Текст книги "Почти невеста"

ГЛАВА 21

Арабелла проснулась под крики, дребезжание якорной цепи, вибрацию корабля, готового стать на якорь. Она все еще лежала, свернувшись клубочком, все еще прижималась к Джеку, а его рука лежала у нее на щеке. Он медленно повернул голову, когда она пошевелилась, и улыбнулся ей:

– Ты хорошо спала, моя любовь. Я это чувствовал.

– А ты вообще не мог заснуть, – решила она, проведя пальцами по его небритому подбородку.

Он так редко выглядел встрепанным и неопрятным, что она нашла его облик по-новому волнующим и чувственным.

– Не мог, – согласился он, убирая из-под нее руку.

Его рука и предплечье затекли, и он яростно потряс ими, когда с подавленным стоном встал с узкой койки.

– Эти койки не предназначены для двоих.

– Нет. Мне жаль, что у тебя затекли руки, – сказала Арабелла покаянно, пытаясь встать.

Он взял ее обеими руками за голову и поцеловал в губы:

– Заслуженное наказание.

– Нет, это не так, – возразила она, страстно обнимая его обеими руками. – Мне не хотелось, чтобы тебе было неудобно.

Об этом было несколько поздно сожалеть, кисло подумал он. Впрочем, ему было не до физических неудобств.

– Что мы будем делать сначала? – спросила Арабелла, расправляя свою многострадальную юбку для верховой езды.

Сейчас было так естественно сказать «мы». Теперь они были вместе, они стали парой с общей целью, и она чувствовала себя легкой, как воздух.

– Отправимся в гостиницу, договоримся о завтраке, а потом найдем лошадей, – ответил он с готовностью. – Одевайся поскорее, пока я принесу вещи из моей каюты.

Он оставил ее облачаться в костюм для верховой езды. Она быстро провела щеткой по волосам и плеснула налицо остатками воды в кувшине. Потом прополоскала рот, гримасничая, потому что вода была солоноватой. От этого ее слегка затошнило.

Она поднялась по трапу, неся сумку с одеждой, и, выйдя на палубу, сощурилась от яркого солнца. Сцена представляла собой некий управляемый хаос: моряки бросали тюки в док, где грузчики их ловили на лету и клали на тележки; между деревянными сараями сновали мужчины; в гавань входили другие корабли, спуская паруса; слышались голоса людей, смешивавшиеся с криками реющих чаек.

Джек разговаривал с Томом Перри возле спущенных сходней, соединивших «Морскую лошадь» с берегом. Он сделал знак Арабелле, осторожно двигавшейся, переступая через кольца канатов и обходя коробки, чтобы присоединиться к ним.

– Капитан Перри рассчитывает снова быть в Кале через десять дней, – сказал Джек, когда она приблизилась к ним.

– Если мы будем здесь, он захватит нас троих.

Он пытался говорить с определенностью и уверенностью. Для него стало очень важным, что Шарлотта находилась в Ле Шатле. Он не мог больше вынести мысли о том, что все их предприятие безнадежно и Клод Фламан ошибся… Или еще хуже – он прибудет слишком поздно, и к этому моменту Шарлотта уже будет мертва.

Такие пораженческие настроения не привели бы ни к чему хорошему. От переутомления его почти лихорадило, но он знал, что не смог бы уснуть, даже если бы для этого нашлось время.

Арабелла чувствовала его усталость и сомнения, но не сказала ничего. Она могла только предложить ему свою силу, чтобы поддержать его.

– На набережной есть гостиница, – сказала она. – Мы можем там позавтракать и, если у них есть конюшни, арендуем лошадей.

– О да, миледи. «Золотой лев» располагает хорошей конюшней, – заверил ее Том Перри. – Вы едете в Париж?

Джек кивнул:

– Да.

– Это займет три дня, – сказал Том.

– Я намерен прибыть туда к завтрашнему вечеру, – возразил Джек.

Капитан посмотрел на Арабеллу с сомнением. Может быть, этот человек и способен скакать, как дьявол, и одолеть это расстояние за два дня, но никак не женщина.

