Текст книги "Падение Левиафана"

– А еще что так действует? Какие препараты? Мне нужен весь список.

Ахмади протянула к ней ладонь. Танака поняла не сразу, а поняв, вложила в нее свой терминал. Ахмади, записывая названия лекарств, продолжала говорить.

Голосом, мягким до расплывчатости:

– Я еще работала интерном, когда мне попался пациент с невосприятием левого.

– Не понимаю.

– Из-за каких-то особенностей мозга он не воспринимал концепции левого. На просьбу нарисовать круг рисовал только правую половину. Если просили нарисовать циферблат механических часов, все цифры теснились в правой части. Это как цветная слепота, только в отношении половины поля восприятия.

Танака склонилась к ней со стула.

– Вы здоровы?

– Я часто задумывалась, как странно чувствовала бы себя с таким недостатком. Но никогда не думала, какими странными мы представляемся ему. Невероятные люди, у которых мир вдвое больше, – он этого вообразить не мог. Изменив мозг, вы меняете доступные вам мысли.

Она опустила терминал на стол рядом с забытым чаем. Когда она подтолкнула машинку к Танаке, звук был как ногтем по коже. Танака не взяла терминала.

– С вами то же самое.

– Да, – сказала Ахмади. – Я вспоминала тоннель.

В нем были вы. Случилась какая-то беда.

– С Нобуюки, – подсказала Танака. – Кто бы ни был этот хрен.

– Нас связали, – продолжала Ахмади. – Создали перекрестное соединение между нашими нейронами. Так, что электрический сигнал в нейроне одного мозга вызывает возбуждение нейрона в другом. Знаете, мы проделывали такое с крысами. Вживляли в мозг одной электрод, действующий как радиопередатчик. А приемник навешивали другой крысе в другом помещении. Показывали одной красный сигнал, а другой давали удар. Через некоторое время та, что видела красный сигнал, вздрагивала, даже если удара не было. Мы это называли «телепатией для бедных».

– Не хочу обидеть, но гнусными делами вы занимались.

– Я задумывалась, как это… выглядело бы у человека. Вроде сна, но не сон. Это как быть частью идеи, не умещающейся в одной голове. Быть частью мозга такой величины и сложности, что он уже не человеческий. Он состоит из человеческих, но сам – нет. Так же как мы – не нейроны и не клетки.

– Вы все еще считаете это насилием в интимной сфере?

– О, да. – В тихом голосе Ахмади звучала непререкаемая убежденность. – Да.

Танака взяла со стола ладонник. На экране висел список дюжины препаратов с дозировками и предостережениями. «Не принимать на голодный желудок». «При появлении сыпи прекратить прием». «Нежелательно при беременности». Она пришлепнула ладонник к запястью и убрала в карман две оставшиеся таблетки.

– Это распространяется, – сказала Ахмади. – Не только у тех, кто оказался с вами в пространстве колец.

Это расходится как эпидемия.

– Знаю.

– Как оно умудряется это проделывать?

Танака встала. Ахмади показалась ей меньше ростом, чем на первом приеме. И лицо стало мягче. И восхищавшийся ею голос – тот, которому она напоминала жену, не звучал. Был занят другим. Или заглушен лекарством.

– Не знаю как, – ответила Танака. – Но постараюсь узнать.

– А как это прекратить?

– И это я тоже выясню, – сказала она и вышла.

В коридоре, направляясь к аптеке, перегнала список обоим десантникам.

– Берем то, что у них найдется. И все, что понадобится для синтезирования новых на «Дерехо».

– Откуда нам знать, что понадобится?

– Потрясите фармацевта, – сказала Танака.

Времени ушло больше, чем ей бы хотелось, зато и набрали много. Пришлось взять большие голубые мешки, в которых хранили личные вещи пациентов. Уходили нагруженные, будто обошли большой торговый центр. Один из докторов – маленький, круглолицый, с жидкой бородкой – до самого хаба бежал за ними, огорченно всплескивая руками. Танака обошлась с ним любезно: сделала вид, что не замечает.

Лифт подошел через несколько секунд. Пока его ждали, один из сопровождающих откашлялся:

– Прямо в док, сэр?

