Текст книги "Торговые банкиры. Известнейшие мировые финансовые династии"

Нет времени сходить в вагон-ресторан

Банковское дело было лишь на третьем месте в списке предпочтительных профессий для Абса. На самом деле больше всего ему хотелось заниматься математикой и музыкой. Сейчас он признает, что мог бы стать второразрядным математиком или музыкантом. По общему согласию, банкир он первоклассный.

Немцы – хорошие работники. Но Абс прославился своей выдающейся работоспособностью даже среди соотечественников. Его энергия почти безгранична. Многие изумлялись, увидев, как он выходит после одного заседания, которое продолжалось десять часов, и даже не выглядел усталым. У него крепкое здоровье, ему требуется мало сна. Типичный день Абса начинается рано утром и заканчивается поздно ночью. Он расцветает в атмосфере трудностей и бывает счастливее всего в разгар полномасштабного кризиса. Когда вокруг взрываются бомбы, Абс демонстрирует выдержку и невозмутимость. Виртуоз в финансовой политике «балансирования на грани войны», он особенно любит помогать тем компаниям, чье руководство довело их до беды. Почти всегда его усилия венчаются успехом. Он редко нервничает; служащие никогда не слышали, чтобы Абс повышал голос. Он совершенно уверен, что в конечном итоге все будет хорошо.

«Это как раскладывать пасьянс. Если все сделать правильно, в конце не должно остаться ни одной карты».

Абс избран в наблюдательные советы тридцати с лишним компаний, большинство из них принадлежат государству или местным органам власти (Siemens, Badische Anilin, Daimler-Benz и др.), некоторые частично или целиком государственные (German Bundesbahn, его нынешний «трудный ребенок номер один», и Lufthansa, бывший «трудный ребенок»). Абс в шутку замечает, что его всегда выбирают, потому что его имя всегда находится наверху алфавитного списка кандидатов. Будучи членом Aufsichtsrat (наблюдательного совета) этих компаний, он главным образом занимается вопросами преемственности, старается найти способных людей, которые через 10–15 лет станут генеральными управляющими. Задача у него трудная: целое поколение потенциальных кандидатов не вернулось с полей войны, развязанной Гитлером.

«Я не стану консультировать компанию, которая никак не решает задачу преемственности. Кроме того, я взял за правило никогда не связываться с двумя конкурирующими фирмами. Я вхожу в совет директоров только одного электрического концерна, одного химического концерна, одной машиностроительной фирмы и так далее».

У Абса, как и положено банкиру, хорошая память на цифры. Он обладает способностью быстро просматривать баланс и замечать одну неверную цифру. Возможно, ему больше любого другого немецкого банкира известно о том, как работают ведущие немецкие банки изнутри. Он специалист по сочетанию сложной задачи и лучшего специалиста по ее решению. Он с кажущейся легкостью переходит от одной задачи к другой, чувствует себя как в вакууме, если какая-то встреча внезапно отменяется и ему целый час «нечего делать».

По его мнению, каждая секунда должна быть потрачена с толком. Во время длинных поездок на поезде сотрудники Абса приходят к нему в отдельное купе, где проводят тщательно распланированные совещания. Один человек едет с ним из Кобленца в Бонн, где выходит, в то время как другой сотрудник садится в поезд в Бонне и сопровождает Абса до Дюссельдорфа. Нет времени, чтобы сходить в вагон-ресторан; кроме того, Абс терпеть не может вагоны-рестораны. Закуски покупаются на станционной платформе, пока поезд делает остановку на две минуты. Если вы когда-нибудь видели человека, похожего на спикера «Дойче банка», на перроне у лотка – он просил продавщицу завернуть ему две булочки с сосиской, только побыстрее, – вы не ошиблись: это был Абс. После целого дня долгих встреч и деловых бесед за поздним ужином Абс вызывает к себе секретарей и диктует на протяжении еще пары часов, после чего все выбиваются из сил, кроме него.

Сотрудники признают, что не сразу научились его понимать. Абс мыслит глубоко. Он считает, что все понимают, о чем он говорит, но часто не учитывает одной вещи: о многом он знает гораздо больше, чем кто бы то ни было. Он свободно делится полномочиями и не беспокоится о деталях. Может быть, в том и заключается секрет его успеха? Он наслаждается тем, что он делает, не беспокоится из-за текущих проблем и не сомневается в своей способности с ними справиться.

