Текст книги "Няня"

Детектив Энди Уилтон

Энди покупает себе ланч. Он завел девушку, а это значит, что теперь приходится соблюдать дневную норму калорий. И все равно подружке не нравится его «пузико». Он слегка оскорблен подобными замечаниями, однако что делать? Постоянной подруги у него не было со школы, так что выбирать не приходится. Энди необходимо сбросить лишний вес, поэтому он берет фалафель и хумус в прозрачной пластиковой коробочке. В качестве гарнира в маленьком гнезде – тертая морковь и еще какая-то мелкая, но полезная гадость. Энди смотрит на еду и мрачнеет на глазах.

Ковыряясь в контейнере за своим рабочим столом, думает о скелете в озере. Пришло сообщение от судмедэкспертов, правда, пока это лишь предварительные выводы. Череп принадлежит женщине. В зубах обнаружены пломбы из амальгамы, которые в Великобритании появились в середине шестидесятых; стало быть, погибшей на момент смерти исполнилось минимум двадцать шесть лет. Рост – порядка пяти футов четырех дюймов.

Исследования продолжаются, так что окончательных результатов придется подождать. Впрочем, кое-какая пища для размышлений уже есть. Леди Холт в разговоре с Энди вела себя довольно странно. Довольно большая вероятность, что погибший на озере человек ей известен. Что ж, тем интереснее.

Лейк-Холл очаровал Энди. Видя подобный дворец, словно перемещаешься в давно минувшие века. Разумеется, ему знакомо выражение «сытый голодного не разумеет», однако в мир богатых людей скромному детективу попадать еще не доводилось.

– Просто отвратительно, что некоторым достается все, а другим – ничего, – делится он с Максин.

– Вы о вашем загородном доме, месье Пуаро? – острит та.

– Очень смешно…

Коллеги прозвали Энди «Пуаро» в тот день, когда ему досталось дельце в Лейк-Холле, и просто замучили его своими шуточками.

– Отвратительно, как ни крути. – Энди жаждет поделиться своим возмущением. – Обрати внимание, они ведь обращаются с людьми, словно те – низший сорт.

– Не забивай себе голову. Аристократы себя не переделают, вот и все.

– Я и не забиваю. Так, к слову пришлось.

Энди заканчивает ланч, швыряет контейнер в мусорную корзину и направляется в столовую, где подают пищу, которую ему действительно хочется съесть. По пути делает крюк. Надо бы повидать детектива-сержанта Ричарда Прайса, который работает в их участке целую вечность. Прайс – ходячая энциклопедия во всем, что касается старых дел.

– Лейк-Холл, – говорит ему Энди. – Это недалеко от Даунсли, в долине Пьюси. Владельцы – лорд и леди Холт. Не припомнишь старые дела, где фигурировал бы сам дом или семья Холтов или, допустим, деревня?

– Помню, как мы туда ездили полюбоваться на нарциссы. Раз в год Холты открывают свой сад для общего доступа.

– Вряд ли мне поможет эта информация.

– По-моему, давным-давно Роб расследовал там какое-то дело. Вроде бы трагический случай на охоте.

– Роб?

– Роб Мостин, он сейчас в отставке, а само дело еще должно храниться в архивах. По-моему, несчастный случай произошел в начале восьмидесятых.

По первому требованию Энди получить дело не удается.

– Я должен запросить документы из хранилища, – говорит ему работник архива.

Энди задержка раздражает. Пока конкретных результатов криминалистической экспертизы нет, следует копать во всех направлениях. Он пытается найти Роба Мостина через интернет, никакой полезной информации не обнаруживает и решает посетить местную библиотеку. Путь окольный, однако Энди не сомневается: леди Холт находкой в озере потрясена, и он желает знать – почему.

