Текст книги "Няня"

1978–1979

Линда быстро привыкает к своему новому имени, и Джин ей в этом помогает. Ханна Берджесс… Линде нравится, и звучит куда интереснее, чем «Линда Тэйлор». В школе у них ни одной Ханны не было, зато Линды – целых три.

Они с Джин снимают комнату в обшарпанном хостеле в районе Монпелье, в Бристоле. Подруга находит работу уборщицы в парикмахерской на улочке, где здания раскрашены во все цвета радуги. Как-то в субботу она идет в «Вулвортс» и тайком кладет в карман два медных колечка от занавесок. Такие продают незамужним матерям.

– Если будем куда-то выходить, притворимся, что обе замужем, – предлагает Джин.

Они идут в паб, и Ханне приходится по душе их новая игра. Она крутит на пальце кольцо под жадными мужскими взглядами, а вот Джин притворство быстро надоедает.

Изучая объявления о работе, Ханна обдумывает, как бы сойти за квалифицированную няню из Норланда. Нет, слишком рискованно. Тогда она сама размещает объявление в местной газетенке:

Опытная няня, недавно переехавшая в Бристоль, ищет работу на полный день. Рекомендации по запросу.

В один из вечеров в коридоре хостела раздается телефонный звонок.

– Видел ваше объявление, – говорит мужской голос. – Мы с женой – художники, и у нас два сына-дикаря, так что нам требуется помощь.

Ханна находит их дом. Ого, большой особняк с витражными окнами в самом конце Клифтон-Даун! Оба мальчика – длинноволосые недисциплинированные спорщики, зато предложенная ей для проживания комната чудесна, да и оплата достойная. В любом случае Ханне уже надоело делить жилье с Джин.

Подруга то и дело ноет, как она нуждается, и Ханна презирает ее за отсутствие желания двигаться дальше и мелочную зависть. Комнатка у них маленькая. Дружба дружбой, а клаустрофобию никто не отменял. Ханне становится все сложнее себя сдерживать: так и хочется иной раз прикрикнуть на Джин, однако следует проявлять осторожность. Джин – единственный человек, знающий о ее подлинной личности, а эти подробности Ханна афишировать не намерена.

Новая работа даст ей отличный выход.

Имеется и еще один плюс: родители мальчиков – люди суматошные, запросить рекомендации им и в голову не приходит. Подробности биографии новой няни их нисколько не интересуют. У Ханны есть поддельная рекомендация, и, по всей видимости, этой бумажки хватит за глаза.

– С удовольствием приму ваше предложение, – объявляет она.

– Слава богу! – восклицает мать ребятишек и выдыхает с преувеличенным облегчением.

Кончики ее шелкового шарфа сметают с кухонного стола крошки индийской закусочной смеси.

– Ну, раз так, тогда к черту чаепитие! – улыбается отец семейства.

Он сдвигает в сторону чашки, достает бутылку и тянется за фужерами. Ну что ж, потрясающе, думает Ханна. Очень пикантно… Рубашка мужчины высоко задирается. Плоский живот, дорожка черных волос, начинаясь от пупка, уходит вниз под брюки. Ханна старательно отводит глаза, а хозяин дома наконец щедро наливает всем троим вина.

Его жена весьма разговорчива и дружелюбна, однако Ханна с неодобрением смотрит на ее фривольно расстегнутую блузку, под которой не наблюдается бюстгальтера. А ведь в доме мальчики…

– Я вам в течение дня докучать своим присутствием практически не буду, – обещает женщина. – Студия у меня в саду, и я ее обожаю. Очень важно иметь место вне дома, где можно отбросить в сторону повседневные заботы и сосредоточиться на работе.

Ага, самое лучшее для тебя место… Чтоб ты сгнила там вместе с компостом!

– Зато я буду путаться у вас под ногами, – заявляет мужчина. – Моя студия на втором этаже. Мне так больше нравится – по-моему, можно сойти с ума, если просидеть весь день в одиночестве. К тому же я люблю слышать голоса мальчишек. Ведь так, мои обезьянки?

