Текст книги "Встреча"

Глава 15

– Прости, дорогая, я и не знал, что ты так хорошо разбираешься в лошадях. – Гарри обнял Августу за талию, и они закружились в вальсе.

Ему вдруг показалось, что здесь, среди бальной залы, она льнула к нему с той же страстностью, с какой отдавалась в постели. Она была так легка, изящна и так по-женски привлекательна, что он испытывал сейчас столь же сильное желание, как и в тот миг, когда кудри ее рассыпались по белым подушкам, а глаза горели ответным любовным огнем.

Гарри вдруг подумал, что до сих пор не получал удовольствия от танцев. Это просто было еще одной светской обязанностью хорошо воспитанного джентльмена. Но с Августой все всегда было иначе.

Да, с Августой все было совершенно иначе!

– Гарри, как это отвратительно с твоей стороны дразнить меня! Скажи честно, ты много успел услышать? – Августа быстро глянула на него из-под ресниц и слегка покраснела. Огоньки канделябров играли в ее прелестном ожерелье из страз.

– Довольно много, и все было удивительно интересно. Уж не собираешься ли ты писать книгу о том, как выбирать себе мужа и управлять им? – полюбопытствовал Гарри.

– Жаль, но у меня, кажется, нет писательского таланта, – пробормотала она. – И потом, все вокруг что-нибудь пишут! Но ты только вообрази, насколько полезной была бы такая книга, Гарри!

– Не сомневаюсь в полезности подобного труда, мадам, однако у меня возникают серьезные сомнения в том, достаточно ли вы подготовлены в данных вопросах.

В ее прелестных глазах тут же загорелся упрямый огонек.

– Вам следовало бы знать, сэр, что за последние несколько недель нашей семейной жизни я в этом плане многому научилась.

– Ну все-таки явно недостаточно для того, чтобы написать книгу, – тоном отъявленного педанта заявил Гарри. – Нет, явно недостаточно. Судя по тому, что я слышал, в ваших рассуждениях есть вопиющие ошибки, а также им определенно не хватает логичности. Но не пугайтесь, я с огромным удовольствием продолжу занятия с вами по этому предмету, пока вы не достигнете должного уровня, даже если мне для этого потребуются годы и годы тяжких усилий.

Она озадаченно подняла на него глаза, не очень представляя себе, как следует воспринимать это возмутительное заявление. И вдруг, к удивлению Гарри, вздернула подбородок и с облегчением рассмеялась:

– Как это мило с вашей стороны, милорд! Честное слово, мало кому из учителей удавалось проявлять такое терпение по отношению к своим ученикам!

– Ах, дорогая, я страшно терпелив! Чаще всего…

Тая от наслаждения, он крепче сжал ее талию. Ему очень хотелось немедленно, сию же секунду унести ее наверх, в спальню. Его снедало страстное желание обратить этот веселый смех в стон страсти, который, конечно же, потом снова сменится смехом.

– Кстати, об учителях, – заметила Августа, с трудом переводя дыхание после особенно смелого поворота в вихре вальса. – Ты заметил, с каким удовольствием беседуют твоя тетя и дядя Томас? Их прямо водой не разольешь!

Гарри посмотрел в сторону почтенного сэра Томаса и Клариссы, выглядевшей чрезвычайно мило в платье цвета бордо и с такой же лентой в волосах; они явно уже в который раз обсуждали проблемы преподавания истории юным леди. Сэр Томас внимательно слушал и одобрительно кивал головой. Но Гарри заметил, что глаза у этого пожилого джентльмена блестят совсем не по-академически.

– Пожалуй, тебе действительно удалось соединить две родственные души, дорогая. – Гарри с улыбкой посмотрел на Августу.

– Да, мне все время казалось, что они очень подойдут друг другу. А если в жизнь воплотится еще один мой маленький план, то я буду просто в восторге от этого бала.

– Еще один маленький план? Что вы еще придумали, мадам?

– Мне кажется, вы и сами все скоро узнаете, милорд. – И Августа с торжествующим видом улыбнулась ему в ответ.

– Августа, если ты устроила какой-то заговор, то я требую немедленно сказать мне все! И если ты опять примешься воплощать в жизнь свои безрассудные идеи…

– Но это совершенно невинная идея, сэр! Можете быть уверены.