Библиотеку в центре Суиндона реконструировали десять лет назад, и Энди до сих пор испытывает ностальгию по старому зданию, построенному еще в шестидесятых. Его снесли, поскольку городские власти полагали, что библиотека не отвечает своему назначению. Энди, который ходил туда еще ребенком, согласиться со сносом никак не мог.

– О-ля-ля, пришла беда, отворяй ворота, – бормочет Лиззи, завидев детектива. – Здравствуйте, констебль.

Лиззи знает детектива Уилтона всю жизнь – еще с тех пор, как он получил первую библиотечную карточку. Она строго смотрит сквозь свои очки в виде половинки луны и наконец, расплывшись в улыбке, поднимает стойку. Старая библиотекарша обнимает и целует Энди, оставляя на его щеке след губной помады.

– Могу ведь я чмокнуть тебя при исполнении? Или тебя выперли?

Энди важно показывает ей свой жетон – жест, который ему никогда не надоедает.

Лиззи устраивает его за сканером микрофильмов, и Энди начинает листать старые номера «Суиндон ивнинг адвертайзер». Начинает он с восьмидесятого года, не слишком представляя, что именно хочет найти. Действует по наитию, считая, что любое связанное с Холтами событие наверняка заслуживает попадания в газеты.

При беглом просмотре он находит всего лишь пару заметок, посвященных ежегодному летнему празднику в Лейк-Холле. Изучает зернистые черно-белые фотографии. На каждой из них – лорд и леди Холт, везде выглядят чертовыми особами королевской крови. Энди качает головой.

Листая более поздние выпуски газеты, он натыкается еще на один снимок Холтов. Все тот же летний праздник, только через несколько лет. Дочке здесь года три-четыре, и на фотографиях она появляется первый раз. Стоит рядом с родителями, держа за руку незнакомую Энди женщину. Не просто держит за руку – прижимается всем телом. Лорд и леди Холт, как и на предыдущих снимках, выглядят на все сто. У Вирджинии прическа в стиле принцессы Дианы, платье с цветочным орнаментом, лорд Холт – в вельветовых брюках, жилете и клетчатой рубашке. Весьма симпатичная пара, признает Энди. А вот с дочерью что-то не так. На фото она угрюма и раздражена.

Женщина рядом с ней одета не слишком торжественно: обычная блузка, заправленная в брюки с поясом. Должно быть, няня. Наверняка ведь у Холтов имелась няня? Привлекательная большеглазая брюнетка выглядит куда менее официально, чем чета Холтов.

Энди продолжает исследование и, дойдя до выпуска от второго февраля восемьдесят четвертого года, чувствует себя вознагражденным за упорство.

– Бинго! – восклицает он, прочитав статью.

На него шикает чопорная женщина из-за соседнего столика, и Энди показывает ей средний палец. Сегодня он без формы, а от старых привычек, что ни говори, избавиться ой как тяжело. Как там недавно говорила одна актриса на телевизионном шоу? Затрудняюсь соответствовать? У Энди подобное ощущение бывает нередко.

Джо

Итак, первое мое собеседование в Англии. Я подала резюме на вакансию в местном детском саду еще до того, как мы нашли череп. За всеми волнениями совсем об этом забыла и вспомнила, только получив по электронной почте письмо с приглашением. Работа не самая чистая: полив, стрижка живых изгородей, а еще помощь по любым хозяйственным вопросам. И все же я ее хочу: следует понемногу возвращаться к жизни, и это идеальный вариант.

Пока я беседую с работодателем, мать и Руби собирают клубнику в местном саду. Собиралась поехать без них, однако мать настояла, что они будут меня сопровождать.

– Мы не станем путаться у тебя под ногами, дорогая. Давайте проведем хороший день вместе. За нас не беспокойся.

Сперва я была против: боялась, что они меня сглазят, но Руби проявила столько энтузиазма, что я не стала разочаровывать ребенка.

– Боюсь, что у вас слишком высокая квалификация для подобной должности, – начинает разговор менеджер, просмотрев на планшете мое резюме.

