Текст книги "Удивленный Христом. Мое путешествие из иудаизма в православие"

Образование я получал на улицах Нью-Йорка, впитывая все лучшее, что они могли предложить. К этому добавлялись знания и опыт, получаемые за партами и в коридорах обычных районных школ большого города. Что могло быть прекраснее, чем муниципальные школы № 6о, 65 и 97, в которых я учился? Эти номера звучат скучновато. ведь у некоторых школ были звучные названия. Но особой проблемы в том не было. Я все равно ощущал, что нахожусь в самом центре маленькой вселенной, которую, по мнению ньюйоркцев, составляла школьная, спортивная и уличная жизнь.

И правда, в каком еще городе может быть три – да-да, три! – бейсбольные команды: New York Yankees, Brooklyn Dodgers и New York Giants? Когда я был ребенком, главное, что меня интересовало, это бейсбол.

Играть в мяч на улицах Нью-Йорка было захватывающим занятием не только из-за самой игры, но и потому, что нужно было все время внимательно следить, чтобы тебя не сбили проезжающие мимо автомобили. Мы играли в самые разные игры; их разнообразие было связано с пестрым этническим составом участников. Тут тебе и стикбол[4]4
  Стикбол – уличная игра, упрощенная форма бейсбола, в которой вместо бейсбольного мяча используется резиновый мячик, а вместо биты – ручка от метлы или палка.


[Закрыть], и панчбол[5]5
  Панчбол – уличная игра, также похожая на бейсбол, но по мячу бьют не битой, а кулаком.


[Закрыть], и слэпбол[6]6
  Слэпбол – разновидность волейбола.


[Закрыть], и гандбол, а также игра «сбей палочку», где небольшим мячиком нужно было попасть в лежащую на тротуаре палочку от эскимо. Кроме того, не обходилось, конечно, без карточных игр и войнушки. Нашим главным орудием был мяч, именовавшийся либо спалдингом[7]7
  Spalding – известная американская компания – производитель спортивных товаров, основанная еще в XIX в.


[Закрыть], либо ласково – пинки[8]8
  От англ, pinky – розовый.


[Закрыть]. Он был размером с теннисный мяч, но без ворсистого покрытия – гладкий, розового цвета. Такие мячи продавались в магазине отца. Меня и моих друзей отец снабжал этими мячами бесплатно. Не удивительно, что все хотели со мной дружить. То, что я всегда мог угостить приятелей бесплатными леденцами, газировкой, мороженым и взбитыми сливками, также очень повышало мой статус среди окрестных ребят.

На территории школы для старшеклассников, располагавшейся на другой стороне улицы, были устроены огромные бейсбольные и футбольные поля, площадки для игры в баскетбол, софтбол[9]9
  Софтбол – более щадящая разновидность бейсбола, направленная на снижение травматизма и приспособленная к более низким физическим возможностям игроков.


[Закрыть], гандбол и стикбол. В нескольких кварталах от нас простирался Форест-парк. Это были километры «лесов и прудов». В парке работали курсы для гольфистов, секция верховой езды и была даже летняя сцена с навесом, где проводились концерты. Мы часто ходили играть в эту зеленую зону.

В детстве у меня было все – в густонаселенных соседних кварталах жило множество ребят, с которыми можно было весело проводить время, а вокруг, совсем неподалеку, раскинулись поля и леса, где мы совершенно спокойно играли целыми днями. Это было безопасно. Ты всегда был у всех на виду. А если случались проблемы, то позвать нашего местного полицейского-ирландца не составляло труда: он обычно находился где-то поблизости. В то время в Нью-Йорке наблюдалось явное разделение труда по национальному признаку: полицейскими были ирландцы, учителями – евреи, профсоюзными лидерами и главами местной администрации – итальянцы.

Религия была важной составляющей в повседневной жизни людей вокруг. По утрам я часто просыпался под звон колоколов находящихся неподалеку католических церквей. Когда я учился в школе, многие мои одноклассники в пятницу уходили пораньше, чтобы отправиться на занятия к католикам.

В моей семье религия тоже играла большую роль. Мама соблюдала кашрут. У нее было два комплекта посуды: один для мясных, другой для молочных продуктов. Иудейский закон запрещает их смешивать. Мясо могло подаваться на стол только в одном виде – исключительно хорошо прожаренным (никаких тебе бифштексов «с кровью»). При этом его необходимо было специально «кошеровать»: накануне приготовления мясо посыпали солью и оставляли на ночь. Соль была не обычной, а специальной, крупной. Ее большие кристаллы напоминали мне соль для ванны, которую мама использовала, чтобы уподобить водопроводную воду океанской. Соль для кошерования прекрасно «вытягивала» из мясных волокон кровь, однако после этого мясо теряло весь сок и вкус, напоминая бледный кусок картона.

