Текст книги "Грехи юности"

– Ведь ты женился на мне из-за денег, правда? – спросила Джесс.

Он поправил на смокинге черную бабочку.

– Я знал, что когда-нибудь ты обязательно уличишь меня в этом, только не представлял, когда именно. Оказывается, тебе понадобилось для этого двадцать лет.

– Значит, это правда?

– Глупый вопрос. Не знаю, женился бы я на тебе, будь ты бедна как церковная крыса… В то время я был нищим, а не ты; у тебя и тогда была куча денег. Так что вопрос этот никогда не вставал.

Джесс почувствовала слабость. Она взглянула на мужа и внезапно поняла, что абсолютно его не знает. Все эти годы она прожила неизвестно с кем.

В вестибюль вошел врач.

– Миссис Ренделл, – обратился он к ней.

Джесс на мгновение закрыла глаза. «Маура… – подумала она. – Сейчас нужно думать только о ней». Она быстро встала и покрутила свое любимое кольцо.

– Да?

– С вашей дочерью все будет в порядке, – участливым голосом произнес он. – Но вам нужно с ней поговорить, ободрить ее, успокоить.

Джесс кивнула. Ну конечно! Обязательно. Именно этого была лишена ее мать – живого участия, возможности поделиться с кем-то своей болью. Да и она сама… Как тяжело ей было после убийства отчима Джинни: абсолютно не с кем было поговорить. Джесс подумала о своем младшем сыне, тринадцатилетнем рыжеволосом Тревисе. Ему тоже необходимы ее забота, нежность и участие. Теперь-то она постарается, чтобы он их получил. Никаких тайн в их семье больше не будет.

– И еще одно, – произнес доктор уже более мрачно. – Ребенка у нее не будет.

– Как не будет? – дрогнувшим голосом спросила Джесс.

– Мне очень жаль. Ей дали снотворное, и сейчас она спит. Ночью мы переведем ее в другую палату. Если хотите, можете остаться с ней.

– У нее был выкидыш?

– Да, в результате травмы. Но с ней все будет в порядке.

И, повернувшись, доктор исчез в глубине коридора.

Джесс взглянула на мужа, ища сочувствия, поддержки, но лицо его выражало лишь самодовольное удовлетворение.

Глава двенадцатая
Суббота, 18 сентября
СЬЮЗЕН

– Марк, сядь. Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Сьюзен.

– Я не хочу есть. Если захочу, перехвачу что-нибудь по дороге.

– Не хочешь, как хочешь. Впрочем, разговор не об этом.

– А о чем? Снова будешь доставать меня насчет папы?

– Насчет папы?

– Ну да, ведь он мне нравится, а тебя это раздражает.

Просто кипятком писаешь от злости!

– Марк, прошу тебя, следи за своей речью. Нет, к твоему отцу этот разговор отношения не имеет.

Ухватившись за спинку стула, Марк отставил его от стола и одним прыжком взгромоздился на стол.

– Ну если это не про папу, то сейчас заведешь свое:

«Ты, Марк, неглупый мальчик, и я надеюсь, в этом году в школе у тебя дела пойдут хорошо». Фу, надоело! Не беспокойся, все у меня будет тип-топ. – И чуть слышно добавил:

– Только вот за физику не ручаюсь. Доктор Джонсон – такая зануда!

– Это не о школе, – покачала головой Сьюзен.

Она знала, что сын и без ее понуканий отлично справляется со школьными заданиями. Унаследовав отцовский аналитический склад ума, он при желании мог бы учиться только на хорошо и отлично. Хоть что-то положительное унаследовал от Лоренса.

– Я хочу поговорить с тобой о себе.

– О себе? – расхохотался Марк. – И о чем же? У тебя что, климакс наступил?

Сьюзен удивилась, какие развитые сейчас дети.

– Пока еще нет, – улыбнулась она и села рядом с ним на стол.

С тех пор как Джесс уехала из ее дома – а это случилось двадцать четыре часа назад, – Сьюзен выпила бесчисленное количество чая, размышляя об одном – о встрече. Но прежде чем принять решение, она обязана была поговорить с Марком. Всю пятницу она репетировала, как следует рассказать ему о ребенке, от которого отказалась. Ей казалось, что она подготовилась хорошо.

