Текст книги "История астрономии. Великие открытия с древности до Средневековья"

Современному уму, привыкшему к гелиоцентрической идее, трудно понять, почему такому математику, как Птолемей, не пришло в голову лишить все внешние планеты их эпициклов, раз они не служили никакой иной цели, кроме воспроизведения годовой орбиты Земли, переданной на каждую из этих планет, а также лишить Меркурий и Венеру их деферентов и поместить центры их эпициклов на Солнце, как сделал Гераклит. Фактически мы могли бы воспроизвести установленные Птолемеем значения отношений радиусов эпицикла и деферента на основе большой полуоси каждой планеты, выраженные в полуосях Земли, как показано в следующей таблице:

Очевидно, что гелиоцентрическая идея Аристарха могла с тем же успехом возникнуть из теории эпициклов, как и из теории подвижных эксцентров, и, если бы мы не располагали некоторыми данными в пользу старшинства первой из двух теорий, мы не могли бы сказать, какая из них послужила отправной точкой для Аристарха. Но в связи с любопытной зависимостью всех планет от Солнца в системе Птолемея мы уже упоминали, что зодиакальное неравенство движения планет показывает, что в любом случае простое круговое движение не может «спасти явления»; при этом открытие ярко выраженной неправильности движения Луны, зависящей от ее положения относительно Солнца, подтвердило мнение, что Солнце одинаково замешано в теориях всех небесных тел.

Хотя система Птолемея была лишь геометрическим представлением небесных движений и не претендовала на изображение истинной картины реального мироустройства, невозможно обойтись без нее в нашем обзоре космических систем, прежде всего в силу ее огромной исторической важности. В течение более чем четырнадцати столетий она оставалась альфой и омегой теоретической астрономии, и, какие бы ни складывались мнения об устройстве мира, система Птолемея почти повсеместно считалась фундаментом астрономической науки.

Помимо полной теории движения планет, великий труд Птолемея содержит и каталог звезд, который, однако, представляет собой не что иное, как каталог Гиппарха, сохранивший с его времен ошибочное значение постоянной прецессии. Гиппарх[180]180
  По крайней мере, у нас нет никаких достоверных свидетельств того, что о ней было известно вавилонянам, хотя, по-видимому, они знали, что точка равноденствия, определенная намного раньше, требует некоторых поправок, потому что три таблички указывают разные точки равноденствия – 10°, 8°15′ и 8°0′30″ Овна.


[Закрыть] открыл прецессию равноденствий, сравнив определенные им самим долготы для некоторых звезд с их долготами у Тимохариса, определенными примерно на 150 лет раньше. Уже в своей более ранней работе о продолжительности года он заявлял, что это смещение должно составлять по меньшей мере градус на сто лет («Синтаксис», VII, 2), но в своей последующей работе «О смещении точек солнцестояния и равноденствия» он говорит, что Спика, по его наблюдениям, находится в 6° от осеннего равноденствия, тогда как у Тимохариса это расстояние составляет 8°. Тимохарис наблюдал Спику в 294 и 283 годах до н. э. (VII, 3), а Гиппарх наблюдал ее в 129 году, таким образом изменение составило 45″ или 46″ в год[181]181
  Любопытно, что сам Птолемей (там же) на основе двух соединений Спики и Луны, наблюдавшихся Тимохарисом, приходит к выводу, что долгота звезды изменилась на 10′ в интервале (почти) 12 лет, то есть на 50″в год.


