Текст книги "Няня"

Детектив Энди Уилтон

Они едут в машине, когда начинает трезвонить телефон. Максин берет трубку и сообщает:

– Это лаборатория.

– Можешь вывести их на громкую связь?

Она нажимает кнопку, и Энди спрашивает:

– Есть что-нибудь новое? Или ты просто по мне соскучился?

– Кое-что есть, но, боюсь, тебе это не понравится.

Максин корчит рожицу.

– Что ты хочешь сказать? – переспрашивает Энди.

– Нам удалось извлечь ДНК нашей утопленницы, однако совпадений в системе не обнаружено.

Энди падает духом.

– Что с причиной смерти?

– Могу предположить, что удара по голове было вполне достаточно, чтобы убить нашу неизвестную, однако он ли послужил причиной смерти – утверждать не берусь. Ситуация пограничная.

– Есть у нас план «Б»? – интересуется Максин, дождавшись, пока на том конце положат трубку.

– Есть. Реконструкция лица. Эксперты могут восстановить внешность по костям черепа.

– Возьмешься убедить босса выделить средства?

Энди разворачивает перед ней местную газету, лежавшую в кармане дверцы.

– Смотри четвертую страницу. Еще одна заметка о нашем черепе. Если уж давление общественности не убедит босса, тогда я не я.

Максин быстро пробегает статью глазами.

– Хм, неплохо. Дошло до колумнистов. Что ж, это может сработать.

– Эта история еще разрастется, если мы разместим в газете более подробную информацию об останках.

– И, учитывая, что у нас уже есть кое-какая информация от криминалистов…

– Вот именно. Попытка не пытка. В конце концов, я не могу убрать это дело в «глухари».

Джо

Антеа так и не вернулась, однако Ханна соглашается нас выручить. Похоже, ее возвращение – первый проблеск в моей теперешней беспросветной жизни. Я осмелилась рассказать ей о нашей катастрофе и попросить ее о помощи на сравнительно короткий срок. Ханна сразу заявила, что вообще-то планировала уйти на покой. С другой стороны, оговорилась она, ее начинает одолевать скука, так что, наверное, возражать она не станет. Уговорились так: моей дочерью она будет заниматься четыре дня в неделю – до и после школы. Несложный график позволит Ханне развеять тоску и оставит достаточно свободного времени. Звучит заманчиво, согласилась моя бывшая няня, но только при условии, что она придется Руби по душе. Кроме того, заниматься ребенком ей будет удобнее в Лейк-Холле.

– Это намного лучше и для самой Руби.

Ханна назвала цену. Высокую цену, однако я немедленно согласилась. Выбора у меня нет, а оскорблять бывшую няню торгом не слишком хотелось. Придется продумать, из каких средств я стану платить ей за услуги.

Первый день после ухода Антеа дается нам с трудом. Слава богу, что Джефф соглашается отвести Руби на школьный автобус и потом ее встретить. Уже на следующий день вахту принимает Ханна.

Сходя на перрон, получаю от нее сообщение.

В автобус сели нормально. Не могу сказать, что Руби счастлива, но вполне спокойна. Подписала ее отчет о домашнем чтении – видимо, ты об этом забыла. Надеюсь, не возражаешь. На некоторое время останусь в Холле – дождусь, пока проснется леди Холт. Если хочешь, набросаю объявление, что требуется экономка. Можно разместить его в магазинчике Даунсли.

Меня переполняют облегчение и благодарность. Вроде бы все непоправимо развалилось, однако Ханна быстро наводит порядок.

Спасибо тебе огромное! Было бы замечательно. Желаю удачи

Я перевожу дух. Кажется, начинаю верить, что все удастся наладить.

Фавершем планирует сегодня чаепитие с потенциальным покупателем и просит меня к ним присоединиться.

– Он хочет бросить взгляд и на мою личную коллекцию, – говорит Джейкоб. – Похоже, у нас с ним сходятся вкусы.

После обеда идем в квартиру Фавершема. Живет он в величественном здании в десяти минутах хода от Корк-стрит, где занимает просторные апартаменты на втором этаже. Попав внутрь, я словно оказываюсь в прошлом. Пахнет здесь сигаретным дымом и старомодным лосьоном после бритья.