Однако сейчас, когда от страха у нее засосало под ложечкой, она не была в этом уверена. Поскольку Марк куда-то спешил, следовало бы отложить этот важный разговор, но откладывать уже было некуда: он должен был состояться давным-давно.

– Только не говори, что ты собралась замуж за этого Берта Хайдена.

– Вовсе нет. То, что я собираюсь тебе рассказать, довольно серьезно.

Лицо Марка приняло угрюмое выражение.

– Ты что, заболела?

Сьюзен коснулась его руки:

– Нет. О Господи, все не то!

– Так в чем дело?

Марк выдернул руку.

– Я хочу рассказать тебе о том, что случилось со мной много лет назад, задолго до твоего рождения и до того, как я встретилась с твоим отцом.

Последнее слово далось ей с трудом.

– Ну наконец-то понял! Объявился какой-то твой старый приятель?

– Нет.

– А что тогда? Давай побыстрее. У меня встреча с ребятами.

Сьюзен заметила, что Марк проводит больше времени в магазине, торгующем видеокассетами, чем дома. Она хотела было отпустить шпильку по этому поводу, но сдержалась. Не время ополчаться против сына. Сейчас ей, как никогда, необходимы были его понимание и поддержка.

– Вообще-то ты прав, у меня до твоего папы был приятель, – начала Сьюзен. – Я тогда училась в колледже.

Звали его Дэвид.

– Он что, тоже был хиппи?

– Да, – ответила Сьюзен, поджав губы. – Твой отец наверняка обозвал бы его именно так.

– Значит, он был хиппи. Он что, как и все они, сжег свою призывную повестку или еще что-то натворил?

– Марк, – не отвечая, продолжала Сьюзен. – Я очень любила Дэвида.

Марк молчал.

– Мне был двадцать один год. И я… – Сьюзен вдохнула в себя побольше воздуха и наконец решилась:

– И я забеременела.

Марк неторопливо заерзал на стуле.

– А какое мне до этого дело?

– У меня родился ребенок, Марк. И я от него отказалась.

Марк уставился в пол и, сунув руку в рот, принялся грызть ногти. Сьюзен ненавидела эту привычку, но сейчас промолчала.

– А почему ты не оставила его?

– Я была не замужем.

– А что, хиппи не выходят замуж?

Сьюзен покачала головой.

– Сейчас это не важно. Вчера ко мне приезжала женщина, которую я знала тогда. Она хочет, чтобы я встретилась со своим ребенком.

Марк, оторвав глаза от пола, снова посмотрел на мать.

– Я никак не могу решить, ехать мне или нет. Хотела бы знать твое мнение по этому поводу.

– Мое мнение? С каких это пор оно стало тебя интересовать?

Голос у него дрогнул, и Сьюзен поняла – изо всех сил старается не расплакаться. Последний раз она видела его плачущим в день, когда, упаковав чемоданы, они сели с ним в машину, оставив позади себя Манхэттен, а в нем отца и мужа. Марку было тогда четыре года, и он не мог понять, почему папа не спустится с пентхауза[4]4
  Пентхауз – фешенебельная квартира на плоской крыше многоэтажного дома.


[Закрыть] попрощаться с ними. Сейчас, двенадцать лет спустя, он казался все тем же испуганным маленьким мальчиком, не понимающим, какую игру затеяли эти странные взрослые.

– Марк…

– Извини, мама, но давай называть вещи своими именами. Ты ненавидишь папу, ненавидишь моих друзей. А теперь ты еще пытаешься навязать мне свое дурацкое прошлое!

– Я вовсе не собираюсь ничего тебе навязывать. Просто я считала, что ты поможешь мне принять какое-то решение.

Марк продолжал грызть ногти.

Господи, ну как же приблизиться к нему?

– Я люблю тебя, Марк, ты это знаешь. Что же касается твоего отца, наши с ним отношения никоим образом на; мою любовь к тебе не влияют. Я вышла за него замуж только потому, что в то время мне казалось это правильным. У меня тогда был жуткий период в жизни. Родился ребенок, потом пришлось от него отказаться… Просто голова шла кругом! Мне было очень страшно.

– Тебе? Страшно? Не смеши меня, мам.

– Это действительно было так! А твой папа казался мне таким уверенным в себе, таким… – Сьюзен замолчала, подбирая подходящее слово, – ..таким надежным.

– Надежным… Какая чушь!