Лицо у него обветренное от работы на улице, под ногтями грязь, на документах – пятна от испачканных в земле пальцев. Менеджер слегка приподнимает уголки губ, – видимо, сдерживает улыбку.

– Я очень трудолюбива.

– Какой у вас опыт в качестве садовника?

– Опыт у меня любительский, но я не самый плохой садовник на свете. Испачкать руки точно не боюсь и обучаюсь очень быстро.

– Вы ведь живете в Лейк-Холле?

Собственно, мой адрес он и так знает – я указывала его в заявлении.

– Я хороший работник. Если дадите мне шанс – могла бы продемонстрировать свои навыки.

– Вы дочь леди Холт, не так ли? Очень напоминаете мать.

– Совершенно верно.

Я падаю духом. Похоже, что шансы на работу совсем малы.

– Хорошо, – говорит менеджер. – Видите ли, мы не можем себе позволить платить зарплату выше минимальной, так что эта работа больше подходит для выпускника школы, например.

Для женщины из рода Холтов она точно не подходит – вот что он имеет в виду.

– Слышал, у вас в озере нашли череп? – бросает менеджер мне вдогонку.

– Так и есть.

Мужчина явно не прочь услышать подробности, только не пошел бы он… Мне не нравится, как он на меня смотрит.

– Похоже, ваши предки были довольно кровожадны, а? – то ли насмешливо, то ли язвительно спрашивает менеджер.

– Во всяком случае, я об этом не слышала.

Закрываю за собой дверь, пока он не ляпнул что-нибудь еще.

Выхожу в сад. Мать сидит на складном табурете, а Руби, ползая по расположенным уступами грядкам, сосредоточенно собирает клубнику – заглядывает под каждый листочек.

– Как успехи, милая? – интересуется мать.

Не вижу выражения ее лица – широкие свисающие поля шляпы прячут его в глубокой тени. У ее ног стоит полная корзина клубники. Я сокрушенно качаю головой.

– Ну что же, – заявляет она, – я говорила Джанет, что тебе следует подобрать службу поприличнее. Например, в Лондоне или на худой конец в Суиндоне, если ты так уж рвешься работать.

Джанет – женщина, которая ухаживает за цветами в церкви. Кстати, она – свояченица сегодняшнего менеджера, так что мнение моей матери о том, что садовник – работа неподходящая, дошло до менеджера в мгновение ока.

– Когда ты беседовала об этом с Джанет?

– Точно и не вспомню. Возможно, что даже вчера.

Я раздражена донельзя. Еще немного – и опрокину корзину с клубникой матери на голову. Пусть раздавленные ягоды перепачкают ее красивую прическу! К сожалению, приходится держать себя в руках.

– Позволь спросить: кто будет присматривать за Руби, если я найду работу в Лондоне? Здесь ведь ехать час с четвертью только в один конец.

Об этом затруднении мать явно не подумала. Такие мелочи, как уход за детьми, – не ее конек. Привыкла, что подобными вопросами занимаются другие люди. Ушла няня, замену найти не получилось? Ну и что? Отправим морально убитого ребенка в закрытый интернат. Что с того, что дочери всего восемь?

– Если так получится, попрошу Антеа забирать Руби из школы, а потом готовить ей что-нибудь к чаю, – предлагает мать. – На занятия я смогу возить ее сама – при условии, что ты будешь работать не больше пары дней в неделю.

– Это нереально, сама же понимаешь. Ты никогда в жизни не присматривала за ребенком.

– А за тобой?

– Неужели?

– Джослин, почему ты все время злишься?

Не успеваю ответить – к нам вприпрыжку бежит Руби. Дочь улыбается. Редкий случай после первого визита в местную школу. В руках у нее корзина, до краев наполненная спелыми красными ягодами. Футболка, лицо и руки перепачканы клубничным соком.