Он делает шутливый выпад в сторону сыновей, заставляя тех обратиться в бегство.

– Итак, добро пожаловать в нашу семью! – подытоживает женщина и поднимает фужер.

Ханна тянется чокнуться, однако мать семейства не замечает ее движения и залпом опрокидывает в себя вино.

– Отлично! – восклицает она и снова наполняет фужер под самый ободок. – Ну, пора за работу. Завтра увидимся!

Ханна остается одна. Вина ей пробовать раньше не доводилось, и она чувствует себя слегка захмелевшей. На пороге появляется младший из мальчиков.

– Моя мама знаменита! – заявляет он.

– Серьезно? – переспрашивает Ханна. – Наверное, она очень занятой человек?

Мальчик кивает.

Ребенок явно устал. Ему давно пора в постель, размышляет Ханна. Что за родители… Няня Хьюз была бы в ужасе.

– Хочешь, прочитаю тебе маленький рассказик? – предлагает она.

Он устраивается рядом на диване и засовывает палец в рот. Ноги грязные, ногти давно следует подстричь. Завтра вечером Ханна первым делом заставит его принять ванну перед тем, как лечь в постель. Они читают книжку, а сверху доносится запах травки. Никого из родителей не видно. До последней страницы им дойти не удается – мальчик засыпает.

Через год после того, как Ханна устраивается на новую работу, их с Джин дороги расходятся – в основном из-за мужчины. Джин влюбляется по уши в одного парня, Артура Вейгонера. Артур – неглупый и довольно стеснительный человек, работает на заводе «Роллс-ройс» в Филтоне. Говорит, что делает хорошую карьеру. Джин рассказывает, что мечтает жить в новеньком доме в Сток-Бишоп, где обитает ее возлюбленный. Артуром она увлечена серьезно, однако при личном знакомстве Ханну смущает, что молодой человек заставляет подругу заплатить за себя в пабе. Джентльмены себя так не ведут…

Ханна присутствует в качестве гостьи на их бракосочетании. Джин выглядит совсем худенькой в свадебном платье, сшитом под «Сhlое». Потом они встречаются еще раз, и Ханне приходится заплатить за чай подруги: у той закончились деньги, которые муж оставил на хозяйство. Джин без умолку рассказывает, что они с Артуром пытаются завести ребенка, а Ханна замечает у нее под глазом желтоватую тень синяка, замазанного тональным кремом. Встреча оказывается не самой радостной.

Вскоре от подруги приходит письмо: Артур получил новую работу, и молодая семья переезжает в Суррей, где надеется начать новую жизнь. Ну и отлично. Никакой тоски по подружке Ханна не испытывает.

На работе у нее есть некоторые проблемы. К мальчикам требуется совершенно разный подход.

Младшему пять лет, и никаких сложностей присмотр за ним не представляет. Ему нужна ласка, и только. Ханна проработала в семье уже год и потеряла счет, сколько раз нежно запускала пальцы в его взъерошенные волосы. Мальчик любит держать свою няню за руку, совсем как ее маленький братишка в большом семействе Тэйлоров. Податливый ребенок, и Ханна питает к нему слабость. Старший брат, Хью, всегда насторожен и далеко не так прямодушен, как младший.

Ханну он невзлюбил с самого начала и довольно серьезно осложняет ее жизнь. Она испробовала все стратегии няни Хьюз, пытаясь завоевать парнишку, однако ни один прием не сработал. С другой стороны, ей не приходилось видеть, как Хьюз обращается с детьми постарше. Следует разработать собственные подходы. Клин вышибают клином, решает Ханна, и раз за разом рассказывает родителям о мнимых проступках Хью. Иногда сочиняет, что в очередной раз поймала мальчика на лжи. Ей верят – ведь она незаменима – и позволяют самой определять наказания для старшего сына. По первости неплохо работает заключение в детской без права выхода, однако в дальнейшем подобная мера лишь делает его все более угрюмым. Нужно изобрести нечто новое. Ханна прячет от него любимые вещи и запрещает смотреть телевизор.