– Марк…

– Извини, мам, но ты несешь несусветную чушь. Слава Богу, сейчас девяностые, а не шестидесятые годы! Значит, ты когда-то втрескалась в какого-то хиппи и от него забеременела. Может, в этом все дело? Ты всю жизнь сравнивала папу с ним, а меня, наверное, со своим ребенком, который сейчас не иначе как какой-нибудь малолетний преступник или наркоман.

– Я никогда не сравнивала…

– Да ну? – завопил сын. – Может, потому-то папа и позволил нам уехать. Ну что ж, давай, беги на свою дурацкую встречу! Веселись! Я все равно собирался переехать жить к отцу. Вермонт мне осточертел! Хочу жить в Нью-Йорке.

И, соскочив с кухонного стола, он умчался в свою комнату.

Сьюзен не отрывала взгляда от крышки старого дубового стола. Ей припомнился день, когда она случайно наткнулась на него на местном рынке. Они с Марком только переехали в Вермонт и сняли коттедж, который, по счастливой случайности, располагался напротив студенческого городка того самого колледжа, куда ее взяли адъютант-профессором на кафедру английской литературы. Отделавшись наконец-то от опостылевшего замужества, Сьюзен все свои надежды устремила в розовое будущее. Она была уверена, что любимая работа принесет ей удачу…

Шли годы, и жизнь ее свелась к самому что ни на есть обыкновенному прозябанию. Время стало измеряться семестрами, а мечты о счастье улетучились как призрачный сон. Их поглотила суровая действительность. Она пыталась создать Марку хорошую жизнь, но в глубине души всегда понимала, что не в состоянии этого сделать, поскольку потерпела фиаско. И не в тот день, когда ушла от мужа, а много раньше, когда бросила Дэвида.

Марк вернулся в кухню и швырнул куртку на стул. Как же ей заставить его понять?

– Марк… – начала она, но закончить он ей не дал.

– Мне осточертел этот городишко и твои дружки-приятели из колледжа! – выпалил он. – Век бы мне вас не видеть! Думаешь, я, как ты, буду всю жизнь читать эти мерзкие газетенки да размусоливать по поводу плохой экологии?! Нет уж! Дудки!

Схватив кроссовки, Марк сунул в них ноги и, сопя, принялся завязывать шнурки, избегая встречаться глазами с матерью. Сьюзен только диву давалась, насколько он похож на своего отца! Такой же невыдержанный, вспыльчивый. С Лоренсом они разошлись, но не могла же она разойтись с собственным сыном. Остается только надеяться, что когда-нибудь из Марка получится взрослый человек, умеющий держать себя в руках.

– Марк, сядь!

– Я ухожу, – бросил он, схватив со стула куртку.

Но на пороге задержался и, обернувшись, мрачно глянул на Сьюзен.

– Да, ты мне так и не сказала, кто у тебя родился.

Мальчик или девочка?

– Мальчик, – опустив глаза, едва выдавила из себя Сьюзен.

– Так я и думал, – усмехнулся Марк и вышел, хлопнув дверью.

После неудавшегося разговора с Марком Сьюзен позвонила Берту. И старый надежный друг тотчас готов был примчаться к ней. Договорились встретиться в институтском дворе в полдень у фонтана, однако Сьюзен пришла на десять минут раньше: хотелось посидеть, подумать в одиночестве. Она' присела на скамейку, потеплее закутавшись в старенькую вельветовую спортивную курточку. Была середина сентября, но в воздухе уже чувствовалось приближение холодов. Сьюзен вздрогнула. В глубине души она надеялась, что зима в этом году не наступит слишком рано. В Вермонте она обычно тянулась невыносимо долго, и Сьюзен в это время года чувствовала себя особенно одиноко.

Она глянула на дно фонтана, покрытое мхом. Когда Сьюзен пришла сюда впервые, ребятишки бросали в него монетки, загадывая желания. Это было в 1981 году. Марку в ту пору было четыре годика, а ее старшему сыну – тринадцать лет. Когда же мир успел перемениться? Годы правления Рейгана можно было с успехом назвать эпохой материализма. Казалось, кругом бродят одни сплошные эгоцентристы. Люди были погружены в самих себя. Им даже в голову не приходило бросать в фонтан монетки и загадывать желание. Какое там! Нужно было действовать, а не предаваться пустым мечтам. И дети в то время были маленькими прагматиками. Их интересовало лишь образование, результатом которого являлась высокооплачиваемая работа. Мечтать им было некогда.

