Текст книги "Торговые банкиры. Известнейшие мировые финансовые династии"

Графолог

Спектр интересов Варбурга очень широк. В числе его увлечений – литература и философия, политика и психология, изобразительное искусство и музыка. Он очень любит заниматься проблемами современной валюты. Он убежден, что деньги постоянно теряют свою ценность. Он жалеет о том, что в наши дни невозможно применить мудрый закон Солона Афинского: все долги, не выплаченные за семьдесят лет, необходимо аннулировать. Те, кто берут в долг, платят проценты. Но с развитием средств производства люди неизбежно хотят вернуть долги, а деньги, которые они возвращают, всегда стоят меньше. Только во второй половине XIX – начале XX в. ведущие мировые валюты были привязаны к золоту. С тех пор ценность всех валют медленно, но неуклонно снижается.

Постепенная девальвация началась, однако, гораздо раньше. Огромные состояния XVIII и XIX вв. наживались не теми, кто давал в долг, но теми, кто владел землей и развивал ее, торговал сырьем, строил железные дороги, прокладывал коммуникации и творчески финансировал промышленность. Они считали долги лишь краткосрочными капиталовложениями. «Горький опыт» Варбурга после Первой мировой войны, когда держатели облигаций потеряли почти все, в то время как акционеры, которые не продавали акции, в конце концов получили прибыль, заложили основы его инвестиционной философии.

После валютных проблем его главным дополнительным занятием является графология, «которую некоторые, к сожалению, до сих пор считают чем-то вроде астрологии». Несколько лет назад, когда его тревожило состояние сотрудника, у которого возникли психические проблемы, он послал страницу, написанную сотрудником от руки, известному графологу в Цюрих. Варбург получил подробный ответ, из которого складывалось впечатление, что графологу известно о том человеке (которого графолог никогда не видел) больше, чем самому Варбургу, несмотря на то что он беседовал со своим сотрудником каждый день на протяжении многих лет.

Варбург спонсировал Европейский фонд графологической и прикладной науки при Университете Цюриха. Швейцарцы, люди трезвомыслящие, с аналитическим складом ума, с врожденным чувством точности, кажутся особенно одаренными в строгой науке графологии. На открытии фонда в апреле 1963 г. Варбург объяснил, почему старается способствовать развитию графологии, хотя и считает себя в этой области дилетантом:

– Судя по моему опыту, графологический анализ позволяет заглянуть в психологическую структуру человека, узнать о нем больше, чем позволяют годы личного знакомства или спонтанное, интуитивное впечатление…

Я убедился, что по почерку человека можно судить о его психическом состоянии. Начертание букв способно сказать опытному графологу больше, чем выражение лица, мимика и жесты говорят остальным. Если мы не принимаем людей как данность, но всегда стараемся поддерживать силы добра, следует отыскать непосредственную связь психологии как науки и психотерапии. Графология помогает понять определенные психологические связи и найти решение сложных психологических проблем. Будь я бестактен, я мог бы рассказать о многих случаях, когда по совету опытного графолога я менял отношение к сложным психологическим ситуациям и, соответственно, действовал по-другому. В результате на первый взгляд неразрешимые задачи решались новым, более удачным способом.

Насколько мне известно, многие до сих пор считают графологов ненормальными и чудаками. На самом деле графологи прокладывают новые пути психологического познания. Многие науки начинались с мифов. Наука о звездах начиналась как астрология и лишь постепенно превратилась в точную науку астрономию. Сегодня никто не назовет астронома ненормальным. Рано или поздно, я убежден, графология станет hoffahig, будет «принята при дворе» наук, как раньше были приняты астрономия, химия и физика…

«Живая сила сама по себе»

Из всех великих торговых банков Лондона только Baring Brothers & Co., основанный в 1763 г., и S.G. Warburg & Co., основанный в 1946 г., включают свои названия в телефонный справочник без пояснения, то есть слов «банк», «инвестиционный банк» или «торговый банк». В обеих фирмах считают, что они достаточно хорошо известны в Сити, чтобы обойтись без какого-либо титула. Атмосфера в банке S.G. Warburg & Co. резко контрастирует с диккенсовской атмосферой в банке Бэрингов. (Сэр Эдвард Рейд, председатель правления в Baring Brothers, – личный и деловой друг З.Дж. Варбурга.)