Все тщетно – какие бы меры она ни принимала, Хью не сдается, и в один прекрасный день Ханна делает то, чего желала уже давно: хорошенько щиплет мальчика. Точно так же она наказывала своих младших братьев и сестер, и умеет рассчитывать силы, чтобы не оставлять больших синяков. В доме, где она выросла, в цене была бесчувственность, и те старые уроки пригодились. Ханна в восторге от шока, который испытывает Хью.

Разумеется, мальчишка бежит жаловаться родителям. Отец сидит в пабе, так что Хью направляется в студию в саду. Ханна наблюдает из дома, как сверкают белые подошвы его кроссовок. Хью толкает дверь. Обычно мать семейства требует, чтобы входящие предварительно стучались, да и то лишь в случае крайней необходимости. Ханна усмехается: мальчик наверняка в ярости. Раскраснелся, выкладывает мамаше, как его ущипнула няня. Этот ребенок точно знает, что такое хорошо и что такое плохо, и несправедливость его страшно возмущает. А мамаша, должно быть, сидит с затуманенными вином и созерцанием своих уродских картин глазами. Вот она поднимается с кушетки и говорит: «Отвали, дорогой. Твоя няня никогда так не поступит».

Ханна стоит на кухне, у мойки, когда Хью вползает в дом. Выглядит он словно побитый щенок.

– Подойди ко мне, пожалуйста, – требует она.

Мальчик медленно приближается, опустив глаза в пол.

– Посмотри на меня.

Ханна цепляет его пальцем за подбородок и приподнимает его голову. Ого, как натянулись сухожилия на шее… Хью упорно отводит взгляд.

– Смотри на меня! – приказывает Ханна.

Свободной рукой она находит нежную кожу у него в подмышке и вновь щиплет. Их взгляды скрещиваются. Надо же, сколько ненависти…

– Все очень просто, Хью, – говорит она. – Непослушные дети всегда получают то, что заслужили. Будешь вести себя хорошо – и я не причиню тебе вреда. Тебе следует понять: мать не желает о вас заботиться как положено, а вот меня вам слушаться придется. А теперь марш в свою комнату. Пора спать.

Глава семьи приходит поздно вечером, когда Ханна поднимается по лестнице с чашкой чая. Она уже переоделась на ночь, и на ней лишь длинная мужская рубашка. Стащила ее у мистера Берджесса перед уходом с предыдущей работы. Взяла на память. Еще прихватила двух фарфоровых котят из детской – они теперь стоят в ее спальне.

Взгляд у мужчины голодный. Волчий взгляд. Он останавливается на ногах Ханны и медленно скользит все выше. Хозяин дома явно наслаждается, в деталях представляя, что у нее под рубашкой, и Ханна испытывает сильный внутренний толчок.

– Я не показывал тебе, над чем сейчас работаю? – бормочет мужчина.

Он пытается выдержать шутливый тон, однако хриплый голос и интонации выдают его с головой. Ханна молча поднимается на лестничную площадку. Он идет следом. Проигнорировать его предложение, дойти до своей спальни? Она наверняка успеет запереться до того, как мужчина ее догонит.

Остановившись у двери в художественную мастерскую, Ханна поворачивает испачканную краской ручку. Внутри темно. Через мансардное окно видна студия жены – та валяется на кушетке. Напилась в хлам. Не включая свет, мужчина стоит сзади, в шаге от нее. Засомневался? Она оборачивается и, взволнованно дыша, целует его, слегка касаясь губами.

– Боже, как давно я собирался это сделать… – вздыхает хозяин дома.

Между ними словно проскакивает разряд электрического тока.

Надеюсь, он достаточно набрался и не заметит, что я девственница…

Джо

Текстовые сообщения от мамы Стэна – это сорокапятиминутная хронология жуткой паники и отчаянных поисков Руби и Стэна. Я пробегаю текст с оглушительно бьющимся сердцем, хотя уже успела заглянуть в конец:

Нашлись. Все в порядке.