Сунув руку в карман джинсов, Сьюзен достала две монетки – в пять и десять центов.

– Хочу принять правильное решение, – прошептала она и бросила в воду монетку в пять центов. – Хочу, чтобы мой сын приехал на встречу. – Вторая монетка полетела следом.

Сьюзен смотрела, как на воде расходятся круги – сначала маленькие, потом все больше и больше, пока монетки не исчезли в зеленоватой воде. «Неужели я и вправду этого хочу, – подумала Сьюзен, – увидеться со своим сыном?»

– О чем задумалась? – раздался за спиной голос Берта.

– Догадайся, – ответила Сьюзен.

Появившись перед ней, он бросил ей на колени букет астр.

– Цветы для дамы.

– Где стащил?

– Нарвал на клумбе перед деканатом.

Сьюзен, смеясь, взяла в руки хилый букетик.

– Хоть не у Гардинера в саду, и то хорошо.

Берт почесал бородку.

– Черт, об этом я как-то не подумал, – проговорил он и сел рядом с ней на скамью. – Ну, как дела?

Сьюзен по телефону уже рассказала ему о визите Джесс и о реакции Марка на ее откровения.

– Настолько плохи, что и в страшном сне не приснится, Похоже, придется отказаться.

– От встречи? Ты хочешь сказать, что не поедешь?

– Вот именно.

– Из-за Марка?

– Из-за Марка.

Берт кивнул, устремив взгляд в фонтан.

– Этот парнишка, похоже, из тебя веревки вьет, верно?

Сьюзен почувствовала, как ее охватывает ярость:

– О чем ты говоришь?

Берт пожал плечами:

– По-моему, если тебе хочется встретиться со своим старшим сыном, ты должна это сделать. Ты попросила Марка поддержать тебя. Как я понимаю, он не собирается оказывать тебе никакой поддержки. И все-таки принимать решение тебе, а не ему. Через несколько лет у Марка будет своя собственная жизнь, а ты останешься одна со своими сомнениями и переживаниями. Кроме того, ты должна помнить, что в эту историю, помимо тебя, втянут еще один человек.

– Ты хочешь сказать, может случиться так, что мой сын приедет на встречу, а я останусь дома?

– Именно так.

Сьюзен оторвала от головки цветка несколько лепестков и бросила их на землю.

– Ненавижу, когда меня заставляют силой что-то делать, особенно в таком важном деле.

– Было бы лучше, если бы твой сын в один прекрасный день нежданно-негаданно появился у твоих дверей?

Не отвечая, Сьюзен оторвала еще несколько лепестков.

– А ведь такое может случиться, Сьюзен. И ты всегда это предполагала. Для вас обоих было бы лучше, если бы ты поехала. Если у него не возникнет желания познакомиться с тобой, будет лучше, если он останется дома, а не ты.

– А что мне делать, если он все-таки приедет? Что ему сказать?

– Понятия не имею.

– Когда дело касается семейных проблем, у тебя тьма советов. Просто уму непостижимо! И это у тебя-то, который до сорока восьми лет так и не обзавелся собственной семьей!

Сьюзен тут же пожалела о невольно вырвавшихся словах: кто ей дал право разговаривать с ним в таком тоне, ведь он искренне пытается ей помочь.

– Извини, – поспешно добавила она. – Я не должна была так говорить, это нечестно.

– Да.

– Ты принес «травку»?

– Нет. Сходить?

– Ладно, не надо.

Она повертела в руках растерзанный цветок. Пальцы были липкие и пахли зеленью.

– Мне хочется поступить правильно. Поэтому я сначала решила поговорить с Марком, но это ни к чему не привело.

– Ты поступила правильно.

– Как я могу ехать, зная его отношение к этой поездке? Он тут же умчится в Нью-Йорк. Он уже грозился это сделать.

– Он не сделает этого, Сьюзен. Он любит тебя.

– Сомневаюсь, – усмехнулась она.

– Кроме того, – продолжал Берт, – он терпеть не может Дебору.

– Жену Лоренса?

Берт кивнул.

– А ты откуда знаешь?

– Он мне сам сказал. Назвал ее сукой и заметил, что она его терпеть не может.