– В таком случае вам надо прибыть туда днем, – сказал он. – С наступлением темноты городские ворота запирают. И ходить по улицам небезопасно. На ночь вам лучше остаться вне города и войти туда утром.

Джек снова кивнул, но Арабелла знала, что он не последует совету. Они попрощались с капитаном и пошли за матросом, который перенес их вещи на набережную и доставил в здание гостиницы, сложенное из черных бревен.

– Закажи для нас гостиную и завтрак, – сказал он Арабелле, когда они приблизились к двери. – О, и попроси горячей воды.

Он провел рукой по подбородку и состроил гримасу.

– Я хочу разузнать, каких лошадей они держат в конюшне и что могут нам предложить.

Арабелла дотронулась до его руки:

– Почему не заказать номер с постелями? Ты почувствуешь себя лучше, если поспишь часа два.

– Нет, – возразил он кратко. – Я хочу уехать через час.

Он направился к тыльной стороне здания, а Арабелла вошла внутрь, готовая примириться с мыслью, что теперь она будет играть только вспомогательную роль.

Она организовала приличный завтрак, рассудив, что при недостатке сна еда становится важнее. Джек вошел в гостиную, как раз когда она разливала кофе. С минуту он постоял, прислонившись к двери, потом провел руками по лицу и подошел к умывальнику с мылом и водой, ожидавшими его. Арабелла открыла его чемодан, вынула бритву, и в течение нескольких минут единственным слышным в комнате звуком было царапанье бритвы по его щетине. Наконец он зарылся лицом в полотенце, потом повернулся к столу, где она сидела, молча наблюдая за ним.

Он сел, сделал большой глоток эля и сказал:

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь и ждала меня с Шарлоттой.

Потрясенная Арабелла воззрилась на него:

– Что ты хочешь сказать? Конечно, я еду с тобой.

Он покачал головой:

– Ты не в состоянии покрыть почти двести миль менее чем за два дня. Я не могу потребовать этого от тебя.

– Ты от меня и не требуешь этого, – ответила она, возмущенно глядя на него. – Я сама должна это сделать, Джек Фортескью. Если я буду тебя задерживать, я готова позволить тебе оставить меня у дороги, но уверяю, что я поеду с тобой.

Это было именно то, чего он ожидал, осознал Джек. Но он опасался, что она задержит его.

– Кроме того, – продолжала она гнуть свою линию, почувствовав его колебание, – Шарлотте понадобится женщина, Джек. Я захватила с собой для нее кое-какую одежду, лекарства… просто на всякий случай. – Ее голос дрогнул, но тотчас же снова окреп: – Она нездорова, Джек. Она слаба. Есть вещи, которые я могу для нее сделать, а ты – нет.

Он опустил глаза, пытаясь представить свою сестру. Она никогда не была особенно крепкой, но физическая хрупкость компенсировалась сильной волей. Эта воля могла бы помочь ей пережить множество тягот, но сколько? Смогла бы воля помочь ей, будь она ранена? Если ее и не убили во время резни, она все-таки могла пострадать. Должно быть, эта «вязальщица» не ошиблась, она видела то, о чем рассказывала ему. Эта старая карга не солгала, сказав, что Шарлотту проткнули штыком. И конечно, изнасиловали. И вероятно, бросили, приняв за мертвую.

– Джек! – услышал он голос Арабеллы, непривычно высокий от волнения.

Он проник сквозь его злополучные видения. Джек взглянул на нее. Она смотрела на него глазами, полными страха.

– Прекрати это, – сказала Арабелла. – О чем бы ты ни думал сейчас, Джек, перестань. Это не приведет ни к чему хорошему.

– Да, – ответил он безжизненным голосом, а его мозг все еще хранил следы жутких видений. – Не приведет.

Народная полиция искала и его. Фредерик Лэйси в тот сентябрьский день донес обо всех, указал все известные ему имена, английские или французские. Это значения не имело. Если эти люди были в Париже и действовали против интересов Революции, трибунал охотился за ними и гильотина была готова их пожрать. Арест Шарлотты был первым из многих, а Джек с небольшой группой единомышленников бежал из города всего за несколько минут до того, как народная полиция пришла и постучала в дверь. А он уехал, потому что Шарлотта была мертва, и он должен был выжить, чтобы отомстить за нее.