Три высоких, в изящных переплетах окна гостиной выходят на улицу. В торце комнаты возвышается внушительный камин из черного мрамора. Больше всего, однако, меня поражает коллекция хозяина квартиры. Каждая стена от пола до потолка увешана картинами. Между изысканными рамами едва ли остается дюйм свободного пространства. На всех до единого холстах изображены обнаженные или полуобнаженные женщины, едва задрапированные роскошными тканями. Смотрят они прямо в глаза – кто кокетливо, кто вызывающе. Я несколько смущаюсь.

Фавершем приглашает меня присесть и сам, скрестив длинные ноги, устраивается напротив. Кстати, носки у него красные.

– Вашему отцу мое собрание не нравилось, – замечает он, обводя рукой гостиную.

– Коллекция довольно необычная.

– Соглашусь с вами, а вот Александер предпочитал батальные сцены. Знаете, битва на рассвете, пушки и воинская доблесть…

– Да, вроде бы так. Еще он любил портреты своих собак.

– Верно. Интересы у него в плане искусства были своеобразные. Боюсь, что в смысле живописи он не унаследовал гены Холтов, а вот у вас, очевидно, они имеются.

– Спасибо.

Я польщена.

– Хотел предварительно с вами пообщаться, потому что наш клиент довольно сильно нервничает.

– Почему же?

– Его беспокоит происхождение картины. Требует доказательств принадлежности холста предыдущим владельцам.

– Но… если картина была в нашем собрании, значит, на ней есть соответствующий штамп. Где-то на нижней части рамы вытравлена литера «X».

– Штамп имеется, – говорит Фавершем, – и все же клиент переживает. Его интересует период нахождения картины в вашей коллекции. Еще ему хочется знать, у кого ваш дед ее приобрел.

Дребезжит дверной звонок, и хозяин квартиры поднимается.

– Однако рановато…

Он торжественно приветствует покупателя и проводит его в гостиную. Клиента зовут Поль Мерсье. Небедный человек: очки без оправы, рубашка с распахнутым воротом и логотипом дорогого дизайнера, черные джинсы и летние туфли. Мы обмениваемся рукопожатиями, и Поль задерживает мою руку в своей ладони на секунду дольше, чем, на мой взгляд, позволяют приличия. Наконец его внимание привлекают картины.

– Хм, это нечто исключительное, – вздыхает он.

Фавершем расплывается в улыбке, словно ребенок в магазине сладостей. Я остаюсь в кресле за их спинами и наблюдаю, как Поль внимательно рассматривает полотна. Стараюсь выглядеть профессионалом высокого класса, однако чувствую себя несколько неловко.

– Могу поинтересоваться, чем вас так привлекла «Ванитас»? – любопытствую я. – Насколько понимаю, эта картина сильно отличается по стилю от основной части вашей коллекции.

Его пронзительный взгляд словно пришпиливает меня к спинке кресла. Такое впечатление, будто меня раздели.

– Знаете основные константы нашей жизни? – отвечает он вопросом на вопрос.

– Обычно говорят – смерть и налоги.

– Налоги – тема постылая, а вот насчет смерти вы правы. Странно, что не упомянули любовь.

– Любовь – не константа.

– Мы можем ее искать, но так и не найти, и все же любовь – константа в том смысле, что ее ищут все, не так ли?

– Согласна с вами.

– В моем собрании довольно много картин, посвященных теме любви. Примерно таких, как у нашего друга Фавершема. Вот я и задумался: интересно было бы зайти с другого конца и начать коллекционировать смерть.

Здесь лишь чувственность, а это еще не любовь. К тому же любовь мужчины к женщине – далеко не единственная ее разновидность.

Разумеется, эти слова я произношу про себя. В конце концов, моя задача – продать картину, поэтому вслух я восторгаюсь:

– Замечательное решение! Стало быть, наша «Ванитас» в этом ряду будет первой?

– Нет, второй. Несколько месяцев назад я приобрел Эверта Кольера.

– Фантастический выбор! – восклицаю я.

Должно быть, у этого человека и вправду глубокие карманы.

– Насколько я понимаю, эта «Ванитас» когда-то принадлежала вашей семье?

– Совершенно верно. Мы ее очень любили.

Точно я этого не знаю, но почему бы и нет. Пусть слушает – вреда от подобного утверждения не будет.