[Закрыть]. Значения, принятые Гиппархом для тропического и сидерического года, также указывают на то, что он исходил из указанной величины. Птолемей, однако, сравнивая найденные Тимохарисом и Гиппархом долготы четырех звезд с теми, которые определили Агриппа и Менелай в 93 и 98 годах н. э., нашел смещение на 36″ за год, или на 1° за 100 лет, и принял это удобное и круглое число. Весьма примечательно, что такое важное открытие не стало общеизвестным и мы не находим упоминаний о прецессии ни у Гемина, ни у Клеомеда, ни у Теона Смирнского, Манилия, Плиния, Цензорина, Ахилла, Халкидия, Макробия или Марциана Капеллы! Единственные авторы, которые говорят о ней, за исключением Птолемея, – это Прокл[182]182
  «Гипотезы», а также комментарий к «Тимею», с. 277 d – 278 а. Авторитет неоплатоника Юлиана и подобных ему для Прокла гораздо больше, чем авторитет Гиппарха и Птолемея. Он полагает, что Птолемей ввел прецессию, чтобы объяснить сидерические периоды обращения планет, и утверждает, что те, кто ею не пользуется, например вавилоняне, гораздо лучше объясняют наблюдаемые явления. Он также отрицает, что прецессия является причиной, почему до его эпохи приполярные звезды проходили ниже горизонта.


[Закрыть], который категорически отрицает ее существование, и Теон Александрийский, который принимает птолемеевское значение 1° за 100 лет, но рассказывает об этом вот такую странную историю: «По мнению некоторых, древние астрологи полагали, что с некой эпохи точки солнцестояний сдвигаются на 8° по порядку знаков, после чего возвращаются на то же расстояние; но Птолемей был не такого мнения, так как без введения этого смещения в расчеты они, если делаются по таблицам, всегда согласны с наблюдаемыми местами. Поэтому мы также советуем не использовать эту поправку, но все же объясним ее. Допустим, что за 128 лет до правления Августа произошло наибольшее смещение вперед, а именно на 8°, звезды начали двигаться назад; к 128 годам, истекшим до Августа, прибавим 313 лет до Диоклетиана и 77 лет после него и возьмем одну восьмую часть от суммы (518), так как за 80 лет происходит смещение на Г. Доля (6°28′30″), вычтенная из 8°, даст величину, на которую точки солнцестояния окажутся впереди таблиц».

Единственный древний автор, который упоминает об этой теории, – это Прокл, и он всего лишь говорит, что точки тропиков, по мнению некоторых, не совершают полный круг, а движутся на несколько градусов взад-вперед («Гипотезы»).

Таким образом, по мысли этих людей, долгота звезды увеличивалась в течение 640 лет (на 1° за 80 лет), а затем вдруг стала уменьшаться и продолжала делать это в течение еще 640 лет, а затем столь же внезапно снова стала расти. Эти добрые люди, видимо, жили прежде Птолемея, так как он с ними не согласен (и так как Теон называет их παλαιοί), но при этом позже Гиппарха, так как они что-то знали о прецессии и исходили из ее значения 45″ в год. Но что навело их на эту необычную мысль? И почему они относят перемену направления к 158 году до н. э.; и почему длина дуги составляет 8°? На все эти вопросы трудно ответить. Вероятно, к этому году они относят начало астрономических трудов Гиппарха, и единственное, что связывает с Гиппархом смещение равноденствий и солнцестояний на 8°, – это то, что он наконец-то поместил начало знаков Овна, Рака, Весов (клешней Скорпиона) и Козерога в точки равноденствия и солнцестояния, как это делал Арат, тогда как Евдокс и другие помещали эти точки в середине или восьмом градусе этих знаков[183]183
  По Евдоксу, гелиакический восход Сириуса совпадает с входом Солнца в созвездие Льва, причем солнцестояние приходится на восьмой градус Рака.


[Закрыть]. При этом они следовали примеру вавилонян, у которых эклиптика была неподвижной и определялась созвездиями. Кутлер обнаружил, что равноденствие у них находилось в 8°15′ Овна, а долготы новолуния в среднем на 3°14′ больше, так что начала знаков вавилонской эклиптики соответствуют примерно пятому градусу знаков нашей подвижной эклиптики. Много лет спустя Плиний по-прежнему указывает, что восьмой градус совпадает с равноденствиями и тропиками, а Манилий (III, 676) и Ахилл (с. 23) говорят, что одни авторы помещают их в начале знаков, другие – в восьмом градусе, третьи – в десятом или двенадцатом. Возможно, некоторые невежественные авторы по недоразумению заключили из этого разночтения, что равноденствие колеблется взад-вперед, и таким образом положили начало теории об изменчивости прецессии, которая вследствие плачевного состояния или, вернее, отсутствия практической астрономии на протяжении многих веков после Птолемея упрочилась, распространилась в Индии и среди арабов и не была окончательно отметена до тех пор, пока на сцену не вышел Тихо Браге.