– Да, – кивнула Танака и тут же спохватилась: – Нет, погодите.

Лифт уже звякнул. Она открыла один мешок, нашла в нем знакомую упаковку таблеток.

– Поезжайте. Встретимся на корабле.

– Вы уверены, сэр?

– Ступайте.

Она не стала проверять, исполнено ли приказание. Если на «Дерехо» нашелся бы такой дурак, что ослушался бы ее сейчас, такого и беречь не стоило. Она тихо вернулась в ординаторскую. На сей раз там было больше народу. На нее уставились как на опасного зверя. И правильно.

Ахмади сидела на том самом месте, где Танака ее оставила, и чашке свежего чая уделяла не больше внимания, чем прежней. Она медленно обернулась, когда Танака тронула ее за плечо. Танака положила рядом с ее чашкой упаковку таблеток. Ахмади накрыла ее рукой.

– Сделаю все возможное, – сказала Танака.

Глава 35. Алекс

Алекс не сразу обратил внимание на шум потасовки.

Тому было несколько причин: он сидел в кабине «Росинанта», а шумели в шлюзе; он отбыл долгую трудовую смену и от усталости стал несколько рассеян; он смотрел один из любимых ретронуарных фильмов, и детектив в исполнении Шин Джун Парка как раз выслеживал таинственную женщину – Анну Рил – в ночном клубе Титана. Через несколько минут ему предстояло наткнуться на труп полицейского, а примерно через час узнать, что таинственная незнакомка – его дочь. Алекс не в первый раз смотрел этот фильм. Знал наизусть. Пересматривая старое, он всегда успокаивался. Спокойнее жить, когда знаешь, что будет дальше.

Он не понял, что зацепило внимание, просто гомон в клубе зазвучал как-то не так. Он остановил запись. Шин Джун Парк замер, прикрыв глаза и приоткрыв рот, не успев заказать себе выпивку. Теперь Алекс слышал только гудение вентиляции «Роси» и собственный пульс. И вздрогнул, когда до него донесся следующий вопль. Орала разъяренная девочка. Слов он не различал, но явно ничего хорошего.

Отстегнувшись, он через рубку подтянулся к лифту. Девочка завопила снова, еще громче и яростнее. Алекс уловил только прозвучавшее посреди фразы ругательство. А потом грохнуло так, что обшивка несколько секунд гудела от отдачи.

– Эй, там, – позвал он, подтягиваясь к шлюзу. – Случилось что?

Ему никто не ответил, но он услышал спокойный негромкий голос Амоса. Алексу было подумалось, что беда с Ондатрой и Тереза вне себя от горя, но нет, не те интонации.

Снова девичий голос, и не Терезы. Моложе и тоньше. Не голос, а зазубренное лезвие. «Не имеешь права совать нос! Плевала я на тебя. Ты такой же злобный мудак, как Кортасар, так что сейчас ты пойдешь и скажешь ей, что был неправ!» Алекс толкнулся вниз.

Кара плавала в шлюзе. Лицо перекошено бешенством и сведено болью. Амос загораживал ей дорогу на «Роси». Раскинул руки от стены к стене, словно просто придерживался, чтобы не снесло. Джим с Терезой, тоже привлеченные шумом, показались из лифтовой шахты. Тереза смотрела круглыми испуганными глазами. Джим поймал взгляд Алекса и кивнул ему.

– Я знаю, почему ты злишься, Искряшка, – сказал Амос. – Тебе сейчас круто приходится.

– Заткнись! – взвизгнула девчонка. – Ни шиша ты не знаешь!

– Но это пройдет, – продолжал Амос. – Может, к тому, что было, пока ты туда не сунулась, уже не вернется, но станет легче, чем сейчас.

– Я должна там быть! Они должны мне рассказывать! Я так и хотела, а ты все испортил. Теперь давай исправляй!

– Вот сейчас как раз все исправлено.

– Да мы все равно покойники! – Теперь она чуть не плакала. – Какая разница, раз мы все равно умрем?

– Тебе надо вернуться к малышу. Он за тебя волнуется.

– Не лезь к нам в головы! – взвизгнула Кара и кинулась на Амоса с кулаками.