Он посмотрел через стол на сестру Фредерика Лэйси. На Арабеллу, свою жену. Она ответила на его взгляд твердо, но с состраданием. И он почувствовал силу ее любви, не имевшую никакого отношения к Лэйси, зато исходившую от этой женщины, которую он уже знал.

– Мы должны сегодня покрыть около сотни миль, – сказал он. – Это означает десять часов в седле.

Она только кивнула и отпила кофе:

– Ешь, Джек.

Он подчинился и начал есть вовсе не из-за того, что у него появился аппетит, а потому, что должен поесть. Постепенно отчаяние притупилось, и он снова обрел цель. Его усталость отступила на задний план, и теперь он легко мог не обращать на нее внимания.

Арабелла, играя с куском хлеба с маслом, облегченно вздохнула, видя, что Джек пришел в себя. Она выпила еще чашку кофе и теперь созерцала ломтик ветчины, но потом отказалась от мысли его съесть. Поездка по морю пришлась ей не по вкусу. А возможно, это странное отсутствие аппетита было физической реакцией на потрясения и напряжение последних двух дней. Она была уже готова отправиться в путь, когда Джек объявил, что удовлетворен, и вышел, чтобы уладить дело с хозяином гостиницы.

Она отправилась на поиски туалета в задней части гостиницы, потом проследовала во двор, где помещалась конюшня. Джек нанял двух неказистых, но по виду выносливых животных.

– Если они проигрывают в скорости, то это компенсирует их сила и выносливость, – заметил он, когда во дворе появилась Арабелла.

Он оглядел ее. Столь прискорбно использованный костюм для верховой езды был тем не менее вполне пригоден для путешествия. Он был так же неказист, как и лошади, и только отличное качество ее сапог было признаком богатства. На нем самом были только сюртук и бриджи, а также обычный льняной галстук и простая рубашка без кружев или брыжей. Его волосы были, как всегда, подвязаны сзади черной лентой, а шляпа из темного фетра не бросалась в глаза. Его можно было принять за торговца или сельского сквайра, и едва и деревенский люд заинтересуется такими, как они. Сельчане в меньшей степени обладали менталитетом толпы, чем их городские сограждане, и, разумеется, были не столь крожадны.

Он помог Арабелле взобраться на лошадь, надежно прикрепил ее сумку с одеждой позади седла и вскочил на коня.

– Готова?

Она ответила ему быстрой уверенной улыбкой:

– Да.

Они дважды за день сменили лошадей. На первой же остановке Арабелла купила хлеба, сыра, чесночной колбасы и кожаную бутыль с вином у женщины на рыночной площади маленькой деревеньки, пока Джек в конюшне обменивал арендованных лошадей на других. Они поели, сидя в седлах, и почти не разговаривали, пока их лошади пожирали дорогу миля за милей. Перед глазами Арабеллы проселочные дороги сливались в неясные пятна, как и маленькие городишки и деревеньки.

Когда начало смеркаться, они проехали мимо небольшой гостиницы на перекрестке дорог, и Джек, натянув поводья, заставил свою лошадь остановиться. Уродливый, шелудивый пес выбежал со двора и принялся яростно лаять.

– Кажется, этот постоялый двор далеко отовсюду, – заметил Джек, – и потому безопасен. Тут мы остановимся на ночь.

Арабелла сморщила нос:

– Попомни мои слова, в здешних постелях наверняка есть блохи.

– В таком случае будем спать на полу.

Он спешился, передав Арабелле поводья своего коня. Шелудивая собачонка, как и предполагала Арабелла, начала пресмыкаться перед ним, как только его ноги коснулись земли. Джек не обратил внимания на животное, но собака продолжала виться у его ног, пока он шел к двери гостиницы. Ему пришлось нагнуться под низкой притолокой.

Он появился через несколько минут.

– Здесь неказисто, но сойдет.

– А как насчет блох? – спросила Арабелла, поднимая бровь.

– Нет ни малейшего сомнения.

