Текст книги "Няня"

Вирджиния

Нашими счетами в лондонском банке по-прежнему занимается Виктор Эллисон. Постарел… Должно быть, не сегодня завтра ему выходить на пенсию. Печально – человек он очень хороший. Одет наш менеджер всегда скромно, но прилично, всегда сверкает белозубой улыбкой. В основном конфиденциальные переговоры вел Александер, однако я тоже пару раз за прошедшие годы встречалась с Виктором.

Он наливает мне чашку чая и угощает сладким, однако я отказываюсь – печенье просто невероятных размеров. В наши дни повсюду какая-то гигантомания, вот и наш банк, один из старейших в Британии, туда же.

– Мне хотелось бы изучить ежемесячные платежи Александера, – напоминаю я.

– Я взял на себя смелость сделать для вас распечатку.

Роюсь в сумке в поисках очков, затем вспоминаю, что с утра повесила их на шею на золотой цепочке. Виктор исключительно тактичен: безмятежно улыбается своим мыслям, пока я ищу вчерашний день. Не хотелось бы выглядеть перед ним выжившей из ума старухой. Все же у нас деловой разговор.

Просматриваю список платежей и нахожу несколько переводов в пользу Ханны. Платил Александер ежемесячно весьма приличные суммы, и я испытываю потрясение, воочию увидев доказательство заявлениям бывшей няни.

– С какого года он совершал эти переводы?

– С того момента, как мы перешли на электронный учет, – сверившись с компьютером, отвечает Виктор. – Можно заглянуть и в более давнюю историю, однако придется поднять бумажные архивы.

– Нет-нет, этого достаточно. Мне необходимо увеличить сумму этого постоянного платежа. И еще. Могу я сейчас получить доступ к банковской ячейке?

– Разумеется, леди Холт. Не возражаете обсудить еще один вопрос, пока мы не спустились в хранилище? Необходимо пополнить ваш счет. Лимит овердрафта был превышен уже несколько месяцев назад, так что, если вы собираетесь регулярно проводить по счету столь существенные платежи, дебетовый остаток нужно погасить.

– В ближайшее время, как обычно, на счет поступят значительные средства.

– Не затруднит ли вас сориентировать меня по срокам?

– Приблизительно в течение месяца, возможно – двух.

– Точнее сказать не сможете?

– Боюсь, что нет. Надеюсь, моего слова достаточно.

Улыбка у Виктора – как у Чеширского кота. Не удивляюсь, если она растает на фоне лондонского неба, заглядывающего в панорамное окно.

– Разумеется, – подтверждает он. – Не затруднит ли вас сообщить, если ситуация изменится?

Интересно, осмелился ли бы менеджер бросить подобные слова в лицо Александеру? Ответом я его не удостаиваю.

– Итак, я хотела бы посетить хранилище.

Виктор постукивает ручкой по столу, словно обдумывает ответ.

– Да, мы можем сделать это тотчас.

В маленьком уединенном кабинете Виктор выкладывает на стол металлические ящички из моей ячейки, вручает мне ключи и удаляется.

Открываю первый. Вынув из сумочки хлопковые перчатки, натягиваю их на руки, прежде чем достать сложенные в боксе ценности. Последовав советам знатоков, я в свое время приобрела специальную бумагу для хранения картин. В ней не содержатся кислоты, способные повредить холст, а перчатки позволят предохранить полотна от моих собственных жировых выделений.

Снимаю последний слой бумаги, и мое сердце начинает биться чаще. Без этого не обходится никогда. Миллион раз видела каждый из шедевров и все же не могу не восхищаться, достав блестящие, выдающиеся произведения искусства. Это не просто старые картины; каждая из них заставит трепетать любого аукциониста или арт-дилера.

Всего в хранилище находится более сорока полотен. Среди них Мантенья и Леонардо да Винчи, Тициан и Рембрандт, а также несколько менее известных мастеров. Картины – гарантия нашего финансового благополучия. Теперь уже не нашего – моего, ведь Александера больше нет.