Удар вышел сильней и громче, чем ожидал Алекс, – будто оба были отлиты из свинца. У Кары не было ни упора, ни равновесия, а у Амоса имелось то и другое. Она отлетела, забилась. Пяткой с разлету задела переборку – будто молотком ударила. И на пенной обшивке осталась глубокая вмятина.

Девочка захлебнулась яростными рыданиями, а потом, как будто свечу задули, разом погасла. Амос через ее плечо посмотрел на Джима с Терезой, перевел взгляд на Алекса. От кулака Кары у него на правой щеке осталась черная полоса.

– Я через минуту вернусь, – сказал Амос.

– Мы подождем, – вежливо откликнулся Алекс и сразу почувствовал, как это глупо.

Но Амос просто кивнул и, перебирая руками захваты, подтянулся к плавающей в воздухе Каре. Она свернулась кубком, сжалась, как кулак. Амос что-то сказал девочке, а потом подтянул ее к широкому бледному плечу и с ней вместе выплыл за дверь шлюза, в стыковочный тоннель.

Когда он скрылся, Джим с Терезой подтянулись из шахты, и все втроем проводили его взглядом до «Сокола».

– Ни фига себе, – заговорил Алекс. – Видно, Элви ей сказала, что мы бросаем это дело с библиотекой.

– Он знал, что будет жуткий скандал, – заметила Тереза. – Он этого ожидал. Сказал доктору Окойе, чтобы валила все на него.

– Потому что ему колотушки нипочем? – попробовал пошутить Алекс.

– А ты Элви видел? – отозвался Джим. – На нее дохнуть-то страшно, как бы не рассыпалась.

– Что ж, тогда, надо думать, Амос правильно сделал, – кивнул Алекс.

Ему вдруг показалось, что в шлюзе с ними есть кто-то еще – четвертый – и смотрит туда же, куда и они. Он оглянулся на лифт, думал увидеть Наоми, но там никого не было.

* * *

Когда поступил приказ, они быстро подготовили «Росинант» к эвакуации из системы Адро. Алекс работал в кабине, проделывал давно привычные действия. Маневровые в порядке. Запас воды основательный, особенно в сравнении с «Соколом» – тому, на взгляд Алекса, маловато осталось. Восстановители воздуха действуют лучше некуда. Эпштейновский двигатель в этом году неплохо бы перебрать, если к тому времени они останутся живы и людьми.

Алекс слышал, что инструмент, которым долго и заботливо пользовались, обретает душу. Он никогда не был религиозен, но и без обращения к сверхъестественному чувствовал, что какая-то правда в этом есть. «Росинант» и Алекс так много лет прожили вместе, что он понимал корабль как друга. Может быть, такой процесс уподобления нормален для приматов, но он просто чувствовал настроения и потребности корабля. По характеру разворота понимал, что надо бы сменить топливопровод маневрового, по звуку двигателя замечал, что реакторная масса на исходе. Подготовиться к разгону за врата для него было как носки натянуть. Участия мысли уже не требовалось. Корабль с экипажем так срослись, что все шло само собой.

«Сокол» был новее, и команда у него подобралась новая, так что подготовка к переходу, особенно после нескольких месяцев в свободном полете, заняла больше времени. Сотрудники Элви, пользуясь лабораторией, давно не учитывали таких неуместных здесь понятий, как верх и низ. А сейчас все надо было разобрать, упаковать и положить на место. У Алекса возникало чувство, что кое-кто в экипаже вовсе не рассчитывал когда-нибудь покинуть Адро.

В последнюю очередь стали решать, оставлять ли на месте стыковочный тоннель. Скоординировать работу двигателей труда не составляло. Надо было просто предоставить «Роси» с «Соколом» переговариваться друг с другом и согласовывать разгон. Вполне можно было сохранить мост между кораблями и возможность переходить туда-обратно. Алекс предпочел бы так и поступить. Он не хотел видеть людей с «Сокола» у себя в гостях и сам не собирался к ним ходить, но в полете тандемом ему чудилось некое знамение равенства. «Росинант» – старик, помнящий времена, когда врат еще не было, и «Сокол» – шедевр лаконского кораблестроения, в области передовых технологий обогнавший даже «Предштормовой». Их объединение представлялось Алексу выражением подобающего «Роси» почтения.