Я пел в школьном хоре. Самым любимым для меня было время Рождества – я с удовольствием распевал праздничные гимны, несмотря на то что не был христианином. В те годы в государственных школах еще можно было петь церковные песни, и при этом люди еще не забыли, что все они не просто о празднике, а о Христе. Мне эти гимны очень нравились, в них было столько радости и искрящегося веселья! Думаю, они подспудно подействовали на меня, приготовив почву моего сердца к принятию семени Евангелия.

В Рождество я завидовал своим друзьям-не-евреям. Они получали множество подарков: например, электрическую железную дорогу, игрушечные самолеты, летавшие на газу, горы коробок с настольными играми. Мне же доставались лишь деньги – «ханукальное золото», то есть монетки, которые принято давать детям на этот праздник. Ходила шутка, что Санта-Клаус проникает через камин, чтобы подарить христианам подарки, в то время как к евреям является Чарли Ханука – он приходит через трубу печки для сжигания мусора, чтобы подложить монетки к ветвистому ханукальному подсвечнику. Я был не против денег, но забавные детские подарки нравились мне куда больше.

Наряду с безмятежной радостью, которую дарила жизнь в этом «детском раю», да к тому же еще при магазине сладостей, ощущал я и темную сторону бытия. Кирпич, разбивший ночью витрину нашей лавки, громко напомнил мне о ней. История евреев никогда не была безоблачной – в ней всегда было достаточно ужасов и страданий.

Недалеко от нашего дома, около станции Сайпресс-Хилс, находилось еврейское кладбище.

Оно занимало территорию в несколько гектаров. Поблизости – в Бруклине, но на самой границе с Квинсом – располагалась наша старшая школа. Иногда мы слонялись по кладбищу, пробираясь через забор-сетку, и играли там в прятки. Это место не очень походило на современные американские кладбища с небольшими одинакового размера плитами, выстроившимися в ряд. Там было много высоких надгробий и даже каменных родовых склепов, окруженных оградами. Мест, чтобы прятаться, было полно, можно было даже заблудиться.

Случалось, мы так заигрывались, что забывали о времени. Начинало смеркаться, и в мое сердце проникал холодок страха. А что, если друзья уйдут и забудут обо мне? Вдруг я, живой, навеки останусь здесь – среди мертвых?

Лежа дома в кровати, уже почти засыпая, я думал о бесчисленном количестве людей, похороненных на обширном кладбище. Эта мысль таилась в глубине моего сознания – казалось, где-то рядом приоткрывается дверца в тайную бездну.

Бывало, что я просыпался оттого, что меня затапливала волна страха. Я ощущал поблизости присутствие какого-то темного начала. Это чувство парализовало – в течение нескольких минут я не мог шевельнуться. Исходя из собственного опыта, я пришел к выводу, что незримый мир зла действительно существует.

Комната, где я спал, находилась прямо рядом с дверью в подвал. Туда спускалась крутая лестница. В подвальном этаже было несколько помещений, но особенный ужас вызывала у меня домашняя котельная с возвышавшейся в ней огромной кучей угля. Иногда мне снилось, что дверь открывается сама собой и меня затягивает вниз по длинным пролетам с крутыми ступенями в то самое угольно-черное «логово», которого я так боялся. Какая-то колдовская сила против моей воли влекла меня прямо туда, к злу, которое обитало за кучей угля. Во сне я пытался сопротивляться, цеплялся руками за кровать, стол, дверные косяки, перила лестницы – за все, что могло бы позволить мне остаться на поверхности и не дать злу поглотить меня.

Мой брат Сол тоже знал, что зло существует. Сол был мягким и добрым парнем, верным моим другом. Он рассказывал, что как-то раз проснулся среди ночи оттого, что явственно ощутил присутствие кого-то недоброго, и тут заметил, что с потолка на него уставилась огромных размеров физиономия. Сол похолодел от ужаса.

Лицо не исчезало в течение некоторого времени. Брат решил, что сходит с ума. Он не знал, что делать, и принялся молиться. Во время молитвы страшное видение начало уменьшаться в размерах и постепенно растворилось. Но брат никак не мог забыть бешеных, полных ярости глаз, смотревших на него с потолка. Он сказал: тот, кто пережил такой сильный страх, может совсем потерять рассудок, если не обратится за помощью к Богу.