Никто, кроме нашей семьи, не знает, какие работы содержатся в коллекции Холтов. Выбираю одного из итальянцев, которого относят к школе Леонардо. Подобная картина не потянет на целое состояние, и все же ее стоимость нельзя недооценивать. Извлекаю холст из бокса и укладываю его в шляпную коробку. На лондонских улицах у немолодой леди вполне могут выхватить из рук сумочку, а вот картонка для шляп вряд ли кого-то заинтересует. Полотно прекрасно умещается на ее дне, между слоями специальной бумаги, которую я выстелила заранее. Сверху ложится шляпа.

Смотрю на часы: мне еще нужно встретить Элизабет. Подруга решила сходить в Национальную галерею, на выставку Мантеньи и Беллини, после чего договорилась покопаться в архивах. Наверное, уже сидит за столиком в кафе на углу, попивает кофе с пирожным.

Открываю второй бокс и заглядываю внутрь. Здесь лежат некоторые драгоценности и большой гроссбух – тот самый каталог Холтов, содержащий вносимые столетиями записи с подробностями, посвященными каждой картине из коллекции. Каталог тоже забираю с собой – Элизабет нужно будет с ним свериться. Приподнимаю холст на дне коробки и укладываю гроссбух под него.

Заперев боксы, я перевожу дух. Во всяком случае, теперь есть чем расплатиться с Ханной. Полагаю, что материальный стимул позволит мне до некоторой степени держать ее на крючке. Подхватываю сумочку. Я готова.

Выходя из хранилища, оборачиваюсь: за мной бежит молоденькая служащая.

– Леди Холт! Это ваше?

В руках у нее шляпная коробка…

– Благодарю вас, милая. Не знаю, что я без нее делала бы.

Детектив Энди Уилтон

Художник-криминалист приглашает детективов в свою мастерскую, где по черепам воссоздаются лица давно умерших людей. На широком рабочем столе через равные промежутки расставлены три свежих слепка. Все они находятся в разных стадиях процесса реконструкции. Энди и Максин внимательно рассматривают каждый, гадая, который из них вылеплен из черепа их незнакомки.

Из ближнего к ним слепка торчат многочисленные пронумерованные колышки.

– Так мы помечаем толщину ткани, – объясняет художник, и они идут вдоль стола. – В первую очередь воссоздаем лицевые мышцы, – продолжает он, остановившись у головы, где нанесенная на костную основу белая глина уже создает подобие живого лица.

На последний в ряду череп наложен напоминающий кожу слой блестящей красновато-коричневатой глины. В глазницы вставлены твердые пластиковые глаза.

– Такое впечатление, что человек сильно обгорел на солнце, – замечает Энди.

– Это как раз и есть ваша неизвестная, – говорит хозяин мастерской. – Почти готова, только нанесем еще немного текстуры. – Он берет маленький кусочек настоящей кожи, вдавливает его в глиняную щеку и тут же снимает. – Оленья кожа. Она придаст нужный эффект, поскольку не будет туго обтягивать кости. Видите? Пощупайте. Это последняя стадия, на которой наш слепок оживает.

Максин трогает материал. Энди брезгует, зато внимательно рассматривает паутину тонких линий и неровностей, которые выведены на глиняной основе. Их неизвестная выглядит суровой и в то же время уязвимой. У нее уже намечены брови, а вот голова пока абсолютно лысая.

– У нее симпатичные широкие глаза и довольно тонкие черты лица, но особых примет не имеется, – рассказывает художник. – Результат мне нравится. Знаете, в процессе работы к ним привыкаешь…

– Не могли бы вы выяснить у нашей героини, что, черт возьми, с ней стряслось?

– Ха! Это уж было бы совсем шикарно! Мне еще нужно наложить поверхностный слой, а уж потом я смогу отсканировать готовый продукт. Вот посмотрите на один из последних образцов – получите представление, в каком виде я вам ее отправлю.

На экране появляется объемное изображение головы, и художник, нажав кнопку, заставляет его вращаться.

– Волосы можно добавить одним движением.

Он еще несколько раз кликает мышкой, и лицо на мониторе приобретает темные волосы до плеч. Затем делает женщину длинноволосой блондинкой. Еще одним кликом укорачивает прическу.

Энди просит его сделать снимки интересующего их лица в фас и в профиль, с разными прическами и разным цветом волос.

– Разумеется, мы позаботимся о том, чтобы вы получили разные варианты. Пришлю вам ее уже в начале следующей недели, – обещает хозяин мастерской.