– У тебя не бывает совершенно невинных идей.

– Как это мило с вашей стороны, милорд!

Гарри только застонал в ответ, увлекая Августу в открытую стеклянную дверь на террасы.

– Гарри? Куда ты меня тащишь?

– Нам нужно поговорить, дорогая, и сейчас вполне подходящая для этого минута. – Он остановился, хотя из открытых дверей все еще доносились последние звуки вальса.

– В чем дело, Грейстоун? Что-нибудь не так?

– Нет, нет, все в порядке, дорогая, – поспешил он заверить ее, взял за руку и увлек за собой в глубь темного сада. Потом без всякой предварительной подготовки сообщил:

– Дело в том, что утром вместе с Шелдрейком я решил отправиться в Лондон и хотел, чтобы ты узнала об этом уже сегодня.

– Утром ты отправишься в Лондон? Без меня? – Голос Августы звенел от ярости, – Как прикажете это понимать, милорд? Неужели вы решили бросить меня в этой глуши одну? Мы еще и месяца не женаты!

Он знал, что разговор будет нелегким.

– Я показал Шелдрейку стихотворение твоего брата, и мы с ним выработали план, который, надеюсь, даст нам возможность выследить кое-кого из членов клуба «Сабля»…

– Я так и знала, что это связано с проклятыми стихами! Ну просто знала, и все! Неужели ты сказал ему, что стихи написал Ричард? – В расширившихся глазах Августы метались ужас и боль. – Гарри, но ты же поклялся мне! Ты дал слово, что не сделаешь этого!

– Черт побери, Августа! Уверяю тебя, слово свое я сдержал! Шелдрейк понятия не имеет, кто написал эти стихи и откуда они у меня. Он привык со мной работать и прекрасно знает, когда не следует задавать вопросов, особенно если я скажу, что данная тема закрыта.

– Он привык работать с тобой?.. – У нее перехватило дыхание. – Не хочешь ли ты сказать, что Питер Шелдрейк был одним из твоих агентов?

Гарри нахмурился. Лучше бы он не начинал этот разговор. Хорошо еще, что сейчас они не в спальне. Если бы Августа, рассердившись на него, вдруг повысила голос, гости в соседних комнатах все бы слышали. Он увлек ее в сад именно потому, что подозревал; разговор будет идти в повышенных тонах.

– Да, и я был бы вам весьма благодарен, если бы вы говорили чуть потише, мадам! В саду могут оказаться и гости. Более того, наш разговор носит личный характер. И я бы не хотел, чтобы повсюду болтали о нашем с Шелдрейком сотрудничестве. Вам достаточно ясно?

– Да, разумеется. – Она сверкнула глазами. – А вы можете поклясться, милорд, что не сказали ему, откуда у вас эти стихи?

– Я уже дал вам слово, мадам, и остальное мне безразлично, даже если вы не верите моему слову чести, – холодно ответил он.

– Так. Значит, остальное вам безразлично, сэр? Как это печально! Впрочем, по-моему, и вы не слишком доверяете моему слову чести. И вечно преследуете меня… как Немезида!

– Как кто? – Гарри был потрясен. Его жена иногда, сама того не подозревая, проявляла просто поразительную проницательность.

– Но вы же слышали! Как Немезида. Точно вы все время ожидаете от меня какого-нибудь неблаговидного поступка. Вероятно, придется мне позаботиться о том, чтобы все же как-то доказать вам, что добродетель не совсем чужда мне.

– Вы не правы, Августа!

– Не права? Тогда почему же я все время чувствую, что за мной наблюдают, ожидая, когда же я в очередной раз нарушу правила приличия? Почему меня каждый раз пробирает дрожь, когда я вхожу в картинную галерею и вижу портреты своих предшественниц? Я каждый раз пугаюсь: вдруг и я представляюсь кому-то такой же! Почему я чувствую себя, точно Помпея, ожидающая, когда Цезарь объявит о своем разводе с нею, ибо она не смогла оказаться выше всяческих подозрений, хотя улик против нее не было ни одной?

Гарри уставился на жену, потрясенный ее страстным и печальным тоном. Потом обнял ее за плечи:

– Августа, я никак не мог подумать, что у тебя в голове рождаются подобные мысли!