За этим сообщением следует еще одно:

Позвоните мне.

И еще:

Вам следует знать, что Стэн и Руби после занятий сели на школьный автобус и вместе доехали до Лейк-Холла. Не знаю, каким образом они убедили водителя, но, когда вдруг появились у вас дома, – МНЕ НИКТО НЕ ПОЗВОНИЛ. Когда я наконец выяснила, где они могут быть, и приехала забрать Стэна, за ними никто не присматривал. ДЕТИ ВЫТАЩИЛИ КАЯК ИЗ ВАШЕГО ЛОДОЧНОГО АНГАРА И НАХОДИЛИСЬ У ОЗЕРА, ОТКУДА НЕДАВНО ВЫЛОВИЛИ ТРУП.

Последнее сообщение совсем короткое:

Неужели вашей семье на все наплевать?

Сгорая от стыда, звоню матери Стэна. Вроде бы она немного успокоилась. Не разводя прелюдий, говорю, что я в пути, что невероятно сожалею о случившемся. Обещаю, что обязательно поговорю со всеми, кто допустил инцидент, и перезвоню ей, как только выясню, в чем там дело. Отвечает она холодно.

Добравшись до вестибюля Паддингтонского вокзала, пытаюсь связаться с Руби, Антеа и матерью. Под звуки объявления об отправке поезда слушаю, как плачет и пытается объяснить произошедшее моя дочь.

– Мы не собирались выводить каяк в озеро! Хотели просто посидеть в нем на берегу… Я ведь не совсем глупая!

Прошу ее передать трубку Антеа. Та в гневе рассказывает о запутанной череде событий, приведших к печальному финалу, и возлагает всю вину на мою мать, которая берет трубку последней.

– Обычное недоразумение, – заявляет она. – Мамаша Стэнли слишком остро реагирует. Кстати, очень грубая особа. Кричала на бедную Антеа, а при чем тут она? Я просто не передала ей твое сообщение, но никакой опасности дети не подверглись.

По вокзалу объявляют номер платформы, и народ бежит к поезду.

– Разберусь с этой историей, как только вернусь домой, – обещаю я. – Будь добра, постарайся, чтобы дочь до моего приезда была в безопасности.

Приехав домой, натыкаюсь в холле на Антеа. Экономка сидит в пальто, у ее ног стоит тяжелая сумка.

– Вам не следовало меня дожидаться.

– Я должна была рассказать, что произошло на самом деле. Не хочу, чтобы меня за это винили.

– Вас никто и не винит. – Антеа смахивает слезу. – Ладно, я слушаю, рассказывайте.

– Мне никто не сообщил, что Руби сразу из школы должна пойти в гости, и я встретила детей со школьного автобуса, как вы просили. Стэна я не ждала, однако Руби заявила, что написала его маме и та не возражала. Мальчик стоял рядом и кивал, так что я им поверила. Разумеется, знай я, что они нарушили ваш план, – немедленно позвонила бы, только ваша мать даже не обмолвилась, что они после уроков пойдут к Стэну. Как могла Руби мне солгать? Зачем тогда просить меня брать на себя такую ответственность? Мне и так достается в деревне – только и делаю, что защищаю вашу семью! Знаете, что там говорят о черепе в озере? Меня каждый день об этом расспрашивают. С меня хватит! Разгребать это все за вами – не моя работа.

– Вы правы, Антеа. Мне очень неловко.

Я совсем падаю духом: экономка говорит правду, а в произошедшем есть и доля моей вины. Забыла ведь перезвонить Антеа сегодня утром, не удостоверилась, что мать передала ей сообщение? Забыла.

– Присмотр за вашей матерью, да еще и за детьми – слишком большая ответственность. Еще и полиция здесь шляется. У меня просто нет времени на ту работу, за которую мне платят.

– Мне и в самом деле очень жаль. Уверяю вас, такое больше не повторится.

Поднимаю голову. С лестничной площадки второго этажа осторожно выглядывает Руби.