Однако Наоми, хоть и приняла мирные предложения лаконцев, опасалась слишком близко знакомить систему «Сокола» с «Роси». В назначенный срок все расположились по местам: Наоми и Джим, Амос, Тереза и Ондатра. «Роси» втянул стыковочный тоннель, и два корабля, оставив за спиной огромный зеленый алмаз, погнали к вратам – вместе, но порознь. Алексу в этом виделось некое предвестье, хоть он и не взялся бы объяснить, предвестье чего. Ему все вспоминались Кара с Амосом в шлюзе: гнев девочки и его спокойствие.

Он сам не знал, радоваться, что черноглазая не сумеет к ним зайти, или беспокоиться, потому что, случись что на «Соколе», Амосу туда не попасть.

Разгонялись мощно, но не мучая себя. Держали чуть больше одной g, а чтобы поесть, сокращали тяготение до половины. Теперь, когда не надо было таиться, к ним поступало множество новостей и докладов с других кораблей подполья, и часть Алекс просматривал. Он в каждом новом пакете сообщений искал письма от Кита. Наоми с головой ушла в координацию: прослушивала, отвечала, что-то пересылала Элви, чтобы та посмотрела и высказала свое мнение.

Амос после смерти и возвращения из бездны держался почти как раньше, а вот на Джиме и Терезе заметно сказывалось напряжение. Джим, как всегда, прикрывался добродушным юморком, но сквозь маску проступала усталость. Тереза, наоборот, не знала, куда девать нервную энергию. Едва проснувшись, она бросалась прогонять диагностику, которой еще неделю не требовалось проверки, или чистила только недавно замененные фильтры, или уходила в тренажерную работать в нагрузочном геле. Алекс отнес бы все это за счет бездонных резервов молодости, не будь оно так похоже на страх.

За день до точки разворота, после которой начиналось торможение, он столкнулся с Терезой в камбузе. Девочка жевала белковый батончик и смотрела видеосъемку кольца, к которому они неслись во весь дух. Из кольца туманными струями хлестали заряженные частицы и свет.

– Впечатляет, да? – заметил Алекс.

– Мы и раньше знали, что кольца – источники энергии, – пожала плечами Тереза.

Алекс передумал. Он собирался подняться в кабину и посмотреть свое кино, а теперь взял из кухонного автомата тарелку риса под черным соусом и устроился с вилкой в руке напротив Терезы. Та глянула на него и отвела взгляд.

– По-моему, тебя что-то точит, – заговорил Алекс. – Или я выдумываю?

Она резко дернула плечом. Алекс задался вопросом: она тоже видит во сне горящие врата или это только у него?

– Я все думаю про ту схватку, – сказала она.

– Да?

Алекс решил, что она подразумевает сражение против убийц Сан-Эстебана.

– Он изменился. Я знала, что ремонтные дроны его переделали, но прежнего оставалось так много, что я думала, он – все еще он. Но в Новом Египте его убили, а он не умер. И когда та девчонка на него орала… Кара, да? От ее удара у нас с вами кости бы треснули. А ему нипочем.

– Амос и раньше был крепок, как дубленая кожа, – возразил Алекс. – Это не новость.

– И все-таки он другой. – Она запихнула в рот остатки батончика, минуту пожевала и проглотила. – Я про отца думаю.

– Потому что он тоже изменился?

Тереза склонилась вперед, локтями на стол. Сжала зубы, и глаза блестели как от жара.

– Я думала, его больше нет. Думала, эксперимент совсем провалился, и он просто… Все когда-нибудь теряют родителей. Я думала, и я такая.

– Сирота.

– А если он просто изменился, я не знаю, что я такое. Сирота, не сирота, что-то третье?

– А мы сейчас собираемся с ним повидаться. Тебя это беспокоит?

– Насколько можно измениться, чтобы ты был еще ты? – спросила она, и Алекс не сразу понял, что вопрос не риторический.

Он набрал на вилку еще риса, давая себе время подумать.