Подобно Конраду Аденауэру, которым он всегда восхищался, Абс демонстрирует поразительный дар к самообразованию и талант к самодисциплине. Он приучился не проявлять абсолютно никаких эмоций по отношению к кому-либо или чему-либо, имеющему отношение к делам. Его как будто окружает невидимый панцирь отчуждения, что делает его устрашающим бойцом в холодной аналитической профессии. Друзья Абса считают такую отчужденность его величайшим достоинством. Для того чтобы достичь такой точки, должно быть, требуется железная воля.

В 1951 г. Абс сопровождал Аденауэра в первой поездке федерального канцлера в Англию. В то время представления Аденауэра об Англии, по сути, не слишком отличались от того, что он узнал о «вероломном Альбионе» в школе в эпоху Вильгельма. Он никогда не брал на себя труд понять англичан. Сойдя с самолета в лондонском аэропорту, он произнес короткую импровизированную речь, которая озадачила принимающую сторону и напугала его советников.

После того как делегация прибыла в отель, Абс уединился с канцлером и дал ему подробный двухчасовой урок, посвященный Англии и англичанам. Аденауэр всегда быстро схватывал. В тот вечер, выступая на ужине, который премьер-министр дал в его честь, канцлер порадовал всех. Он искусно вставлял в свою речь куски из урока Абса, создав полное впечатление того, что это его собственные взгляды. Спектакль удался; тот визит послужил началом улучшения англо-германских отношений.

Позже Аденауэр снова поехал в Лондон на похороны короля Георга VI. К тому времени он уже кое-что узнал о британцах; на него произвели глубокое впечатление их достойная восхищения самодисциплина, их преданность традициям, их чувство справедливости, прочная вера в демократию.

Бах и каштаны Гете

В высших финансовых кругах Абс славится своим сардоническим юмором. О нем говорят, что он скорее потеряет хорошего друга, чем хороший анекдот. Сам он, правда, считает, что с годами стал мягче.

– И потом, – добавляет он, – у человека, у которого нет личных врагов, редко бывают личные друзья.

В отличие от многих бизнесменов Абс не верит в превосходство экономических сил над политическими. Наоборот, он считает, что политика важнее. Он считает скорее политическим, чем финансовым, свой успех с первой эмиссией иностранных облигаций в Германии после 1914 г. Это произошло в 1958 г., когда даже некоторые сотрудники Абса считали такой шаг преждевременным. Но Абс верно угадал новые тенденции немецкого рынка капитала, и эмиссия имела успех. В апреле 1959 г. «Дойче банк» выпустил облигации пятипроцентного займа на 200 млн марок; облигации разошлись по номиналу. Четыре месяца спустя, когда появились официальные котировки, Абс установил цену в 98.

– Из двухсот миллионов мы сами выкупили только сто тридцать семь, – с тихим удовлетворением говорит он.

С тех пор Германия стала крупным экспортером капитала. В 1964 г. Германия выпустила облигаций на 945 млн марок. Теперь Абс занимается европейскими «параллельными» займами – одновременным выпуском нескольких займов одним эмитентом в нескольких европейских странах в соответствующих валютах через государственные консорциумы. Постановления и условия всех параллельных эмиссий должны быть по возможности единообразными. Купонная ставка должна быть одинаковой. Разница в цене перекрывается разницей в уровне процентов в различных странах выпуска.

У Абса множество хобби. Он любит музыку и часто устраивает дома «вечера Баха». Он поддерживает молодых художников. В саду возле своего дома в Кронберге, маленьком городке в горном массиве Таунус возле Франкфурта, он выращивает клубнику. Рядом с его домом растут красивые старые каштаны. Они уже росли на том же месте во времена Гете, который любил каштаны. Абсу нравится думать, что мать Гете срывала каштаны со старых деревьев в его саду и посылала их сыну в Веймар.

Глава 7
Леманы: маги и волшебники

Общеизвестно, что обитателям Уолл-стрит приятнее находиться среди благородных финансовых храмов лондонского Сити, чем обитателям Сити – между безликих небоскребов в каньонах Уолл-стрит. В Сити извлечение прибыли считается своего рода искусством или, по крайней мере, высокоразвитой техникой, когда изготовленный по специальному заказу продукт «ушивают» в соответствии с «мерками» заказчика. На Уолл-стрит деньги производят в гораздо большем и более безличном масштабе.