– Спустись к нам, – прошу я.

Она бежит ко мне, обнимает своими ручонками и утыкается в меня лбом.

– Что сегодня случилось, Руби? Почему вы не поехали к Стэну? Как вообще водитель пустил вас в школьный автобус, ведь вас не было в списках?

Объяснения льются из нее потоком, так что я за ней не поспеваю.

– Моя фамилия была в списках у водителя автобуса, а Стэна не было. Он сказал, что едет со мной, а шофер новенький, поэтому и решил, что все в порядке. Просто проверил, чтобы мы сошли вместе, и все. Нас встретила Антеа, а мама Стэна все равно опоздала к концу уроков, и он ей написал, объяснил, что мы задумали, только она почему-то сообщения не получила.

Еще одна оплошность с моей стороны… Следовало позвонить в школу, сказать, что у Руби изменились планы, и ее фамилию тоже вычеркнули бы из списков водителя.

– А что с каяком? Только говори правду.

– Хотели просто в нем посидеть, клянусь! А мама Стэна на меня жутко рассердилась, даже кричала…

Дочь плачет, экономка тоже хлюпает носом.

– Антеа… Я вас прекрасно понимаю. Мне очень жаль, что вас пытались обвинить, это несправедливо. Давайте вы сейчас отдохнете, а завтра, когда все успокоятся, мы еще раз переговорим.

– Нет, так больше продолжаться не может! С меня довольно. Вашей матери требуется постоянная помощь по дому, а теперь она еще больна, и я уже не в силах…

– Все понимаю. Может, обсудим все в пятницу? У меня как раз выходной. Прошу вас… Съездим куда-нибудь, пообедаем. Ваша помощь для нас очень много значит. Мне очень хочется, чтобы вы были здесь счастливы.

– Больше не могу. Мне еще нужно присматривать за своей мамой. Все это нелегко. Наверное, мне лучше с вами попрощаться.

– Понимаю вас, – повторяю я. – Но прошу, не принимайте поспешных решений. Утро вечера мудренее.

Антеа не отвечает – слишком расстроена. Я открываю дверь, провожая ее, и она кивает со слезами на глазах. Похоже, ставит в наших отношениях точку.

– Я напишу леди Холт, – говорит она. – Не хочу оставлять ее в затруднительном положении, но сил уже нет.

– Руби, сегодня у нас почти все пошло наперекосяк, – обращаюсь я к дочери. – Тут никто не виноват, и в то же время мы виноваты все вместе. Запомни, тебе не следует менять планы, не обсудив это со мной. И ни в коем случае нельзя лгать. Никогда. Обещаешь?

– Клянусь! Знаешь, мама Стэна сказала, что запрещает ему к нам ходить.

– Она просто рассердилась. Успокоится – и наверняка передумает.

– Не передумает! Она так кричала…

– Вот посмотришь, дочь.

– В школе меня обзывали зомби, вышедшим из озера, говорили, что мы убиваем людей и сбрасываем их в воду.

– Ох, милая… Знаю, тебе обидно, но ведь все это глупости, сама понимаешь. Вряд ли завтра это повторится. Побудь внизу, пока я поговорю с бабушкой, включи какую-нибудь программу по телевизору.

Открываю дверь в спальню матери. Внутри темно. Спит или притворяется? Тихонько выхожу обратно и вздрагиваю от испуга, наткнувшись на Руби.

– Ненавижу здесь жить, – всхлипывает дочь, и я заключаю ее в объятия.

– Утром все предстанет в другом свете, вот увидишь, – обещаю я. – Мы уедем отсюда, как только появится возможность, клянусь тебе. А пока мы с тобой должны быть храбрыми и отважными. Будем думать только о хорошем.

– Если мы отсюда переедем, надо взять с собой бабушку. Одной ей будет совсем одиноко.

Еще крепче прижимаю к себе дочь. Надеюсь, она чувствует, как мама ее любит. Мою же грудь словно охватывает удушающим стальным обручем.