– А что же вы хотели, милорд? Вы постоянно напоминаете мне, что я недостаточно скромна и у меня слишком глубокий вырез на платьях, браните за то, что я поехала кататься одна. Вы заставляете меня постоянно бояться, что я подам дурной пример вашей дочери…

– Ну хватит, Августа. У тебя разыгралось воображение. Ты слишком много читаешь романов, моя дорогая. Я ведь предупреждал тебя об их вредном влиянии. А теперь немедленно успокойся. Ты уже почти в истерике.

– Ничего подобного! – Руки Августы сжались в кулаки, она судорожно вздохнула. – Никакой истерики у меня не будет, сэр. Я не такая идиотка, чтобы лить слезы или выходить из себя по столь ничтожному поводу. Я сейчас успокоюсь, Гарри. Просто я очень сердита…

– Ну, это я вижу. И я бы не сказал, что повод для твоего гнева столь уж ничтожен. Но ты, безусловно, раздула его сверх всякой меры. И как давно подобные мысли посещают тебя? Как давно ты представляешь меня в роли Цезаря, жаждущего расторгнуть свой брак с Помпеей?

– С самого начала, милорд! – прошептала она. – Я знала, что, выходя за вас замуж, я страшно рискую. И понимала, что, возможно, никогда не сумею завоевать вашу любовь.

Он крепче сжал ее плечи:

– Августа, мы ведь говорим о доверии, а не о любви.

– То доверие, которого я ожидаю от тебя, Гарри, должно основываться на любви!

Он слегка отстранил Августу от себя, приподнял ее подбородок и внимательно заглянул в темные блестящие глаза. Ему хотелось как-то ее утешить, однако его раздражала необходимость уступить ей. Он и так уже отдал ей все, что мог бы отдать женщине. Если у него и было в душе то чувство, которое Августа могла бы назвать словом «любовь», то оно спрятано глубоко и заперто крепко, и Гарри знал: этот замок он не отопрет никогда.

– Августа, ты дорога мне, я страстно желаю тебя, я доверяю тебе так, как никогда не доверял ни одной женщине, я отдал тебе все, что мог бы отдать своей супруге. Разве этого мало?

– Да, мало. – Она высвободилась из его объятий, чуть отступила, выудила откуда-то из своего украшенного перьями ридикюля крошечный платочек, быстро вытерла слезы, всхлипнула и сунула кружевной лоскутик обратно. – Однако теперь мне совершенно очевидно: я получу только это. Теперь, когда все расставлено по своим местам и произнесены все слова, у меня больше нет ни малейшего основания для жалоб, не правда ли, сэр? Я знала, что поступаю безрассудно, когда давала согласие на наш брак. Я знала, что искушаю судьбу…

– Августа, дорогая, сегодня твое воображение действительно разыгралось. Может быть, ты нездорова?

– Одно лишь то, что сильные чувства вам вообще безразличны, милорд, еще не означает, что те, кто их испытывает, нездоровы! Нортамберлендские Баллинджеры всегда отличались способностью испытывать сильные чувства.

При очередном упоминании ее призрачных предков, с которыми, по ее мнению, он никогда не сумеет сравниться, Гарри пришел в ярость. Он схватил Августу за обнаженные плечи и с силой повернул к себе:

– Августа, если ты осмелишься еще хоть раз в такой манере сравнивать меня со своими чертовыми Баллинджерами, то гнев мой, по всей видимости, будет поистине страшен. Я достаточно ясно выразил свою мысль?

Она изумленно открыла рот и уставилась на него. Однако быстро опомнилась, и в глазах ее появился вызов.

– Да, милорд!

Гнев в его душе тут же улегся, и теперь Гарри сердился уже больше на себя, чем на жену.

– Ты должна извинить меня, дорогая, – сухо сказал он. – Но сознание того, что я никогда не смогу дотянуться до уровня твоих замечательных предков, страшно действует мне на нервы.

– Гарри, я и понятия не имела, что тебя это задевает!

– Чаще всего нисколько, – решительно заверил ее Гарри. – Это случается лишь иногда, когда ты особенно упорно тычешь мне в лицо мои недостатки. Но хватит об этом… Давай лучше вернемся к нашему разговору. Так ты веришь, что я не говорил Шелдрейку, откуда у меня эти стихи?

Она довольно долго смотрела на него, не произнося ни слова, потом смущенно опустила длинные ресницы.