Он протянул к ней руки и снял ее с седла, несколько секунд подержав, прежде чем опустить на землю.

– И все же там найдется котел похлебки и каравай хлеба, а также большая кружка домашнего пива. Я шантажом добуду у хозяйки чистые перины и одеяла. Она неряха, но довольно приветливая.

Арабелла слишком устала, и ее не заботило, что ее тело станет местом пиршества блох и клопов. Перспектива угоститься похлебкой была соблазнительной. К тому же здесь должен быть колодец или насос. Она купалась в поту, пахла лошадью и мечтала о возможности насладиться холодной водой и пройтись по телу губкой.

Джек сдержал обещание, и хозяйка гостиницы по его просьбе принесла одеяла и перины, если и не отличавшиеся стерильной чистотой, то по крайней мере не населенные блохами, поскольку их держали в сундуке кедрового дерева.

Арабелла объявила, что матрас, набитый сеном, на рахитичной кровати не выдерживает никакой критики, и постелила на полу маленькой комнатки под самыми балками. Ночь была прохладной, и она свернулась калачиком, прижавшись к Джеку под одеялами, наваленными поверх их собственных плащей. К ее облегчению, Джек уснул еще до нее, и она повернулась на бок, сжимая его в объятиях и ощущая, как ритмично поднимается и опускается во сне его грудь.

На следующее утро они покинули гостиницу до рассвета. По мере их приближения к Парижу атмосфера сельской местности менялась. Если прежде они возбуждали краткое любопытство местных жителей, то теперь полные подозрений взгляды провожали их, пока они проезжали по улицам маленьких городишек и деревень. Когда они меняли лошадей на свежих, их встречали высокими ценами. Арабелла ощущала некоторую неловкость, но ее успокаивало то, что Джек принимал все это как должное. Он отвечал грубостью на грубость, бросал гневные взгляды, когда любопытные таращили на них глаза, и похоже было, что это рассеивало подозрения.

Они приблизились к заставе Сен-Дени, воротам в Париж, как раз когда колокола прозвонили, подавая знак к их закрытию. Джек пришпорил лошадь и проскочил в ворота. Арабелла последовала его примеру. Жандарм оглядел путешественников сощуренными глазами, полными недоверия:

– Ворота закрываются.

– Но они еще не закрыты, – невозмутимо заметил Джек. – Прошу позволить проехать моей жене и мне. Мы спешим навестить ее больную мать в Мобере. Возможно, она не дотянет до утра.

В его руке, затянутой в перчатку, сверкнула серебряная монета, когда он придержал ее у своего бедра.

Арабелла испустила глубокий скорбный вздох и жалобно пролепетала:

– Прошу вас, месье, позвольте мне проехать. Моя мать на краю могилы.

Джек позволил своей руке упасть вдоль ноги в сапоге, упирающейся в стремя. И снова серебряная монета блеснула между его пальцами, когда они сжались. Жандарм подошел к ним.

– Мобер, говорите?

– Рю де Бьевр, – ответил Джек, и его ладонь разжалась, а рука жандарма скользнула к ней.

Обмен был произведен так быстро и безмолвно, что никто в кордегардии не догадался бы, что их коллега теперь оказался владельцем внушительной суммы в ливрах.

– У вас есть не более получаса проехать по улицам до начала комендантского часа, – проворчал жандарм, отступая и давая им дорогу.

Они ввели лошадей в ворота, и те звякнули за их спинами, закрываясь. Арабелла с трудом проглотила комок в горле. Они оказались запертыми в городе, где царили ад и террор. Люди шли по улицам и проулкам, держась поближе к стенам. Везде царил страх. Он читался на каждом лице, слышался в звуке шагов.

Джек наклонился к Арабелле и положил руку на уздечку ее коня выше мундштука:

– Будет лучше, если я поведу твою лошадь. Я знаю, куда мы направляемся, и мы не должны разлучаться.

– Не должны, – согласилась она. – Но мне нужно самой чувствовать поводья. Я не потеряю тебя из виду. Кстати, куда мы направляемся?

– Конечно же, в Мобер, – ответил он. – Нельзя лгать жандармам.

