Текст книги "Няня"

Вирджиния

У Джослин сегодня выходной. Говорит, что не готова встретиться с Фавершемом, пока все не осмыслит. Я исполнена решимости поговорить с ней еще раз. Мучаюсь от своего бессилия. Все утро провожу в тревожном ожидании, потому что дочь, забросив Руби в школу, домой не торопится. Похоже, мы дошли до предела: общаемся только из вежливости. На звонки Джослин не отвечает.

Ближе к полудню выхожу на прогулку, и Боудикка составляет мне компанию. Ага, Джослин сегодня взяла «лендровер». Необычно… Мое сердце на секунду сбивается с ритма. Вдруг Ханна и вправду перерезала какой-нибудь шланг и моя дочь улетела на обочину? А ведь инсценировка несчастного случая задумана под меня… Дохожу до конца подъездной дорожки. Вдали – ни одной машины, лишь пыхтит чей-то трактор. Возвращаюсь к дому и делаю несколько кругов между хозяйственных построек.

Иду вдоль забора. Мысленно называю его «стеной Руби» – она с удовольствием на него залазит. Веду по стене кончиками пальцев, ощущая неровности камня, на которые внучка ставит ногу, чтобы взлететь на самый верх. А вот и выступ, с которого Руби любит спрыгивать вниз.

Расположен он на высоте около пяти футов, и его сразу видно: широкий, прочный золотистый камень, вмурованный в стену еще при ее постройке. Своеобразная, твердая как скала ступенька.

Улыбаюсь, вспоминая, как Руби храбро соскакивает со стены. Касаюсь камня, и он вдруг подается под моей ладонью. Обхватываю его двумя руками. Выступ свободно ходит из стороны в сторону. Смертельная ловушка! Бросаю взгляд на землю под ступенькой. Почва покрыта тонким налетом сухого строительного раствора. Похоже, просыпался, когда я раскачивала выступ. Или кто-то злонамеренно выскреб его из стены? Сложно сказать, однако меня охватывает безумный страх. Одно дело, когда Ханна угрожает мне, и совсем другое, если она выбрала целью мою внучку.

У дома хрустит гравий подъездной дорожки, и я бегу ко входу. Немедленно надо рассказать о моем открытии Джослин! Она паркует автомобиль прямо у дверей дома и вылезает наружу, не обращая на меня ни малейшего внимания. На заднем сиденье лежит чемодан и несколько сумок.

– Что происходит? – интересуюсь я.

– Ханна сегодня переезжает в Лейк-Холл.

Ее вызывающий взгляд пробуждает во мне желание проявить свой авторитет, и все же я молчу, хотя меня душит гнев, к которому примешивается ужас. Открой же глаза, Джослин! Я люблю тебя, почему же ты видишь во мне угрозу?

С пассажирского сиденья выпрыгивает Ханна, и я не успеваю ничего сказать. Следует соблюдать спокойствие: с дочерью я поговорю наедине чуть позже.

– Что ж, будем надеяться, что переезд Ханны облегчит жизнь вам обеим, – бормочу я. – Давайте помогу с сумками.

Я тянусь к чемодану.

– Не трогай!

Джослин перехватывает мою руку, словно я – уличный воришка.

– Чемодан слишком тяжелый.

– Убери руки!

– Ты не сможешь его поднять!

– Ничего подобного!

Я не собираюсь отступать – это будет выглядеть унизительно. Хватаю чемодан. Джослин права, он просто неподъемен, и все же я тяну его на себя. В итоге чемодан вываливается из машины, а я, не успев отпустить ручку, теряю равновесие. Вытягиваю другую руку, пытаясь смягчить падение.

Запястье ломается совершенно беззвучно. Странное чувство – словно ты что-то потеряла. Сначала никаких ощущений я не испытываю, однако уже через секунду всю руку пронзает обжигающая боль.

Ханна и Джослин помогают мне добраться до скамейки, и я обрушиваюсь на жесткое сиденье. Они нависают надо мной, перекрывая свет. Я баюкаю поврежденную руку. Не хочу, чтобы они смотрели! Мне ужасно стыдно…

Ханна изображает притворное сочувствие и заботу, а вот дочь глядит на меня с презрением. Считает старой дурой.