В доме номер 30 по Грешем-стрит нет ничего диккенсовского; это довольно современное, простое, функциональное строение, которое могло бы находиться и на Уолл-стрит, и во Франкфурте-на-Майне. В банке можно увидеть и напольные часы, и старинные гравюры, но эти старомодные аксессуары нейтрализуются лифтами с электронным управлением и автоматами, а также нарочитым отсутствием портретов предков и угольных каминов.

Очевидно, это примета современного бизнеса. Большого бизнеса. Длинные белые коридоры с функциональными перегородками по обе стороны. Из 250 сотрудников видно немногих. Все ходят очень быстро. Двери в отдельные кабинеты закрыты – сразу чувствуется, что за ними хранятся важные тайны. В банке S.G. Warburg & Co. строго соблюдаются правила игры. Ни один торговый банкир не воспользуется к личной выгоде полученными заранее сведениями о предполагаемом слиянии. Это неприлично – все равно что воровать в гостях серебряные ложки. О таком не принято говорить в торговых банках. Исключение составляет банк Варбурга, где все немного не так. Там о таких вещах говорят. Любого, кого заподозрят в малейшем нарушении неписаных правил, увольняют без промедления.

С самого начала фирма выступала в роли катализатора в международном бизнесе. В 1947 г. Варбурги вместе с Banque Nationale pour le Commerce et l’Industrie образовали «Британско-французский банк» (British & French Bank). В результате очень важного процесса впервые за много лет снова объединились британские и французские деловые круги. В последующие годы Варбурги много занимались репатриацией компаний, изгнанных в годы войны со своих мест. С их помощью в Англию из Соединенных Штатов вернулось 25 процентов акций в «Ассошиэйтед электрикал индастриз», приобретенные ранее «Дженерал Электрик»; ряд лондонских офисных зданий, которые были куплены американской группой, были возвращены во владение британцев; Brasilian Warrant Company, кофейную плантацию и торговый дом, вернули из Великобритании в руки бразильцев; а пакет в 20 процентов акций International Telephone & Telegraph Company в L.M. Ericsson Telephone Company, которая производит телефоны и другое оборудование для средств связи, был возвращен европейским инвесторам. Кроме того, Варбурги консультировали Timken Roller Bearing Company, когда она скупила все акции своего филиала в Великобритании; банк разместил на Лондонской фондовой бирже ряд иностранных ценных бумаг, в том числе акции «Крайслер» из США, Farbenfabriken Bayer и Hoechst из Германии, Finsider из Италии и Discount Bank из Израиля. Кроме того, Варбурги финансировали некоторые частные компании, которые стали акционерными обществами.

S.G. Warburg & Co. занимается самыми разными делами во всех уголках мира. Фирма консультирует британские фирмы, которые хотят открыть филиалы в континентальной Европе, американские фирмы, которые расширяют сферу действия в Великобритании и Западной Европе. Банк Варбурга финансировал Австрию и разместил долларовый заем в 15 млн долларов для развития автострад в Италии. Банк занимается многими операциями и в Великобритании, от «покупки в рассрочку» (как британцы называют инвестиции) до телевидения. В Швейцарии фирма разместила серию облигаций International Telephone & Telegraph Corporation, British Aluminium, Reed Paper Group. В Канаде фирма S.G. Warburg & Co. с 1953 г. открыла инвестиционный трест и финансовую компанию. А летом 1965 г. у S.G. Warburg & Co. появился филиал в Нью-Йорке.

В своей последней речи в должности председателя правления «Меркьюри секьюритиз» Варбург сказал, что в то время, как в первые годы круг клиентов расширялся медленно, в последние годы экспансия продолжается «такими темпами, что нам постоянно приходится увеличивать штаты соответствующих отделов». Он признал, что расширение объема деловых операций иногда приводит к ухудшению качества обслуживания, и убеждал всех «не жалеть усилий, чтобы выдерживать фирменный стиль и характер, которые мы считаем жизненно важными для торгового банка».

З.Дж. Варбург решил уступить дорогу молодым «до того, как врач скажет, что мне пора остановиться». Он покинул пост председателя правления, но остался его членом, «чтобы вносить посильный вклад в дальнейшее развитие группы». Еще одно любимое изречение Варбурга гласит: «Хорошая организация та, где незаменимых нет».