Его губы чуть тронула невеселая улыбка, а в серых глазах появился холодный и отчаянный блеск.

Арабелла была в Париже за несколько лет до Революции, но плохо знала город, если не считать Лувра и Тюильри, а также величественных дворянских особняков, окружавших их. Теперь они ехали по узким улочкам под высокими стенами домов, стараясь держаться в их тени. Булыжник под копытами лошадей был покрыт какой-то слизью, и ее лошадь едва не упала, не натяни она вовремя поводья. Им приходилось ехать гуськом по улицам, становившимся все уже и уже, и не требовалось прилагать особых усилий, чтобы заставить ее лошадь идти вслед за конем Джека, чуть не упираясь ему в хвост.

Они выехали на широкую, вымощенную булыжником площадь, переправившись через реку, и теперь удалялись от жутковатого здания с башенками – Консьержери, серые каменные стены которого возвышались над водой. Арабелла посмотрела на сооружение в центре площади. Прежде она видела только изображения на картинках этого в высшей степени эффективного инструмента истребления. Лезвие гильотины висело на вершине высокого столба. Колода с аккуратной выемкой для шеи находилась на помосте точно под ножом. Даже в тусклом сумеречном освещении можно было разглядеть ржавые пятна на лезвии, и колоде.

Именно здесь нашла свою смерть королева. Ее привезли на это место на телеге из тюрьмы Консьержери. Город все еще был пропитан запахом крови и смерти. Арабелла знала, что тюрьма Ле Шатле где-то рядом.

Они миновали мост через Сену и теперь спешили, потому что колокола, возвещавшие наступление комендантского часа, зазвонили со всех церковных колоколен. Джек повернул и поехал через множество переулков, протянувшихся вверх от реки, и она старалась не отстать от него. Становилось все темнее. Наконец он осадил коня возле высокого здания и поднял глаза на его фасад. Окна были закрыты ставнями, и дом выглядел необитаемым. Джек заставил свою лошадь максимально приблизиться к двери и постучал костяшками пальцев особым образом – он повторил стук несколько раз подряд. Подождал. Арабелле показалось, что он считает про себя. Потом все повторилось снова. Он произвел эти действия три раза. Дверь чуть приотворилась, образовав узкую щель.

Джек обернулся к Арабелле и показал выразительным жестом, что ей пора спешиться и войти внутрь. Она попыталась в полутьме отвязать свою сумку с одеждой, но он только прошептал:

– Оставь ее.

Она спрыгнула, на мгновение потеряв равновесие и зашатавшись. После стольких часов, проведенных в седле, ноги перестали ей повиноваться. Но она быстро оправилась и протиснулась в дом сквозь щель, оглянувшись через плечо, однако и Джек, и лошади исчезли.

Высокая и худощавая женщина с волосами, упрятанными под платок, подозрительно оглядела ее, но Арабелла сочла, что это было привычкой, и не нашла в ее поведении ничего личного.

– Кто вы?

– Жена Джека.

Арабелла прижала руки к пояснице, чтобы облегчить боль. Лучше всего было вести себя просто.

Женщина кивнула и жестом пригласила ее пройти в заднюю часть дома. Арабелла подчинилась и вскоре оказалась в просторной кухне, полной народа. В основном это были мужчины, но возле горшков и сковородок суетились несколько женщин, одна из которых раскатывала тесто для пирожного на длинном столе, засыпанном мукой.

– Кто это, Тереза?

– Джек вернулся, – сообщила женщина. – Это его жена.

Не последовало ни восклицаний, ни вопросов. Только спокойные взгляды и молчаливые кивки, означавшие понимание.

– Подойдите поближе к огню, жена Джека, – сказал пожилой мужчина, указывая на табуретку. – Долго ехали?

– Два дня, – ответила она, садясь на предложенное место. – Из Кале.

Люди одобрительно закивали, сознавая, какой подвиг они совершили. Кто-то сунул ей в руку чашу с вином, и она с благодарностью отпила глоток.

Где-то за ее спиной открылась дверь, и она скорее почувствовала, чем увидела, что вошел Джек. Она предположила, что он занимался лошадьми. Арабелла повернула голову. Он опустил их саквояжи на пол и пропал из ее поля зрения, смешавшись с другими людьми, окружившими его и задававшими ему негромкие вопросы, которые следовали друг за другом так быстро, что он едва успевал отвечать.