И все же она ошибается, успеваю подумать я до того, как боль становится нестерпимой. Я сгибаюсь пополам. Джослин следует преодолеть свою злость – ту злость, что росла в ней с самого детства. Она должна сбросить с глаз вуаль лжи, которую соткала Ханна. Дочери надо пересилить себя – и это единственная моя надежда.

III

Двухлетняя Джослин поднимается на ноги в своей кроватке, и Ханна подходит к ее бортику. Малышка рада видеть свою няню, подпрыгивает, как мячик, держась ручками за перекладины.

– Осторожно! – предупреждает Ханна. – Смотри не ударься головкой!

Она вытаскивает ребенка из кроватки и кладет ее на пеленальный столик. Сменив подгузник, протягивает девочке указательные пальцы. Та крепко за них хватается, подтягивается и садится, а затем с помощью няни встает на ножки.

– Подъем! – хором произносят они, и Джослин хохочет.

Ханна решает попробовать одно упражнение. Ничего нового – этим она занималась с Джослин, когда та была еще совсем маленькой. Она широко улыбается, и Джослин улыбается в ответ – все шире и шире, пока ее личико не начинает сиять. Ханна резко опускает вниз уголки губ, одновременно расслабив мышцы щек. В глаза она добавляет грусти, и девочка моментально реагирует. Улыбка мигом сходит с ее вытянувшегося лица. Ханна замирает, уставившись на свою подопечную, и Джослин начинает дрожать, а затем разражается плачем.

– О, милая! – восклицает Ханна, снова изображая радостную гримасу. – Прости, прости! Твоя няня на минутку загрустила, а теперь все прошло. Спасибо, что ты так за меня переживаешь. – Она покрывает девочку градом поцелуев, и та вновь заливается смехом. – Так что ты говоришь? Наденем платьице и присоединимся к гостям на вечеринке?

Спускаясь по ступенькам на руках няни, Джослин радостно улыбается. Ханна слегка подбрасывает девочку вверх.

– Прыг, прыг! – лепечет та.

На малышке сегодня бледно-розовый вельветовый сарафанчик. Шелковистые волосы девочки Ханна умело заколола так, что те обрамляют ее личико. Настоящая маленькая куколка… Как можно ее не любить? Ханна смотрит на часы. Воздушные шарики доставят через час. Распорядок вечеринки она знает от и до, а это важно: Джослин ненавидит шарики с тех пор, как один из них лопнул прямо перед ее лицом.

Открытие праздника лета состоялось лишь несколько минут назад. В Лейк-Холл прибывают толпы людей – каждый желает увидеть, что скрывается за древними воротами имения. Лорд Холт и молодой Джефф распределяют машины по местам для парковки. Деревенские женщины, устроившись на лужайке, подают желающим чай и сладкую тыкву Мелочь бросают в пустые контейнеры из-под мороженого. На прилавках и столиках выставлены местные поделки, акварели и домашняя выпечка, а под навесом у стены амбара продают саженцы из садов Лейк-Холла.

Ханна внимательно присматривает за своей подопечной, пока они вместе обходят прилавки. Наблюдает она и за перемещениями леди Холт. Вирджиния – настоящая леди, госпожа поместья. Твидовая юбка, перехваченная пояском на тонкой талии, белая блузка с высоким воротничком и твидовая же шляпка с перьями на тулье. На шее – платиновая цепочка с кулоном в форме сердца, украшенным драгоценными камнями. Бриллианты и изумруды сверкают, даже когда солнце скрывается за облачками. Ожерелье – фамильная драгоценность. Ханна видела его на портрете одной из бывших леди Холт. Должно быть, стоит целое состояние! У нее чешутся руки примерить красивую вещицу.

В половине четвертого Ханна и Джослин стоят у боковой линии расчищенной площадки и аплодируют, когда леди Холт вручает приз самой симпатичной дворняжке – победительнице дог-шоу. Часы бьют четыре, и Вирджиния, как запланировано, направляется к импровизированной сцене, покоящейся на тюках соломы. Духовой оркестр играет замедленную версию «Иерусалима», и порывистый ветер уносит музыку в поля. Под долгую последнюю ноту Вирджиния восходит на сцену, где ее ждет микрофон. Она щелкает по нему, и над полем несется резкий свист.