– Я слышал, каждая картина коллекции Холтов зарегистрирована в семейном каталоге?

– Ах, – вздыхает Фавершем. – Боюсь, что каталога Холтов больше не существует.

– Что вы хотите сказать?

– Несколько лет назад отец на время ремонта в кабинете сдал его в хранилище, – объясняю я, – и как раз в то время случилось наводнение. Каталог безвозвратно утрачен. Жаль, что вы об этом не знали.

– Я очень разочарован.

– Простите. Для нашей семьи это серьезная потеря.

– Но фотографию вы найти сможете?

Не совсем понимаю, о чем говорит клиент, и тут Фавершем откашливается.

– Я рассказывал Полю, что ваш отец как-то упоминал снимок, на котором вы стоите перед «Ванитас». Фотография детская, но, возможно, вы о ней помните? Если получится ее найти, у нас будет доказательство, что хотя бы в тот конкретный год картина составляла часть коллекции Холтов.

– Боюсь, что не припоминаю такого снимка.

– Сможете уточнить у матери?

– Разумеется. Если он и в самом деле существует, мы его обязательно отыщем.

По пути домой читаю сообщения от Ханны. Не сравнить с теми, что я получала от матери Стэна.

Руби благополучно вернулась из школы. На прогулке снова попыталась вскарабкаться на стену вокруг сада, упала и поцарапала обе коленки, но ничего страшного. Сейчас делает домашние задания, потом будем печь брауни.

Говорят, Лотти Робертc из коттеджа «Милл» ищет работу. Может, попробовать ее в качестве экономки? По крайней мере, такой ход позволит продержаться на плаву, пока не найдем постоянную кандидатуру, которая нас устраивала бы.

На это нужно время, потому что далеко не все в деревне горят желанием работать в Лейк-Холле, пока там рыщет полиция. Мы поужинали. Твоя мама хотела спать, поэтому я остаюсь до твоего возвращения. Руби не следует оставлять без присмотра.

Отвечаю, что все предложения Ханны мне по душе, затем пишу Руби:

Как ты, милая? Как дела в школе?

Все хорошо.

Я слышала, что ты поцарапала коленки?

Немножко. Ханна подняла такой шум! Говорит, что я еще слишком мала, чтобы лазить по стенам.

Видимо, она права, раз ты свалилась. Береги себя!

Споткнулась, когда уже слезала на землю. А так я могу подняться наверх и спокойно идти по стене. Сто раз так делала.

Тебе не следует подвергать себя риску! Стена у нас высокая. Держись от нее подальше, пожалуйста.

Жду ответа, однако дочь молчит. Отчетливо представляю себе ее упрямое лицо, так что настаивать не стоит, и я перевожу разговор на другую тему:

Чем занималась в школе?

Ничего интересного. Правда, получила звездочку на уроке английского.

Молодчина! Пингвинчика хочешь?

Конечно!

Я уже в поезде, так что скоро увидимся.

Откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Передо мной висит большой знак вопроса: как долго я смогу оплачивать услуги Ханны, если вскоре не получу комиссионные от продажи картины? Наша няня стоит недешево, и это понятно, но мне нужно срочно найти решение. Уже не представляю, как нам без нее справиться.

Вирджиния

Наша совместная жизнь с Александером началась с того дня, когда он сделал мне предложение. Романтики, правда, не было никакой. Будущий муж просто сказал:

– Джинни, как насчет этого… ну, ты знаешь чего?

– Насчет чего?

Решающий момент случился в его лондонской квартире – мы как раз собирали вещи для первой моей поездки в Лейк-Холл. Сумка моя была набита доверху самой разнообразной одеждой – я жаждала произвести благоприятное впечатление.

Александер запрыгнул на свою сторону кровати. Встречались мы уже несколько месяцев, и не было такого дня, чтобы я от него устала. Любили мы друг друга безумно.

– Выйдешь за меня? – расшифровал он.

– С какой это стати? – довольно легкомысленно откликнулась я.

Кто его знает – вдруг шутит?

Он прополз на коленях через всю кровать, отпихнув по пути мою сумку, и тщательно сложенная одежда выпала на пол. Будущий муж улыбался во весь рот. Он никогда и ничего не делал вполсилы. Точно шутит… Я вздохнула с облегчением, хотя в глубине души ощутила жестокое разочарование.