Птолемей не только не разделяет этой ошибки, он ни разу нигде на нее не ссылается. Для него прецессия – просто медленное вращение сферы неподвижных звезд с запада на восток вокруг полюсов зодиака, происходящее за 36 000 лет. Едва ли можно сомневаться в том, что Гиппарх был того же мнения. Правда, он назвал свой трактат не «О смещении неподвижных звезд», а «О смещении (μετάπτωσις) точек солнцестояния и равноденствия», и, по словам Птолемея («Синтаксис», VII, 2), он говорил в своей книге о продолжительности года, что тропики и равноденствия «по этой причине перемещаются к западу», но Птолемей умалчивает о том, что Гиппарх расходится с ним во мнении, и в двух других местах (III, 1 и VII, 1) четко говорит, что Гиппарх высказал гипотезу о медленном вращении сферы в том же направлении, в котором движутся планеты. Кроме того, хорошо известно, что Гиппарх сначала приписывал смещение на восток лишь нескольким зодиакальным звездам, долготы которых, как он обнаружил, увеличились, хотя вскоре он понял, что это смещение общее для всех звезд.

Птолемей был последним великим астрономом александрийской школы. За ним последовали несколько выдающихся математиков, такие как Папп и Диофант, но они ничего не прибавили к накопленным астрономическим знаниям. Труды Птолемея по-прежнему преподавали в школах; Теон Александрийский написал к ним ценный комментарий, но он, пожалуй, был последним ученым человеком, который имел возможность пользоваться прославленной библиотекой, ведь она погибла при его жизни от рук толпы разъяренных христиан города (в 389 г. н. э.). Его знаменитая дочь Гипатия, которая по праву считается олицетворением высших достижений греческой культуры и мысли, была по этой самой причине варварски растерзана несколько лет спустя (в 415 г.), и занавес навсегда опустился над грандиозной сценой, где греческая наука играла свою роль так ярко и так долго. В Греции еще была жива неоплатоническая школа и даже дала человечеству последнего выдающегося философа – Прокла, после смерти которого она еще полвека влачила жалкое существование, пока император Юстиниан не закрыл ее в 529 году. В компании с шестью другими философами Симпликий (впоследствии написавший сложный комментарий к Аристотелю, на который мы часто ссылаемся) искал убежище в Персии, пребывая в заблуждении, что они найдут там непредвзятых правителей и свободу, чтобы учить; но их ждало разочарование, они вернулись домой через несколько лет и обнаружили, что нигде в известных частях мира мудрость прошлого уже не пользуется никаким уважением. Над миром спустилась долгая, темная ночь Средних веков.

Глава 10
Средневековая космология

Римская империя была разрушена в течение ста лет после того памятного года (375 г. н. э.), когда гунны вторглись в Европу через естественные врата между Каспийским морем и Уральскими горами и в безудержном марше прогнали готские и германские народы перед собой через большинство провинций Римской империи. В 476 году последний номинальный император Запада был свергнут варварским вождем; завоеватели разделили между собой часть Европы, образовывавшую Западную империю; повсюду царили разорение и опустошение. Казалось, наступил конец всякой цивилизации, ведь завоеватели остались совершенно не затронуты ни древней культурой Азии, ни какими бы то ни было знаниями из того, чему они могли бы научиться от своих новых подданных. В какой-то степени их дикое государство, конечно, было смягчено христианской религией, которую они постепенно переняли; но большинство их учителей, к несчастью, не испытывали ни капли сочувствия ни к чему исходившему из языческого мира греков и римлян; и только умирающей неоплатонической школе и языческим комментаторам, таким как Макробий и Симпликий и автор-энциклопедист Марциан Капелла, выпало на долю еще недолго поддерживать жизнь в традициях прошлого.