Я извлек урок из этой истории и выучил несколько молитв, чтобы не теряться и сразу действовать в случае, если меня посетит такой же кошмар.

Есть люди, которые во всех и во всем видят только хорошее и не испытывают страха перед действительностью. Но я-то вырос в тени Холокоста. Эта тень – шесть миллионов уничтоженных евреев – всегда незримо нависала надо мной. Гибель ни в чем не повинных людей внушала мысль о том, что зло и грех реальны, а демоны обитают где-то рядом с нами. В общем, мне было легко поверить, что я могу столкнуться с темным началом.

Я часто задавался вопросом: почему среди шести миллионов жертв не оказалось меня? Если бы мои родители были убиты, я бы не родился на свет.

Впервые я столкнулся лицом к лицу со смертью, когда мне было года три. У меня заложило нос, и мне делали ингаляции. В большой таз с кипятком мама наливала раствор, пары которого снимали отеки слизистой. Я сидел на кровати и вдыхал их. В один из дней мама куда-то вышла, за мной присматривал брат. Во время ингаляции я каким-то образом свалился в кипяток. Сол немедленно вытащил меня, завернул в полотенца, смоченные в холодной воде, и отнес в больницу. К счастью, я обварился не так сильно, чтобы это угрожало жизни. И все же ожоги заживали в течение года, а на спине до сих пор остались рубцы.

Подобные события оставляют следы не только на теле, но и в душе.

Мне было около десяти лет, когда сосед, живший на нашей улице, предложил научить меня играть в шахматы. «Почему бы и нет?» – подумал я. Взявшись за дело всерьез, я вскоре натренировался так, что стал регулярно обыгрывать своего учителя. Но останавливаться на достигнутом я не стал и продолжал совершенствовать свое искусство. Вскоре мне уже удавалось победить Дона, завсегдатая нашего магазина и довольно сильного шахматиста. Шахматы были его жизнью. Иногда он брал меня с собой в Форест-парк, где были установлены бетонные столы и в выходные после обеда собиралось шахматное сообщество. Это были удивительные люди, все чудаки и большие оригиналы. И они играли удивительные партии. В такой вот компании я по-настоящему пристрастился к игре. Постоянная практика позволяла быстро оттачивать навыки.

Дон дружил с одним человеком, жившим с нами по соседству. Звали его Фрэнк Брэди. Этот человек играл даже лучше, чем Дон. Под его руководством я впервые начал участвовать в шахматных турнирах. Впоследствии он стал известным организатором соревнований, а также биографом гроссмейстера с мировым именем – Бобби Фишера. Я вступил в Шахматный клуб Маршалла[10]10
  Marshall Chess Club – один из старейших и наиболее авторитетных шахматных клубов США; основан в 1915 г. в Нью-Йорке.


[Закрыть]в пригороде Гринвич-Виллидж и часто участвовал в соревнованиях, а к тринадцати годам завоевал титул чемпиона США среди юниоров (в категории до 16 лет). За четыре года учебы в старших классах мне удалось три из четырех раз стать победителем чемпионата Нью-Йорка по шахматам среди старшеклассников. Также я дважды выиграл проводимый клубом Маршалла чемпионат по любительским шахматам.

Я жил счастливо. У меня было много друзей, заботливые родители. Впереди открывалось множество новых возможностей. И все же чего-то не хватало. Как жить в радости и покое, зная, что где-то глубоко, подобно подземной реке, клокочет нечто злое и страшное? Призраки шести миллионов замученных евреев не отпускали меня. Мысль о том, что в основе вселенной находится всего лишь бессмысленная холодная пустота, что в ней нет духовного начала, пугала и наводила тоску. Эта пустота казалась чем-то вроде духовной черной дыры. Жизнь была прекрасна, но за этой красотой не просматривалось художника, творца, создателя. Я терзался сомнениями и страхом, и от этого меркла юношеская радость бытия.

Я стал задумываться о том, в чем все-таки состоит смысл жизни.

Недалеко от нашего дома находилась местная ортодоксальная синагога. Время от времени я ходил туда на службы, а раз в неделю посещал еврейскую школу – после общеобразовательной. Мы с мамой ежегодно ходили на особые службы в «дни покаяния»[11]11
  Ямим Нораим (буквально «грозные дни») – период от еврейского Нового года Рош ха-Шана до конца Судного дня Йом-Киппур, дня поста и покаяния.