«Это немного похоже на разницу между «роллс-ройсом», изготовленным вручную, и сошедшим с конвейера «кадиллаком», – говорит один английский банкир. – Но, по сути, многие англичане просто не могут забыть, что всего одно поколение назад Лондон был финансовым центром западного мира. Сегодня таким центром стал Уолл-стрит. Обидно!»

Американские банкиры и бизнесмены идут по лондонскому Сити уверенной походкой людей, которые знают, что дома все немного богаче. Так американские коллекционеры произведений искусства сейчас чувствуют себя в старых европейских музеях. Они признают, что Новый Свет многим обязан Старому – историей, культурой, традициями, вкусом. Но американцы быстро учатся, и у них есть средства для удовлетворения своего тщеславия. Величайшие коллекционеры в мире – люди, которые коллекционируют картины, деньги, заводы, произведения искусства, предприятия, корпорации, – сейчас находятся в Соединенных Штатах. Уолл-стрит никогда не приобретет старомодной и изящной атмосферы лондонского Сити. Зато на Уолл-стрит есть власть.

По сути же разница между финансовыми округами Лондона и Нью-Йорка небольшая. Англичане действуют тоньше. Сити меньше и более замкнут. Американские бизнесмены, которые ведут дела с крупными лондонскими торговыми банками, восхищаются оперативностью и быстротой, легкостью и элегантными манерами обитателей мира «высоких финансов», чьи гонорары можно назвать довольно скромными по сравнению со счетами ведущих нью-йоркских инвестиционных банков.

На самом деле единственный отличительный признак – это размер. Лондонский торговый банк может выпустить серию облигаций на 300 или 500 тыс. фунтов стерлингов. Крупная фирма с Уолл-стрит не станет беспокоиться из-за таких пустяков. Ее эмиссии, скорее всего, начинаются с 5 млн долларов. Инвестиционные банки Уолл-стрит редко имеют дело с владельцами отдельных фирм; в основном они общаются с советами директоров, часто с правлениями очень крупных корпораций. В их операциях всегда задействован громоздкий аппарат; к успеху причастно много народу. Все стараются избежать ответственности, и на то, чтобы прийти к какому-то решению, уходит гораздо больше времени. В Америке слишком много партнеров, слишком много совещаний, слишком много экспертов, слишком много юристов, слишком много аналитиков. Ставки выше, как и гонорары. На Уолл-стрит легче разбогатеть, чем в лондонском Сити.

В остальном же все сходятся на том, что по обе стороны Атлантики все происходит примерно одинаково. Между членами нью-йоркского банковского братства наблюдается острая конкуренция; в то же время там много взаимных уступок – совсем как в Лондоне. Обстановку на Уолл-стрит часто называют «жесткой». Так же все происходит и в Сити, хотя тамошняя «жесткость» часто бывает скрыта под тонким налетом старосветской учтивости. Но когда на карту поставлен вопрос выживания, изящные украшения – вежливые фразы и врожденное самодовольство, нарочитая сдержанность и джентльменские соглашения – улетучиваются так же быстро, как вчерашние идеи. Под ними проступает, по словам Уолтера Бэджета, «грубый и вульгарный остов английской коммерции».

Обитатели Сити традиционно гордятся высокими стандартами честности, взаимным доверием и весом устного обещания. Но на Уолл-стрит царит такая же честность. Почти все операции с ценными бумагами совершаются устно; сделки на огромные суммы обговариваются по телефону и только позже подтверждаются письменно. Стандарты честности на Уолл-стрит, возможно, и отличаются от лондонских, но они ничуть не ниже. Сити демонстрирует самообладание. Уолл-стрит охраняется государственным управлением. Методы контроля на Уолл-стрит гораздо строже.

Америку называют страной безграничных возможностей. Лондонский Сити славится своим консерватизмом. Но «безграничные возможности» Уолл-стрит ограничены государственным контролем. А лондонский «консерватизм» – скорее миф, чем факт.

На Уолл-стрит питают больше почтения к государственному инвестору; ему говорят гораздо больше, чем в Сити. Американские банкиры часто бывают ошеломлены сдержанностью своих собратьев в Сити. Американцы еще помнят, что случилось в первые десятилетия XX в. Они часто жалуются на ограничения и правила, которыми их обносят со всех сторон, как изгородями из колючей проволоки. Вместе с тем они признают, что такие средства контроля необходимы для защиты инвесторов. Они приучились жить со своими изгородями. Они еще не забыли, что в годы Великой депрессии многие были обмануты.