Александер запустил руку в задний карман, и на свет появилась маленькая коробочка. Положив ее между нами, он откинул крышку. Внутри, уютно устроившись на подкладке из темно-зеленого шелка, лежало платиновое колечко с большим бриллиантом.

– Кольцо бабушки, – пояснил будущий муж. – Она взяла с меня клятву преподнести его только той девушке, которую я полюблю всем сердцем.

Даже не могу сказать, насколько глубоко я пережила тот миг – смотрела на кольцо и боялась его коснуться. Наконец Александер извлек его из коробочки и надел на мой дрожащий палец. Подошло оно идеально.

– Выйдешь за меня? – повторил он, и на этот раз сомневаться не приходилось: Александер был предельно серьезен.

– Да… – выдохнула я.

Только не причиняй мне боли… Я ведь знаю – ты на это способен…

Он долго смотрел мне в глаза.

– Знаешь, почему я выбрал именно тебя? Ты – далеко не легкая добыча.

Лишь на полпути к Уилтширу Александер обрел свою обычную легкость.

– Надеюсь, маменька не разведет нас по разным комнатам. Все же мы обручены.

– Так вот почему ты сделал предложение?..

– Разумеется, Джинни.

Так и получилось, что впервые я посетила Лейк-Холл, будучи обручена с лордом Александером Холтом. Только приехав, осознала, что когда-нибудь этот дом станет моим.

Дождь лил во всю мочь, дворники на ветровом стекле не справлялись с потоками воды. Что я почувствовала, подъезжая к фамильному дворцу Холтов? Никакого сравнения с тем домом, в котором я выросла. Мое детство прошло под Дартмуром, в небольшом симпатичном коттедже с любовно выбеленными хозяйственными постройками. Пурпурный вереск, необъятный горизонт, книги и милый беспорядок в каждой комнате. Лейк-Холл заставил меня оробеть, внушив: положение обязывает. Я быстро поняла, что с былой свободой придется попрощаться, и засомневалась, под силу ли мне стать будущей леди Холт.

Александер меня успокаивал:

– Не переживай. Приспособишься – даже заметить не успеешь.

Наверное, так оно и вышло. Пока жива, никто этот дом у меня не отнимет.

Женщина, называющая себя Ханной, осваивается в моем доме. Разговаривает точь-в-точь как наша бывшая няня. Суетится, помогая Руби облачиться в школьную форму, кормит ее завтраком, проверяет ранец. Знакомые до боли интонации… Отличия тоже есть: дочь смотрела на Ханну, словно на божество, а вот внучка ведет себя иначе.

Например, Ханна спрашивает: «Что желаем на завтрак – яйца или мюсли?» Руби отвечает: «Кашу». Внучка обходится без «спасибо» и «пожалуйста», говорит угрюмо. Все время, пока Ханна в доме, Руби не выходит из этого образа. Насколько я слышу их разговоры – а с лестницы слышно очень хорошо, в Лейк-Холле весьма необычная акустика, – в голосе внучки напрочь отсутствуют веселые нотки.

По утрам каждый раз стою у окна комнаты Джослин, когда они направляются в школу. Руби мрачно волочит ранец по гравию подъездной дорожки, пока Ханна не потребует закинуть его на спину. Как только няня садится в машину, моя внучка бросает ранец и опрометью несется к каменному забору вокруг сада. Забирается наверх, словно горная козочка, и, раскинув руки, идет по гребню. Ханна выбирается из машины; ее лицо – мрачнее тучи. Отчитывает малышку. Та бросает на нее презрительный взгляд и доходит до места, где стена, прогибаясь вниз, дает возможность спрыгнуть. Там Руби ставит ногу на удобный выступ и соскакивает вниз. Благополучно приземляется, отряхивает руки, затем поднимает ранец и с торжествующим видом залезает на заднее сиденье машины.

Девочка моя… Не дай им себя сломать.

Вряд ли Руби нравится эта женщина. А вдруг она, в отличие от своей матери, чувствует беду? У некоторых детей очень развита интуиция.