– Спасибо вам огромное. Наконец мы сможем вывести ее в свет и вновь представить старым друзьям, – говорит Максин.

– Или врагам, – добавляет Энди.

Вирджиния

На Стрэнде, как всегда, множество народу. Мы с Элизабет идем под руку. Не идем, а практически стоим на месте – туристы со смартфонами и палками для селфи заполонили бульвар, словно саранча.

– Мне не хотелось бы тащиться до галереи Курто в подобной толчее, – вздыхаю я. – Давай-ка я подожду тебя в «Савое». – Вдруг вспомнив о Фавершеме, добавляю: – Не смогла бы ты набрать Джейкоба? Пригласи его посидеть с тобой в американском баре, только не говори, что я тоже там буду.

– Но почему?

– Он не отвечает на мои звонки и не перезванивает.

– Вряд ли ты убедишь его отпустить Джослин.

– Попытаться-то я могу?

Все-таки «Савой» – настоящее святилище. К сожалению, персонал меня не узнаёт, однако этого следовало ожидать.

Мы провели здесь множество памятных вечеров, однако лучший из них – праздничный ужин на мой день рождения. Я тогда была в красном платье в пол от Осси Кларк. Длинные рукава, глубокий вырез, божественный, подчеркивающий фигуру москреп. Грудь пришлось зафиксировать скотчем, чтобы довести образ до совершенства, однако кто об этом знал?

– Ты в этом платье настоящая дьяволица, – ахнул Александер, когда я к нему вышла. – Самая настоящая…

– От дьявола слышу, – отозвалась я.

Он провел пальцем по кромке декольте.

– Я восхищен, дорогая.

Муж предложил мне руку, и мы, спустившись по лестнице, вошли в бар. Клянусь, все до одного посетители обернулись в нашу сторону. Вечер вышел сказочным, чему я была очень рада, поскольку не каждый многообещающий выход в свет заканчивался пристойно.

Я погружаюсь в удобное кресло и заказываю свой любимый коктейль – «Белую леди». Почему бы и нет? Лавируя между столиков, ко мне подходит официантка с напитком на подносе. Красивая девушка: узкое черное платье, сверкающая отделка декольте, фигура на зависть. Божественное создание с кошачьей грацией…

– Работает ли еще Джек Бреббидж? – интересуюсь я, наблюдая, как девушка разыгрывает целое представление, разворачивая салфетку и устанавливая фужер в единственно верную точку на столе.

– Боюсь, что уже нет.

– Вы его знали?

Она качает элегантной головой.

– Джек сам по себе стоил того, чтобы здесь отужинать, – вздыхаю я.

Джек, милый Джек… Сколько раз он помогал мне тащить Александера вверх по лестнице, когда тот перебирал…

Потребуется ли комната отдыха, леди Холт? Мы всё сделаем. Хотите, чтобы я проводил лорда Холта? Не следует ли отдать его брюки в прачечную? Утром они будут как новые. Если желаете, позвоните администратору, как только ваш супруг переоденется, и я моментально их заберу.

Пьяный до потери пульса Александер падал на кровать прямо в брюках, на ширинке которых расплывалось пятно мочи. Господи, сколько такта проявлял Джек и прочий персонал отеля… Их помощь позволяла мне не падать духом, к тому же услуги отеля мы могли оплатить позже.

Так, вот и Элизабет.

– Что случилось, почему так рано?

– Чертов архив в «Курто» оказался закрыт.

– Ты объяснила, что зарезервировала посещение загодя?

– Ну, я же не могла устраивать там сцены.

– Да, конечно.

– Что пьешь? Я бы тоже такое взяла.

Я делаю заказ, и подруга, постепенно расслабляясь, начинает посматривать по сторонам.

– Похоже, я не совсем соответствую здешнему дресс-коду…

– Не говори глупости.

К сожалению, Элизабет совершенно права, да с ее стилем иначе и не бывает.

– Завтра архив откроют?

– По всей видимости.

– Тогда мы могли бы остаться на ночь в Лондоне.

После продажи квартиры в Белгравии членство в женском клубе я предпочла сохранить – местечко было словно создано для меня. К тому времени я уже устала играть в Бонни и Клайда. Не появлялась я там уже несколько лет, однако предполагаю, что Элизабет никакого ажиотажа не вызовет. Кого там только нет: и синие чулки, и члены Королевской академии наук…

– Значит, можно позволить себе еще один коктейль.