– Смотри, сколько я набрала! – кричит она, и мы хвалим ее в один голос:

– Дорогая, ты просто молодчина!

Мы с Руби прячемся в голубом зале – к матери пришли гости на партию в бридж. Я слышала, как они болтают на подъездной дорожке, вылезая из автомобиля.

– Не забудь, ни слова при Джинни о визите полиции.

– Я слышал, что эта история ее чрезвычайно нервирует…

– Занервничаешь тут, еще бы…

Гости исходят ядом, словно гарпии, однако я к матери не испытываю ни малейшего сочувствия. Что посеешь, то и пожнешь.

Мы с дочерью уговорили ее подписаться на «Нетфликс». Задумка оказалась удачной. Втроем посмотрели сериал «Корона», хотя мать постоянно бубнила, что, дескать, встречала некоторых персонажей фильма в реальной жизни. Я не стала ее одергивать: Руби просто упивается историями, которые рассказывает бабушка.

Свернувшись клубочком на диване, пересматриваем «Губку Боба». Руби хихикает, а мне грустно: вспоминаю, как мы крутили этот мультик втроем, с Крисом. Переехав сюда, мы лишили себя этих маленьких приятных занятий, когда никто никого не достает и каждый точно знает, что остальные двое его любят.

– Мам? – подает голос Руби.

– Что, дочь?

– Почему ты никогда не называешь бабушку мамой или мамочкой?

– Даже не знаю. Так повелось с самого начала, но не могу вспомнить почему.

– Как-то странно…

– Наверное. Но теперь уже ничего не изменишь.

На самом деле мне нравится, что между мной и матерью есть дистанция. «Мама» предполагает близость, которой между нами никогда не было.

Однажды я случайно назвала «мамочкой» Ханну в присутствии родителей. Помню, как все замерли. Первым заговорил папа:

– Ты ведь просто ошиблась, не так ли, Джослин?

Мать едва не прожгла Ханну взглядом, а меня охватил жуткий стыд. Няня потупилась. Сказать ей в мою защиту было нечего, и я, заикаясь, пробормотала:

– Я правда ошиблась. Извини.

– К кому ты обращаешься? Ко мне или к ней? – бросила мать.

– К тебе.

Я не тронулась с места; не подбежала к матери, не обняла ее, как наверняка поступила бы с Ханной.

– Ну и хорошо, – подытожил папа. – Будем считать, что все разъяснилось.

Он кивнул няне, и та повела меня прочь. Уже из коридора я услышала, как мать с отцом тихо, но раздраженно обменялись несколькими фразами, а затем мать крикнула:

– Родная дочь меня ни капли не любит!

Ханна лишь крепче сжала мою руку.

Толкаю дверь папиного кабинета, и та неслышно отворяется. Комната совсем небольшая: два потертых кресла с изогнутыми спинками у камина, книжные стеллажи от пола до потолка, письменный стол – вот и вся обстановка. На полках много знакомых книг по рыбной ловле и собрание первых изданий Киплинга, которым отец особенно дорожил.

На одной из полок, там, где должен стоять каталог Холтов, зияет пустое место. Как жаль! Сейчас бы с ним поработать, изучить записи о коллекции произведений искусства, находящихся в распоряжении моего семейства… Каталог представляет собой толстый, бережно хранившийся и веками дополнявшийся фолиант, бесценный источник знаний для историков искусства. Каждому шедевру соответствовала определенная запись, где указывались его параметры, происхождение и цена. Как же у меня не дошли руки полистать его в юности…

Я нечасто общалась с папой за последние десять лет, но один разговор запомнила особенно. Мы тогда оба были страшно взволнованы, и обычной чопорности как не бывало. Дело в том, что каталог погиб при наводнении, и отец был совершенно опустошен.