Но еще до того, как внешний враг пошел в наступление на Римскую империю, на греческую мысль уже обрушился свирепый натиск внутреннего врага. Главы церкви настаивали на узколобом, буквальном толковании каждого слога из Писания и с ужасом и презрением отвергали все, что нельзя было с ним примирить. Таким образом некоторые Отцы Церкви способствовали тому, что варварам удалось на тысячу лет повернуть время вспять, и прошли столетия, прежде чем человечество смогло хоть в какой-то мере исправить последствия их пагубных усилий и мысль начала освобождаться от оков, заключивших ее в дни, когда близился распад Древнего мира. Ни в одной другой отрасли знаний желание уничтожить все плоды греческой науки не проявилось столь ярко, как в отношении доктрин о форме Земли и движении планет. Перелистывая труды некоторых Отцов Церкви, нетрудно вообразить себе, что читаешь рассуждения каких-нибудь вавилонских жрецов, записанные за несколько тысяч лет до христианской эры; идеи точно те же, с той лишь разницей, что древневавилонский жрец не имел способов установить истину и не стал бы отвергать ее, если бы установил в результате астрономических наблюдений.

Сначала последователи апостолов не проявляли вражды к науке. Епископ Римский Климент I в своем послании к коринфянам, написанном около 96 года н. э., мимоходом упоминает об антиподах, живущих в части Земли, к которой никто от нас не может дойти и из которой никто не может дойти до нас; в начале той же главы он использует выражение, часто встречающееся в классических сочинениях, что «Солнце, Луна и танцующие звезды (ἀστέρων τε χοποί)по Божьему велению кружат в согласии, не уклоняясь от назначенных им пределов». В Александрии, где вожди христиан были знакомы с философскими рассуждениями Филона и неоплатоников, вполне естественно, что они не испытывали желания противопоставлять себя науке. Климент Александрийский (около 200 г. до н. э.), начинавший жизнь язычником, фактически первым взглянул на скинию и ее убранство как на аллегорическое представление всего мира, но это не сбило его с пути и не заставило отмести знания, полученные от греков. В южной части алтаря помещается лампада, показывающая движение семи планет, а средний светильник и три ответвления по обе ее стороны означают Солнце, проливающее свет на планеты. Золотые фигуры, каждая из которых имеет по шесть крыльев, изображают или Большую и Малую Медведицу, или, что более вероятно (по его мнению), два полушария, а ковчег, как он считает, обозначает Восьмерицу и умопостигаемый космос или Бога («Строматы», кн. 5, VI). Это стремление найти в Писании аллегорию дошло до крайности у Оригена (185—254), который был так же связан с александрийской школой мысли, и ему таким образом удалось избавиться от всего, что нельзя было привести в соответствие с языческим знанием, например с отделением воды, которая под твердью, от воды, которая над твердью, упомянутым в Книге Бытия, которое, по его мысли, обозначает, что мы должны отделить наш дух от бездны мрака, где обитает Враг со своими ангелами (гомилия на Бытие).

Однако подобного рода поучения пришлись не по вкусу тем, кто не хотел иметь ничего общего с чем бы то ни было из дохристианского мира и для кого даже «добродетели язычников суть блестящие пороки». Типичным представителем таких людей был Лактанций, первый и наихудший из противников шарообразности Земли, чьи семь книг о «Божественных установлениях» написаны, по-видимому, между 302 и 323 годами н. э. В третьей книге, озаглавленной «О ложной мудрости философов», 24-я глава посвящена насмешкам над доктриной шарообразной формы Земли и существования антиподов. Здесь нет необходимости вдаваться в подробности его рас-суждений об абсурдности веры в то, что существуют люди, ходящие вверх ногами, и в места, где дождь, град и снег падают вверх, и чудо света – висячие сады – меркнет по сравнению с полями, морями, городами и горами, висящими, по мнению философов, без всякой опоры. Он отметает аргумент мыслителей о том, что тяжелые тела стремятся к центру Земли, как недостойный даже серьезного рассмотрения, и прибавляет, что легко мог бы доказать множеством аргументов, что невозможно для небес быть ниже Земли, но не станет, так как почти подошел к концу своей книги и ему достаточно было перечислить лишь некоторые ложные доводы, из которых вполне можно себе представить качество остальных.