Подруга поднимает бокал, и мы чокаемся.

– Aгa, a потом ужин в каком-нибудь нескучном местечке?

– Отлично, решено, – хихикает Элизабет. – Прямо-таки целое приключение!

Как по заказу, на пороге появляется Фавершем в элегантном длинном пальто и фетровой шляпе. От него пахнет застарелым табачным дымом, его щеки еще холодны после улицы. Мы целуемся.

– О, Вирджиния! – восклицает он. – Какой приятный сюрприз!

– Вряд ли тебе удалось бы долго меня избегать.

– Да, похоже, ты права. Хочешь меня хорошенько отчитать?

– Разве ты этого не заслужил?

– Поверь, Джослин будет прекрасным специалистом. Она ведет себя совершенно естественно, как и Александер.

– Я запрещаю тебе втягивать ее в продажу наших картин. Отпусти ее и не проговорись, что мы с тобой общались.

– Джослин не в курсе, что «Ванитас» – подделка, – наклонившись ко мне, шепчет Фавершем.

– Без тебя знаю. Будь Джослин в курсе – бежала бы от тебя со всех ног. Она бы со стыда сгорела. Еще раз повторю: я не хочу, чтобы моя дочь имела к этому делу хоть какое-то отношение, и неважно, сознает она, что участвует в незаконном предприятии, или нет. Джослин не должна быть замешана.

– Раньше противозаконность тебя не слишком смущала.

– До тех пор, пока ты не завербовал мою дочь!

– Я не могу ее отпустить, пока мы не продадим «Ванитас». Она уже встречалась с клиентом, прекрасно с ним общалась. Джослин расстроится, если я заявлю, что больше не нуждаюсь в ее услугах. Кроме того, она может заподозрить неладное. – Он кивком поблагодарил принесшую заказ официантку и выждал, пока та не удалится. – И все же хорошенько подумай, Джинни: твоя дочь могла бы стать для нас ценным приобретением.

– Согласна с Джейкобом, – поддержала Элизабет. – Посмотри на это с точки зрения бизнеса.

– Джослин – это никакой не бизнес! Джослин – моя дочь! Какое право ты имел пригласить ее в галерею, не посоветовавшись со мной? Элизабет, вряд ли я смогу испытывать к тебе благодарность за то, что ты подготовила почву.

Бокал для коктейля выскальзывает из моих пальцев и падает на ковер. Под ногами образуется лужица, брызги летят во все стороны. Элизабет проворно выдергивает из-под стола шляпную коробку, пока та не намокла, и мы обе облегченно вздыхаем.

– Джослин – взрослая женщина, – заявляет Фавершем. – Стоит ли скрывать от нее все на свете? Вполне возможно, что ей придется по душе наша идея. Об этом ты не думала?

– Прекрати, Джейкоб! Если я ее во что-то не посвящаю, тебя это никоим образом не касается. Факт остается фактом: ты действовал за моей спиной и обманом вовлек мою дочь в авантюру. Джослин – невинный агнец, а ты ведешь ее на заклание!

– Ну, для этого нас еще нужно поймать.

– А поймать нас невозможно, – самодовольно добавляет Элизабет.

Подруга твердо верит, что ее подделки не отличить от оригинала. Понимаю, что в ней говорит высокомерие творца, однако от ошибок никто не застрахован.

Элизабет подождет – я еще не разделалась с Фавершемом.

– Ты отлично знаешь, что поступил неправильно, поэтому и не отвечал на мои звонки. Александер был бы в ярости, узнай он о твоей проделке. Нет, я не так выразилась: муж был бы просто потрясен.

– Ладно, – бормочет Фавершем. – Успокойся. Как только сплавим картину, я отпущу твою дочь.

– Спасибо и на этом.

Подходит официантка, и мы снова замолкаем.

В клубе остался единственный свободный номер. Гостевая комната рассчитана на двоих, но нам с Элизабет все равно. Расставшись с Фавершемом, мы перестали дуться друг на друга. Подруга настаивает, что понятия не имела о планах Джейкоба на мою дочь, и я ей верю.

Пройдя в номер, мы усаживаемся на кровати.