– Ну конечно, я верю вам, милорд! И не сомневаюсь в том, то вы сдержали свое слово. Правда, Гарри! Просто я каждый раз прихожу в страшное волнение, когда разговор заходит о Ричарде. Я просто разум теряю!

– Я прекрасно знаю об этом, дорогая. – Он снова притянул ее к себе, и она уткнулась лицом в его плечо. – Прости, Августа, но я должен раз и навсегда сказать тебе… Пойми, история с твоим братом принадлежит прошлому, и тебе не нужно так беспокоиться о его поступках, совершенных два года назад.

– По-моему, вы уже читали мне подобную лекцию, милорд, – тихо проговорила она. – Это становится скучным.

– Вот и прекрасно, – мягко сказал он. – Для меня намного важнее найти ответы на те вопросы, что затронуты в этих стихах. Вместе с Шелдрейком мы можем сделать гораздо больше, чем если будем работать порознь. Предстоит проверить так много мест в Лондоне. Нам нужно действовать рационально, Августа. Вот почему я хотел утром поехать с Питером в Лондон.

– Ну что ж, прекрасно! Рациональные действия… я все понимаю, сэр. – Августа подняла голову и чуть отодвинулась от него. – Если нужно, возвращайтесь в Лондон.

Гарри испытал огромное облегчение. В конце концов она смирилась с неизбежным. Он сдержанно улыбнулся и с одобрением сказал:

– Вот так и должна отвечать своему супругу достойная жена! Склоняю перед вами голову, дорогая.

– Господи, что за вздор! Ты не дал мне договорить, Гарри. Ты действительно можешь утром отправляться в Лондон. Но должна предупредить: мы с Мередит будем сопровождать тебя.

– Черта с два! – Он быстро прикинул, что бы ей ответить. – Да и лондонский сезон уже кончился. Ты будешь скучать.

– Чепуха! Это путешествие чрезвычайно полезно и познавательно для твоей дочери, – невозмутимо возразила Августа. – Я проведу ее по городу, покажу окрестности. Мы сходим в книжные магазины, и в Воксхолл-Гарденз , и в музеи. Это будет замечательно!

– Августа, я еду по делу.

– Не вижу никакой логической связи. Эта поездка, безусловно, пойдет на пользу вашей дочери, Грейстоун. И она получится исключительно рациональной.

– Но черт побери, Августа, у меня просто не будет времени развлекать в городе вас с Мередит!

Августа с самым решительным видом улыбнулась ему:

– А мы и не ожидаем, что вы станете развлекать нас, милорд. Я уверена, мы с Мередит и сами прекрасно способны развлечь себя.

– У меня все внутри переворачивается при мысли, что вы, мадам, окажетесь в Лондоне одна да еще в обществе девятилетней девочки, которая из деревни никогда не выезжала! Я этого не допущу, и кончено. А теперь нам пора вернуться к гостям. ? Не ожидая ответа и весьма опасаясь, какой именно ответ может получить, Гарри взял Августу под руку и повел ее к дому.

Августа молчала, когда они шли навстречу ярким огням, музыке и смеху, доносившимся из распахнутых окон. Она, пожалуй, была даже слишком спокойна. Он ожидал протестов, слез, споров в обычном для нортамберлендских Баллинджеров манере. Однако она ограничилась этим подозрительным молчанием.

Гарри убеждал себя, что Августа наконец поняла, что он говорит в высшей степени серьезно. Он пытался объяснить себе, что в душе ее сейчас происходит борьба. Она уверена, что больше всего на свете ему хочется командовать ею и требовать, чтобы его приказания беспрекословно выполнялись. Подобное насилие ей, без сомнения, отвратительно, он слишком многое прощал ей в последнее время.

Жаль, конечно, что она так огорчена, но все к лучшему. Гарри знал, в Лондоне они будут чрезвычайно заняты и он просто не сможет никуда поехать с Августой и Мередит, а мысль о том, что Августа станет ездить повсюду одна, была ему крайне неприятна. Особенно ему не нравились ее вечерние развлечения.