– Ну, – сказал он, – люди все время меняются. Не меняться было бы еще жутче. В смысле, посмотри на себя. Ты уже не та, какой сюда попала. Черт, на корабль к нам пришла совсем другая. Ты стала старше, уверенней в себе, выучилась на механика. И я не тот, что раньше. Амос… Да, у него это резче. Страннее. И с твоим папой тоже. Но, по-моему, Амос все еще Амос, только другой его вариант. Думаю, и твой отец, когда мы его найдем, будет хоть в чем-то похож на того, каким был. Понимаешь? В смысле, я думаю, он по-прежнему тебя любит.

– Не знаю, – произнесла она так уныло, что он понял: попал в больное место.

– У меня есть сын, – сказал он. – Я отец, как и твой. И даю тебе слово: связь между отцом и ребенком… это основа. Она глубоко. Ты смотришь на Амоса и видишь, в чем он изменился. А мне видно, в чем он остался прежним. Твой отец окажется другим. Но если в нем сохранится что-то прежнее – это будут его чувства к тебе.

– Это мило, – сказала Тереза. – И сплошное вранье.

– Ты не понимаешь. И не поймешь, пока у тебя не будет своего ребенка. Чем угодно ручаюсь: любовь родителей к детям держится до последнего.

– Даже с поправкой на социоэкономическое положение процент родительского насилия над детьми составляет не менее восьми на тысячу. Жертвы преимущественно от новорожденных до трех лет. Берем миллион детей – в Варшаве, Бенине, на Обероне, – из них восемь тысяч подвергаются насилию, заброшены или не получают необходимой заботы. Детей, с которыми родители плохо обращались, хватит на целый нижний университет. Как же, как же, родители любят своих детей! А еще они их убивают. Регулярно, как по часам. Алекс кивнул. Оба помолчали.

– Я иногда забываю, какое ты получила образование.

– Когда тебя готовят во властители человечества, в программе не остается места для сентиментальности.

– Очень жаль.

– Я боюсь с ним опять увидеться, – сказала Тереза. – Мне просто страшно.

Врата с каждым часом становились ближе и ярче, и Алекс все сильнее ощущал, как ненадежна цель их полета. Рапорты с Лаконии и от подполья шли теперь сплошным потоком, и переговоры «Сокола» с «Роси» сделались постоянным фоновым шумом: Амос разговаривал с Карой и Ксаном, Джим – с Фаизом, Наоми – с Элви и Харшааном Ли. Никто не мог забыть, что близится критический момент, что время истекает. У Алекса не выходили из головы Тереза с ее отцом, Амос и дети – чужие, но с его глазами, Жизель с Китом, Рохи и ни разу не виденный внук. Он подумывал отправить сообщение, но не знал, что им сказать. С этим всегда было трудно. Чувств слишком много, а слов, в которые можно их облечь, не хватает.

Когда перед самым подходом к вратам Наоми зашла в рубку, Алекс не увидел в том ничего особенного. Он занимался двигателями, своим и «Сокола», а Наоми в рубке под ним подсела к посту связи. Так близко от врат мощная передача пробивала помехи даже при их теперешней громкости.

Услышав, как Наоми объявляет тоннаж и типы двигателей «Роси» и «Сокола», расчетное время перехода и вектор в пространстве колец, Алекс отметил, что раньше такого не делалось. И решил, что Наоми разработала новый протокол. Что происходит у него на глазах, он понял, только когда пришел ответ.

Данные им передала «Паутина» – разведывательное судно системы Новый Уэллс. Алекс не знал, принадлежало оно раньше Лаконии или подполью, но сейчас ответ звучал четко, как по уставу. «Паутина» прислала список кораблей в пространстве колец, их тоннаж и двигатели, векторы и полетные планы. Передала простую стандартную форму с расписанием входящего-исходящего трафика и указанием безопасного интервала прохождения для «Роси» и «Сокола». Они впервые использовали на практике составленный Наоми протокол, и он работал!

Алекс, отстегнувшись, спустился в рубку. Наоми лежала в амортизаторе. Свет экрана отражался в глазах и светлой седине. К Алексу она обернулась с чем-то средним между усмешкой и кислой миной.