При упоминании о Шарлотте внезапно наступила тишина. Арабелла смотрела на огонь, позволив благотворному теплу от выпитого вина разлиться по ее телу. Насколько хорошо эти люди знали его сестру? Она догадывалась, что они не все были по происхождению дворянами, но их связало общее дело, и у нее возникло ощущение, что они давно вместе и объединены борьбой за это дело. Сколько их погибло в этой борьбе, хотела бы она знать. Она чувствовала себя чужой, вторгшейся без приглашения в их мир, и потому оставалась сидеть на табуретке у огня, ожидая, когда Джек обратит на нее внимание.

Наконец он подошел к ней и положил руку ей на голову жестом властелина:

– Не объяснишь ли ты, Арабелла, что привело нас сюда?

Она пересказала историю, услышанную от Клода Фламана, и все это время рука Джека лежала на ее голове. Она старалась говорить спокойно, не проявляя эмоций, скрывая радость, вызванную тем, что Джек признал ее роль в этом деле перед своими друзьями, то есть объявил ее своей соратницей.

– Мы ничего не слышали о Шарлотте, Джек. Из Шатле просачивается немного информации даже в лучшие времена.

Подошла Тереза и дотронулась до плеча Джека.

– Побоище в Ля Форс было… таким всеобъемлющим.

– Знаю, – ответил он, и в голосе его она расслышала хриплые нотки.

Его рука, лежавшая на голове Арабеллы, опустилась, и он потянулся к столу, чтобы снова наполнить свою чашу вином из графина.

– Нам известно, что Шарлотта оказалась в центре этой бойни. Но если каким-то чудом она уцелела, никто из нас не слышал об этом.

Арабелла, к своему изумлению, перебила ее:

– Мало смысла в сомнениях и догадках. Если она там, мы должны вызволить ее оттуда. Мне говорили, что за деньги это возможно.

Никто не обиделся на ее вмешательство. Только Тереза сказала:

– Если сделать это с умом, то не исключено, что сработает. Но, обратившись не к тому человеку, можно навлечь на себя несчастье. Людей порой казнили за попытку дать взятку народной полиции. – Она коротко рассмеялась. – Как ни странно, но они не все коррумпированы.

– Сначала мы должны узнать, действительно ли графиня содержится в Ле Шатле, – сказал мускулистый мужчина, поднимая тяжелое полено, чтобы подбросить его в очаг.

Потом принялся поворачивать на вертеле свинью, ронявшую капли жира в огонь, и тот вспыхивал с новой силой.

– Э, Жан-Марк, кто-то должен туда пробраться. Женщина, – сказала Тереза. – Они не пустят мужчину в камеры к женщинам.

Она оглядела собравшихся.

– Наши лица мелькают на улицах. Тюремщики все из этих мест. Есть большая опасность, что кого-нибудь из нас узнают.

– Пойду я, – вмешалась Арабелла, – если вы научите меня, как это сделать.

– Нет, – решительно возразил Джек.

– Да, – настойчиво сказала Арабелла.

Снова наступило молчание, прерываемое только шипением жира, бульканьем вина, льющегося из кувшина в чашу или стакан, да стуком скалки о стол. Арабелла выдержала взгляд Джека.

– Есть смысл в том, что говорит мадам. Пусть отправляется она, – сказала наконец Тереза. – Мы оденем ее соответствующим образом и скажем, куда идти. Проникнуть внутрь довольно легко, если приходишь продать что-нибудь и можешь ласково улыбнуться стражу.

– Нет, – возразил Джек.

– Да, – настаивала Арабелла. – Я сумею улыбнуться тюремщику, как любая другая женщина. Мой французский сносен, особенно если я буду говорить просто. Акцент мой, конечно, не очень убедителен, но можно говорить тихо…

– Даже в лучшие времена обстоятельства там не располагали к беседе, – сказал пожилой человек, сидевший у огня, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Вот улыбнуться, хихикнуть, позволить себя ущипнуть, и вы уже там и чувствуете себя свободно.