В своей последней речи Варбург сказал: «Руководители в промышленности и финансах часто склонны не уступать свои посты до того, как упадок их сил и способностей становится виден невооруженным глазом; они слишком долго цепляются за свои места и таким образом не дают сформироваться крепкой цепочке потенциальных преемников… Нашей главной целью с самого начала было создание прочной управленческой структуры, способной к перезагрузке, свободной от кумовства, основанной на верности и скромности, на воображении, отваге и большой отдаче».

Что характерно, Варбург ставил старомодные добродетели («верность и скромность») перед современными «отвагой и большой отдачей», которые повсюду поднимаются на первое место. Его речь была настолько же откровенной, насколько и неортодоксальной; она вызвала сердитое перешептывание в обитых дубовыми панелями залах правления других банков, в старинных залах, где «руководители промышленности и финансов» по-прежнему «слишком долго цепляются за свои места», хотя «упадок их сил и способностей» давно «виден невооруженным глазом», очевиден всем, кроме них самих.

Однако речь отразила убеждение нонконформиста Варбурга в том, что крепко сколоченная организация должна двигаться вперед, независимо от состояния своих членов. Команда важнее, чем сумма личностей, которые ее составляют. Из 25 имен на фирменном бланке S.G. Warburg & Co. 10 – «исполнительные директора», а 15 – просто «директора». К числу последних принадлежит и сам З.Дж. Варбург.

– Такое разделение совета директоров очень важно для меня, – говорит Варбург. – Это не значит, что некоторые из «просто директоров» не работают так же усердно, как те, кого называют «исполнительными директорами».

«Директор» З.Дж. Варбург определенно работает так же усердно, как и все остальные в организации. Во время недавней поездки во Франкфурт-на-Майне его первая встреча была запланирована на девять утра; всего в тот день он провел семь деловых встреч и освободился лишь около полуночи. Торговые банкиры не уходят на покой – просто они с каждым днем работают на несколько часов дольше.

Разделение членов правления на «исполнительных директоров» и просто «директоров» значит следующее: когда кто-то из исполнительных директоров достигает определенного возраста, его следует пересадить из кресла «исполнителя» в кресло «консультанта».

– Как говорят японцы, они становятся «мудрыми пожилыми государственными деятелями», – говорит Варбург.

Он надеется, что в должный срок эти «мудрые пожилые государственные деятели» «уступят место своим коллегам, которые, в силу своих способностей, могут прийти им на смену. Таким образом, я убежден, что мой уход с поста председателя не ослабит, а, наоборот, укрепит нашу группу. За долгие годы наша команда превратилась в настоящий живой организм… И этот организм сильнее, чем сумма личностей, которые его составляют».

Его слова перекликаются с мнением Уолтера Бэджета, великого банкира Викторианской эпохи, экономиста и критика: «Руководство большим банком требует много способностей и еще больше расчетливого и трезвого суждения».

Глава 5
Маттиоли: мастер парадоксов

Хороший философ всегда может стать хорошим банкиром.

Стендаль

Увидев Раффаэле Маттиоли в первый раз – чтобы приветствовать меня, он встал из-за большого стола, отпустив швейцара в синей форме, который привел меня к нему в кабинет, – я долго думал, почему его лицо кажется мне знакомым. Наконец, до меня дошло. Он человек крупный, крепкого сложения, а его лицо – с полными губами, римским носом, глубоко посаженными глазами, полными огня, и высоким лбом под шапкой седых волос – сразу же напомнило мне одного из преждевременно состарившихся мужчин, которые живут на фресках Микеланджело. Мне показалось, что рядом со мной патриарх эпохи Ренессанса, которого временно позаимствовал XX век.