– Если сейчас лягу, то уже не встану, – вздыхает Элизабет. – Куда пойдем ужинать?

– Даже не представляю, я ведь давно не была в Лондоне.

Еще десять лет назад я бы точно знала, где хочу заказать столик, и получила бы его в любом случае, однако теперь совершенно выпала из светской жизни.

– Покажешь, что выбрала в хранилище? – интересуется подруга.

Шляпная картонка стоит у меня на кровати. Откидываю крышку, вытаскиваю шляпу и оберточную бумагу. Элизабет тут же надевает белые хлопковые перчатки и осторожно извлекает холст.

– Грандиозно… – шепчет она, и это хороший знак.

– Сможешь сделать?

– Конечно смогу, только сначала спроси у Фавершема, не рискованно ли выставлять на продажу эту картину сразу вслед за «Ванитас»?

– Никуда он не денется. Фавершем передо мной в долгу. – На самом деле все мы зависим друг от друга, все трое… – Каталог тоже взяла. Если хочешь, посмотри.

Подруга достает гроссбух и аккуратно листает страницы.

– Ага, вот она. Чудесная штука этот каталог, всегда позволяет увидеть полную картину, извини за каламбур.

Я ложусь, скрипя от усталости.

– Дорогая, не возражаешь, если мы закажем ужин в номер и ляжем спать пораньше? Никуда не пойдем, поедим в постели, посмотрим телевизор…

– Тебя что-то беспокоит? – тревожится Элизабет.

Едва сдерживаюсь, чтобы не рассказать ей нашу грустную историю. Никого и никогда нельзя посвящать во все свои секреты, даже лучшую подругу.

– Все в порядке, просто устала. Прости, наверное, тебе со мной скучно. Не сердишься?

– Вовсе нет. День и вправду был долгий. – Элизабет со стоном наклоняется и снимает туфли. – Мы уже не те, что раньше, верно?

Заказываем гратен из макарон, бисквитное пирожное с ягодами и бутылку хорошего вина.

– Помнишь, как сиживали в школе? – улыбается подруга, когда мы, опершись о подушки, располагаемся в кроватях.

Подносы пристраиваем на коленях, босые ноги прячем под пуховые одеяла.

– Да, похоже.

Шевелю пальцами ног. Боже, какое блаженство! Наконец-то выдалось несколько часов, когда можно ослабить бдительность. Минуты, когда я могу позволить себе перестать быть леди Холт, настолько редки, что их нельзя не ценить на вес золота.

С вечером в «Савое» наш ужин не сравнить, да и не нужно сравнивать. Настали такие времена, когда жизненная энергия уходит и надо гораздо тщательнее следить за собой. Кроме того, на мне лежит тяжелая обязанность защищать дочь и внучку. Стоит вспомнить о подводных течениях в Лейк-Холле, и пища для меня теряет всякий вкус. Ночью мне снятся тревожные сны.

Джо

Забираю Руби из школы. Дочь к концу недели едва волочит ноги от усталости и все же счастлива: учительница доверила ей на выходные присматривать за хомяком. Клетку мы пристегиваем ремешком к заднему сиденью, а еду и прочие хомячьи принадлежности кладем в багажник.

Прибыв домой, заселяем питомца на второй этаж. Пусть живет в спальне у дочери, все равно Боудикку мы наверх не пускаем, и матери в комнате Руби делать в принципе тоже нечего. «Животных нельзя содержать в клетке», – твердила она, когда я была еще девчонкой.

Ханна снова в Лейк-Холле.

– Спасибо, что ты сегодня здесь. Как справляется Лотти?

– Боюсь, от нее больше проблем, чем помощи. Ну да ничего. Поищем другую кандидатуру. Можно дать объявление в «Ивнинг адвертайзер».

– Даже не знаю… Там ведь публикуют всякие россказни о скелете в озере. По-моему, у нас не будет отбоя от желающих просто полюбопытствовать.

– Не исключено, что ты права. Надо будет обдумать этот вопрос.

Ханна поднимает сумку, однако я не хочу, чтобы она уходила.

– Может, подождешь? Я бы угостила тебя ужином – знаешь, в знак благодарности за все, что ты делаешь. Если никуда не торопишься, конечно. Мать сегодня заночует в Лондоне.