– Да-а… – протянул Алекс.

– Оно и должно было получиться, – сказала она. – Всего-то и надо было, что сотрудничать.

– Да, оно бы лучше.

– Я все думаю, чего мы могли бы достичь, какие чудеса совершить, будь мы просто чуть лучше, чем себя показали.

Глава 36. Джим

В пространстве колец было тесно. Пятьдесят шесть кораблей, освещенных жутковатым сиянием врат, не гнали по своим делам, а замерли в неподвижности. Джим разглядывал их на объемном дисплее. Больше всего было научных судов, но попадались и грузовики, и колонистские транспорты. Все нацелены дюзами в разные стороны – откуда пришли и как затормозились. Он не сразу понял, чем его напугало это зрелище.

Пространство колец – Медленная зона – несколько десятилетий было перекрестком дорог из системы в систему. Корабли, особенно после гибели «Медины» и «Тайфуна», торопливо сновали туда-сюда, стараясь как можно меньше задерживаться в этом беззвездном не-небе. А теперь собрались здесь. Пока только те, что были ближе, кто успел, но впервые на его памяти Медленная зона стала пунктом назначения. Там и тут загорались огоньки маневровых – кто-то корректировал дрейф, – но эпштейновские двигатели были темными. Этот флот слетелся на призыв Наоми. Или Трехо. Или Элви. И не сцепился в сражении. Они не спешили в более человечные, более постижимые места. В пузыре, где уместились бы миллион Земель, повисли несколько щепок из керамики и силиконового кружева.

Они походили на утопленников.

– Ну вот, корабль наблюдаю визуально, – доложила с «Сокола» Элви.

Даже на таком малом расстоянии помехи сбивали направленный луч. Не настолько, чтобы нарушить связь, но плоский и искаженный звук вызвал у Джима клаустрофобию.

– Корабль с большой буквы, – попытался пошутить он.

– Яйцевидный объект. Телескопы поймали яйцевидный объект. Хорошо уже то, что он никуда не делся.

– Были признаки активности или движения? – спросила из рубки «Роси» Наоми.

– Нет, – ответила Элви. – Во всяком случае, на станции.

– А вокруг?

– Активность увеличилась. Тепловое излучение возросло на порядки величины. Больше света, сильнее радиация. Те корабли, что прибыли сюда первыми, придется скоро выводить в нормальное пространство для сброса излишков. В теплообменники поступает больше тепла, чем выделяется. Я все свободные сенсоры поставила на сбор данных и поиски закономерностей.

– Давайте начнем с главного, – подал голос Джим.

– Непосредственное наблюдение станции? – уточнила Элви.

– Я имел в виду: позаботьтесь, чтобы все эти люди, последние годы старательно убивавшие друг друга, сумели об этом забыть, – пояснил он. – У нас здесь по паре дюжин кораблей от каждой стороны, и можно не сомневаться – за время войны в экипажах накопилось порядком дурных чувств.

– Этим уже занимаюсь, – отозвалась Наоми. – С тех пор как вышли из врат, веду активную переписку.

– Плохо дело? – спросил Джим.

– Ворчат, но причин для тревоги не вижу. Пока.

Джим снова оглядел затонувшие в пространстве щепки. Они не пытались поубивать друг друга. Уже повод для праздника.

– Хорошо. Пойдем посмотрим, есть ли кто дома на яйцевидном объекте.

В ответе Элви уместились и усталость, и решимость:

– «Сокол» рассчитывает курс, но мне бы не хотелось тормозить эпштейном вблизи поверхности. Так что быстро не получится.

– Ты же знаешь, эта штуковина пережила мощнейший выброс гамма-излучения, – напомнил Джим.

– Я не за станцию переживаю, – возразила Элви. – Не хочу бить посуду, пока не разобралась в обстановке. Глупо выйдет, если в том «яйце» Дуарте, а я, не успев поговорить, поджарю из него яичницу.

– Справедливо, – признал Джим. – Условимся о рандеву.