– Мне он этого никогда не говорил.

– Естественно. Зачем ему давать тебе лишний козырь против отца?

Сьюзен улыбнулась: надо же, Марк сообразил назвать так жену Лоренса. Ей это и в голову не пришло. Но улыбка тут же исчезла с ее лица: ей было неприятно слышать, что эта женщина не выносит Марка.

Берт вернулся к теме разговора:

– Я думаю, что ты должна принять решение, не считаясь с мнением Марка на этот счет. Поступай так, как подсказывает тебе сердце.

Сьюзен швырнула остатки цветов в фонтан.

– Оно мне пока ничего не подсказывает.

Они помолчали.

– Может, расскажешь мне все остальное? – наконец спросил Берт.

– Что остальное?

– Почему ты так боишься встретиться со своим старшим сыном?

– С чего ты взял? Я ничего не боюсь.

Берт не ответил.

– Чего мне бояться?

Сьюзен и сама почувствовала, что голос ее дрогнул.

– Ты никогда не рассказывала мне о его отце.

Боль вернулась. Было такое ощущение, словно в животе сидел, свернувшись клубочком, огромный спрут, а теперь он распрямился, и стало трудно дышать. Сьюзен пожалела, что выбросила цветы, – было чем занять руки.

Она встала, подошла к фонтану.

– Ты любила его?

Сьюзен кивнула. Следовало бы, конечно, ответить, но она не была уверена, что если откроет рот, из него вылетит хоть один звук.

– Он бросил тебя? Поэтому ты очутилась в пансионате для матерей-одиночек?

Сьюзен покачала головой.

– Он ничего не знал, – удалось выдавить ей из себя. – Я не говорила ему, что у меня будет ребенок. – Она обошла вокруг фонтана и вернулась к Берту. – Когда была война в Персидском заливе, не проходило дня, чтобы я не переживала за судьбу моего сына… Нашего с Дэвидом сына.

Боялась, что его пошлют туда. Хотя, как бы я об этом узнала, не представляю.

– Поэтому тебя было невозможно оторвать от телевизора? Только и делала, помнится, что смотрела новости Си-эн-эн.

Берт был прав. Телевизор тогда как магнитом притягивал ее к себе. В колледже, когда у нее случалось окно, она садилась в учительской на оранжевый пластиковый стул, впившись взглядом в экран. Дома ужинала только перед телевизором, а по утрам, не успев принять душ, мчалась включать его.

– Господи, с тех пор прошло всего три года, а кажется, пролетела целая жизнь!

– Я и тогда любил тебя, ты же знаешь.

Сьюзен села рядом с ним на скамейку.

– Я тогда страшно хотела, чтобы Израиль победил, – заметила она. – Это моя историческая родина, если помнишь.

– Ну как же, как же…

Сьюзен, улыбнувшись, отвернулась от Берта.

– Странно все-таки. Мне казалось, что стоит мне увидеть сына, я тут же узнаю его. – Она перевела взгляд на землю. – Наверное, думала, что он похож на Дэвида.

– В военной форме?

Сьюзен снова улыбнулась.

– Мы с Дэвидом в свое время выступали против войны во Вьетнаме.

– А вы принимали участие в большом марше мира в Вашингтоне в шестьдесят седьмом году?

– Да.

Берт расхохотался.

– Что-то я тебя там не видел.

Сьюзен на шутку не ответила – ей не хотелось переводить серьезный разговор в разряд легкомысленных.

– Когда я поняла, что беременна, я бросила Дэвида.

Замуж я тогда не собиралась. Хотя теперь-то понимаю, что от воспитания, которое вбивалось годами, никуда не денешься.

– И ты никогда больше не видела Дэвида?

– Никогда.

Она не стала рассказывать Берту всего остального, просто не могла говорить о том, что Дэвид завербовался в армию и без вести пропал где-то на полях сражений. Никому не нужный ветеран уже полузабытой всеми войны… Она не стала рассказывать об этом Берту вовсе не потому, что боялась его реакции, нет, просто слова не шли с языка.

– И ты никогда не переставала его любить, – заметил он.

Это был не вопрос, а лишь констатация факта.

