Текст книги "Удивленный Христом. Мое путешествие из иудаизма в православие"

Чем больше я изучал историю православной доктрины, тем больше понимал, что нет другой деноминации, которая так последовательно ориентировалась бы на раннехристианский опыт.

Но при этом я понял, что Православная Церковь отказывается допускать к Причастию тех, кто не прошел таинств Крещения и Миропомазания в православном храме. Более того, вскоре я узнал, что и этого недостаточно. Подойти к Святым Дарам могут лишь те, чье поведение не вызывает сомнения у общины и кто правильно подготовился – регулярно исповедовался и соблюдал определенные духовные правила.

В принципе, я мог бы воссоздать нечто подобное православному богослужению в другой общине (это было бы вполне по-протестантски). Но даже если я буду верить в правильную доктрину и вести себя так, как подобает христианину, все равно чего-то очень важного будет недоставать. Не крестившись и не приняв Святого Духа по православному обряду, я не выполню третьего ключевого условия – не проявлю послушания Церкви, не приму ее авторитета.

Тогда же я много думал о представителях других конфессий. Все прочитанное убедило меня, что из сложившейся практики закрытого Причастия вовсе не следует, что неправославные христиане не являются христианами вообще или не могут быть спасены. Церковь не раз открыто и недвусмысленно давала понять: она отказывается судить о спасении каждого конкретного человека, будь то ее член или кто-то внешний. Однако она обязана хранить основы веры, полученной от самого Господа и Его апостолов. Этот дар она свято оберегала в течение долгих веков и поэтому не берет на себя ответственность за то, чтобы причащать не воссоединившихся с ней людей.

Поначалу я был ужасно опечален тем, что последователи других христианских конфессий не смогут причащаться в Православной Церкви. Но, поразмыслив, понял, что в этом есть резон. Не из холодного равнодушия и не из гордыни православные отказываются от евхаристического общения с другими деноминациями. Скорее таким образом подчеркивается особый статус Евхаристии, ценность которой православные понимали всегда и пронесли это сквозь века. Приобщиться к Христовым Телу и Крови – это очень серьезно. Нельзя было позволить расколу, Великой схизме, замутишь таинство, препятствовать его совершению. Даже из милосердия к инославным нельзя было забыть об основах веры, о ее корнях.

С другой стороны, я осознавал, что никто из современных христиан не может нести ответственность за то, что произошло тысячу лет назад, равно как и за все те конфликты и хаос, с которыми столкнулось христианство после схизмы. Можно считать, что все мы выжили в глобальной катастрофе, которая произошла до нашего рождения. Мы не властны что-либо изменить в прошлом. Но при этом каждый из нас может принять решение, что сейчас делать с последствиями трагического раскола.

Общину, которая будет соответствовать духу раннего христианства, я искал очень долго. И в конце этого длинного пути понял: православие – это и есть та аутентичная вера, которую я так жаждал найти.

Глава 11
Ортодоксия иудейская и христианская

С православными верующими я впервые соприкоснулся в начале 1970-х через «Христианский фронт» и Джека Спаркса. Джек дружил с несколькими бывшими руководителями миссионерской организации Campus Crusade for Christ. Он часто встречался с ними и вел жаркие богословские дискуссии. Эти труженики «духовной нивы», современные апостолы, выступили с инициативой создания нового объединения, отличного от не имеющего жесткой структуры и не связанного напрямую с конкретными общинами протестантского «Движения за Иисуса». Им хотелось чего-то большего – обращения к традиции Церкви, имеющей организацию и иерархию, с литургическим богослужением и таинствами.

Среди этих энтузиастов были несколько человек, которые создали своего рода «апостольский орден», развивающийся в сторону православия, так что в конце концов многие его основатели даже стали православными священниками.

В 1973 году эти участники движения по возвращению к апостольской традиции собрались в Беркли и решили углубиться в историю Древней Церкви. Они были уверены, что систематический и непредвзятый анализ событий и текстов первых веков христианства позволит им понять, какой же была аутентичная община верных в постбиблейскую эпоху. Каждый из участников должен был штудировать свой «кусок информации», а затем поделиться знаниями с товарищами.