– Всем привет! Как слышно?

Ее голос, усиленный мощными динамиками, привлекает внимание большинства гостей.

– Что ж, отлично! Собираемся в круг, друзья! – обращается она к гостям с мягкой улыбкой.

– Посмотри на свою маму! – говорит Ханна.

– Мама… – повторяет Джослин.

В ее голосе нет никаких эмоций. Малышку вполне устраивает общество любимой няни.

Ханна работает локтями, пробиваясь с девочкой в первые ряды. Они совсем рядом со сценой: стоит Джослин протянуть ручку – и она сможет коснуться туфельки матери. Вокруг Вирджинии собралась небольшая группа женщин в толстовках с логотипом местного детского дома. Каждая из них держит в руках большой черный мешок.

– Благодарю всех, кто сегодня пришел на праздник, – начинает Вирджиния.

Ханна оглядывается. Здесь ли Александер, слушает ли речь супруги? Разумеется, вот и он. Стоит в последних рядах. Скрестил руки на груди, поза расслабленная, безмятежно любуется красавицей женой. Ханна жалеет, что оглянулась: эмоции вспыхивают так быстро и с такой силой, что потом трудно совладать с собой. Она ревнует Александера к Вирджинии, жаждет им обладать, и страстное желание пронзает болью все ее существо.

– Благодарю каждого из волонтеров за помощь! Без вас это событие было бы и вполовину не так грандиозно! – продолжает Вирджиния.

Толпа ее обожает. Бедро Ханны, в которое упирается ножками Джослин, начинает неметь, и она перехватывает девочку в другую руку.

– Мы сегодня отметим совершенно особенное событие. Еще до того, как мы открыли ворота Лейк-Холла, наш женский совет наконец завершил сбор пожертвований, которые позволят возвести новый пристрой к старому зданию детского дома Святого Иосифа, где мы разместим долгожданные апартаменты для родителей больных детишек. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне с аплодисментами!

Хлопают так громко, что Джослин пугается. Леди с черными мешками оживляются. Пора, решает Ханна.

– Хочешь подняться к мамочке? – спрашивает она девочку. – Заодно посмотришь поближе на эти замечательные духовые инструменты.

Подобравшись к краю сцены, Ханна тихонько касается колена леди Холт. Та, не глядя, отдергивает ногу, однако после еще одной попытки обращает на няню внимание. Ханна поднимает девочку вверх, и лицо Вирджинии застывает. Она едва заметно качает головой, но Джослин уже ступила ножками на сцену. Девочка неуверенно оглядывается, и няня ее подбадривает:

– Ну же, покажи Ханне, какая ты молодец! Пусть мама обнимет тебя хоть на минутку, а потом мы купим тебе мороженое.

Матери ничего не остается, кроме как поднять дочь на руки, и толпа восхищенно ахает.

Аплодировать Вирджиния теперь не может, зато вновь изображает ослепительную улыбку. Настоящая модель с обложки журнала. Джослин поглядывает на Ханну, и та ей подмигивает, но все тщетно. Девочка безвольно обвисает на руках матери и тянется к своей няне. Вирджиния поднимает ребенка выше, и ее блузка выбивается из юбки.

– А теперь, – объявляет она, простирая свободную руку в небо, – выпускаем шары!

Ханна делает пару шагов назад, смешиваясь с толпой, а женщины на сцене распахивают черные мешки. Два десятка накачанных гелием шариков взмывают в воздух.

Джослин в ужасе визжит и дергается в руках матери, пытаясь скрыться от жуткого для нее зрелища, и Вирджиния едва ее не роняет. Ханна наблюдает, как хозяйка пытается вразумить малышку, но теперь уж все пропало: Джослин бьется в истерике. Ругать ее бесполезно – будет только хуже. Обескураженная Вирджиния в полной панике.

Медленно посчитав до десяти, Ханна появляется из толпы и принимает обезумевшего ребенка. Дело сделано: Вирджиния унижена, а Джослин отчаянно пытается сбежать. Собравшиеся наслаждаются зрелищем.