Более умеренных взглядов придерживался Василий, прозванный Великим, который написал пространное сочинение о шести днях творения около 360 года. Он не обрушивается с яростью на воззрения философов, как Лактанций; видимо, Василий был знаком с трудами Аристотеля и в целом выражался с известной мерой сдержанности и осторожности. Так, он знает, что существуют звезды около южного небесного полюса, невидимые для нас, и прекрасно понимает, что лето и зима зависят от движения Солнца по северной и южной половине зодиака («Беседы на Шестоднев», I, 4). Рассуждая о двух «великих светильниках», он говорит, что в действительности они имеют огромный размер, так как их видимая величина не изменяется, из какой части Земли на них ни смотреть; никто не находится ближе к Солнцу или дальше от него, будь то во время восхода, зенита или заката; а кроме того, Солнце освещает всю землю, в то время как остальные звезды дают лишь слабый свет (VI, 9—10). Но, даже зная о годовом движении Солнца, он не поддерживает мнение о сферической форме небес и не отрицает, что существует более одного неба; для этого Бытие слишком четко говорит о верхних водах; и Василий выдвигает идею, общую для святоотеческих писателей, что эти воды помещались над твердью, чтобы охлаждать ее и не давать миру сгореть в небесном огне (III, 3). Что касается формы Земли, то он говорит, что многие спорили, является ли Земля шаром, или цилиндром, или диском, или, может быть, она вогнутая в середине; но Моисей ничего не говорит ни об этом, ни об окружности Земли величиной в 180 000 стадиев, ни о чем-либо ином, чего нам знать не обязательно (IX, 1). Василий, видимо, был слишком здравомыслящим человеком, чтобы отрицать результаты научных изысканий, но и слишком робким, чтобы открыто выступить за них, так что в лучшем случае он всего лишь упоминает их без комментариев или старается показать, что христианин может разделять их, не опасаясь за свою веру. Однако, за исключением идеи о верхних водах, его, пожалуй, можно отнести к сравнительно непредвзято мыслящим людям.

Безжалостно буквальное толкование Писания с особым упорством продвигали главы сирийской церкви, которые слыхом не слыхивали ни о какой космогонии или системе мироздания, кроме описанной в Книге Бытие. Современник

Василия Кирилл Иерусалимский придает большое значение необходимости веры в реальное существование сверхнебесных вод («Катехизис», IX), а младший современник Василия Севериан, епископ Гавальский, выступает еще громче и подробнее в своих шести беседах о сотворении мира, где объясняет космологическую систему, кратко изложенную в первой главе Бытия. В первый день Бог сотворил небо, не то, что мы видим, но то, что располагается над ним, и в целом конструкция образует двухэтажное здание с крышей посередине и водой над ней. Как ангел есть бестелесный дух, так верхнее небо есть нематериальный огонь, а нижний огонь – материальный и по особому Божьему установлению посылает свой свет и тепло к нам вниз, а не вверх, как другие огни (I, 4). Нижнее небо было сотворено на второй день; это прозрачная застывшая вода, предназначенная для того, чтобы противостоять пламени Солнца и Луны и бессчетных звезд, быть полным огня и все же не растаять и не сгореть, по каковой причине снаружи предусмотрена вода. Эта вода пригодится в последний день, когда пойдет на то, чтобы потушить Солнце, Луну и звезды (II, 3—4). Небеса представляют собой не сферу, а шатер или кущу; «Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис., 40: 22); Писание говорит, что у него есть верх, которого нет у сферы, а также написано: «Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор» (Быт., 19: 23). Земля плоская, и Солнце ночью проходит не под ней, а через северные части, как бы скрытые стеной, и Севериан цитирует: «И заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит» (Еккл., 1:5). Когда Солнце смещается на юг, дни становятся короче и наступает зима, так как Солнцу требуется больше времени на его ночное путешествие (III, 5).