– Думаю, да, – сказала Сьюзен, откидывая назад свою черную гриву. – Правда, были в моей жизни периоды, когда я редко о нем вспоминала. Ну, например, когда я вышла замуж за Лоренса и стремилась во что бы то ни стали быть добропорядочной еврейской женой.

– Вот бы взглянуть на тебя в то время! – расхохотался Берт.

– Или когда я впервые приехала в Вермонт, – продолжала Сьюзен, – полная решимости быть ни от кого не зависимой и всю свою жизнь посвятить лишь работе.

– Ну а в остальное время?

– Остальное время, похоже, Дэвид занимал, да и всегда будет занимать в моем сердце особое место. Ну, сам понимаешь, первая любовь и прочее… Я добивалась этого долгие годы.

– Сьюзен, скажи, неужели все, что ты делаешь, всегда подчинено логике?

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Сьюзен.

– Неужели ты никогда не делала что-то по велению сердца, по зову чувств?

Сьюзен на секунду задумалась.

– А как же! Делала. Когда ушла от Лоренса.

– Это не то. Тогда у тебя не было выбора. Тебя приперли к стенке. Я имею в виду другое. Неужели ты никогда не любила просто так?

Сьюзен пнула ногой оторванные лепестки.

– Любила, – сказала она. – Раз в жизни.

На обед Сьюзен приготовила пиццу с двойной порцией сыра – любимое блюдо Марка. Он ел молча. Об утренней перебранке не было сказано ни слова. Может быть, ему нужно время, чтобы все хорошенько обдумать. А может, оно нужно им обоим.

– Какие у тебя планы на сегодняшний день? – поинтересовалась Сьюзен, наблюдая, как сын извлек из пиццы кусочек перца и отправил его в рот.

– Никаких.

– Неужели ничего не задали на дом?

– Нет.

– Жалеешь, что пропустил первые дни занятий?

– Не-а. Ничего интересного не произошло, и потом, мне понравилось гостить у бабушки с дедушкой.

– Они тоже были очень рады тебе. Ты для них очень много значишь.

– Ага.

– Еще положить пиццы?

– Не-а. Скажи, моя школьная форма чистая?

– Да, вчера постирала, она в твоей комнате.

Какая она сегодня вежливая, усмехнулась Сьюзен про себя. В другой раз она ответила бы так: «Если бы ты хоть немного разгреб барахло в своей берлоге, то наверняка увидел бы, что все чистое и выглаженное».

– Спасибо.

О Господи! Когда сын произносил это слово в последний раз? Сьюзен внезапно охватило чувство вины.

– Марк, сегодня утром…

Он лишь отмахнулся.

– Да ладно, мы все поступаем так, как считаем нужным.

– Я еще ничего окончательно не решила.

Не ответив, он поднялся из-за стола.

– Где моя футбольная форма?

– В ящике.

Грязную тарелку Марк поставил в раковину.

– Ты куда-то уходишь? – спросила Сьюзен.

– Ага.

Сьюзен встала из-за стола, решив не спрашивать, куда он собрался. Нужно дать ему немного свободы.

– Я могу уйти в библиотеку. Нужно подготовиться к занятиям по литературе.

– Ага, – ответил Марк и отправился в свою комнату.

Сьюзен вымыла тарелки в мыльной воде, ополоснула их и поставила в сушилку. «Что ж, хоть разговаривает со мной, и то хорошо», – подумала она.

Час спустя Сьюзен сидела в читальном зале институтской библиотеки. В институте царила какая-то особая тишина, которая всегда бывает перед началом занятий. Ничто не нарушало ее – ни галдящие студенты младших курсов, заскочившие сюда за учебниками, ни старшекурсники, проводящие здесь многие часы в надежде откопать нужный им материал, краткую суть которого им предстоит изложить преподавателю всего за несколько минут. У Сьюзен было такое чувство, что она одна в этом царстве покоя.

Высокие потолки и обитые полированными дубовыми панелями стены создавали уют. Когда Сьюзен впервые попала в Кларксбери, именно библиотека привлекла ее – место, где можно найти уединение, обрести душевный покой.

Сегодня, однако, это ей не удавалось.

Усевшись за стол, Сьюзен принялась листать огромные зеленые тома, выискивая критические материалы на Джеймса Джойса, пытаясь пробудить в себе интерес к этому занятию. Но, не отдавая себе отчета в том, что делает, она машинально переворачивала страницу за страницей, пока не добралась до раздела, озаглавленного «Марши мира».