Присаживаюсь за стол и открываю один из ящиков. Знакомый запах вновь напоминает мне о папе – я словно получаю удар под дых. Ящик завален всякой всячиной, и все эти мелочи мне знакомы, даже скрученная в рулон, испачканная чернилами бумага для склеивания поврежденных корешков. Вытаскиваю старую жестяную коробку из-под мятных пряников «Кендал». Помню, как папа угощал меня по выходным. «Смотри не проговорись маме с Ханной», – шептал он, и я отправляла сладости в рот, а потом долго их рассасывала, смакуя каждую нотку божественного вкуса.

В уголке лежит странно теплая на ощупь зажигалка. Красивая вещица – чистое золото, и на ней выбиты папины инициалы. Откидываю крышку. Наружу выбрасывается и тут же гаснет высокий язычок пламени. Кладу драгоценность на место. В самой глубине нижнего ящика нахожу папин портсигар, завернутый в старую, пожелтевшую тряпицу. На некоторое время задумываюсь, затем разворачиваю его. Папы больше нет, однако меня посещает чувство, что я вторгаюсь в его личное пространство, ведь это одна из самых дорогих его сердцу вещей.

– Это подарок, – рассказал он, впервые показав мне портсигар.

Папа положил его на ладонь и позволил мне провести пальчиками по гладкой поверхности.

– Его вручили моему деду – твоему прадеду – за службу во время Второй мировой. Вручил очень важный человек. Знаешь, что эта штуковина уникальна? По-моему, второго такого больше нет.

– Он дорого стоит? – спросила я.

– Это ценная вещь, но ценность ее измеряется не только деньгами, ведь портсигар занимает в нашей семье особое место. Это славная часть нашей истории. Наверное, можно сказать, что он бесценен.

Красивый, приятный на ощупь футляр сделан из золота со вставками из эмали благородного темного цвета. Глядишь на них – и словно проникаешь взглядом в глубину озера. На оборотной стороне – фирменный логотип «Фаберже». Я открываю портсигар. Внутри еще сохранился слабый запах сигарет, вызывающий у меня ностальгические воспоминания. Снова заворачиваю драгоценность в тряпочку и убираю в тот же угол, где она лежала.

Всю жизнь у меня такое тоскливое ощущение, что мы с отцом всегда тянулись друг к другу, но так и не дотянулись.

Вечно на нашем пути вставала мать.

Для отца она была на первом месте. Отец был ей предан. Помню, как они входили в столовую; всегда вместе, всегда он держал руку на ее талии. Прикуривал для матери сигареты, изысканно благодарил за потрясающее ведение домашнего хозяйства. Отец не отрывал от нее любящего взгляда.

Интересно… не будь матери, стала бы я для него единственной в мире принцессой?

Детектив Энди Уилтон

Максин, прищурившись, смотрит на газетную вырезку, что принес Энди, и читает вслух:

– «Полиция просит содействия у населения в поиске свидетелей происшествия, случившегося во время охоты на территории Лейк-Холла, Даунcли, Уилтшир. Пятнадцатилетний Барри Тугуд из Даунсли, получивший пулевое ранение в голову, в настоящее время проходит лечение в госпитале принцессы Маргарет в Суиндоне. Медики оценивают состояние подростка как критическое. Имеется потенциальная свидетельница. По сообщениям очевидцев – женщина в возрасте около тридцати лет, длинные каштановые волосы, карие глаза. Одета была в охотничий костюм. Имя свидетельницы неизвестно, однако есть основания полагать, что она являлась одной из участниц охоты. Полиция просит отозваться каждого, кто видел описанную женщину или синий „фольксваген-гольф“, припаркованный в районе Даунсли утром 29 января».

– Ни женщину, ни машину так и не нашли, – рассказывает Энди. – Семья Холт не может утверждать, что женщина участвовала в охоте. Один из загонщиков сообщил, что женщина вроде бы разговаривала на повышенных тонах с каким-то охотником, но с кем – точно сказать не мог. С его слов, парочка держалась поодаль от основной группы и в то же время очень близко к тому месту, где подстрелили Барри.