К тому же вечерами, как уже он успел убедиться, Августа и совершает наиболее опасные поступки. Недавние происшествия были еще совсем свежи в его памяти: Августа в полночь наносит визит в библиотеку постороннего мужчины; Августа в мужской одежде пытается взломать чужой письменный стол; Августа танцует с этим повесой Лавджоем; Августа играет в карты на деньги; Августа в закрытой карете трепещет от страсти…

Нет, этого более чем достаточно! Любой, даже самый умный и осторожный муж стал бы опасаться за такую жену.

Гарри уже почти убедил себя, что действует совершенно правильно, когда вдруг зацепился носком башмака за что-то мягкое, лежавшее на траве. Он опустил глаза и увидел мужскую перчатку.

– Что за черт? Наверное, кто-то из гостей ищет ее, Августа. – Гарри поднял перчатку и только тут заметил под кустом блеск мужских туфель. А рядом с черными мужскими туфлями виднелись и голубые атласные туфельки. – Ну что ж, пусть ищет там, где обронил… – пробормотал он.

– В чем дело, Гарри? – Августа обернулась и тут же с легким смешком прикрыла рот ладошкой: она мгновенно заметила и черные туфли, и голубые туфельки.

Питер Шелдрейк тихонько выругался и вышел из-за куста, крепко обнимая за талию ужасно покрасневшую Клодию, которая тщетно пыталась натянуть на плечо подозрительно сползавший крохотный рукавчик своего бального платья.

– Полагаю, Грейстоун, это ты нашел мою перчатку? – Шелдрейк лукаво улыбнулся и протянул руку.

– Да. – Гарри отдал ему перчатку.

– Ну что ж, сообщаю вам первым: мисс Баллинджер только что согласилась стать моей женой. – Шелдрейк, ничуть не смущаясь, натянул перчатку и многозначительно посмотрел на смущенную Клодию. – И я намерен переговорить с ее отцом еще до того, как мы отправимся утром в Лондон.

Августа радостно вскрикнула и обняла кузину:

– Ах, Клодия, как это замечательно!

– Спасибо, – выдавила из себя Клодия, по-прежнему пытаясь поправить платье. – Надеюсь, и папа возражать не станет.

– Конечно не станет! – Августа отступила назад с довольной улыбкой. – О, мистер Шелдрейк будет тебе отличным мужем, я всегда была в этом уверена!

Гарри, внимательно смотревший на нее, вдруг вспомнил, что она сказала ему, когда они танцевали вальс.

– Так в этом заключался твой второй план, дорогая?

– Ну да, конечно! Я знала, что мистер Шелдрейк и Клодия замечательно подходят друг другу. И ты только представь, насколько полезен будет этот брак для Клодии с чисто практической точки зрения!

– С практической? – Гарри недоуменно поднял бровь.

– Разумеется. – Августа улыбнулась, однако, пожалуй, чересчур сладостно. – Теперь Клодия получит не только красивого и галантного мужа, но и отличного дворецкого.

Повисла мертвая тишина, потом Гарри услышал стон разоблаченного Шедцрейка и лукаво покачал головой, отдавая должное замечательной проницательности своей жены.

– Поздравляю, дорогая, – сухо сказал он. – Шелдрейку в роли дворецкого удалось провести немало весьма наблюдательных людей.

Глаза Клодии изумленно расширились.

– Скраггз! – Она резко повернулась к своему избраннику. – Скраггз из «Помпеи»! Я же чувствовала, что откуда-то знаю вас! Как вы посмели так бессовестно дурачить меня, Питер Шелдрейк! Как это унизительно! Вам должно быть стыдно, сэр.

Питер с кислым видом подмигнул Августе:

– Но, Клодия, дорогая, я играл роль Скраггза лишь для того, чтобы выручить одного своего старого друга.

– Вы могли сразу сказать мне об этом! Господи, да стоит только вспомнить, сколько раз вы мне грубили, будучи этим Скраггзом, и я готова вас задушить! – Клодия горделиво выпрямилась. – Позвольте сообщить вам, сэр: теперь я вовсе не уверена, что наша помолвка останется в силе. Я не желаю выходить замуж за такого невоспитанного джентльмена!

– Клодия, ну будьте же благоразумной! Это всего лишь игра!

– Вы должны нижайше просить у меня прощения, мистер Шелдрейк! – заявила рассерженная Клодия. – Я жду, когда вы станете молить меня на коленях. На коленях. Вы меня слышите?