В феврале 1975-го инициативная группа встретилась снова, на этот раз в Сиэтле. Так же как и я чуть ранее, все эти недавние протестантские служители с удивлением открыли для себя, что центральное место в жизни Древней Церкви занимали литургия и таинства и, кроме того, очень важную роль играла строгая иерархия. Сделав такой вывод, участники встречи решили создать новую ассоциацию, получившую название «Апостольские общины Нового Завета» (NCAO). 5 апреля 1975 года меня рукоположили в пасторы небольшой приходской церкви в Беркли, в которой служил Джек Спаркс. Я стал его помощником.

В 1977 году Джек Спаркс переехал в городок Голета в Калифорнии. Первым непосредственным контактом NCAO с Православной Церковью стала встреча в Голете с отцом Тедом Уоджиком, служившим в Санта-Барбаре. В то же время я и мой друг и коллега, второй пастор нашей общины Джеральд Кроуфорд встретились в районе Залива с другим православным священником – отцом Михаилом Прокуратом.

Осенью 1977 года мы с Джеральдом Кроуфордом прочитали книгу Каллиста Уэра «Православная Церковь» и еще несколько книг о православии, и они произвели на нас настолько глубокое впечатление, что мы решили посетить православное богослужение. Я немного нервничал, потому что весь мой предыдущий опыт соприкосновения с традиционными церквями был по большей части отрицательным. Но к моей радости и удивлению, в тот самый момент, когда я вошел в храм, я сразу определенно почувствовал Божье присутствие. Мне казалось, что Христос перенес меня на много веков назад и я вошел в Иерусалимский храм. Вся служба строилась вокруг хвалы и поклонения Всевышнему Богу.

Музыка очень отличалась от той, которую я привык слышать у протестантов. Она была негромкой, ненавязчивой. В ней было что-то таинственное. Внутреннее убранство церкви напоминало мне древний Храм. Все это поражало до глубины души. Посередине стоял престол с подсвечником, напоминавшим еврейский семисвечник. Придя домой после службы, я обнаружил, что сладковатый аромат ладана впитался в одежду, как будто я унес с собой частицу рая.

Еще до первого знакомства с православным богослужением я нашел в Писании свидетельства о разных элементах и формах поклонения Богу. Библия говорит, что всякий раз, когда Господь являлся человеку, это происходило в особой атмосфере красоты, благоговения и, так сказать, по «особому чину». И Ветхий, и Новый Завет утверждают, что церковный обряд призван явить на земле небесное величие Бога.

Вспомним, каким было одно из ветхозаветных видений Славы Божьей. К примеру, оно так поразило воображение Иезекииля (VI век до н. э.), что пророк не нашел обычных слов для его описания. Он говорит и об урагане, и о великом облаке, и о клубящемся огне, и о сиянии, и об изумительном кристалле, и о престоле, и о шуме в воинском стане. Он видит «подобие человека» на престоле и от этого зрелища в страхе падает ниц.

В Новом Завете я тоже нашел яркие описания небесного величия Бога. Например, в последней библейской книге Иоанн Богослов описывает явившегося ему Господа Иисуса Христа на престоле, в небесной славе: «И лице Его, как солнце, сияющее в силе своей» (Откр. 1:16). Когда Иоанн увидел это, то «пал к Его ногам, как мертвый». Далее Иоанн рассказывает о том, что престол Бога окружен еще двадцатью четырьмя престолами, на которых восседают старцы. А рядом четыре существа «ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4: 8).