Проходит час после их отъезда, и я слышу шум колес приближающегося к дому автомобиля. Открывается и захлопывается дверца. Я спешу к окну: кто приехал? Во дворе стоит маленькая машинка Ханны. Ее не должно быть в доме, пока нет Руби! Такой договоренности у них с Джослин не было. Спускаюсь вниз, хотя мне все еще не очень-то легко передвигаться: то и дело кружится голова.

Застаю Ханну в кабинете Александера и с удовольствием думаю, что мое внезапное появление ее напугало.

– О, леди Холт! – ахает она. – Разве вам не следует соблюдать постельный режим? По-моему, у вас озноб.

У меня первый раз есть возможность рассмотреть ее поближе. Ее глаза, ее форма лица. Точно ли это Ханна? Трудно судить. Прошло тридцать лет, и все мы изменились до неузнаваемости.

– Что вы здесь делаете? Что у вас в руке, покажите!

– Что показать? А, это валялось на полу.

Она разжимает ладонь, в которой лежит серебряный нож для вскрытия конвертов. Кстати, мой подарок Александеру.

– Это вещь моего мужа. Положите ее на место.

– Эта вещь принадлежала Александеру десять лет назад, – огрызается Ханна. – Прекрасно ее помню. Кто-то бросил ножик на пол и забыл убрать. Наверняка Руби, вам не кажется? Вижу, ваша внучка – беспечный ребенок. Представляете, если бы на этой штуке кто-нибудь оступился?

Она с преувеличенной осторожностью кладет инструмент на стол.

– Вам запрещено заходить в эту комнату без особого разрешения! Вас вообще не должно быть в доме, пока Руби в школе.

– А вам не следует разговаривать со мной в подобном тоне.

– Прошу прощения?

– Вы меня прекрасно слышали.

Она специально толкает меня, выходя из комнаты, и я, пытаясь удержать равновесие, хватаюсь рукой за притолоку. Стараюсь сохранять спокойствие, хотя пульс от возмущения зашкаливает. Придерживаясь за мебель, осторожно возвращаюсь к креслу Александера и падаю в него без сил.

Итак, игра началась. События развиваются быстрее, чем я предполагала, и преимущества перед противником у меня нет. Она в моем доме; дает понять, что представляет для меня опасность, а я все еще не могу определиться, точно ли это наша бывшая няня…

Задумываюсь о результатах своих вчерашних поисков в интернете. Оказывается, человек, брошенный в воду в бессознательном состоянии, может прийти в себя от холода, хотя шансы на выживание исчезающе малы. И все же ты можешь стать одним счастливчиком из сотни. Собственно, в рулетку и в карты примерно подобные шансы и ловят.

Вроде бы я проверила ее пульс, когда она лежала на лестнице… Неужели в горячке ошиблась? Неужели няня была жива, когда я сбросила ее тело в воду?

В ту ночь, когда погибла Ханна (или мне казалось, что она погибла?), я вернулась в мезонин сразу после того, как наши гости разошлись по домам, а кое-кто – по нашим комнатам. Тщательно собрала ее личные вещи, пока в спальне не осталось и намека на то, что здесь кто-то жил. Заправила ее постель, отогнув, как в больнице, уголок одеяла – в стиле покойной няни. Александер выпал в осадок – дрожал и плакал, дочь спала рядом в наркотическом забытье, а Милла и Джайлс в пьяном самозабвении занимались любовью в отведенной им гостевой спальне на первом этаже. До сна мне еще далеко.

Через некоторое время, когда все успокоилось, мы с мужем перетащили труп из угольного бункера в лодочный ангар, причем Александер едва не уронил тело в воду.

– Осторожнее! – прошипела я.

– Мне показалось, что она шевельнулась.

– Кто шевельнулся? Как она могла шевельнуться?

Возможно, муж был прав. Возможно…

Что, если она все-таки была жива? Значит, выкрутилась под водой из одеяла и доплыла до островка? Ведь он не так уж далеко от того места, где я ее сбросила. С другой стороны, связали мы ее крепко, да и сбросили у острова, потому что там глубже всего. Неужели Ханна выплыла и затаилась между кривых корней единственного дерева на острове? Ждала там, дрожа от холода, пока мы не доберемся до берега… Если все было именно так – значит, Ханна сделана из куда более прочного материала, чем мне представлялось.

Если, конечно, это она…

Продолжаю сидеть в кресле покойного мужа, пока не хлопнет входная дверь. Ушла… Интересно, чем она занималась, пока я не могла заставить себя выйти из кабинета?