Клодия резко повернулась и быстро побежала к сиявшему огнями огромному дому. Питер тут же набросился на Августу, которая буквально задыхалась от смеха.

– Ну что ж, мадам, по-моему, сегодня вы должны быть довольны? Ну что вы натворили! Вы умудрились испортить мою помолвку, стоило мне объявить о ней.

– Да ничего подобного, мистер Шелдрейк! Вам просто придется чуточку потрудиться, чтобы окончательно завоевать сердце моей кузины. И между прочим, она вполне заслужила, чтобы вы попросили у нее прощения. Я, по правде говоря, тоже не в восторге от вашего маскарада. Когда я вспоминаю, как сочувствовала вам по поводу вашего ревматизма, мне хочется вас просто убить.

– Ну что ж, должен признать: вы мне отомстили за мой обман, – простонал Питер.

Гарри, сложив руки на груди, с наслаждением наблюдал за их перепалкой.

– Могу я спросить, когда вы впервые догадались, что это я играю роль Скраггза? – проворчал Питер. Августа коварно усмехнулась:

– Ну как же! В ту самую ночь, когда вы битый час возили нас с Грейстоуном по Лондону, прежде чем вернуться к леди Арбутнотт. Я тогда узнала вас по голосу: вы еще пытались внушить Грейстоуну, что идея столь поздней поездки по городу отнюдь не кажется вам привлекательной.

– Однако, мадам, вы счастливо вышли замуж и, как мне кажется, должны бы благодарить меня за то, что в ту ночь именно я сыграл роль вашего кучера, – парировал Шелдрейк. – Да, вам бы следовало испытывать благодарность, а не мелочное желание мне отомстить!

– Ну это еще как посмотреть, – заявила Августа.

– Ах вот как? В таком случае позвольте заметить…

– Довольно. – Гарри поспешно прервал их, поняв, что словесный поединок может завести спорщиков невесть куда. Меньше всего сегодня он хотел, чтобы Августа вспомнила, каким именно образом ее склонили к столь поспешному браку. У него и так хватало забот, чтобы давать ей в руки оружие, которое, разумеется, будет использовано против него же. – Вы оба спорите, как дети, а между тем нас ждут гости.

Питер мрачно буркнул:

– Пожалуй, мне действительна лучше пойти и извиниться перед Клодией. Августа, неужели она действительно хочет, чтобы я встал перед ней на колени?

– Конечно! – заверила его Августа. Питер вдруг ухмыльнулся:

– Я всегда подозревал, что под этой ангельской благопристойностью спрятан крепкий орешек!

– И еще какой крепкий, – сказала Августа. – Пусть Клодия не принадлежит к нортамберлендским Баллинджерам, однако фамилия у нас с ней одна и та же!

Когда огромный дом наконец затих и его окутала ночная тьма, Гарри устало опустился в кресло в своей спальне, обдумывая действительную причину своего упорного нежелания брать Августу с собой в Лондон.

Он боялся.

Боялся, что в Лондоне она вновь встретится со своими легкомысленными взбалмошными подругами, которые будут лишь вдохновлять ее на очередные безрассудные выходки.

Боялся, хотя сезон был окончен, что она все же снова сумеет погрузиться в водоворот развлечений и удовольствий, которым так часто предавалась до своего замужества.

Боялся, что в Лондоне она – и это вполне возможно – встретится с таким мужчиной, который покажется куда более подходящий для представительницы страстных и безрассудных нортамберлендских Баллинджеров, чем ее собственный муж.

Боялся, что она отдаст свое сердце другому.

И все же он знал, что, даже если это случится, Августа с честью будет хранить супружескую верность. О, она очень хорошо понимала, что такое честь!

Гарри вдруг подумал, что все, чего ему хотелось, он получил сразу. И прежде всего жену, которая останется ему верной, храня данное ею слово, даже если отдаст свое сердце другому.

Да, ему принадлежали теперь ее верность и ее прекрасное, удивительно податливое, удивительно желанное тело. Но этого ему было уже недостаточно!

Уже недостаточно!

Гарри посмотрел в темное окно и неожиданно ему захотелось осторожно приоткрыть ту потайную дверку в своей душе… На мгновение он будто погрузился с головой в жаждущие, полные страсти и отчаяния туманные темные глубины. И тут же снова захлопнул эту дверку, успев, правда, понять кое-что из того, чего до сих пор никак не желал признавать.