Писание ясно дает понять, что высшие силы прославляют Бога на небесах со всей грандиозной торжественностью. Такая хвала и преклонение вызывают у очевидца священный трепет. К сожалению, многим современным христианам это чувство незнакомо: они воспринимают Всевышнего как некоего «приятеля», «своего парня» – только в космическом масштабе. Подобная фамильярность, как мне кажется, подрывает основы богослужения и лишает поклонение должного пиетета. Да, Господь любит нас, Он наш друг – в самом глубоком смысле этого слова. И в то же время это Предвечный Бог, Творец, Царь и Судия. Даже Иоанн Богослов, который в Евангелиях именуется «любимым учеником» Христа, даже он «пал к ногам Его, как мертвый», когда увидел Спасителя на Божественном престоле. Если даже самый близкий из апостолов и подлинный друг Христов благоговейно коснулся земли при встрече с Ним, каким же должно быть наше преклонение? Мы должны принести Ему свое служение со всем возможным смирением и благоговением.

Будучи евреем, я знал, что Бог сам утвердил Храм в Иерусалиме, и по Его вдохновению был разработан чрезвычайно сложный ритуал, являвшийся неким отголоском, отблеском небесной хвалы, непрестанно возносимой Господу в вышних. Бог повелел Моисею сделать скинию по Божественному образцу – так об этом говорится в книге Исход (Исх. 25: 9-40) и позже в Послании к Евреям (8: 5; 9: 23, 24). На этом основании строилось богослужение ранних иудеохристианских общин. Они стремились к тому, чтобы их земной обряд отражал небесную славу Творца.

Иудейское богослужение всегда было физически осязаемым, воздействующим на все органы чувств. В Ветхом Завете рассказывается, как Бога славят музыкой, в честь Него облачаются в красочные одеяния и зажигают свечи. Ему воскуряют благовония, поют псалмы и играют на разных музыкальных инструментах. Ему посвящают пышные пиры и строгие посты. Иногда празднества длятся по многу дней, и всегда у них есть свой распорядок и чин. Мне казалось, что все это вовсе не язычество и не дань моде и традициям той или иной эпохи. Обряд всегда был наполнен смыслом; он сохранился с приходом Христа и продолжает жить и сейчас.

Посетив несколько православных служб, я пришел к заключению, что эта конфессия унаследовала и сохранила тот раннебиблейский подход к богослужению, который не встречался мне ни в одной другой Церкви. Здесь были и иконы, и благовония, и яркие облачения, и звон колоколов, и мерцание свечей, и мелодичные песнопения, и крестные ходы, и цикличные посты, и радостное разговение с изобильным застольем. Участвуя в службе, люди чувствовали себя так, будто мистически воссоединяются с теми, кто уже на небесах. Все верующие прошлого вместе с прихожанами сегодняшнего дня воздевали руки к Богу, восседающему на небесном престоле, и пели: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея!»

Потрясенный православными службами, я начал всерьез изучать историю Православной Церкви. Для выходца из иудейской среды происхождение, укорененность в традиции всегда были важными показателями. А теперь и в новой вере для меня было важно держаться корней.

Многие христиане-неевреи, общаясь со мной, гордо заявляли: «Я тоже еврей!», имея в виду, что они тоже теперь присоединились к избранному народу. Вся штука в том, что они, ощущая свою духовную богоизбранность, путали это с физическим «еврейством». То же самое часто происходило и с отношением к Церкви. Некоторые верующие склонны все «одухотворять» в ущерб материальному. Так, они не видят для себя необходимости стать частью какой-то конкретной общины, но при этом почему-то считают себя принадлежащими Церкви в целом. Вопрос исторической преемственности, сохранения и непрерывной передачи определенных ценностей из поколения в поколение для них совершенно неактуален. А я, напротив, считаю, что Церковь существует в физическом, материальном мире, она конкретна и исторична, как и еврейский народ. Я причастен ему по рождению, то есть являюсь «аутентичным евреем». Поэтому для меня так важно было найти настоящую, прошедшую сквозь века аутентичную христианскую конфессию, чью историю можно было бы проследить.