Поднимаюсь наверх. Господи, какая жуткая у нас лестница… Падаю в спасительную кровать и принимаю две таблетки парацетамола, едва сдерживаясь, чтобы не проглотить что-нибудь более эффективное – ведь рецептурные препараты так и лежат на моем ночном столике.

Возможно, мне будет на руку, если Джослин и Ханна (или кто она там на самом деле) решат, что я постоянно пребываю в полусне от сильнодействующих лекарств. Достаю из коробочки несколько пилюль. Если им вздумается проверить – пусть думают, что я все еще глушу себя обезболивающими. Пытаюсь растереть пилюли в пыль, чтобы никто ничего не заподозрил. Ничего не получается. Чертов артрит… Мне даже из упаковки выковырнуть их было непросто. Ладно. Придвигаю к себе коробку с салфетками и прячу лекарства на самое дно.

Пусть не верят, что я способна сопротивляться. А сопротивляться я должна.

К вечеру более или менее прихожу в себя и звоню Антеа, пытаясь убедить ее вернуться. Если получится, экономка станет своеобразным буфером между мной и Ханной, а еще свидетелем того, что может случиться в моем доме.

– Антеа, если вам еще нужна работа – место экономки мы никому пока не предлагаем. Очень вас ценим. Я прекрасно к вам отношусь, надеюсь, вы об этом знаете.

– Спасибо, леди Холт, но я уже приняла решение. Наверное, что ни делается, все к лучшему, особенно когда подумаешь, что происходит в Холле. Скорее всего, я все равно ушла бы через пару-тройку лет. Сожалею, что поставила вас в затруднительное положение.

– Надеюсь, вас заставили уволиться не эти глупые сплетни о найденном в озере трупе. Сплетни – они и есть сплетни.

– Нет-нет, что вы.

– Неужели мне нечем вас соблазнить?

– Мне очень жаль.

– Ну что же… Передавайте мои наилучшие пожелания вашему супругу и матери. Если когда-нибудь захотите вернуться – мои двери открыты.

С тяжелым сердцем кладу трубку. Найти хорошую помощницу – задача непростая, а Антеа в этом смысле была идеальна. Обреченно думаю, что все-таки череп в озере наверняка повлиял на ее решение. А ведь дело исключительно семейное, и очень неприятно, что оно подрывает нашу репутацию в деревне.

– Джослин! – кричу я.

В ответ ни звука. С тех пор как ушла Антеа, никого не дозовешься. Звони, не звони – никто не придет. А если я упаду с лестницы? Услышат ли в доме звук падения тела? Придет ли на помощь Ханна, даже если услышит? Сильно сомневаюсь.

Медленно и осторожно спускаюсь на первый этаж. Дочь сидит в голубом зале со своим ноутбуком.

– Не хмурься, когда смотришь в экран, – заработаешь морщины, – предупреждаю я.

Она даже не поднимает глаз. Остаюсь на ногах: если присяду, то без посторонней помощи уже не встану. Не хочу подобных унижений.

– Не могла бы ты кое-что для меня сделать? Хочу вручить Антеа на память подарочную корзинку от «Фортнум». Тебе не сложно будет заказать ее на сайте? Выбери поинтереснее. Мне сдается, что ее супруг любит пироги с дичью, посмотри что-нибудь в этом роде, только чтобы среди набора лакомств было не слишком много джема – Антеа прекрасно готовит его сама.

– По-моему, слишком поздно ее задабривать, да еще такими мелкими подачками.

Джослин закрывает ноутбук и зевает. Какие у нее мешки под глазами…

– Отлично, тогда попробую сама. Просто решила, что ты захочешь сделать совместный подарок.

– Хорошо, займусь, – вздыхает дочь, – только мне нужен номер твоей банковской карты. На моей денег на корзинку от «Фортнум» не хватит.

– Ты знаешь, где она лежит.

Не могу долго стоять – начинает болеть спина.

– Как сегодня Руби?

– У нее все в порядке. Ханна – просто подарок небес.

– Она нравится Руби?

– Разумеется. У тебя какие-то сомнения?

– Ханна сегодня вернулась в Лейк-Холл после того, как отвела ребенка в школу.