Мое впечатление нельзя считать совершенно абсурдным. Подобно великим фигурам Возрождения, Маттиоли – человек разносторонних интересов и достижений. Любителям поэзии знакомы его переводы на итальянский язык многих сонетов Шекспира и «Кубла-хана» Кольриджа. Будучи владельцем прославленного издательства Casa Riccardo Ricchiardi, которое выпускает роскошные издания итальянских классиков, он занимает важное место в издательском мире. Маттиоли пользуется заслуженным уважением в научных кругах как экономист и историк. А виноградник, который он растил долгие годы (несколько лет назад он подарил его дочери на свадьбу), славится по всей Тоскане высоким качеством кьянти. (Не секрет, что многие вина, которые сегодня продают под видом кьянти, на самом деле изготовлены не из винограда, который произрастает в соответствующих местах. Но кьянти Маттиоли такое, какое надо; он гордится своим вином и большую его часть продает одной почтенной английской фирме, чьи стандарты в подобных вопросах так же высоки, как его собственные.) Кажется, Маттиоли преуспел в любом деле, к которому когда-либо прикладывал руку. Впрочем, в ту отрасль, где прославился больше всего, он попал почти случайно. Для многих в Италии Маттиоли олицетворяет самые разные вещи, и все же в первую очередь он – председатель совета директоров учреждения, которое во всем мире признано главным итальянским банком. Это «Банка Коммерчиале Итальяна» (Banca Commerciale Italiana, или B. C. I.), которым Маттиоли руководит вот уже более трех десятилетий.

Говорят, что Маттиоли доказал правоту Стендаля, который писал, что «хороший философ всегда может стать хорошим банкиром». Маттиоли первым указал бы на то, что противоположное утверждение едва ли правдоподобно. Сам он совсем не похож на банкира, не ведет себя как банкир и не говорит как банкир. Ему ни к чему помпезность, к которой склонны некоторые его коллеги во всем мире. Даже на важных официальных мероприятиях он появляется в мешковатом фланелевом костюме, цветной рубашке, галстуке с полураспущенным узлом и в широкополой шляпе – в таких ходили на рубеже веков на Монмартре. Его кабинет в главном здании банка в Милане – это большое, обитое деревом помещение, которое, как кажется, всегда пребывает в состоянии творческого беспорядка. Я ни разу не видел таких кабинетов ни в одном другом банке. Повсюду книги – на стеллажах вдоль стен, на круглом столе посреди комнаты, почти на всех креслах и стульях, на полу и на письменном столе, где они небрежно брошены поверх балансовых отчетов и секретных докладов. Некоторые книги посвящены банковскому делу, финансам или экономике, но большинство из них – сборники поэзии, труды по истории и философии. Окна кабинета выходят на Пьяцца делла Скала, главное место на которой занимает памятник Леонардо да Винчи работы Чезаре Маньи. Маттиоли привлек мое внимание к тому, какой красивый вид открывается из окон; сидя за столом, он видит театр Ла Скала, который он, естественно, считает величайшим оперным театром в мире. Кроме того, он сообщил, что величайший в мире оперный композитор Верди умер неподалеку, в Гранд-отеле, а толпы рыдали на улицах внизу. Далее он заметил, что всего в нескольких шагах от Пьяццы, если пройти через галерею Виктора Эммануила, находится Дуомо, Миланский собор, один из трех крупнейших соборов Европы. Очевидно, Маттиоли очень доволен местоположением своего банка, и он с глубоким удовлетворением говорил о том, что главные силы Италии – церковь, музыка, искусства, политика и финансы – сошлись, по его словам, в «микрокосмосе всей страны и ее истории».

Маттиоли сказал, что живет совсем рядом с банком – буквально за углом; у него квартира в старинном палаццо на улице, которая носит имя одного из его любимых писателей, Алессандро Мандзони. А если Маттиоли не дома и не в банке, то он, скорее всего, в своем издательстве, которое очень кстати тоже расположено неподалеку. Более того, все три здания стоят в одном квартале, так что бывают дни, когда ему даже не нужно переходить улицу, что служит для него еще одним источником удовлетворения, – всем известно, что такое миланский транспорт! Стало ясно, что повседневная работа Маттиоли так же необычна, как и вообще все, что связано с этим человеком. По признанию самого Маттиоли, он редко приходит в банк раньше одиннадцати утра. В час дня он идет домой, где тихо обедает с женой, а после этого у него сиеста. Он возвращается на работу около пяти и остается до десяти вечера или позже. В эти часы, когда в банке никого нет, кроме ночных сторожей, он занимается по-настоящему конструктивными банковскими операциями, с воодушевлением сообщил он.

