еще такую милую и красивую! Я рассказывал ей обо всех своих увлечениях: о классической музыке, опере, изобразительном искусстве и музеях, об игре в шахматы, о любви к геологии, об интересе к новостям и газетам. И конечно, о своих главных гастрономических пристрастиях – еврейских сандвичах с копченым лососем, китайской кухне, итальянском вине кьянти и пирожных каннолли (трубочки с кремом). А она делилась со мной тем, что интересно ей: Бонни любила возиться в саду, гулять, в том числе босиком, а также ходить в походы, плавать и кататься на лошадях. Еду она предпочитала натуральную и экологически чистую – сырые овощи и фрукты и вареные крупы. В доме ее родителей я впервые с удивлением узнал, что можно есть мясо трижды в день с гарниром из картофельного пюре и коровьего горошка и закусывать все это хлебом из кукурузной муки.

Как вы знаете, иногда противоположности сходятся. Это был наш случай: этнически, культурно и даже внешне мы с моей любимой были полными противоположностями. И в характерах замечался контраст: я был разговорчивым, резким, уверенным в себе идеалистом, любившим порассуждать на абстрактные темы. Бонни отличалась сдержанностью, говорила тихо, соображала быстро, была организованной и ценила во всем логику и порядок. У нее был очень практичный ум, куда практичнее моего. А мне было легче, чем ей, уяснить отвлеченные понятия. У нее была фантастическая память, и она глотала книги с огромной скоростью, а я читал медленно, черепашьими темпами.

Такие различия в темпераментах делали общение захватывающе интересным, но все же временами трудным. Без сомнения, вера в Бога (в этом вопросе мы с Бонни были единомышленниками), преданность друг другу и желание быть вместе помогали нам преодолевать конфликты. Наши различия и разногласия мы использовали как повод, чтобы получше разобраться в себе и таким образом вместе духовно расти. Мы много молились вдвоем, прося Бога об умножении смирения и любви.

Наша свадьба 4 июля 1971 года – День независимости в США – стал нашим с Бонни последним «днем личной независимости». 5 июля мы поженились. Свадьба была простой, в стиле хиппи. Столь же непритязательными были свадебные традиции «Движения за Иисуса». У Бонни было скромное винтажное свадебное платье. На нашем торжестве присутствовал основатель миссии «Евреи за Иисуса» Мойше Розен в черном пасторском облачении. Глава «Христианского фронта» CWLF Джек Спаркс надел свой лучший комбинезон с нагрудником (это была его любимая одежда) и произнес замечательную проповедь. Собрались все мои друзья из Беркли, в том числе известный по всей стране уличный проповедник Холи Хуберт.

Церемония состоялась в Беркли-Хиллз прямо на улице перед Бразильским павильоном в Тильден-парке. Было жарко, выше 30 градусов, и вокруг все цвело и благоухало. Гости сидели прямо на траве на просторной лужайке, только для самых «важных персон», в том числе для родителей невесты, принесли стулья. Мои родители приехать отказались, потому что я женился на нееврейке, да еще и сочетался браком по христианскому обряду. Единственным родственником с моей стороны был мой любимый брат Сол.

По еврейской традиции мы вместе разбили бокал на счастье, растоптав осколки ногами. Затем в Бразильском павильоне накрыли небольшой фуршет – подавали булочки, намазанные творожным сыром. Большинство присутствующих были одеты нарядно, но по неформальной моде – на рубашках и майках красовались яркие значки, на запястьях разноцветные браслеты, на ногах открытые сандалии без задников. У многих мужчин были длинные волосы и густые бороды. Музыка тоже была соответствующей нашим вкусам – например, под гитару исполнялась композиция в стиле фолк «Turn, Turn, Turn, for Everything There Is a Season», написанная на слова из Книги Екклесиаста.

В общем, это была типичная для 1970-х «хипповая» свадьба со всеми ее атрибутами – ароматом пачули и жаргоном андеграунда и христианских коммун. Все обращались друг к другу «братья и сестры» и вообще жили под лозунгами «Навеки едины в Господе» и «Иисус наш Царь».