Вирджиния

Джослин привозит меня в больницу на нашем «лендровере». Каждая ямка на дороге доставляет мне мучения, хотя дочь и пытается вести машину осторожно. Запястье пылает от боли, голова гудит… Ужасно боюсь, что мы слетим на обочину, и все же не осмеливаюсь рассказать Джослин об угрозах Ханны. Все равно не поверит.

Ладно, есть вещи поважнее.

– Ханна раскачала каменный уступ в стене, – тороплюсь я. – В заборе вокруг сада. Руби обычно с него спрыгивает на землю. Боюсь, она может получить увечья, если попытается это сделать снова. Пожалуйста, попроси Джеффа его закрепить.

– Прекрати! – прерывает меня дочь.

– Выслушай меня, Джослин…

– Может, ты хочешь сказать, что Ханна и тебя только что толкнула? Что твой перелом – ее вина?

– Просто проверь выступ в стене.

Дочь недоуменно качает головой.

– Я серьезно, Джослин. Обещай, что сделаешь это сразу, как вернешься домой.

– Хорошо, но только если ты поклянешься, что не будешь изводить Ханну.

Я молчу.

– Итак?

– Ни за что!

Впереди на дороге еще одна выбоина, однако на этот раз дочь даже не снижает скорость. Меня жестоко встряхивает. Неужели Джослин не видела яму? Или?

Мне не хочется отвечать на этот вопрос. К сожалению, мои попытки защитить свою семью тщетны.

Детектив Энди Уилтон

Захлопнув дверь, Энди разражается проклятиями и передергивает плечами, словно сбрасывая с себя грязную рубашку.

Служащий полицейского архива наконец прислал оригиналы документов, касающихся несчастного случая на охоте. Результаты детектива разочаровывают. Ему в основном известны отраженные в бумагах факты. Единственная полезная зацепка – неполный перечень имен гостей, принимавших участие в охоте. Энди только что провел добрых двадцать минут с одним из свидетелей и ничего не добился. Пустая трата времени.

По правую руку поднимаются огромные искусно подстриженные тисы. Деревья мрачно маячат в густом тумане, опустившемся утром на их долину. Слева, за теннисным кортом с провисшей сеткой, простираются характерные для этих мест виды. Вороны, устроившиеся на верхушках деревьев, время от времени подают свой хриплый голос.

– Что же это за люди такие? – злится Энди. – Живут словно в Зазеркалье. Неужели нельзя было просто сказать, что он не помнит женщину на фотографии? К чему этот поучительный тон? И ведь не сомневаюсь, что свидетель врет и не краснеет. С удовольствием спустил бы его с небес на землю!

– Именно его или вообще всех аристократов? Ну, желаю успеха в этом начинании. Если серьезно, по-моему, он говорил правду.

Телефон Максин звонит, и она, прижав трубку к уху, отходит в сторону.

Энди забирается в машину. Ему не терпится уехать отсюда, и он решает развернуться, пока Максин разговаривает. Дав задний ход, Энди слышит глухой удар. Приходится вылезти из машины. Умудрился врезаться в низенький столбик, поддерживающий арку при въезде во двор… Без ущерба не обошлось: из столбика выбит кусок камня, а бампер автомобиля помят.

Энди переводит взгляд на Максин, но та вроде бы ничего не заметила. Он снова садится за руль и выезжает на улицу. Если через пару минут из дома не раздадутся гневные вопли, происшествие можно будет замять. Скажет, что машину стукнули, пока она находилась на стоянке. В противном случае придется брать на себя ответственность за происшествие. С другой стороны, эти люди того не заслуживают, и Энди не собирается давать им шанс смотреть на него свысока.

Максин бежит к машине, и Энди открывает пассажирскую дверцу. Коллега не скрывает возбуждения.

– У меня хорошие новости! – говорит она. – Идентифицирована ДНК нашей неизвестной из озера. Похоже, тебе все же удалось расшевелить наших бюрократов.

1985

– Ничего себе, вот это люди!