Начиная с тех времен форма мира в виде скинии стала общепризнанной среди святоотеческих авторов; так, Диодор, епископ Тарсийский (умер в 394 г.), который в своей книге «Против фатализма»[184]184
  Эта книга утеряна, но Фотий приводит ее краткое изложение.


[Закрыть] выступает против тех атеистов, кто верит в геоцентрическую систему; он показывает, что Писание говорит нам, что есть два сотворенных неба, одно из которых пребывает вместе с Землей, а другое находится выше, и второе образует крышу, а первое образует крышу для Земли, но пол для верхнего неба. Небо имеет форму не сферы, но шатра или свода[185]185
  Ср. толкование Златоуста на Послание к евреям, 8: 1: «Где те, которые говорят, что небо движется? Где те, которые утверждают, что оно шаровидно? То и другое здесь опровергается».


[Закрыть]. Того же мнения придерживался и епископ Феодор Мопсуестийский из Киликии (умер около 428 г.), но его сочинение утеряно, и мы знаем лишь из насмешек более позднего автора Филопона, что он проповедовал теорию скинии и утверждал, что все звезды приводятся в движение ангелами. Примерно в то же время святой Иероним (комментарий к Иезекиилю, гл. 1 и 5) объясняет, что Иерусалим – пуп земли, и яростно обрушивается на тех, кто повторяет «глупую мудрость философов» и воображает, будто херувимы изображают два полушария, наше и антиподов.

В западной церкви в то время, видимо, преобладали несколько более разумные взгляды. Амвросий Медиоланский (умер в 397 г.) говорит, что для нас не имеет смысла знать что-либо о свойствах или положении Земли или состоит ли небо из четырех или пяти элементов («Шестоднев», I, 6); но все же он неоднократно говорит о небе как о сфере. Загнанный в угол вопросом, как может быть вода вне сферы, он несколько вяло высказывает догадку, что дом может быть круглым внутри и квадратным снаружи (II, 3), или же спрашивает, почему вода не может висеть в пространстве так же, как и тяжелая Земля, притом что ее предназначение, очевидно, состоит в том, чтобы не дать верхним областям сгореть в пламени эфира (II). Вполне естественно, что Августин (354—430), которого можно считать учеником Амвросия, выражается с такой же умеренностью, как и подобает человеку, который в юности изучал Платона и святого Павла. Касательно антиподов он говорит, что нет никаких исторических свидетельств их существования, но люди просто заключают, что противоположная сторона Земли, подвешенной в выпуклости неба, не может быть лишена жителей. Но даже если Земля является шаром, из этого не следует, что другая ее часть находится над водой или, даже если это так, что она населена; и слишком абсурдно воображать, будто люди с нашей стороны могли бы по безбрежному океану перебраться на другую или что тамошние жители могли произойти от Адама («О граде Божьем», кн. XVI, 9). В отношении небес Августин, как и его предшественники, был по рукам и ногам связан этой злополучной водой над твердью. Он говорит, что те, кто защищает существование этой воды, указывают, что Сатурн – наиболее холодная планета, хотя следовало бы ожидать, что он намного горячее Солнца, так как ежедневно проходит по гораздо более протяженной орбите, но Сатурн охлаждается водой над ним. Вода может находиться в состоянии пара, но в любом случае мы не должны сомневаться в том, что она есть, ибо авторитет Писания превышает способности человеческого разума («О Книге Бытия буквально», кн. II, 5)[186]186
  Ср. «О граде Божьем», XI, 34, где он говорит, что некоторые полагали, будто тяжелая вода не может находиться выше неба, и потому толковали ее в том смысле, что она обозначает ангелов; однако им следовало бы вспомнить, что носовая слизь, которую греки называют φλέγμα, помещается в голове человека! Прекрасное сравнение.