Уснуть не могу – события сегодняшнего дня не отпускают. Открываю в «Facebook» страничку, где общаются мамочки нашего класса, и у меня екает сердце.

Мама Стэна недавно разместила пост:

СРОЧНО. Необходимо пересмотреть договоренности о встречах наших детей после уроков. Нам нужно наладить систему информирования школы, чтобы не сходить с ума, если кто-то из родителей и / или шофер школьного автобуса проявит безответственность.

Да, могло быть и хуже. Во всяком случае, мое имя не прозвучало, но… Кто знает, сколько матери Стэна поступило личных сообщений? Наверняка ее спрашивали, что случилось.

Одно я знаю точно: мне нужно что-то делать в плане присмотра за дочерью. Единственная причина, по которой я не впадаю в отчаяние, – Ханна. Возможно, я наберусь смелости и попрошу ее о помощи.

Вирджиния

Открываю глаза, как только Джослин выходит из комнаты. Вряд ли я стерпела бы ее обвинения – а куда без них…

Никто сегодня не пострадал, в конце-то концов. Руби точно не поплыла бы по озеру в каяке. Она для этого слишком умна и сознательна. Без ума от своего друга – этого Стэна. Неприятная история со школьным автобусом – самое обычное недоразумение. Нынешние родители уж очень волнуются за своих детей.

Голова продолжает болеть, и боль словно костяными пальцами охватывает шею, а затем спускается вниз по спине, стоит лишь шевельнуться. Должно быть, и вправду рановато я отказалась от сильнодействующих таблеток, но решила – значит, решила. С туалетного столика на меня смотрит черно-белое фото Александера. Как же мне хочется, чтобы он сегодня был со мной… Каждая клеточка моего страдающего тела жаждет его возвращения.

Тяжело в одиночку хранить столько тайн. Тяжело и больно.

Лежу в полусне, а перед глазами крутятся сцены из прошлого: вечеринки, праздники, отдых, минуты нашей с Александером близости… Милые маленькие мгновения, за которыми неизбежно следуют мрачные и пугающие воспоминания.

Ребенком наша дочь принадлежала не мне, а другой женщине, и эта мысль не давала мне покоя, тянула к земле, словно на шею повесили огромный жернов. Это меня в итоге и сломало.

Субботняя ночь… На ужин мы пригласили шестерых друзей. Прибыли все уже после обеда – каждый желал заодно посмотреть трансляцию национальных охотничьих скачек, так что выпивать начали рано, а кокаин появился еще до ужина. Я в этом не участвовала. Никогда не любила чувствовать себя пьяной, боялась утратить над собой контроль. Сказывалась многолетняя привычка – ведь мне часто приходилось наблюдать за Александером, когда тот вел игру. Одному из нас следовало постоянно быть начеку, хотя что нам в итоге дала эта осторожность… Муж находил множество способов сыграть и за моей спиной.

Итак, в те выходные я оставалась трезвой и настаивала, чтобы наркотики употребляли за закрытыми дверями. В конце концов, в доме был ребенок. Дневную прислугу я отпустила еще до обеда. Никогда не возражала накрыть на стол сама, если приватность того требовала. И у стен есть уши – об этом я не забывала.

Разумеется, Ханна осталась. Она присутствовала в доме всегда, даже выходные брала крайне редко. Джослин не должна скучать – в этом состояла основная задача няни. Ближе к вечеру, когда наши гости уже были изрядно навеселе, я попросила ее одеть и привести дочь вниз несколько раньше, чем планировалось; хотела, чтобы малышка поздоровалась с гостями, пока вечеринка не набрала ход.

Ханна выбрала ей подходящее к случаю платье.

– Не стоит оставлять Джослин внизу надолго, – распорядилась я. – Скажет всем «привет» – и достаточно. Потом можете вести ее в детскую.

– Хорошо, леди Холт.

Мне хотелось, чтобы дочь получила удовольствие. Сама я девчонкой очень любила знакомиться с друзьями родителей. Такой торжественный момент… Спускаешься вниз в красивом наряде, кружишься по комнате, а иногда тебе даже позволяют сделать маленький глоточек шампанского.