Подумав, решила взять микрофильм на эту тему.

Она начала с апреля 1968 года, с демонстрации в Колумбийском университете. Замелькали вырезки из газет.

Зачем она читает их? Надеется увидеть фамилию Дэвида?

Напомнить себе, что он и в самом деле существовал? Дальше шли фотографии. Написанные от руки плакаты и дети, лица которых разукрашены цветами. Сьюзен быстро двигалась вперед – от прошлого к будущему. В подробности она не вдавалась, не до них ей было. «Удивительно, – размышляла она, – одно легкое нажатие кнопки, и перед тобой промелькнул год, в течение которого сформировалось целое поколение».

Статей о событиях во Вьетнаме оказалось более чем достаточно. Пресса называла все происходившее вьетнамским конфликтом. Это ж надо! Почти шестьдесят тысяч американцев погибли на этой войне, а они – конфликт…

Ох уж эти газетчики и политиканы! Дальше пошла целая серия фотографий, которые нельзя было смотреть без содрогания: американские солдаты из морской пехоты бредут по рисовым полям, неся на плечах убитых и раненых; вьетнамские дети в одних набедренных повязках, полные ужаса глаза. Сьюзен выключила аппарат. Читать заметки она уже не могла, одних фотографий оказалось более чем достаточно.

Почему она никогда не пыталась отыскать Дэвида?

Почему при всей той гласности, которая сейчас существует, никогда не старалась узнать, что с ним произошло?

Берт сказал, что она боится встретиться со своим сыном. Может быть. А может быть и другое: она боится, что Дэвид жив, что он узнает про их сына, и это отразится на его любви к ней, проще говоря, он перестанет ее любить.

В том-то все и дело, думала Сьюзен, всматриваясь в отрешенный взгляд какого-то солдата прошедшей войны.

Ей было необходимо чувствовать, что любовь Дэвида до сих пор живет в ее душе, ревностно оберегаемая от посторонних. Единственный путь для достижения этой цели, который она знала, – оградиться от окружающих непроницаемым щитом, за которым можно спокойно помечтать о Дэвиде, о том, что, мертвый ли, живой ли, он все еще любит ее.

Она просидела долго, глядя в черный экран компьютера. Не лучше ли о прошлом не вспоминать? Что бы она ни сделала сейчас, как бы ни поступила, ничего не изменишь, ошибок не исправишь.

А вдруг…

Уже стемнело, когда Сьюзен медленно шла по институтскому двору домой. Еще издалека она увидела, что в окнах нет света. Остановившись, посмотрела на свои часики. В тусклых сумерках удалось разглядеть – без пяти восемь. Неужели Марк еще не пришел?

Она подошла к крыльцу, открыла входную дверь. В доме была тишина. А раз не гремит по всему дому музыка, значит, его нет дома. В этом можно было не сомневаться.

Бросив на кушетку тетради, Сьюзен включила старенькую напольную лампу. Красная лампочка на автоответчике не мигала – значит, никто не звонил и не оставлял никаких сообщений. Она выключила автоответчик и прилегла на кушетку. «Хоть бы записку догадался оставить, – подумала она про Марка. – Шестнадцатилетний эгоист…

Впрочем, что с него взять, сама была такая».

Несколько секунд она сидела не двигаясь, чувствуя, как по телу разливается тяжелая усталость. «Нужно пойти наверх, – решила Сьюзен. – Надеть ночную рубашку и халат. Тогда сразу станет лучше».

Она пошла по узенькой лестнице наверх. Направо была ее крошечная спальня, налево – Марка. Сьюзен вошла в свою комнату. Внезапно ее охватило какое-то непонятное чувство – что-то не так. Она вышла из своей спальни и бросила взгляд на дверь в комнату Марка – та была нараспашку. Интересно, почему? Нужно проверить. Переступив порог, она включила свет. Предчувствия не обманули ее.

Кое-что действительно было не так: в комнате непривычный порядок, нет брошенных где попало свитеров, носков, джинсов, компакт-дисков и картриджей. В сердце Сьюзен вкралась слабая надежда. Она по опыту знала – пытается подлизаться к ней таким немудреным способом.