Он сбросил соединение. Почти тотчас же «Роси» под ним шевельнулся – Алекс менял курс. Джим дал приближение на дисплей и остался сидеть в амортизаторе, ощущая стены вокруг себя, вибрацию корабля и понемногу складывая из этих ощущений образ крошечного организма в огромной вселенной. Десны у него ныли, но это в последние дни стало обычным делом, не стоило обращать внимание, как и на постоянное напряжение в основании черепа – даже во сне. Так он теперь жил.

Раньше он сосредотачивался на болевых точках, пусть эти точки иногда и менялись. Страх перед Лаконской империей, сокрушавшей каждого, кто не готов был пасть перед ней ниц. Страх перед апокалипсисом – тем, что он видел в пространстве колец еще до открытия врат. И постоянная, грызущая нервы угроза, что Дуарте откажет ему в покровительстве, позволит бросить Джима в Бокс. Основательная уверенность, что Дуарте своими попытками проверить, разумны ли скрывающиеся по ту сторону колец сущности, способны ли они меняться, развяжет безнадежную войну. И свежий страх, что его индивидуальность – личность, бывшая Джеймсом Холденом, – затеряется в океане сознаний, в гигантском едином разуме, построенном из людей, но уже не человеческом. Было из чего выбирать, и на любой вариант его тело отзывалось болью.

А может, он просто привык. Может, тяжесть истории расплющила его, потому что он не сумел скинуть ее с плеч. И не был уверен, что стал бы скидывать, если бы умел. То же самое другими словами.

– Нам только тебя забросить, – спросил из кабины Алекс, – или предполагается потом еще поболтать малость?

– Не понял вопроса, – ответил Джим.

– Если мы только тебя перебрасываем в команду Элви, я припаркуюсь неподалеку. А если ты хочешь собрать нас всех вместе, вали через грузовой люк, пока я установлю переходник.

Наоми опередила его с ответом:

– Устанавливай переходник. Даже если не пригодится, «Соколу» с ним будет спокойнее.

– Принято, – сказал Алекс. – Завожу «Роси».

Джим отстегнулся и отправился в грузовой шлюз.

Он застал там Терезу. Она уже надела вакуумный скафандр и теперь проверяла герметичность соединений на сапогах и перчатках, заряд магнитных подошв. Джим придержался за стену – корабль уплывал из-под него. Тереза убрала волосы под облегающую шапочку, которая подчеркивала форму глаз и шершавость кожи. Девочка вздернула подбородок – он не понял, с вызовом или в знак приветствия.

– Ты куда-то собралась?

– Если отец там, я вам понадоблюсь.

– Если что-то найдем, я дам тебе знать. И если ты понадобишься – вызову. Даю слово.

Она покачала головой – всего на несколько миллиметров вправо и влево. Взглянула жестко.

– Он мой отец.

На Джима накатила и тут же схлынула волна эмоций. Досада, печаль, чувство вины, страх. И вперемешку со всем этим глубокая ностальгия. Вспомнилось, как он вернулся из школы и застал отца Антона на заднем дворе за устройством ямы для гриля. Пустое воспоминание. Джим много лет к нему не возвращался, а тут оно явилось таким ярким и сильным, и столько в нем было любви, словно это случилось минуту назад. «Он мой отец».

– Ты знаешь, чем рискуешь? – спросил Джим.

– Нет, не знаю, – ответила Тереза. – А вы?

Джим пожал плечами.

– Не забудь проверить стык шлема.

Когда оба были готовы, он запустил цикл шлюзования. Началась откачка воздуха, и в разреженной атмосфере звуки внутри скафандра привычно переменились, стали мягче. Его отрезало от мира – или он острее ощутил одиночество. Звук дыхания, поскрипывание скафандра, тихое жужжание вентиляторов все сильнее заполняли восприятие. Так бывает, когда начинаешь засыпать. А потом через палубу донеслась вибрация дверного запора, грузовой отсек открылся. В трещины хлынул свет – подобного он раньше не видел и только через несколько секунд осознал, в чем странность. Обычно такие корабли, как у них, открывались свету рабочих ламп или звездам – сильному, резкому, направленному. А сейчас трюм наполнило рассеянное млечное свечение. Свет был мягким, бестеневым, как в туманный день на Земле. Как бесхитростный детский образ небес.