Впервые он допустил мысль, что сердце Августы, этой необузданной, пылкой представительницы нортамберлендских Баллинджеров, нужно ему не меньше, чем ее клятва верности…

– Гарри?

Он обернулся. Дверь, соединявшая их спальни, была открыта. На пороге стояла Августа, нежная и прелестная в своем воздушном пеньюаре.

– В чем дело, Августа?

– Прости, что я устроила сегодня такую сцену по поводу твоего отъезда в Лондон. – Она осторожно приблизилась к нему; белый муслин облаком плыл за нею. – Я понимаю, ты боишься, что мы с Мередит свяжем тебе руки. И ты прав. Если для тебя наше присутствие будет источником беспокойства, то какой может быть разговор о рациональном ведении расследования, верно? А мне бы очень не хотелось мешать тебе. Я понимаю, как важно найти этого Паука.

Он сдержанно улыбнулся:

– Совсем не так важно по сравнению с двумя другими, самыми важными вещами в моей жизни. Иди сюда, Августа.

Она вложила свою руку в его ладонь; он притянул ее к себе и усадил на колени, баюкая как ребенка. От нее исходил теплый и женственный аромат. И очень, очень возбуждающий. Он почувствовал, как в нем разгорается желание.

Августа беспокойно завозилась, тоже почувствовав его жар.

– Тебе лучше забыть о любовных забавах, если собираешься завтра уезжать на рассвете, – сказала она с легким смешком.

– Я уже передумал.

– Так ты не едешь завтра?

– Нет. – Он провел носом по изгибу ее плеча, в восторге от того, какое оно беззащитное и нежное. – Пусть первым едет Шелдрейк и начинает расследование без меня. А ты, я и Мередит отправимся за ним следом послезавтра. Полагаю, моим дамам нужно дать хотя бы один день на сборы?

Августа чуть отстранилась и внимательно посмотрела в его глаза:

– Гарри, так ты все-таки решил взять нас с собой?

– Ты была права, дорогая. Стихи Ричарда принадлежат тебе, и ты должна находиться в Лондоне, когда мы с Шелдрейком начнем свое расследование. И честно говоря, мне совсем не хочется столько ночей проводить в одиночестве. Я уже привык, что ты рядом.

– Значит, ты берешь меня с собой в качестве грелки для постели? – Глаза ее сверкали в темноте.

– Помимо всего прочего.

Она с торжествующим видом толкнула его в плечо:

– Ах, Гарри, ты об этом не пожалеешь, клянусь! Я буду образцом благопристойности, идеальной женой! И я постараюсь хорошенько заботиться о Мередит, чтобы с ней ничего не случилось. Мы будем посещать только те места, где можно расширить кругозор, и я…

– Тихо, милая. Не давай слишком поспешных обещаний. – Гарри обнял Августу и, притянув к себе, поцелуем зажал ей рот.

Она легонько вздохнула и уютно устроилась у него на коленях, поглаживая его обнаженную грудь под тяжелым халатом.

Гарри провел рукой по ее бедру, приподнял пеньюар и почувствовал, как она вздрогнула. Его рука скользнула выше, нежно лаская ее, и вскоре она застонала в его объятиях.

– Как ты прекрасна! – прошептал он, уткнувшись ей в грудь, и снова почувствовал, что она дрожит от едва сдерживаемой страсти. Тогда он, мгновенно откинув ее пеньюар, усадил ее так, чтобы она оседлала его колени.

– Гарри? Что ты делаешь, Гарри? – Августа задыхалась. – О боже! Гарри? Прямо здесь?

– Да, милая. Пусти же меня, прошу тебя, да, вот так, вот так! – Он чувствовал обжигающий сладостный жар ее тела. Руки его сжимали нежные ягодицы.

Августа крепко ухватилась за его плечи, и они начали танец страсти. Голова ее запрокинулась, волосы темным водопадом рассыпались по спине.

И, снова почувствовав, как легкая дрожь пробегает по ее телу, Гарри позволил тому сладостному пожару, который давно уже пожирал его изнутри, вспыхнуть с необычайной силой, и с наслаждением отдался пляшущим языкам любовного огня и восторга, наконец-то чувствуя себя таким же диким и свободным, как любой из нортамберлендских Баллинджеров!