Я выбивалась из сил, пытаясь завоевать расположение дочери, и видит бог – в тот вечер случилась одна из последних отчаянных попыток.

Сегодня меня занимает вопрос: отвечала-то она всегда доброжелательно, но что на самом деле было у нее на душе? Если даже Ханна пребывала в крайнем раздражении, то внешне никак этого не показывала. До того вечера – точно.

Звонит мобильный телефон Джослин. Слышу, как дочь тихо отвечает – видимо, стоит на лестничной площадке. Пытаюсь сесть. Половина одиннадцатого вечера… Кто может беспокоить в такое время? Возможно, кто-то из Калифорнии.

– Ханна! Спасибо, что перезвонила. Прости, что так поздно, но я в большом затруднении – похоже, Антеа нас покидает, и я не знаю, кого бы…

Конец фразы разобрать не получается – Джослин уходит в свою спальню.

Меня словно ударили под дых. Антеа уходит, Джослин приглашает в наш дом Ханну… А что же еще она хотела сказать? К кому бы еще она обратилась по поводу присмотра за Руби?

Бросаю взгляд на пакеты с лекарствами на прикроватном столике. Александер смотрит на меня с фотографии. Я вполне могла бы выпить сразу пригоршню таблеток и присоединиться к мужу, где бы он сейчас ни был. Искушение велико, но я не должна сейчас покинуть дочь, которую всю жизнь старалась защищать.

В тот вечер мы дали ей одну из моих разноцветных пилюль – больше ничего придумать не удалось. Подсунули наркотик и решили, что будем надеяться на лучшее.

– Она спит, – сказал Александер, выйдя из детской.

Вид у него был такой, словно он балансировал на грани безумия.

– Что она видела?

Муж промолчал. Его била крупная дрожь, – так трясется собака на приеме у ветеринара. Я сжала голову любимого в ладонях, пытаясь успокоить и найти его взгляд, однако он прятал от меня глаза.

– Что она видела? – повторила я, дав ему пощечину.

Сорвалась на крик, хотя следовало держать себя в руках. Сегодняшнее происшествие вполне могло нас погубить. Александер мягко прикрыл мне рот.

– Тс-с. Все хорошо, она спит.

Его зрачки превратились в точки, по вискам струился пот. Стены мезонина словно сжались вокруг нас.

Все это время тело Ханны с неестественно выгнутыми конечностями лежало на ступеньках черной лестницы. Под ее головой собралась лужица крови, запачкав блестящие волосы. Слава богу, хоть глаза закрыты…

– Принеси одеяло, – сказала я.

Мы завернули Ханну и связали, воспользовавшись веревкой, которую она сорвала со стены во время падения. Я взялась за ноги, и мы понесли тюк вниз. Одна туфелька сорвалась с ее ноги и с грохотом полетела вниз по лестнице, а голова, как в страшном сне, упала Александеру на грудь. Спрятать тело решили на заднем дворе, в бункере для угля.

– Мы не можем ее здесь оставить, – пробормотал Александер, заперев дверцу.

– Нам следует повременить. С трупом разберемся позже. Иди в дом, переодень рубашку – ты весь в угольной пыли и… – Я не стала говорить о кровавых пятнах, просто продолжила: – И выйди к гостям. Скажешь, что Джослин стало нехорошо и ее вытошнило прямо на тебя. Мы с няней за ней присматриваем. Скажи, что я скоро спущусь.

– Надо вытереть кровь…

– Именно этим я и собираюсь заняться.

Снова поднявшись в мезонин, я осмотрела свою одежду. Слава богу, ни пятнышка. Сняв платье с чулками, сбегала в ванную за полотенцами и шампунем. Запачканное платье дочери валялось на полу. Воняло от него жутко. Лестницу я отскребала в одном нижнем белье, согнувшись в три погибели. Работать пыталась быстро и по возможности бесшумно. Наконец добралась до верха и бросила взгляд на дверь спальни Джослин. Мне никак нельзя ее разбудить. Окровавленные полотенца и детское платьице сгребла в кучу и сунула в пакет, а сама встала под душ. Ахнула, когда потекла холодная вода, и тут же примолкла. Буду считать это наказанием. Душ помог избавиться от паники и напомнил: нервы надо держать в узде.