[Закрыть]. Именно в праздники я особенно серьезно принимался читать Библию (точнее, Ветхий Завет). Многие сюжеты казались мне убедительными, особенно описания грехопадения человека, постепенного его развращения и подчинения греху. Рассказ о непрерывающихся отношениях и о постоянной борьбе Израиля с Богом производил на меня глубокое впечатление. Я был внутренне согласен с библейской концепцией, утверждавшей, что народ Израиля призван быть богоизбранным.

Вся история подтверждала, что у еврейского народа есть особое предназначение. Да, мы были рассеяны по всей земле; да, мы подвергались страшным преследованиям, и все же народ сохранился. Мы были героями большой исторической драмы, которая еще не окончена. Возвращение народа Израилева в землю обетованную не казалось просто причудой судьбы. В этом скрывался куда более глубокий смысл.

В конце концов, какой еще народ мог похвастаться тем, что выжил, потеряв родину, проведя две тысячи лет в скитаниях, подвергаясь жестоким гонениям? И даже не просто гонениям – народ выжил, несмотря на настоящий, изощренный и последовательный геноцид, инициированный нацистской Германией. Этот факт признается всем прогрессивным человечеством.

Разве удавалось еще какой-нибудь этнической группе сохранить свою веру, уникальную культуру и национальную идентичность после многих веков рассеяния? Разве доводилось кому-то вернуться на родину после стольких испытаний, не прекращавшихся в течение многих столетий? Разве кто-то еще смог возродить древний язык праотцев, на котором не говорили два тысячелетия, и превратить его в то, чем стал сейчас иврит, – в живой язык, на котором говорит целая нация?

Я слышал, что количество евреев сейчас составляет сотую долю процента от всего населения Земли. И все же вклад этого народа в науку, экономику, искусство огромен. Около 25 % лауреатов Нобелевской премии – евреи. Нередко считают, что есть три великих человека, оказавших наибольшее влияние на современный мир (речь сейчас не идет о том, насколько положительным было это влияние), – это Альберт Эйнштейн в науке, Зигмунд Фрейд в области психологии и Карл Маркс в сфере политического устройства. Все трое – евреи. Случайны ли все эти выдающиеся достижения представителей избранного Богом народа? Или же они предопределены культурными и социальными факторами, не более? Или, может, за всем этим стоят какие-то мистические провиденциальные силы – они переплетают события так, чтобы люди следовали некоему Божественному повелению?

При этом, задумавшись над библейскими текстами, я ясно осознал, что любовь Бога и нежелание человека принять этот дар (о чем так драматично повествует Библия) относятся не только к истории еврейского народа, но и ко всему человечеству. Мы все склонны к эгоизму, самодовольству и самовлюбленности, нам всем не хватает веры и сочувствия ближним. Все мы склонны к непослушанию. Поэтому Божью любовь часто не замечают, сопротивляются ее действию, отвергают ее, извращают ее смысл.

Конечно, непросто было признать, что и я тоже один из тех, кого Библия называет жестокосердными. Несмотря на то что я проявлял искренний интерес к Писанию и молитве, Бог казался мне очень далеким. Это был Царь Вселенной, о котором можно рассуждать. Но лично узнать Его невозможно.

Глава 2
Обращение

Среди моих друзей были Том и Фрэнк. Оба любили классическую музыку, у обоих родители были выходцами с Сицилии. И Том, и Фрэнк были христианами. Фрэнк воспитывался в католической церкви, но в подростковом возрасте заинтересовался движением «Свидетели Иеговы». Я попросил, чтобы он принес мне Новый Завет, но католического издания у него не нашлось, и он принес версию, распространяемую свидетелями.

Мне в то время было около шестнадцати. Держать Новый Завет у нас в доме не разрешалось – это была «вражеская книга». Я с большой опаской принес ее и с внутренним содроганием приступил к чтению, считая, что совершаю страшный, непростительный грех. Я ожидал, что мне откроются глубины зла. Я листал книгу тайно, ночью, накрывшись одеялом и подсвечивая строчки фонариком.

Первым делом меня покорило описание Иисуса Христа. Я представлял центральную личность всего христианства совсем по-другому. Я ожидал, что это будет беспощадный и нетерпимый человек, непримиримо и даже воинственно настроенный.

Я представлял его похожим на тех немногочисленных христиан, с которыми был знаком. А вместо этого мне открылся образец веры, любви, мудрости, сдержанности и самообладания. Несмотря на притеснения, Он всегда поступал благородно, разумно и милосердно – именно это казалось абсолютно сверхъестественным! Евангелия давали много свидетельств о Его жизни, и я не смог найти ни одного случая, где Он вел бы себя неподобающе. Иисус был примером во всем. Затем я дошел до описания Страстей и прочитал, как Его предали и распяли. После этого я был уверен, что никто не прожил жизнь так, как Иисус. Передо мной встал главный вопрос: что же делать со Христом?