– Что ж, с удовольствием, – широко улыбается Ханна.

– Думала, мы сегодня будем втроем – я, ты и бабушка, – фыркает появившаяся в дверях дочь и уныло возит носком туфельки по полу.

– Руби, как ты невежлива! Прости, Ханна. Боюсь, мой ребенок устал.

Бросаю на дочь неодобрительный взгляд, однако та демонстративно выходит из комнаты.

– Прости, – снова повторяю я.

– Ничего страшного. Дети – они и есть дети.

– И тем не менее…

– Руби до сих пор переживает. У нее сейчас тяжелое время. Фактически только познакомилась с бабушкой, а тут еще новый для нее дом… Естественно, она не в своей тарелке. Кроме того, ей приходится привыкать ко мне – представляешь, какие перемены в жизни? На ее долю и так выпало жуткое потрясение. Что ты хочешь? Маленькая девочка в незнакомом месте… Руби нужна стабильность, а о какой стабильности может идти речь, если твоя мать тебя то и дело унижает на глазах у ребенка?

А ведь она права. Я как-то о подобных вещах не задумывалась. Все-таки Ханна знает нашу семью вдоль и поперек.

– Спасибо тебе за понимание, – вздыхаю я.

– Не за что благодарить. Я считаю своим долгом стать твоей правой рукой, так что Руби в итоге поймет, что на меня можно положиться. Она успокоится, если мы будем вести себя правильно.

– Ну да, наверняка…

Ханна то и дело предлагает мне разумные варианты, позволяющие найти простой и надежный выход из той трясины, в которую мы угодили.

– Кстати, по поводу Руби. Не возражаешь, если я тебя кое о чем попрошу?

– Нет, конечно нет.

– Не пойми меня неправильно, но в курсе ли ты, чем твоя дочь занимается в интернете?

– Надеюсь… А что?

– Ее увлечение – часть более широкой проблемы. Заметила, что Руби – довольно скрытная девочка? Она частенько тайком шныряет по дому и по территории. Мы с ней уже не раз обсуждали поджидающие ее опасности. Я внушаю, что нельзя лазить по деревьям, во всяком случае – забираться слишком высоко, не следует ходить по гребню стены. Слышала, что они со Стэном пытались воспользоваться каяком… Так вот, смартфон – опасность не менее грозная. В интернете есть свои вредные для детей соблазны. Я ее за руку не ловила и не выговаривала. Решила сперва обсудить с тобой.

– Ну, я ничего такого не замечала.

С другой стороны, а как мне заметить? Не слишком хочется признаваться, как я порой благодарна, что дочь проводит время в интернете, – у меня появляются редкие минутки, когда не надо ее контролировать. Разумеется, я не всегда знаю, чем Руби там занимается, да это и невозможно.

– Полагаешь, Руби что-то скрывает?

– Мне не хотелось бы строить догадки. Может, все это яйца выеденного не стоит. Просто хотела обратить твое внимание, чтобы мы сообща держали руку на пульсе.

– Спасибо, Ханна.

Она зевает.

– Ой, извини. Не очень хорошо сегодня спала.

– У тебя все в порядке?

– Есть кое-какие маленькие тревоги, но к вам они никакого отношения не имеют.

– Присядь, давай налью тебе чая. Расслабься, – предлагаю я.

– Успею, дорогая.

Ханна лезет в холодильник и достает пакетик с листьями салата.

– Отнесу Руби. Хомячки любят зелень.

Пробка с приятным хлопком выходит из горлышка бутылки. Красное вино я раздобыла в погребе, который держал отец. Как хорошо, когда дома нет матери! Без нее сразу другая атмосфера. Вроде как делаешь глоток свежего воздуха, выйдя из душной комнаты.

– Мне много не наливай, – просит Ханна, – я все-таки за рулем.

Наполняю маленький фужер для нее и большой – для себя. Напиток цветом напоминает ежевику. Бутылка старая, пыльная. Руби я уже покормила, так что ужинаем мы с Ханной вдвоем.

– Надеюсь, мы с тобой пьем не эксклюзивный сорт? – робко спрашивает Ханна.

– А я как раз надеюсь, что очень даже эксклюзивный! Почему бы и нет?

– Ну, тогда твое здоровье, – поднимает фужер Ханна. – Расскажи, как у тебя дела на работе?