Арабелла не смогла удержаться от улыбки, увидев выражение лица Джека. Она догадалась, что больше всего его ужаснула перспектива, что она позволит себя ущипнуть.

– Я не каменный, моя любовь, – возразил он.

– Дело не в этом.

– Давайте-ка поедим. У нас еще останется много времени поговорить об этом на полный желудок, – предложила Тереза. – Садитесь-ка все за стол.

Она принялась вытирать муку со стола мокрой тряпкой, а другая женщина уже торопливо ставила на него сковородки с картофелем и капустой, горшочки с маслом, глиняные миски, раскладывала караваи хлеба и приборы. Один из мужчин нарезал крупными ломтями жареную свинину, все еще брызжущую жиром, и положил их на продолговатое деревянное блюдо, стоявшее посреди стола.

Арабелла заняла место на одной из длинных скамей, Джек сел с ней рядом. Он наполнил ее чашу, когда пустили по кругу бутыль с вином, вилкой подцепил кусок мяса и положил ей на тарелку. Она с аппетитом ела, слушая разговоры, но сама мало принимала в них участия. Из разговоров ей стало ясно, что эта небольшая группа людей не только помогла Джеку выбраться из Франции после ареста его сестры, но что и сам Джек трудился вместе с этими людьми в самые страшные дни революции. Они прилагали отчаянные усилия переправить из города тех, за кем охотились, а также добраться до побережья либо эмигрировать в Австрию или Швейцарию.

Она знала только того человека, которого он счел нужным показать ей, – плута, распутника и игрока, способного довести до разорения и гибели своего ближнего, циничного светского льва, друга принца Уэльского: ей было известно, что его интересует политика и правительство Англии, а также что все без исключения собаки ластятся к нему.

Но теперь она услышала о другой его ипостаси. Этого человека она еще не встречала – мужчину, помогавшего бежать обреченным из страны, истерзанной революцией, постоянно рисковавшего жизнью. Человека в распахнутой рубашке, евшего, положив локти на стол, запихивавшего в рот куски мяса и продолжавшего при этом говорить с многими из пестрой толпы друзей и соратников, с которыми его связывало общее дело. И все же, думала она, подаваясь назад, чтобы получше видеть его профиль, вероятно, эта его ипостась была главной, все же остальное поверхностным, всего лишь маски каким бы толстым ни был слой позолоты. И этот же человек из мести мог довести другого до разорения и самоубийства.

– Ты, должно быть, устала, – сказал Джек вдруг, поворачиваясь к ней. – Ты как следует поела?

– Более чем достаточно, – сказала она.

– Тогда надо найти для тебя постель.

– Пока еще нет, – ответила она, поднимая к губам чашу с вином. – Мы должны составить план на завтра, и мне надо узнать все, что требуется.

Она поискала глазами женщину, впустившую ее в дом. Было очевидно, что дом этот принадлежит Терезе и что в этой группе она была одним из лидеров.

Тереза оперлась о стол локтями и сказала:

– Вы оденетесь торговкой. Возьмете с собой корзину с несколькими караваями свежеиспеченного хлеба. Среди тюремщиков есть люди с деньгами. Они купят их у вас. Если вы попросите их как следует, они пропустят вас в женские камеры, чтобы вы попытались продать часть своего товара и там.

Арабелла кивнула, задумавшись, что могут означать слова «как следует». Возможно, в это определение входило и понятие «ущипнуть».

– А что, если они раскупят все и мне не с чем будет идти в тюрьму?

– Под тряпкой будет еще один ряд булочек. Вы скажете тюремщикам, что они вчерашние. Если вы сумеете сыграть правдоподобно, они не захотят их покупать и позволят нам войти внутрь, чтобы продать свой товар менее привередливым покупателям.

Теперь Арабелла расслышала в ее голосе горечь и поняла, что она имела в виду тех, кто погибал от голода. Джек поставил на стол чашу с вином.

– Я еще не дал своего согласия, – сказал он.

– В таком случае удались и обсуди все это с женой, – сказала Тереза. – На чердаке, где держат яблоки, есть постель… Там вы почувствуете себя в относительном уединении.