Даже после короткой беседы с Маттиоли становится ясно, что он любит парадоксы; невольно закрадывается подозрение, что ему нравится смущать или озадачивать своих собеседников. Он блестяще владеет искусством иронии, что всегда высоко ценилось в стране Гольдони, Макиавелли и Пиранделло. Его друзья признаются: они часто не могут понять, шутит он или говорит серьезно. Судя по всему, многие вообще не способны его понять, но это его как будто нисколько не беспокоит. В последний ежегодный отчет Маттиоли включил пункт об ответственности банка в управлении кредитом, который можно перевести так: «Мы занимаемся практической деятельностью чисто интеллектуального сорта; она призвана примирить абстрактный механический порядок с реальностью биологического порядка». Несколько компаньонов попросили его пояснить, что он имеет в виду, поскольку некоторые получатели отчета могут счесть его довольно таинственным. Маттиоли ответил: те, кто не поймут, должны перечитывать отчет до тех пор, пока не поймут.

Когда я заметил, как редко можно встретить банкира, который одновременно является и литератором, на лице Маттиоли появилась сардоническая улыбка, а в его голосе послышались театральные нотки.

– Не вижу никакой разницы между стихами и балансовым отчетом, – сказал он.

Наша беседа велась в основном на английском, но Маттиоли, который, кроме того, свободно владеет французским и немецким, не говоря о родном итальянском, часто прибегал к заимствованиям из этих языков. Не переставая жестикулировать, он развивал тему:

– В лучшем случае и то и другое – произведения искусства, и так я к ним и отношусь. Когда я смотрю на стихи и на балансовый отчет, я стараюсь увидеть центр притяжения, фокус. Я читаю и выношу суждение. Насколько все гармонично? Есть ли естественное равновесие? Каков вес различных компонентов? Выдерживает ли их основание? Я задаюсь такими вопросами, когда изучаю отчет о прибылях и убытках, читаю сонет Шекспира, любуюсь готической архитектурой Дуомо или слушаю фугу в конце «Фальстафа» Верди. Всегда ищешь источник истины – кто это сказал, не Моммзен ли? Это справедливо по отношению к истории, философии, поэзии – и также к банковскому делу, где есть понемножку от всего.

Внезапно посерьезнев, Маттиоли понизил голос:

– Банкир всегда должен сохранять власть над деньгами. Если он когда-либо позволит деньгам получить власть над собой, дело плохо. Кроме того, банкиру никогда нельзя забывать слова кардинала Борромео: не может быть власти без служения другим людям. – Он помолчал (мне показалось, что пауза была намеренной) и затем, иронически улыбнувшись, продолжал: – Сказать, что мы служим нашей стране, – значит изречь банальность со следами самовосхваления. Но, если позволите вспомнить слова другого признанного авторитета, работа банкира, как работа правительства, должна быть «о людях, с людьми и для людей».

Далее Маттиоли сказал: хотя он сожалеет о тенденции, в соответствии с которой банкиры просчитывают все операции с точки зрения прибыли, он вовсе не считает излишне романтизированным собственный подход ко всем финансовым вопросам. По его словам, один видный инвестиционный банкир с Уолл-стрит как-то признался ему, что он видел себя в роли «человека, призванного воплощать мечты в действительность с помощью небольшого количества денег». Маттиоли улыбнулся.

– Я смотрю на дело совсем не так, – заверил он меня. – Для меня банковское дело – абстрактное искусство в абстрактном мире.

Точнее, банкир представляется Маттиоли посредником между двумя отдельными, но взаимозависимыми экономическими организмами – депозитами и займами. Роль банкира не сводится к простым арифметическим упражнениям, потому что предоставление кредита, в сущности, создает новый капитал и стимулирует образование новых депозитов в банковской системе; на самом деле, когда банк пользуется сбережениями вкладчика для кредитования, никакие деньги не снимаются со счета; впоследствии эти деньги могут пойти на развитие бизнеса, который принесет деньги другим.

– Управление кредитом – это большая ответственность, – считает Маттиоли. – Конечно, такая работа не для бюрократа. Она требует воображения и полного понимания того, что банк существует, чтобы ссужать деньги, а деньги ссужают для того, чтобы ими пользовались.

Много лет Banca Commerciale Italiana считался банком для большого бизнеса – «лицензированным рассадником толстокожих», по словам Маттиоли. Однако в последние годы фокус сместился. Сегодня средний бизнес-заем составляет всего около 20 млн лир, или 30 тыс. долларов.