[Закрыть]. Он посвящает отдельную главу («О Бытии») форме небес, но не связывает себя никакими окончательными выводами, хотя, кажется, считает, что верящие в шарообразную форму мира не могут объяснить слов Писания о небесах. Но так или иначе, Августин, в отличие от Лактанция, не относился к греческой науке с презрением невежды; складывается впечатление, что ему хотелось уступить ей всякий раз, когда Писание не тянуло его в другую сторону, и во времена фанатизма и невежества это заслуживает уважения.

Итак, мы видим, что Отцы Церкви не все одинаково далеко заходили в своем осуждении греческой астрономии и что никто из них не потрудился подробно изложить систему, которая могла бы занять место ненавистных им учений языческих философов. Этот труд взял на себя человек, не занимавший высокого церковного поста, но много путешествовавший по суше и по морю и, может быть, поэтому настроенный более либерально в своих взглядах, нежели священнослужитель, не имевший такого преимущества. Он известен под именем Косма, прозванный Индикоплов, то есть плававший в Индию. Его книга «Христианская топография» содержит несколько фрагментов, проливающих свет на его биографию и дающих нам возможность установить дату ее написания. Вероятно, он был родом из Александрии и в первой части жизни занимался торговлей. Он сам говорит нам (пожалуй, без нужды), что был «невежествен в научных знаниях язычников», хотя, с другой стороны, ссылается на теорию эпициклов и тем самым лишает себя оправдания в своих глупых понятиях – оправдания, на которое он мог бы претендовать, будь он полным невеждой в александрийской науке. Косма Индикоплов путешествовал по Средиземному и Красному морям и Персидскому заливу, а однажды даже осмелился заплыть в страшный океан, по которому «невозможно плавать по причине многочисленных течений и плотных туманов, которые он посылает вверх, заслоняя лучи солнца, а также по причине его обширности». Одна из самых интересных частей его книги – та, где он описывает свои путешествия в Абиссинию и соседние страны. Так как он должен был достичь мест в пределах десяти градусов от экватора, это весьма удивительно, что ему удавалось закрывать глаза на факт шарообразной формы Земли. Его работа по «Христианской топографии» первоначально состояла из пяти книг, к которым затем прибавилось еще семь, чтобы разъяснить еще несколько моментов; по всей видимости, она была написана между 535 и 547 годами, так как события, случившиеся в эти годы, упоминаются в тексте как происходящие в то время, как автор о них пишет.

Первая книга направлена против тех, кто, желая исповедовать христианство, верит и воображает, подобно язычникам, что небеса имеют шаровидную форму. Косме кажется, что ему удалось разделаться с суточным движением небес тем доводом, что, судя по внешнему виду Млечного Пути, небо должно состоять более чем из одного элемента и, следовательно, должно совершать движение либо вверх, либо вниз, но ничего подобного никто никогда не наблюдал. Затем он задается вопросом, почему планеты иногда стоят на месте и даже возвращаются обратно. «Возможно, в ответ они приведут в причину те невидимые эпициклы, которые они воображают себе в виде повозок, на которых, по их утверждению, уносятся планеты. Но это измышление им не поможет, ибо тогда мы спросим: почему они нуждаются в повозках? Не потому ли, что они не способны двигаться сами? Если так, то почему вы утверждаете, что они обладают душой, и притом даже душой божественной? Или они все же они способны двигаться сами? Сама идея кажется мне смехотворной. И почему нет эпициклов у Луны и Солнца? Разве они того недостойны по причине низшего положения? Но так не могут говорить люди в здравом уме. Может быть, из-за недостатка пригодного материала Создатель не смог соорудить для них повозки? Пусть кара за этакое богохульство падет на ваши собственные головы».