– Я в курсе. Она решила приготовить что-нибудь вкусненькое малышке к чаю.

– Я бы предпочла, чтобы меня в этих случаях предупреждали. Не хочу, чтобы она болталась здесь, пока Руби на уроках, к тому же далеко не уверена, что Ханна ей нравится.

– Руби прекрасно с ней ладит, и вообще это не твоя забота. Кстати, на всякий случай: Ханна договорилась об испытательном сроке с одной претенденткой на место экономки. Приведет ее в мой выходной, так что я смогу оценить ее способности.

– Ханне не следует вмешиваться в наши дела! Не она нанимает персонал. Возмутительно, как много она себе позволяет!

– Она предложила, я согласилась. А кто еще этим займется? У тебя пока по большей части постельный режим. Собственно, считай, что нам повезло: хоть кто-то изъявил желание у нас работать в подобной ситуации.

– Почему никто из вас даже не подумал посоветоваться со мной? В конце концов, это мой дом.

– Ты плохо себя чувствовала.

– Уж на решения о найме я как-нибудь сподоблюсь.

– Ты даже в «Фортнум» сама позвонить не в состоянии!

– Не ехидничай.

– Что есть, то и говорю.

– Если меня считают настолько бесполезной в собственном доме – и вправду, пойду и лягу в постель. Похоже, недалек тот день, когда ты станешь воспринимать меня как обузу…

– Не говори глупости.

– Это не глупости, Джослин. Ханна не имеет права нанимать персонал в мой дом. Я этого не допущу.

– Я уже не могу пойти на попятный, однако на будущее запрещу ей принимать подобные решения без твоего совета. Договорились?

Я киваю. Уже что-то. Не медля больше ни минуты, выхожу из комнаты. Общество Джослин мне сегодня радостных эмоций не доставляет. Все возвращается: снова они с Ханной против меня.

– Подожди! Помнишь старый снимок, где я стою в нашем доме в Белгравии на фоне «Ванитас»?

– Не припоминаю.

– Где у нас фотоальбомы?

Мне бы не хотелось, чтобы дочь рылась в семейных фотографиях. В памяти у Джослин есть кое-какие пробелы, и нельзя допустить, чтобы она их заполнила. Как только они с Руби переехали из Калифорнии, я убрала альбомы на самую верхнюю полку. Следовало вообще от них избавиться после того, как в озере обнаружили останки. Проще всего было солгать, что фотографии погибли в том же «наводнении», что и каталог, однако у меня не хватило бы сил вытащить всю эту кипу из голубого зала, а затем еще и припрятать.

– Я не помню.

– Ты не знаешь, где лежат наши семейные фотоальбомы?

Любые мои слова дочь немедленно воспринимает как лишнее доказательство того, что мне нет до нее никакого дела, да и не было никогда.

– Нет, не знаю.

Джослин трет уставшие глаза.

– Могу я тебя попросить об одолжении? – вздыхает она.

– Я хотела бы тотчас лечь в постель.

– Это важно, иначе я не спрашивала бы. Мне нужна помощь Ханны, однако я не могу позволить себе долго оплачивать ее услуги. Не могла бы ты дать мне взаймы немного денег, чтобы покрыть эти расходы? Я все верну после того, как начну зарабатывать.

– Я вполне могу сама присматривать за Руби.

– Нет, не можешь. Не будем возвращаться к этому разговору.

– Через несколько дней я приду в себя, и мы сможем отказаться от услуг Ханны. Я приняла решение полностью взять на себя уход за внучкой.

– Этого не будет.

– Почему же?

– По многим причинам. Неужели я должна напоминать о том, что случилось на днях? Знаешь, что дети в школе дразнят Руби по поводу черепа, знаешь, что они обзывают ее «спесивой аристократкой»?

– Ничего подобного не случилось бы, отправь ты ее в школу, которую я предлагала. С удовольствием оплатила бы ее учебу в элитном заведении.

– Не хочу снова это выслушивать!

– Джослин, мне надо срочно прилечь.

– Ну почему ты каждый раз отказываешь мне в помощи?

Иногда она прижимает меня к стене, однако я не сдамся. Пусть лучше злится на мать – я не желаю, чтобы Джослин узнала правду. Вот так и развиваются наши отношения с той самой вечеринки, случившейся больше тридцати лет назад.