Постепенно успокоившись, я надела белье и чулки, натянула платье. Посмотрелась в треснутое зеркало и глубоко вздохнула. План у нас с Александером есть, а случившегося уже не изменишь.

Выйдя из ванной, я бросила взгляд на комнату дочери и тихонько приоткрыла дверь. Дочь скорчилась в постели – такая маленькая и беззащитная. Невинная душа… Что сейчас происходит в ее головенке? Что она видела? Что навсегда отложилось у нее в памяти?

Я медленно и осторожно спустилась по лестнице. Здесь все чисто. Веревку заменим. Пакет с полотенцами и платьем пришлось пока втиснуть в темный угол рядом с бункером для угля. Открыть его и посмотреть на труп я не осмелилась.

Ночь была необычно теплой, однако с озера задувал прохладный ветерок, свет из окон первого этажа заливал лужайку. Надо возвращаться к гостям…

– Джинни! Ну как наша маленькая больная? – окликнула меня Милла, выскочив в холл, где я подкрашивала губы.

Подруга, сжимая в пальцах сигарету, потянулась меня обнять.

– Уже лучше. Наверное, съела что-то не то. Мы с Ханной считаем, что ей просто нужно хорошенько выспаться.

– Слушай-ка, а мне действительно нравится Джайлс. Какая ты умница! Как догадалась?

– Ну как… Мужчина в хорошей форме, денег куры не клюют, недавно развелся. Как раз тот тип, что тебя привлекает.

– По-моему, я его уже люблю.

Мы двинулись к голубому залу, причем Миллу мне пришлось буквально волочить на себе, и, честно говоря, я даже испытала облегчение. Во всяком случае, колени дрожать перестали.

Александер, поглядывая в окно, сидел в кресле с откидной спинкой. Надеюсь, ему удалось взять себя в руки.

– Ну что, ужин? – предложила я. – Простите, что он немного припоздал.

– Господи, я уж боялась, что ты забыла, – усмехнулась Джорджи. – Столько выпить на голодный желудок – не шутка.

Ну и отлично. Чем они пьянее, тем лучше.

Александер поднялся из своего кресла, и Милла, наконец отцепившись от меня, тут же ухватила за руку Джайлса.

Я молча наблюдала, как муж идет ко мне через весь зал. Все куда-то исчезло, и мы словно остались вдвоем. Глаза у него страшные, хорошо, что никто пока не обратил внимания. Ну же, соберись… Все позади, ничего не изменишь.

Александер заметил, что я небрежно положила руку на свисающий с шеи медальон – всегда так делала, когда муж зарывался за карточным столом. Впрочем, бывало, что он игнорировал наш тайный знак. Я кивнула, пытаясь незаметно для гостей его ободрить.

– Дорогая, – пробормотал он, и нерешительная улыбка вдруг осветила его черты. – Окажешь мне честь?

Слава богу…

– С удовольствием, – сказала я, взяв мужа под руку, и он сжал вспотевшими пальцами мой локоть.

Главное – держать себя в руках, и тогда мы переживем эту ночь…

Я содрогаюсь и невольно испускаю стон. Господи, как больно… Наконец ужасные воспоминания отступают, и я задумываюсь.

Когда Джослин была еще совсем малышкой, Ханна промыла ей мозги так, что дочь не видела вокруг никого, кроме любимой няни – милой, пушистой и заботливой. Что случится, если дочь сейчас снова попытается встроить ее в нашу жизнь? Ответа на этот вопрос нет. Ответ зависит от того, действительно ли эта женщина – Ханна. Я до сих пор в этом не уверена. Зато наверняка знаю, что мне страшно.