– Совсем неплохо. Мне там нравится. Кстати, не помнишь ли ты фотографию, на которой меня запечатлели в нашей гостиной в Белгравии? Я тогда была еще совсем маленькая.

– Господи, откуда? Столько лет прошло… Хотя помню, однажды был большой скандал, когда тебе пришлось пропустить поход в зоопарк, потому что леди Холт приспичило сделать твой фотопортрет. Тебе тогда было лет пять или шесть.

– Ага, она еще заставила меня надеть ненавистное платье с оборками.

– Нет, дорогая. Боюсь, ты ошибаешься. То платьице ты как раз любила. Говорила, что оборочки превращают тебя в настоящую испанскую танцовщицу. А ненавидела ты ободок для волос – он оставлял у тебя за ушами красные ссадины.

– Да, наверное, так оно и было, – не слишком уверенно говорю я.

Воспоминания о детских годах у меня частенько довольно расплывчатые. Припоминаю, как маялась в комнате среди взрослых, маленькая и несчастная. Помню белые вспышки магния и тихое электронное жужжание, когда мне приказывали сидеть спокойно и делали очередной кадр. «С-с-сиди с-с-спокойно»… Словно шипение змеи, которая оборачивает вокруг тебя свои кольца и не дает двинуться.

– Наверняка этот снимок найдется в одном из семейных альбомов, – продолжает Ханна. – Не знаю, где они сейчас, но твой отец хранил фотографии у себя в кабинете. Могу помочь тебе с поисками.

– Если не сложно…

– Через пару минут я к тебе присоединюсь.

В итоге альбомы мы находим на одной из верхних полок в голубом зале. Здесь горит камин – наверняка Ханна позаботилась. Как предусмотрительно с ее стороны!

– Рубс! – кричу я. – Хочешь глянуть на старые фото, где мы с Ханной?

Дочь появляется на лестничной площадке.

– Можно я посижу с айпадом? Стэн говорит, что ему разрешили выходить в скайп.

Я не настаиваю. Все-таки Стэн… Так хочется, чтобы у них восстановились отношения!

– Конечно, милая. Передавай ему привет. Альбомы покажу в другой раз.

– Еще винца? – предлагаю я Ханне. – Я бы с удовольствием еще выпила. Составишь компанию? Кстати, ты можешь остаться в Лейк-Холле. Все, что тебе нужно, я одолжу.

– О, мне бы не хотелось…

– Пожалуйста, Ханна! Я была бы тебе очень признательна…

– Хорошо, спасибо. Раз так – я с удовольствием.

– Отлично! Принесу еще вина. Нет-нет, сиди, я все сделаю.

Вернувшись, обнаруживаю, что Ханна сидит подле камина, листая один из альбомов.

– Словно вернулась в прошлое, – вздыхает она. – Посмотри-ка на своего отца.

На фотографии запечатлен папа во дворе дома. В белой тенниске он выглядит очень моложаво. Покуривает сигарету, беседуя с друзьями через сетку на корте. Рядом мать в великолепном теннисном платьице.

– Это же наш фамильный портсигар? – спрашиваю я, указывая на карман отцовской рубашки.

Несмотря на то что снимок черно-белый, на нем отчетливо видна инкрустация на крышке портсигара.

– Александер без него никуда не выходил, правда? – кивает Ханна.

– Никуда и никогда. Все-таки в те времена все было куда гламурнее, чем сейчас, даже теннис.

– Твои родители жили в собственном роскошном мире.

Мы молча просматриваем фотографии. Среди них есть знакомые, но попадаются и такие, которых я раньше не видела. Мы с няней, как правило, появляемся на снимках с праздничных чаепитий по случаю дня рождения или на школьных фото, сделанных в начале учебного года. Ханна обращает мое внимание на один снимок, где мы с ней сидим на коврике для пикников. Перед нами стоит торт с двумя зажженными свечками, и я полностью поглощена созерцанием пламени. Рядом с нами устроился еще один малыш с женщиной. Для матери старовата. В кадр попали еще чьи-то пухлые ножки.

– Малыша звали Саймон. А это его няня. Запамятовала ее имя, – рассказывает Ханна.