Внезапно вспомнились слова Берта: «Этот парнишка, похоже, из тебя веревки вьет». Что, если Марк убрал свою комнату затем, чтобы она отказалась от поездки на встречу? Может, хочет сыграть на ее материнских чувствах: вот он, мол, такой расчудесный сын, а ей зачем-то понадобился другой.

Ну уж нет! Этот номер у него не пройдет. Она не позволит Марку вертеть ею, как ему заблагорассудится. Берт прав, она сама должна решить, нужно ли ей ехать на встречу со своим старшим сыном.

Сьюзен повернулась и направилась в холл, как вдруг заметила, что дверца стенного шкафа слегка приоткрыта.

Наверное, засунул кое-как все вещи в шкаф, вот она и не закрывается, решила Сьюзен. Подойдя к шкафу, взялась за ручку. Дверца легко закрылась, даже слишком легко. Потянув за ручку, Сьюзен открыла шкаф и похолодела – внутри ничего не было. Пусто…

Но как это может быть? Куда делись все вещи? Сьюзен вошла вовнутрь. На перекладине болтались пустые вешалки, на полу валялся свитер с надписью «Гринпис», который – она точно знала – Марк никогда не любил, и стояла пара старых ботинок, которые были ему малы.

Больше ничего не было. Комната поплыла у Сьюзен перед глазами, и она прислонилась к двери, чтобы не упасть.

Марк сбежал из дома…

Крепко сжав губы, она попыталась взять себя в руки.

Лоренс. Это все он, этот негодяй! Наверняка Марк позвонил ему и рассказал, что она собирается на встречу, и вот результат. Сьюзен, оторвавшись наконец от дверцы, молниеносно вылетела из шкафа и понеслась по холлу, а потом вниз по лестнице.

В голове билась одна мысль: «Он не может со мной так поступить… Этот подонок не может со мной так поступить…»

Примчавшись в гостиную, она схватила телефонную трубку и трясущимися руками принялась нажимать кнопки.

На другом конце провода послышались длинные гудки и наконец долгожданное:

– Алло?

Приторно-сладкий до тошноты голосок. Дебора. Сьюзен мигом представила ее себе: кругленькая, маленькая, точно такая же, как и Лоренс.

– Дебора, это Сьюзен Левин. Мне нужно поговорить с Лоренсом.

Та, не сказав ни слова, бросила трубку на стол. «Вот сука! – выругалась про себя Сьюзен. – Сука паршивая!»

– Сьюзен?

– Где он, Лоренс?

– Кто – где? – после небольшой заминки переспросил ее бывший муж.

– Не валяй дурака! Где Марк? Он у тебя?

– О чем ты говоришь?

– Не о чем, а о ком! О Марке, о твоем сыне.

«Который считает тебя самим совершенством!» – хотелось ей крикнуть в трубку, но она сдержалась.

– С чего ему здесь быть?

– А куда еще ему, черт подери, податься?

– Сьюзен, успокойся. – (О Господи, как она ненавидела этот вкрадчиво-успокаивающий голосок!) – Объясни спокойно, что произошло.

Сьюзен почувствовала, что вот-вот расплачется, но сдержалась. Не хватало еще показать Лоренсу свои переживания.

– Он забрал всю свою одежду, – с трудом выговорила она.

– Ты хочешь сказать, что Марк сбежал из дома?

– Да.

Сьюзен обвела взглядом крошечную гостиную. «Какое убожество», – подумала она и мысленно представила себе Лоренса, который стоит, наверное, посреди фойе своего роскошного дома, расположенного на Восемьдесят третьей улице престижного Восточного района. Да какой мальчишка отказался бы жить в таком шикарном месте!

– О Господи! Сьюзен! Что ты на сей раз натворила? – вернул ее к действительности голос Лоренса.

– А почему ты решил, что я что-то натворила?

– Потому что я тебя знаю.

От его слов ей стало тошно. «Ничего я не натворила! – хотелось крикнуть ей. – Жила на свете тихо-мирно, пока не заявилась эта особа по имени Джесс…» Но разве Лоренсу объяснишь?

– Мы поругались, – сказала Сьюзен, призвав на помощь все свое хладнокровие. – Ничего особенного, – поспешно добавила она. – У нас это и раньше случалось.

А в голове неотвязно билась мысль: если Марк не у Лоренса, то где его искать? Единственное, что ей сейчас хотелось, это повесить трубку.

– Когда ты его видела в последний раз?