Под ним вращалась станция, пятикилометровая металлическая сфера. Для корабля велика, для планеты мала, для астероида слишком гладкая и правильная. А на ее голубой глади зернышком риса темнела точка и рядом – пылинками – люди Элви.

Джим с Терезой нацелили маневровые к остальным. Рядом с человеческими фигурами стал яснее масштаб. Крошечный кораблик. Пожалуй, он бы целиком уместился в грузовой трюм, из которого они сейчас вышли. Гладкое, бесшовное, плавно изогнутое, яйцо выглядело не изделием, а созданием живой природы. Одна его сторона была вскрыта, плоть яйца отходила слой за слоем, образуя дыру, в которую можно проникнуть.

Одна из мельтешивших вокруг фигурок, отделившись, направилась к ним с Терезой. Лицо Элви расплывалось за щитком шлема, словно она смотрела из-под воды тихого озера. Голос по рации казался далеким и глушился помехами, даже когда она была совсем рядом.

– Соответствует артефактам Лаконии, – сказала она. – Видимо, так же презирает инерцию, как Эрос в свое время, потому что ничего похожего на сопла не видно. По температуре не определишь, давно ли он здесь, потому что… – Она взмахом руки указала на тысячу пылающих ворот.

– Но вы уверены, что это он? – спросила Тереза.

– Можем ли доказать? Не можем. Но не глупо ли предполагать другое? Глупо. На данный момент я буду считать, что это Дуарте, пока не увижу доказательств обратного. Слышу стук подков – считаю, что это кони.

Вокруг «яйца» двигались полдюжины фигур в вакуумных скафандрах. Джим не сразу распознал в их кружении порядок обследования.

– Его следов не нашли?

– То есть чего-нибудь убедительного вроде шлюза или дверей? – уточнила Элви. – Нет, ничего такого. Артефакт здесь, но на поверхности станции ни щербинки.

– А постучать не пробовали? – почти не шутя, спросил Джим.

– Может, я могла бы помочь? – предложила Тереза – Скажу по радио, что мы здесь. Может, услышав мой голос, он выйдет. Или нас впустит.

– Попробовать стоит.

Элви жестом пригласила их поближе.

Кроме «яйца» здесь были коробки с надписями: цепи датчиков, батареи с проводами, инструменты для сбора образцов. Над ними, наседкой над цыплятами, плавал Харшаан Ли. Джим видел, как шевелятся его губы, но ученый говорил по другим каналам, не слышно для него. Потом в шлеме щелкнуло, и вместе с помехами прозвучал голос:

– Погодите минутку, я подключу скафандр юной леди к нашей системе. Можно на всех диапазонах обратиться прямо к станции и добавить контактные вибрации.

– Величайший рупор человечества, – заметил Джим.

Элви хихикнула, а остальные, как видно, не оценили шутки.

– А в прошлый раз ты как входил? – спросила Элви.

Джим покачал головой. Подумал, что она могла не заметить, и в дополнение по-астерски поводил кулаком.

– Просто подлетел, она и открылась. Я ничего не делал.

«Просто меня привел призрак, для которого в этом доме с привидениями все двери были открыты», – добавил он про себя. Его грозили захлестнуть воспоминания о давних чудесах и страхах, но он отогнал их, чтобы не отвлекаться.

– Ей управляла протомолекула, – сказала Элви. – Она пыталась разобраться, почему на ее доклад никто не отзывается. И использовала для этого тебя.

– Потому что у меня имелось тело, – согласился Джим. «Теперь там внутри одни призраки. Тело для них кое-что значит». – Она мне так и сказала. Догадываюсь, что для нее доступ к материи – редкость.

– Я прослушала материалы твоего отчета, – сообщила Элви. – Какие ты выбирал термины? Или это она их использовала? Плерома, падший мир, субстрат… Это человеческие понятия.

– Все мои действия направлялись посредством человеческого разума, – объяснил Джим. Ли, протянув ярко-красный втягивающийся провод от прилепленной к поверхности станции круглой штуковины, подсоединил его к гнезду скафандра Терезы. – Я там, знаешь ли, не рулил. Меня просто несло.