Экотуризм в то время был очень популярен, поэтому мы с Бонни провели свой медовый месяц в горах. Мы проехали на машине от каньона Меркьюри-Комет до Йосемитского национального парка и на всю жизнь сохранили в сердце воспоминания об этом удивительном путешествии.

Вернувшись в Беркли, мы жили сначала в съемной квартире, а затем совместно с еще одной парой, Джином и Пеги Баркетт, купили первый дом. Осенью 1975 года родилась наша первая дочь Хизер Ноэль. Она выросла очень открытым и творческим человеком. В последующие семь лет родились еще трое детей. Холли появилась на свет в июле 1979-го – очень общительная девочка, большая любительница приключений. Сын Питер родился в феврале 1981 года. Он унаследовал от матери «скандинавскую» внешность и очень похож на своего деда Уолта. Это созерцатель – мягкий и трепетный любитель искусства, поэзии и музыки. Наш четвертый ребенок, Мэри, пришла в этот мир в ноябре 1982-го. Она очень дружелюбна и любит детей.

К моменту появления первого ребенка в 1975 году я уже не работал в CWLF. Некоторое время я служил счетоводом, а потом даже художником по шелку. Правда, с этой работы меня уволили за два месяца до рождения Хизер. Бонни работала медсестрой неполный день. Несмотря на непростое материальное положение, нам удалось купить собственный небольшой дом, продав предварительно долю в совместной с Баркеттами недвижимости. Новый дом был деревянный – из калифорнийской красной древесины, и находился прямо напротив больницы Alta Bates Hospital, в которой подрабатывала Бонни.

Еще будучи молодоженами, мы прекрасно отдавали себе отчет, что вера в Христа есть краеугольный камень нашей жизни. Нам предстоял долгий путь, в том числе и духовный, и на этом пути нас ждало много неожиданностей и перемен. Как он закончится, мы не знали и, конечно, не могли предугадать, что наши взгляды на христианство вскоре претерпят очень серьезную трансформацию.

Глава 10
В поисках аутентичной Церкви

Несмотря на счастливую и требующую забот семейную жизнь, я постоянно продолжал поиски прямой наследницы той Церкви, которая стояла у истоков Нового Завета. Мне удалось выявить один из основных признаков ее аутентичности: она должна была придерживаться определенного богослужебного чина, центральное место в котором занимает Причастие. Мне необходимо было отыскать еще какие-то черты и особенности Древней Церкви, которые помогли бы получить ее более полный «портрет» и понять, существует ли что-то подобное в наши дни. Для этого я исследовал то, как апостольская община связывала с Причастием вопросы вероучения, морали и послушания. Я уже имел представление о формах богослужения, но тема допуска к Святым Дарам была не менее важна для ранних христиан. Нарушение определенных норм и правил вело к тому, что некоторые прихожане отлучались от Евхаристии (о том, чтобы допустить к участию в ней некрещеных, вообще речи не шло). Существовала практика так называемых «закрытых Причастий».

В ходе последующих изысканий я выяснил, что эта традиция была распространена с первых веков христианства во всех Восточных и Западных Церквях (то есть применялась всеми ранними христианами). Более того, закрытое Причастие остается обычным явлением для современной Православной и Католической Церкви, а до недавнего времени – и для некоторых протестантов. Например, до наступления XX века англиканские и епископальные священнослужители весьма щепетильно подходили к допуску к Евхаристии. Различные собрания лютеранских пасторов также одобряли подобную практику, а наиболее консервативные служители и сейчас следуют этому правилу. Большинство баптистских общин ранее практиковали закрытое причащение, а южнобаптистские церкви и сейчас прибегают к нему. Методисты требуют, чтобы раз в квартал епископ обновлял причастникам «допуск». Реформисты-пресвитериане выдавали определенные сертификаты – «право на таинство» – тем, кто после собеседования считался достойным принять хлеб и вино. Это называлось «охранением Трапезы».

Для меня было очень важно, какие причины становились препятствием для Причастия в ранней Церкви.