В нескольких футах от нашего коврика расставлены садовые стульчики; на одном из них сидит мать, болтающая с двумя подругами. Каждая держит в руках обязательный напиток и сигарету. Они точно находятся в своем собственном мире, на детей, сидящих на коврике, даже не смотрят.

– А кто фотографировал? Не папа?

– О, нет. Он практически не появлялся на таких вечеринках. Скорее всего, снимала Мэрион. Торт точно пекла я, и экономке мое творчество радости не доставило – кухня все же была ее вотчиной. С трудом ее уговорила.

– Как мило…

В альбоме множество фотографий, на которых позировали родители. Отец с матерью не молодели и все же везде выглядели блистательно. Кинозвезды, ни дать ни взять. Мне невольно вспоминаются слова Фавершема о моем папе. Всплывает перед глазами квартира Джейкоба. Все в ней говорит о нравственной распущенности, которая не только впиталась в стены и мебель, но еще и пылью витала в воздухе, оседая на моей коже. Боюсь, в свое время лорд и леди Холт также вели жизнь, не слишком отягощенную моральными устоями.

Более поздние снимки, на которых я уже фигурировала подростком, приехавшим на каникулы из закрытой школы, еще больше укрепляют меня в этой мысли, заставляя вспомнить не самые приятные вещи. Папины друзья, бросающие на меня непозволительно долгие и пристальные взгляды; валяющийся на ломберном столике валет червей на утро после вечеринки. Карта помятая и еще влажная – видимо, на нее насыпали дорожку кокаина. Мать, которая редко пробуждалась до обеда; отец с темными тенями в подглазьях. Помню, как у него вдруг появилась привычка снова и снова откидывать волосы назад – невольное движение сродни нервному тику.

– Джослин, по-моему, твои мысли где-то далеко.

– Извини, я и вправду задумалась.

Я не готова делиться нахлынувшими на меня образами из прошлого, более того – мне все больше хочется как можно скорее вытащить Руби из Лейк-Холла. Та жизнь осталась далеко позади, однако ее не отменишь: я все еще вижу ее отголоски в поведении своей матери, в ее высокомерии и безапелляционных суждениях об окружающих ее людях.

Фотографию, на которой я стою на фоне «Ванитас», найти удается далеко не сразу. Лежит она совсем не там, где должна бы, если следовать хронологии. Мы с Ханной практически опустили руки, когда принялись листать последний альбом. Здесь в основном запечатлены события девяностых, и все же мы находим требующийся нам снимок, незакрепленный, небрежно воткнутый за обложку альбома.

На фотографии я сижу на строгом стуле с обтянутой темно-зеленым бархатом спинкой. За спиной у меня зажженный камин. Наш дом в Белгравии… На мне то самое платье с оборочками и ободок для волос, о котором упоминала Ханна. Я безучастно смотрю в объектив фотоаппарата. Странное у меня там выражение лица, туповатое, и я с легким удивлением изучаю снимок.

– Миссис Грамп[1]1
  Миссис Грамп – вероятно, намек на антагониста одной из серий мультсериала «Мэдлин» – мистера Грампа, сурового строгого мужчину, вечно пребывающего в дурном настроении. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть], ни дать ни взять, – улыбается Ханна.

– Да уж, иначе и не скажешь. Помнишь картину на этом снимке?

Ванитас висит над камином, у меня за спиной, в точности как рассказывал Фавершем.

– Ну да. Не скажу, что она была среди моих фаворитов. Слишком уж мрачная.

– Она сейчас выставлена на продажу, висит в нашей галерее.

– Как печально…

– По всей видимости, папа продал «Ванитас» много лет назад, а человек, который сейчас желает ее приобрести, просит доказательств, что картина действительно когда-то была в нашей семейной коллекции.

– Да зачем ему это нужно?

– Покупатель хочет удостовериться, что берет подлинник.

– О, понимаю.

Мы переводим взгляд на фото.

– Ну что, – прерывает тишину Ханна, – пожалуй, пора спать.

– Не представляешь, как приятно мне было погрузиться с тобой в прошлое.

– Счастливое было время, правда? Я ни капли не завидовала твоим родителям, хоть они и вели шикарный светский образ жизни. У нас с тобой и в Лейк-Холле было все, что нам требовалось.

– Согласна с тобой. Насколько нам было лучше, когда родители отсутствовали…