Я решил, насколько возможно, подойти к этой истории с логических позиций и выдвинул первую версию, объясняющую феномен Иисуса. Она состояла в том, что жизнь Христа – просто выдумка. Может, она и основана на отдельных реальных событиях, но в целом все сильно преувеличено. В общем, не исключено, что это – сочиненный рассказ, к которому каждый повторяющий его добавлял все новые подробности.

Однако от этой теории все же пришлось отказаться. В книге было слишком много личных свидетельств апостолов о событиях, которые те явно видели своими глазами и искренне считали реальными. Ученики прожили свою жизнь, подражая Христу. Они были по-настоящему верны Ему, они служили ради Него. Зачем людям добровольно идти на страдания, пытки и ужасную смерть ради Того, Кого они выдумали? В этом совсем не было бы смысла.

Кроме того, евангелисты сообщают, что апостолы поначалу не поверили в Воскресение – даже после множества чудес, свидетелями которых они были; даже после того, как услышали о Воскресении Христа от Марии Магдалины и жен-мироносиц.

Читая Евангелие, мы видим, что после распятия и смерти своего Учителя апостолы испытывали сомнения, разочарование, горе, отчаяние. Они прятались, боясь преследователей, и не доверяли рассказам о Воскресении Христа.

Фома, называемый часто неверующим, говорил, что не поверит в Воскресшего, пока не коснется Его. То, что все настолько недоверчиво отнеслись к Воскресению, для меня служило убедительным доказательством честности апостолов. Они не склонны были верить выдумкам, но внезапно столкнулись лицом к лицу с подлинным чудом – с восставшим во плоти Христом.

В Писании говорится, что воскресшего Иисуса видели вовсе не несколько избранных, а множество людей. И встречи происходили не краткие мгновения, а повторялись снова и снова в течение многих дней. Лука говорит, что ученикам Он «…явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием» (Деян. 1:3).

У апостола Павла произошла уникальная личная встреча со Христом в то самое время, когда он с огромным рвением преследовал христиан. Когда я читал рассказ об обращении Савла в книге Деяний апостолов, то был поражен столь радикальной переменой – из непримиримого противника Христа Савл превратился в главного Его сторонника. Ничто, кроме прямого контакта, личного соприкосновения с Воскресшим, не могло произвести такого эффекта.

Свидетельства об обращении бесчисленных скептиков и врагов Христа и превращении их в верных Его последователей, готовых идти за Ним на смерть (иногда очень мучительную), говорят об одном: они действительно верили в реальность Его Воскресения из мертвых. Именно их самоотверженность показалась мне чрезвычайно убедительной.

Итак, по трезвом размышлении я отверг предположение, что рассказы о жизни Христа – это выдумка или искаженное и преувеличенное изложение реальных событий. Затем я решил рассмотреть другую версию: возможно, Христос и Его ученики сами пребывали в заблуждении. Да, все они прожили достойную жизнь, способную стать примером для других. И все же ничего сверхъестественного и надмирного с ними не происходило. Их поступки были прекрасны, но утверждаемая ими вера не имела никаких оснований в действительности.

Однако если апостолы явили поистине великую любовь, искренность и смирение (в этом я совершенно не сомневался), как же могло оказаться, что за всем этим стоял лишь самообман? Да еще и множество людей вокруг также последовали за этим самообманом, на котором, как выходило из второй моей гипотезы, зиждились изначальные постулаты христианства.

Огромное число очевидцев имели возможность прикоснуться к Богу и ощутить реальность Его бытия. Они видели сверхъестественные явления и настоящие чудеса. Да, я понимал, что в мире существуют и другие религии, чьи основатели, как утверждается, также были провозвестниками истины. И их ученики в какой-то мере старались следовать заявленной правде во всех своих делах и поступках. Но мой личный опыт общения с представителями иных верований был весьма ограничен. Я в тот момент был юн и мало что повидал. Поэтому мне было нетрудно принять, что сила любви и веры, а также святость ранних христиан действительно были глубже и мощнее, чем то, что демонстрировали адепты разных религий – во всяком случае, те немногие, с которыми мне довелось сталкиваться.

Будучи совсем еще молодым и неискушенным, я все же сделал свой выбор. На изучение великих мировых религий потребовалось бы много времени. Необходимо было бы приложить усилия и медленно, шаг за шагом проникать в их учения. На это могли уйти годы. Я же был настроен глубже постигать то, что уже открылось мне, – Христа и христианство.