– На Ханну я не дам ни пенса, и больше не собираюсь обсуждать этот вопрос, тем более что ты позволяешь себе повышать голос. У меня ужасно разболелась голова. Пойду лягу, и не надо мне помогать. Доберусь сама.

Втайне надеюсь, что дочь не послушается и все же меня проводит, проследит, как я взбираюсь по лестнице, но та даже не делает попытки встать из кресла.

На следующий день боль немного отступает. Спускаюсь на первый этаж ближе к обеду, однако от Ханны нигде не скроешься. Руби возвращается из школы, и я прошу ее немного со мной посидеть, почитать вместе. Ханна против, и лицо внучки становится мрачнее тучи.

Перемещаюсь в кабинет Александера, где нажимаю дрожащим пальцем кнопку на плеере. Не трогала его с тех пор, как не стало мужа, так что сейчас наверняка заиграет музыка, которую он слушал незадолго до смерти. Погружаюсь в кресло и замираю, ощутив продавленное его телом мягкое углубление.

Скрипки и духовые инструменты создают ощущение плеска волны, набегающей на каменистый берег в сиянии солнечного дня. Звук мягко поднимается ввысь и обрушивается на слушателя пронзительной, полной жизни мелодией. Знаю, что дальше вступит голос, по поводу которого мы не раз перешучивались. «Голос ангела», – говорил Александер. «И кто из нас ангел – я или твоя пассия?» – спрашивала я, имея в виду певицу.

Муж собрал все ее записи. Не счесть, сколько раз я его заставала сидящим в этом кресле с включенным плеером. Чем старше мы становились, тем больше он слушал свою любимую исполнительницу. Для Александера погружение в музыку стало маленьким и очень личным удовольствием, впрочем – далеко не единственным. Надо сказать, что за пару месяцев до смерти он пригласил меня составить ему компанию. Дождавшись, когда стихнут последние такты арии, он нарушил тишину неожиданным вопросом:

– Ее тело было тяжелым?

У меня тогда сбилось дыхание, затряслись руки, и Александер сжал их так, что из глаз брызнули слезы. Не от боли, нет. От его доброты.

– Конечно, да ты и сам знаешь, – ответила я.

О, с какой ненавистью я вспоминала, как ее голова интимно упала на грудь моего мужа, пока мы волочили тело с третьего этажа… Почему бы нам было не протащить его по лестнице за ноги, чтобы голова колотилась о каждую ступеньку?

– Я хотел спросить – как тебе удалось выбросить ее труп из лодки?

Значит, каждый раз, когда ты сидишь в кабинете, у тебя возникает этот ужасный вопрос? Черт возьми, надеюсь, что это не так…

– Было непросто.

Я была не готова к этому разговору. Рассказать, как тянула, тащила, переваливала через борт, потея и ругаясь сквозь стиснутые зубы? Столько лет держала все в себе и до сих пор не могла об этом говорить. Старалась все сделать так, чтобы избежать даже малейшего всплеска. Мне удалось, ведь я была молода и сильна. Сегодня наверняка потерпела бы неудачу. Я сидела, ломая пальцы в старческих пятнах – такие ловкие и гибкие три десятка лет назад… Увы, те времена прошли.

– Я должен был тебе помочь, – пробормотал муж, отводя глаза в сторону.

Когда-то его взгляд стал одним из серьезных аргументов, заставивших меня жить его жизнью, однако с годами он утратил силу. Каждый раз, когда я брала на себя роль спасителя, его притяжение ослабевало. Не по моей вине, мысленно добавляла я.

Раз за разом я вытаскивала нас из трясины, в которую мы погружались, потому что сам Александер выплыть был не в состоянии. Могу себе представить, как страдала его мужская гордость, гордость Холтов, которую он впитал с молоком матери. Лорд не должен полагаться на женщину… Холтов поколениями учили верить в собственные силы. Именно эти семейные ценности заставляли мужа забывать обо мне, искать более легкую и покорную добычу – мягких покладистых самок, невинно хлопающих ресницами. Некоторым мужчинам требуется женщина, в которой, словно в зеркале, будут отражаться его достоинства. Если же оно преуменьшает величие хозяина, он будет искать другое, ведь зеркало с дефектом не способно льстить.