Ханна невольно отшатывается от подошедшей к ней женщины. Похоже, бездомная: лицо исцарапанное, обветренное от постоянного пребывания на улице. Судя по всему, она еще и пьяна. Джослин стискивает руку няни. Ханна краем глаза видит, как испуганно девочка на нее смотрит.

– Не узнаешь? Это же я, Джин! Джин, помнишь?

Хм, и вправду старая подруга…

– Как у тебя дела, Джин? – спрашивает Ханна, пытаясь преодолеть отвращение.

От женщины жутко воняет, ее волосы грязны, на плечи накинута замызганная куртка с рваной оранжевой подкладкой. Зрачки бродяжки сжались до размера булавочной головки.

– Да знаешь ли, не слишком хорошо. Жизнь у меня тяжелая. Я ведь некоторое время была бездомной, только недавно пристроилась в хостел. Спасибо Дейву. Дейв – это мой дружок.

Она указывает на мужчину, отключившегося прямо на уличной лавке.

Джин окидывает оценивающим взглядом красивые наряды Ханны и ее подопечной. Берет себя в руки, улыбаясь девочке.

– А ты чем здесь занимаешься?

– Мы идем в магазин Макилроя, – отвечает Джослин. – Надо кое-что купить в галантерее.

– В галантерее! – фыркает Джин. – Значит, вы все из себя фу-ты ну-ты? Черт, Ханна, это ведь не твоя девчонка, верно? Похоже, ты набрела на приличную работенку, а? – Она наклоняется к Джослин, и та делает шаг назад, прячась за юбку няни. – И как тебя зовут?

– Джослин Камилла Верити Холт.

– Интересно, где ты живешь, Джослин Камилла Верити Холт?

– В Лейк-Холле, недалеко от Даунсли.

– Да ладно! Ха-ха, кушаешь завтрак с серебряной ложечки, да? А это что у тебя?

Джослин показывает Джин обложку книги, которую все это время держала под мышкой.

– Вот, уже два раза прочла, – говорит она.

– «Повелительница лошадок», – читает Джин. – У тебя же наверняка есть собственный пони, подружка? Бьюсь о заклад, что есть!

– Извини, нам пора, – перебивает ее Ханна.

Джослин может рассказать отцу о встрече, а Ханне это совершенно ни к чему. Только не сейчас, когда между ними зарождаются многообещающие отношения.

Джин не отрывает взгляд от малышки, наклоняется ней, и ее грязный нос едва не утыкается в розовое личико Джослин. Ханна оттесняет бывшую подругу от ребенка.

– Приятно было повидать тебя, Джин. Береги себя.

– Не будет ли у тебя немножко мелочи?

– Нет, прости. Ни одного лишнего пенса. Ладно, нам пора.

Они уходят, и Джослин спрашивает:

– Кто эта леди?

Ханна молчит. Она буквально бежит, волоча за руку свою воспитанницу, пока крики Джин не стихают вдали.

Не забывай старую подругу! Черт тебя возьми, не забывай свою Джин!

Вскоре воспоминание о нечаянной встрече выветривается у Ханны из головы, однако проходит три недели, и Джин появляется в Лейк-Холле.

Джо

Заезжаем во дворик больницы. Ветер разбушевался настолько, что опасаюсь, как бы он не унес мать. Нахожу свободное инвалидное кресло, усаживаю ее, и она сразу прибавляет как минимум десяток лет. Вспоминаю те обвинения, что она бросала мне в лицо. Похоже, мать окончательно выжила из ума.

Нас встречает тот же самый врач, что осматривал ее прошлый раз.

– О, миссис Холт, снова сражались за справедливость? – шутит она.

– Леди Холт, – поправляет ее мать.

Я нарочито кашляю, напоминая ей об обещании не смотреть на людей свысока, и мать затыкается. Ей делают рентген, накладывают гипс и дают сильные обезболивающие. Она по-прежнему мертвенно-бледна.

– Как ты? – спрашиваю я по дороге домой. – Тебе легче?

Она молчит, и я включаю радио. В эфире идет ее любимое шоу, однако мать его словно не слышит.

– Ты должна меня выслушать, – который раз едва слышно повторяет она. – Я тебе говорила, что Ханна наказывает Руби, и это вовсе не так безобидно, как тебе кажется.