– Главная проблема Италии очень стара – нам нужно больше капитала, – сказал Маттиоли. – Все остальные наши экономические проблемы вращаются вокруг нее, в том числе и конфликт между государственными предприятиями и частной инициативой – одно ждет, чтобы другое приняло решение, и оба оправдывают свое ничегонеделание, спрашивая, откуда поступят деньги, хотя все знают, что деньги, вложенные в надежную и здоровую продукцию, приносят больше денег. Куда бы вы ни посмотрели, спрос на кредит больше, чем доступное предложение. Отобрать нужных людей, которым можно предоставить кредит, среди многих возможных заемщиков – очень сложная задача.

Маттиоли, что для него характерно, довольно скептически относится к росту экономики Италии в послевоенные годы.

– Почти все цифры экономических показателей утроились, но само наше процветание привлекло внимание к ряду серьезных диспропорций, особенно в таких сферах, как образование, гигиена и средства связи… У нас впервые в истории образовалось нечто вроде полной занятости, и неизбежным последствием этого стал значительный рост власти профсоюзов, что, в свою очередь, влияет на стабильность нашей политики. Наблюдается резкий рост потребления, спрос на товары, который не способен удовлетворить внутренний рынок. А рост импорта внушает беспокойство относительно платежного баланса.

Экономическое положение Италии еще более осложняет то, что Маттиоли называет «парадоксом депрессивных областей». Он пояснил, что деньги, вложенные в депрессивный регион, довольно часто не приносят этому региону пользы. Так, огромные суммы были инвестированы в Южную Италию, самую южную и самую бедную область Апеннинского полуострова. В результате многие тамошние жители сейчас получили возможность приобретать радиоприемники и стиральные машины, мотоциклы и автомобили, произведенные по большей части в процветающих северных областях Италии. Следовательно, большая доля денег, вложенная в Юг с целью его развития, притекает назад, туда, откуда они вышли. Лишь около 24 процентов общего населения Италии живет в северных промышленно развитых регионах Ломбардии, Пьемонта и Лигурии, но эти 24 процента населения производят 50 % национального дохода. Чтобы исправить дисбаланс, правительство объявило долгосрочную программу по развитию образования, жилищного строительства и коммунального хозяйства в Южной Италии; кроме того, там предполагается построить обогатительные комбинаты, химические заводы и другие промышленные предприятия. Несколько крупных северных компаний – в том числе химическая компания «Монтека-тини» и компания «Оливетти», производитель пишущих машинок и прочей аппаратуры, – расширяют производство на Юге. Но в регионе по-прежнему ощущается нехватка квалифицированной рабочей силы. Маттиоли дал понять, что он не считает проблему Южной Италии решенной даже наполовину.

– Есть два способа помочь развитию депрессивных регионов, – считает он. – Первый состоит в оказании помощи напрямую, в виде субсидий, кредитов под низкий процент, освобождения от налогов и привилегированных инвестиционных квот. Но подобные меры лишь увеличивают вредный разрыв между защитником и защищаемым. Второй способ гораздо труднее; он заключается в том, чтобы привести к процветанию всю экономическую систему страны, в которую входит слаборазвитый регион. Этого можно достичь, модернизируя и укрепляя производственное оборудование и реорганизуя учреждения. В конечном счете такие меры способствуют налаживанию в Италии нормальных отношений с Югом, в Европе – налаживанию нормальных отношений с Италией. В целом благодаря таким мерам промышленно развитые государства во всем мире устанавливают нормальные отношения с бедными регионами. Так что задача настолько сложнее, чем просто местная неприспособленность… она способна победить даже Просперо и всех духов под его началом.

Маттиоли подошел к окнам и какое-то время смотрел, что творится на площади.

– Вот почему меня не слишком вдохновляют восторги по поводу того, что некоторые называют «итальянским экономическим чудом», – продолжал он. – Нам внушили, что мы – самые умные мальчики в классе, что мы получили первый приз за сильную валюту, рост производства, мешки золота, лежащие у нас в хранилищах. Но, если восхищение смешивается с удивлением, не стоит радоваться. Через сто лет будет ли достаточно объединенных ресурсов всех государств на свете, чтобы обеспечить хотя бы минимальное благосостояние для растущего населения нашей планеты? Вот на какое чудо мы должны молиться. А проблем, которые по-прежнему осаждают нас здесь, в Италии, так много, что, если мы с толком не воспользуемся доступными средствами, чтобы стимулировать рост производства, никакого чуда не будет. С таким же успехом мы могли бы повесить табличку с надписью вроде той, что запрещает Богу творить чудеса на кладбище Сент-Медард: «De par le Roy defense a Dieu, / De faire miracle en ce lieu».