– Полагаешь, что Холты разделались со свидетельницей и утопили ее в озере, чтобы не попасть в беду? По-моему, это притянуто за уши.

– Вероятно, ее убил один из гостей, а может – и сами Холты, и никакой натяжки я здесь не вижу. Именно так и решают проблемы люди подобного сорта. Обычное дело. Они считают, что закон не для них.

Сельская местность внушает Энди недоверие. Укрытия от непогоды здесь не найдешь; один неверный шаг – и угодишь в лужу грязи. Все же он предпочитает чистые городские улицы. В городе, если к тебе приближается злоумышленник, ты всегда услышишь его шаги, но здесь…

Коттедж, который они сегодня решили посетить, находится в самом центре деревни. Старый дом обычного работяги – здесь таких стоит шесть штук в ряд. Красный кирпич, соломенная крыша.

Навестить они решили старого джентльмена по имени Фред Тугуд. Фред – дядя пострадавшего на охоте парнишки. Кстати, в день происшествия он был одним из загонщиков.

Сморщенный и сухой Фред, проводив их с Максин в заднюю комнату, со стоном опускается в кресло. Видимо, в нем старик и проводит большую часть времени. Пульт от телевизора, рядом – графин с апельсиновым соком. Что еще нужно? На спинке кресла виднеется сальное пятно там, где обычно покоится голова Фреда.

Внутри эти типовые домики крошечные, на задах – небольшой участок земли. Дворы отделены один от другого невысокими каменными заборчиками. В садике у соседнего дома прыгает на батуте крупный ребенок, и Энди изнемогает от его постоянного визга.

Они расспрашивают Фреда о давней охоте.

– Со мной тогда была моя любимая собака – сука по кличке Джесси. Помню, на улице стоял ужасный холод. Крепкий мороз держался целый день. Этих охотников я видел только за ланчем, и то издали. Ели-то мы отдельно от них, а все остальное время выгоняли зверя. За ланчем они здорово выпили – да так всегда бывает. Когда время обеда – будь начеку.

– Вы вообще помните ту женщину, которую считали свидетельницей?

Фред качает головой.

– Уж кто-кто, а леди Вирджиния ее точно знает. Она была в курсе всех подробностей, и Мэрион ее за эту дотошность очень уважала. Простите, что не могу вспомнить ничего дельного.

– Кто такая Мэрион?

– Это экономка Лейк-Холла. До сих пор живет здесь, в деревне. Ее сменила дочь, Антеа, а Мэрион-то работала там всю жизнь. Правда, говорят, сейчас у нее шарики заезжают за ролики.

– А как дела у Барри? – осведомляется Энди.

Как ни странно, им до сих пор не удалось ничего узнать о судьбе подстреленного на охоте подростка.

– Ну, он и до несчастного случая не блистал, а сейчас вообще ни на что не годен. Стыдобище… Неплохой был мальчишка, с мягким сердцем. Слыхал, что он подался в Уэльс вместе со своей мамашей.

– Ну что ж, простите, что побеспокоили, – вздыхает Энди.

Мальчишка на батуте пытается исполнять элементы художественной акробатики, и его конечности во время прыжков перекрещиваются под невероятными углами, словно у деревенского пугала. Силуэт ребенка четко вырисовывается на фоне свинцового неба. За оградами задних дворов до самого горизонта простираются глубокие борозды вспаханных полей.

– Что можете сказать о Холтах как о работодателях? – напоследок спрашивает Фреда Энди.

– Врать не буду. Ничего плохого от них не видел. Кто-то со мной поспорит, ну – тогда с ними и поговорите. Хотя вряд ли кто остался в живых.

Он задыхается от смеха и, отдышавшись, называет несколько имен слуг, работавших в те времена в имении Холтов. Сев в машину, Энди изучает список.

– Хотя бы один из этого десятка должен знать секреты хозяйской семьи…