Я сворачиваю на придорожную стоянку и резко торможу. За нашей спиной расстилается долина, которая сотни лет была нашим домом.

– Ханна не причиняла никакого вреда моей дочери. Девочке десять лет, и она иногда сочиняет небылицы.

– Джослин, она не лгала! Я точно знаю, что не лгала!

– Откуда у тебя такая уверенность? Зачем Ханне причинять ей боль? Зачем?

– Я видела ее кровоподтеки.

– Я тоже.

– И что скажешь?

Конечно, у меня есть некоторые сомнения по поводу объяснений Руби. Другое дело, что я никак не могу избавиться от недавних воспоминаний о той порке, что мать устроила мне в детстве.

– Ничего не скажу, – отвечаю я. – С тобой я эту тему точно обсуждать не намерена.

Поворачиваю ключ в замке зажигания.

После обеда звоню в Калифорнию. Глупо надеяться, что мои финансовые дела пойдут на лад, но вдруг? Тогда я смогу послать Фавершема ко всем чертям.

Новости предсказуемо печальные. Деловой партнер Криса мрачен. Он сыплет извинениями, и мне его даже жаль.

– Мне так стыдно… Я должен был позвонить сам, – бормочет он в трубку. – У меня не слишком хорошие новости, вот я и думал, как мне вам все это рассказать.

Я разговариваю с ним, стоя у окна своей спальни. Стараюсь не кусать губы от разочарования, лишь до боли поджимаю пальцы босых ног на холодном полу.

– Бизнес сохранить не удалось. Мне очень жаль. Продолжать без участия Криса было невозможно, и у меня не осталось выбора. Пришлось закрыться. Я боролся как мог, клянусь! И все же мы потеряли нашу компанию, Джо.

– Все до цента? – шепчу я.

Юрист говорил, что спасти деньги будет сложно, но я и представления не имела, что все кончилось.

– Да. Мне очень жаль. Не знаю, что еще сказать.

Вероятно, надо ему посочувствовать – в конце концов, человек обанкротился (впрочем, как и я), однако и мне сказать нечего.

– Ужасно выглядишь, – говорит Ханна.

Я все еще переживаю ужасную новость, и мне сейчас как никогда нужна Руби. Дочь сидит у стола, лакомится горячим шоколадом и пирожным с лимонной глазурью. На воротничке ее школьной блузки красуется зеленая полоска от фломастера. Утром ее не было. Я вновь осознаю, насколько, в сущности, она еще ребенок. Целую ее в макушку, и Руби дергается. Гормоны… Обычное дело.

– Сегодня было рисование? – спрашиваю я, и дочь пожимает плечами. – Не поняла – да или нет, Руби? Невежливо отмалчиваться, когда тебе задают вопрос.

Терпение мое на пределе, и сдержанный тон дается непросто.

– Да.

Жду более подробного рассказа, однако дочь продолжает помалкивать.

– Можно выйду в туалет? – наконец осведомляется она, отодвигая чашку с недопитым шоколадом.

– Разрешения спрашивать необязательно, ты ведь не в школе.

Бросив взгляд на Ханну, Руби выходит из комнаты. Мне не нравится ее поведение, и все же я не пытаюсь ее отчитывать. «Не ссорьтесь по пустякам», – советуют в онлайн-чате мои подружки из Калифорнии.

– Джослин, ты меня беспокоишь, – прерывает мои мысли Ханна и кладет ладонь мне на лоб.

Я закрываю глаза.

– Все в порядке. Просто был тяжелый день, вот и все.

– Твоя мать сегодня вела себя не слишком адекватно. Волнуюсь за ее рассудок. Она стала настолько импульсивной…

– Импульсивность, паранойя – это еще цветочки. Ты даже не представляешь… Короче говоря, надеюсь, подобная неделя в моей жизни больше не повторится.

Ханна долго смотрит на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли. Вполне возможно, что ей это удается.

– Джослин, дорогая, если тебе нужна помощь – я здесь, рядом.