Предполагаемое положение Земли в центре Вселенной в глазах Космы совершенно абсурдно, ведь Земля настолько невыразимо тяжела, что может упокоиться разве что на самом дне Вселенной. Тут же он выдает обычные низкопробные аргументы против существования антиподов, однако считает, что эти «бабьи сказки» не заслуживают многословных рассуждений. В примечании к своей четвертой книге он спрашивает, на какое из восьми или девяти небес (небесных сфер) язычников вознесся Христос и на какое надеются вознестись сами христиане? «Если та сфера, которая имеет движение, заставляет остальные вращаться вместе с собою с востока на запад, откуда берется движение семи планет в обратную сторону? Сферы ли это вращаются в обратную сторону или сами звезды? Если сферы, как они в одно и то же время могут двигаться и на запад, и на восток? А если звезды, то как они прокладывают свой путь сквозь небесные тела?» После этого Косма цитирует разные отрывки из Писания, дабы окончательно сокрушить тех христиан, которые желают слушать греческих философов («никто не может служить двум господам»), и напоследок спрашивает, как шаровидная Земля, расположенная в центре мира, могла возникнуть из воды на третий день творения и как она могла быть затоплена во времена Ноя.

Сам Косма придерживается мнения, что форму Вселенной можно узнать, изучая устройство скинии, которую Моисей построил в пустыне. Мы видели, что Севериан и другие уже высказывались о том, что Земля похожа формой на скинию, но Косма в подробностях развил их предположение и указал, что Моисей провозглашает внешнюю скинию образом видимого мира, в то время как Послание к евреям, объясняя устройство внутренней скинии, той, которая скрыта завесой, заявляет, что это образ Царства Небесного, а завеса – это твердь, делящая мир на две части, верхнюю и нижнюю. Стол хлебов предложения с его волнистым окаймлением обозначает Землю, окруженную океаном, а вторая внешняя граница, расположенная за первой, – другую Землю за океаном, при этом все остальные предметы, находящиеся в скинии, тоже имеют космографическое значение. Так как стол поставлен вдоль с востока на запад, мы узнаем, что Земля представляет собой плоский прямоугольник, длина которого вдвое больше ширины, и простирается длинной стороной с востока на запад. Океан, опоясывающий нашу землю, в свою очередь окружен другой землей, где помещался Рай и где жил человек до потопа, пока ковчег не доставил Ноя с его семьей и животными на нашу землю, а прежняя с тех пор стала недоступна вследствие невозможности переплыть океан. Стены неба представляют собой четыре перпендикулярные плоскости, соединенные с краями заокеанской земли, ее крыша в форме полуцилиндра опирается на северную и южную стены, и всю конструкцию в целом Косма уподобил своду бани, хотя на современный взгляд все это больше похоже на дорожный сундук с полукруглой крышкой. Конструкция разделена на два этажа твердью, которая образует пол для верхнего и потолок для нижнего этажа, причем нижняя часть – это обитель ангелов и людей до Судного дня, а верхняя – будущее жилище блаженных.

Земля, подножие Господа, находится в нижней части конструкции, а Солнце, Луна и звезды не прикреплены к бокам или крыше, но увлекаются в своем ходе под твердью ангелами, которые должны выполнять эту работу до последнего дня. Восход и заход Солнца требует особого объяснения. Конечно, Солнце не может проходить под землей, поэтому Косме пришлось предположить (вместе с Северианом), что ночью оно скрывается на севере. Цитируя тот же отрывок из Екклесиаста, Косма утверждает, что Земля на севере и западе гораздо выше, чем на юге и востоке, и хорошо известно, что корабли, ходящие на север и запад, называются копушами, потому что они поднимаются вверх и поэтому плывут медленнее, а возвращаясь, спускаются с высоты вниз и потому плывут быстрее. Тигр и Евфрат, текущие на юг, несут свои воды гораздо быстрее, чем Нил, который «бежит, можно сказать, вверх»[187]187
  Верить, что у антиподов дождь падает вверх, – это абсурд, а верить, что река течет вверх, – это, видимо, нормально!


[Закрыть]. На севере возвышается огромная конусообразная гора, за которой Солнце проходит ночью, и, поскольку Солнце во время этого прохода находится ближе или дальше от горы, нам соответственно кажется, будто оно проходит ближе к ее вершине или ближе к основанию; в первом случае ночи короткие и наступает лето, во втором ночи долгие и наступает зима. Ангелы перемещают все остальные небесные тела аналогичным образом по орбитам и проводят их за северной, возвышенной частью Земли, а затмения происходят оттого, что «оборот и ход светил совершается с небольшим наклоном».