Послышался гул одобрения. Джек встал.

– Пойдем, – сказал он.

Арабелла повернулась на скамье и тоже поднялась:

– Благодарю за ужин. Он был изысканным.

– На здоровье, – ответила хозяйка. – Если вам что-нибудь понадобится, ты, Джек, знаешь, где что найти.

Он ответил ей коротким кивком и подтолкнул жену в нужном направлении – к черной кухне в задней части дома. Там собрал их саквояжи и указал ей на лестницу в чулане рядом с кухней. Арабелла пошла наверх по ступенькам и вскоре оказалась на чердаке, омываемом лунным светом, где пахло сеном и яблоками. Джек последовал за ней и убрал приставную лестницу, чтобы она не торчала на виду над полом, потом закрыл люк, служивший дверью.

Это и есть уединение, подумала Арабелла, оглядевшись. Там был матрас, набитый сеном и даже прикрытый сверху куском грубой ткани, а также несколько сморщенных яблок на подставке. Если не считать пустых бочонков в дальнем углу, это было все, доступное для обозрения.

– Если нам придется провести здесь всю ночь до утра, мне бы надо сходить в туалет, – сказала она.

– Там, за бочками, есть ночной горшок.

Он склонился над своим чемоданом и принялся рыться в его содержимом, пока Арабелла воспользовалась предложенным удобством. Он стоял в чулках, в расстегнутой до пояса рубашке, когда она появилась из-за бочек.

Без преамбулы Джек сказал:

– Я не хочу, чтобы это делала ты.

– Ты ведь уже говорил это. – Она стояла у низкого оконца, глядя на городские крыши и каминные трубы, открывавшиеся взору. – Но я хочу взять это на себя. К тому же не вижу другого варианта. А ты разве видишь?

С минуту он молчал, потом подошел к ней сзади, руки его обвились вокруг ее талии, и он прижал ее к себе. Наклонил голову, чтобы поцеловать ее в затылок. Она медленно повернулась в его объятиях, провела рукой по его обнаженной груди, прижалась губами к его соскам, вдохнула земной запах его тела, смешанный с тяжелым духом лошадиного пота, кожи и его собственными испарениями. Этот запах так не походил на обычно исходивший от него аромат чистоты и опрятности, свежевыстиранного и поглаженного белья и сухой лаванды. Его пальцы ощупывали застежки ее юбки для верховой езды. Внезапно в этом небольшом помещении возникла напряженность отчаянного нетерпения и поспешности, разделенная ими обоими жажда обладания, нетребовавшая слов. Ее юбка с шуршанием упала на пол, и она отпихнула ее ногой.

Джек расстегнул свои бриджи одной рукой, в то время как вторая его рука оказалась под ее теперь довольно грязной нижней юбкой и принялась гладить ее бедра и впадину ниже живота. Их дыхание участилось, пока они стояли, прижавшись друг к другу перед окном, из которого изливался на них лунный свет. Она стянула с него бриджи, так что они оказались где-то у колен, обхватила его мускулистое тело и принялась ласкать его детородный орган, поглаживая его большим и указательным пальцами, в то же время прижимаясь к нему всем телом, настоятельно требовавшим ласки.

Джек обхватил ее за талию, приподнял и посадил на узкий подоконник, а она обвила его ногами, предлагая ему свое открытое для него тело, и впилась в его рот жадным поцелуем. Ее язык оказался у него во рту, в то время как он глубоко вторгся в ее лоно. Он обнимал ее бедра, поддерживая ее, а она двигалась, приспособившись к его ритму, все ускорявшемуся, до тех пор пока не приблизился пик ее наслаждения, а внутри у нее образовалась сладостная и мучительная спазма. Арабелла слышала его голос, невнятно бормотавший слова, которых она не понимала. Она прикусила его губу, ощутила вкус его крови, а свернувшаяся у нее внутри пружина сначала сжалась до предела, потом распрямилась, и она закричала, а он заглушил ее крик, прижав ладонь к ее рту, и вскоре последовал пик наслаждения и для него, и его семя изверглось в ее лоно.