Я спросил Маттиоли, как он решает, как воспользоваться доступными средствами в своем банке; иными словами, как он решает, кому предоставить кредит.

Вопрос заставил его нахмуриться.

– У меня в голове одновременно решается множество элементарных задач, – признался он. – Естественно, я спрашиваю себя, могу ли я доверять человеку, которому нужен кредит, – вернутся ли деньги? Но приходится учитывать и много других факторов. Насколько разумно и продуманно его предложение? Предоставил ли все необходимые данные? Не утаивает ли он чего-то от меня, сознательно или – что гораздо хуже – бессознательно? И самое главное, как он собирается распорядиться деньгами? Я стараюсь понять и то, как он хочет ими воспользоваться, и то, на что в действительности пойдут деньги, – а это не всегда одно и то же. Что получится из денег? Будут ли они просто поддерживать клиента на плаву или поспособствуют его экономическому росту?

Маттиоли презирает тех банкиров, которые при принятии решения всецело полагаются на статистику и компьютеры.

– Машины – хорошее подспорье, если использовать их только для информации, но никакая статистика не заменит уникальных операций, которые происходят в мозгу человека, – говорит он. – Машины опасны тем, что они не учитывают человеческий фактор. Они низводят людей до уровня цифр, что ведет к неприятностям. Работа банкира, если относиться к ней добросовестно, требует усердия и проницательности, заботы и отваги, воодушевления и хладнокровия. Согласен, довольно странная смесь – она состоит из противоречивых качеств и эмоций. Но без них мы – всего лишь бюрократы. – Маттиоли с заговорщическим видом огляделся по сторонам и продолжал: – Банкирам нравится изображать воплощение достоинства и благородства. Не заблуждайтесь. Они просто стараются спрятать свою непоследовательность и свои сомнения. Маржа между успехом и банкротством – не шире лезвия бритвы. Знаете, в молодые годы, когда я работал в финансовой прессе, я любил сочинять забавные статейки о банкирах. Я был похож на второразрядного музыкального критика. Легко язвить в адрес людей, которые сочиняют музыку, или смеяться над теми, кто ее исполняет. Что ж, сегодня я банкир, и я сам должен писать и исполнять ту финансовую «музыку», которую я раньше критиковал. Это не так легко… – Помолчав, он продолжал: – Мы, банкиры, подобно представителям других профессий, любим притворяться, будто мы все знаем. Я же стараюсь не забывать совета отца, который говорил: мужчина никогда не должен бояться признать, что он чего-то не понимает, – особенно если в каком-то деле он разбирается отлично. – При этом воспоминании лицо Маттиоли осветилось блаженной улыбкой.

Отец Маттиоли, от которого глава B. C. I., похоже, унаследовал склонность к парадоксам, был хозяином маленького универсального магазина в городке Васто, к югу от Пескары, в области Абруцци, в Апеннинах, там, где начинается Южная Италия. По словам Маттиоли, область Абруцци расположена на той же широте, что и Рим, только на несколько веков позже. Раффаэле родился в Васто 20 марта 1895 г. и пошел в школу в городке Кьети, в нескольких милях от своего родного городка. Поэтому в детстве и ранней юности у него была масса возможностей наблюдать экономические проблемы Южной Италии. Хотя всю сознательную жизнь Раффаэле провел на Севере, он любит вспоминать деревенскую жизнь в Васто, а иногда даже с удовольствием говорит на южном диалекте, – по крайней мере, вставляет в свою речь сочные выражения, которыми славится та часть Италии. (Богатство и разнообразие Апеннинского полуострова служит для Маттиоли источником гордости, и его желание видеть модернизированными экономические учреждения всех регионов страны уравновешивается убеждением, что модернизация не должна влечь за собой насаждение культурного единообразия. В недавнем докладе он заявил: «…важнейшая особенность нашей страны, которая заключается в неуловимом разнообразии положения в каждой области и в каждом секторе… не должна нивелироваться – планирование не должно обозначать выравнивание. Наоборот, это разнообразие необходимо ограждать, восхвалять, поощрять и защищать».)