Доброе слово подобно спусковому крючку: так и тянет выложить то, что тебя гнетет. Либо я сейчас сброшу с плеч непосильный груз, либо просто-напросто взорвусь. Пересказываю Ханне все, что поведала мне Клеменси.

Откашлявшись, она вздыхает:

– О, милая… Представляю, как ужасно узнать такое о собственной матери.

– О матери и об отце.

– Ну да.

Ханна бросает на меня быстрый оценивающий взгляд, и мне вдруг становится не по себе. Не слишком ли я распустила язык? А вдруг няня сообщит в полицию? Я только что сама дала ей в руки оружие на случай, если она еще раз сцепится с матерью, и, похоже, поступила глупо.

– Ханна, – бормочу я, пытаясь дать задний ход, однако няня меня перебивает:

– Наверняка ты в жутком шоке, ведь преступление очень серьезное. В то же время это дело семейное, так что тебе лучше держать язык за зубами, пока все не обдумаешь, пока не решишь, как поступить. Кто еще об этом знает?

– Никто, только ты.

Я чувствую облегчение – разумеется, Ханна нас не предаст, наоборот, будет поддерживать. Совет она дала хороший – моя бывшая няня всегда знала, как поступить правильно.

– Пусть эта история останется между нами. Кстати, ты-то ведь ничего плохого не сделала, – сжимает мою руку Ханна.

– А кто сделал плохое? – возникает на пороге Руби.

Высвобождаю руку, чувствуя себя неловко перед дочерью. Не хочу, чтобы она воспринимала меня как жаждущего утешения ребенка. В ее глазах я должна быть сильной.

– Никто, дорогая.

– У кого это такие большие уши? – шутит Ханна.

– Вы говорите о бабушке? – настаивает дочь.

Интересно, сколько она уже стоит в дверях?..

– Нет-нет. Бабушка тут совершенно ни при чем, и тебе не о чем переживать.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – вздыхает Руби.

– Что, опять?

Выглядит она и вправду не очень. Ханна приподнимается из-за стола, но я ее останавливаю:

– Не беспокойся, я сама займусь Руби.

Заключаю дочь в объятия, и она на миг прижимается ко мне всем телом. По лестнице мы поднимаемся в обнимку.

– Что случилось, дочь? Живот болит? Или голова?

– Живот… И вообще, я устала.

Она надевает пижамку. Я разбираю постель, и дочь уютно устраивается под одеялом.

– Мам…

– Что, милая?

– Я видела Ханну в дедушкином кабинете. Она шарила в ящиках его стола.

– Ну, наверное, что-то искала.

– По-моему, она забрала дедушкин портсигар.

– Правда, Руби? Ты точно видела?

– Она держала его в руках.

– Это ведь не значит, что она его украла, верно?

– А я думаю – украла.

– Милая моя, выбирай выражения. Ты уверена, что Ханна вынесла портсигар из кабинета?

Руби качает головой.

– Значит, она просто захотела на него посмотреть?

– Не знаю. Живот болит.

Она морщится от боли. То ли притворяется, то ли и вправду страдает… Непонятно.

– Тебе просто нужно уснуть, и все пройдет.

Пожалуй, я догадываюсь, что именно беспокоит мою дочь.

– Я тоже тоскую по папе, очень тоскую, Руби. Не перестаю о нем думать.

Наверное, Ханна права: скорее всего, причина страданий моей дочери и ее странного поведения кроется в скорби по отцу. Иного объяснения у меня нет.

– Дело не в папе, – говорит она.

– Тогда в чем? Расскажи.

– В ней, – шепчет Руби, натягивая одеяло до подбородка.

– В ком – в ней?

– В Ханне.

– А что с ней не так?

– Не знаю.

– Тебе непривычно, что она теперь живет в нашем доме? Или тебя волнует что-то другое? Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все на свете.

Дочь не сводит с меня взгляда распахнутых чистых глазенок – совсем как в младенчестве, когда я была для нее центром вселенной. Похоже, вот-вот расплачется.

– Все нормально, – наконец моргнув, говорит Руби, зевает и сворачивается клубочком, словно котенок.

Она закрывает глаза. Какая маленькая, какая ранимая у меня дочь…

– Все скоро наладится, – шепчу я ей в ушко. – Обещаю…