При этом я совершенно не ставил под сомнение тот факт, что братья-протестанты тоже настоящие христиане, «знающие Иисуса». Они живут праведно и стремятся обрести жизнь вечную. Более того, по моим наблюдениям, многие из них грешили куда меньше, чем я. Но разве это автоматически означает, что их церковная жизнь, их богослужение и вероучение максимально соответствуют раннему образцу? Я не был в этом уверен. Но зато я точно знал одно: я сам не готов быть частью некой «выдуманной» церкви. Я хотел быть с теми, кто в силу исторической преемственности напрямую связан с древней иудеохристианской общиной верующих.

Ключевым моментом стало для меня то, что, изучая православное богослужение, я видел, как шаг за шагом Православная Церковь сохраняла и переосмысливала вероучение апостолов. Истина передавалась из уст в уста как Святое Предание. Ее путь был прямым и легко прослеживался, несмотря на все исторические перипетии.

Кроме верности истине, ее ревностному сбережению и передаче, православие также сохранило чрезвычайно важную преемственность руководителей Церкви от самих апостолов. Эта традиция берет начало в ранней иудеохристианской общине. Из Нового Завета явствует, что на самой заре новой эры ученики Христа лично ставили глав местных церквей, которые считались апостольскими представителями и назывались по-гречески – епископами.

Множество ранних источников, доступных любому интересующемуся, свидетельствуют о том, что эта практика была повсеместно распространена в первые века истории Церкви.

Я провел много часов в библиотеке Graduate Theological Union Library в Беркли, читая труды отцов Церкви. Все они упоминают о традиции передачи епископской власти, которая не прерывалась даже в периоды гонений на христиан со стороны римских властей. Епископы появились вовсе не как поздняя «коррумпированная надстройка», этот институт существовал в Церкви с самого ее рождения.

Конечно, я понимал, что передача епископской власти сама по себе не означает автоматическую передачу истины. И все же апостольская преемственность казалась мне соответствующей Божьему замыслу о Церкви. Для меня в этом был смысл: таким образом устанавливалась осязаемая, физическая (наряду с духовной) связь между современными верующими и древней иудеохристианской общиной.

Я уже рассказывал, как после Шестидневной войны летом 1967 года одним из первых переселился в Старый город Иерусалима и стал жить в семье арабов-христиан. В тот период у меня появилась возможность посетить множество святынь Иерусалима. Надо сказать, что протестантское мировоззрение мешало мне по-настоящему оценить богатство декора древних церквей, принадлежащих традиционным конфессиям. Но по мере общения с арабами-христианами на Святой Земле я вдруг понял, что они не относятся ни к чуждому мне католицизму, ни к родному на тот момент протестантизму. Все они были православными.

В книге Деяний (l: 8) незадолго до Вознесения Господь Иисус говорит апостолам: «Вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли». Мне казалось далеко не случайным, что православные обосновались на Ближнем Востоке и Святой Земле – на «библейской территории» и на родине наших еврейских праотцев.

К моменту появления протестантизма история Православной Церкви длилась уже более пятнадцати веков. Можно сказать, что православное (так сказать, ортодоксальное) христианство зародилось в Иерусалиме и оттуда уже распространялось на запад – в Рим и Грецию, на север – в Европу и Россию, на юг – в Египет и на восток – в Персию и Индию. Вспоминая месяцы, проведенные мною в Израиле, я все время ловлю себя на мысли, что укоренение православия в земле Обетованной имеет провиденциальный смысл. История православия так же глубока, как история еврейского народа; и она продолжается и поныне.

Однако мне еще предстояло разобраться с православным богословием: насколько оно похоже или непохоже на протестантское понимание Бога? И как оно соотносится со взглядами иудеев?

Еще ребенком я часто повторял молитву: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть» (Втор. 6: 4). Позднее, когда я был уже протестантом, мне очень не хватало иудейской практики вознесения хвалы Богу как Творцу и Царю. В моем детстве во время еврейских праздников в синагоге читались длинные молитвы, состоявшие из более чем сорока прошений, каждое из которых начиналось так: «Отец наш, Владыка наш» (на иврите Авину Малкейну).

Когда в Новом Завете упоминается слово «Бог», то практически всегда имеется в виду Бог Отец. О Сыне и Духе Святом чаще всего говорится в форме принадлежности Богу – «Сын Божий», «Дух Божий». В Библии никогда не встречается «Отец Божий», потому что Отец и есть Бог. Это подчеркивает особый статус Бога Отца как источника единства внутри Троицы. Такого понимания недостает протестантизму. При этом подобное богословие мне казалось очень близким иудаизму, потому что оно вполне проясняло связь Сына и Духа с Отцом.

Православное учение со всей очевидностью показывает, что Бог Отец является источником предвечного бытия и Сына, и Духа. У Них общая Божественная природа. Отец является единым началом Троицы. Поэтому в молитве первым мы всегда упоминаем Отца. Обратите внимание, как апостол Павел приветствует церкви, которым пишет свои послания: «Прежде всего благодарю Бога моего через Иисуса Христа за всех вас» (Рим. 1: 8) или «Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа» (Еф. 1: 2). Такая форма приветствия типична для всех текстов апостола Павла.

С сожалением я узнал, что и протестанты, и католики, в отличие от православных, недостаточно понимают роль Единого Бога, Отца Иисуса Христа и источника Духа Святого. Как я уже упоминал, в изначальном Символе веры, который появился в IV веке, говорилось, что Дух исходит именно от Отца. Однако на Западе вскоре было добавлено латинское filioque — «и от Сына» (впервые такая редакция появилась в Испании в V веке).

Подобной «коррективе» изначально противостоял сам Римский Папа. В соборе святого Петра, на могиле апостола, хранились и публично демонстрировались две серебряные пластины с выгравированным на них изначальным текстом Символа. И лишь в XI веке, когда папская власть ослабла под давлением политических обстоятельств, filioque окончательно включили в Символ веры (в это время его стали читать во время мессы). Протестанты, отколовшиеся от Католической Церкви в XVI веке, унаследовали от католиков «поправленную» редакцию.

В результате в западном богословии изменилось понимание Троицы. В нем подчеркивается общая Божественная природа трех Лиц, а не Личность Отца как источника Их единства. А ведь в первые века нашей эры именно Он, Единый Бог, считался началом нераздельной Троицы. Мне очень хотелось вернуться к практике ранней иудеохристианской общины, которая поклонялась Богу Отцу как Творцу вселенной, Владыке Израиля, рождающему Господа нашего Иисуса Христа. Все это я нашел в православии.

Еще с того времени, когда в 1967 году я посетил Стену Плача и исходил всю Храмовую гору, на которой в древности располагался Иерусалимский храм, я был абсолютно убежден, что богослужение и жертвоприношение всегда были в эпицентре жизни иудеев древности. Весь Ветхий Завет свидетельствует, что принесение жертвенных животных было неотъемлемой частью иудейской религии и храмового ритуала.

Из истории я знал, что разрушение Храма и, как следствие, невозможность жертвоприношения поставили ортодоксальных иудеев в трудную ситуацию. Многие евреи поддержали идеи фарисеев, ошибочно утверждавших, что жертвы вовсе не нужны. Они полагали, что их заменят молитвы и добрые дела, и потому всячески продвигали важность общих собраний в местных синагогах, где читалось и обсуждалось Писание. Храмовое богослужение, сконцентрированное вокруг жертвы и литургической хвалы, само собою отодвинулось на второй план. Да и вообще проведение этих обрядов стало невозможным после разрушения Храма в 70 году. Так постепенно начал складываться современный раввинистический иудаизм.

С другой стороны, многие верные иудеи приняли христианство. Они верили, что Христос, Агнец Божий, был послан Отцом Небесным для того, чтобы восполнить исчезнувшее храмовое жертвоприношение. Ранним иудеохристианам Иисус представлялся новой, высшей Жертвой. Все предыдущие земные жертвоприношения лишь предвосхищали Ее. Во время Причастия православные верующие вновь переносятся в тот самый момент, когда Христос принес Богу Отцу свою жертву за все человечество. В ходе Божественной литургии священник восклицает: «Твоя от Твоих, Тебе приносящее, о всех и за вся».