Американцы впадают из одной крайности в другую, обычно лечат одну крайность другой. Англичане тоже переживали кризисы, но они избегают лечения крайними средствами. За последние сто лет в Лондоне обманули многих инвесторов, но англичане по-прежнему не заставляют своих банкиров говорить инвесторам все, чтобы получить их деньги. Государственные компании в Соединенных Штатах, особенно такие, чьи акции котируются на Нью-Йоркской фондовой бирже, обязаны обнародовать свои отчеты; они подчиняются многим правилам и ограничениям. После «дела Блума» в Лондоне заговорили о том, что неплохо ввести подобные требования о публичном разглашении и в Великобритании. Однако неправда, что «нечто вроде дела Блума не может произойти на Уолл-стрит», как утверждают некоторые тамошние обитатели. Такое вполне возможно, но за делом, скорее всего, последует множество судебных исков, и власти инициируют расследование.

В отличие от Сити Уолл-стрит не нацелен на весь мир. У американцев уже был негативный опыт инвестирования за границу; в общем и целом они не заинтересованы в иностранных ценных бумагах. Британцы, французы, немцы, швейцарцы, японцы много знают об американских компаниях, чьи акции торгуются на их фондовых биржах. Американцы почти ничего не знают о европейских или японских компаниях. Они испытывают инстинктивное недоверие ко всему иностранному – к иностранным клиентам, иностранным правительствам, иностранным ценным бумагам.

Однажды я видел на письменном столе видного инвестиционного банкира с Уолл-стрит красиво переплетенный том. Он назывался «Что мне известно об иностранных ценных бумагах». Автором был сам банкир. Он с улыбкой вручил мне книгу. Я раскрыл ее. Все страницы оказались пустыми.

– Мы только что послали человека в Лагос, так сказать, на разведку, – объяснил он. – Ожидается, что представительские расходы будут большими, а прибыль – маленькой. Если бы мы послали его в Филадельфию не на такую эффектную операцию, все было бы наоборот – маленькие расходы и большая прибыль. Улицы Америки по-прежнему вымощены золотом; зачем же ехать за границу? Вместо того чтобы тратить столько сил на Лагос, мы могли бы выпустить облигации какой-нибудь американской компании на десять миллионов долларов прямо здесь, не сходя с места. Очевидно, никакого стимула в международных операциях нет. Они почти не приносят прибыли, а престиж, романтика и блеск нам ни к чему. Наверное, мы просто избалованы. Пока в нашей стране дела идут неплохо, никто не хочет вкладываться в неопределенное будущее в чужих странах. Кроме того, у нас нет ни образования, ни опыта британцев.

Огромные источники денег на Уолл-стрит – страховые компании, пенсионные фонды, банки, ссудо-сберегательные ассоциации – разочаровались в иностранных инвестициях. У многих из них капиталовложения за пределами Соединенных Штатов не превышают пяти процентов. Англичане, которые понимают, что должны торговать, иначе они погибнут, рано начали торговать с молодыми государствами Азии и Африки – странами, к которым многие обитатели Уолл-стрит испытывают изначальное презрение.

Множество доходных приключений можно найти и дома. Когда среди твоих клиентов такие гиганты, как «Мейсис» (Macy’s) и «Гимбелс» (Gimbels), к чему волноваться о каком-то неизвестном универмаге в нигерийском Лагосе?

В двух крупнейших финансовых центрах мира в самом деле чувствуется разное отношение. В лондонском Сити питают тайную любовь к удачливым чудакам. На Уолл-стрит индивидуалисты внушают подозрения, общим правилом является единообразие. Преимуществом считаются сотрудники, обладающие «правильными» связями, члены «правильных» клубов, которые заседают в советах директоров «правильных» корпораций и играют в гольф с «правильными» людьми. Там никто не наденет «не ту» рубашку.

Несколько лет назад старинный, почтенный инвестиционный банк на Уолл-стрит решил записать свою историю. Задание доверили одному из партнеров, бывшему историку; ему же поручили создать временную оперативную группу. Участники группы порылись в архивах фирмы и открыли немало забавного. Увы, самые лучшие истории оказались не предназначенными для печати. Руководство солидной компании пришло к выводу, что забавы авантюристов-основателей едва ли соответствуют нынешнему, достойному имиджу фирмы. Как будто почтенный банк не может себе позволить несколько улыбающихся скелетов в корпоративном шкафу! Историю банка все же написали – в почтительном и довольно скучном стиле.

Американцев с детства приучают привыкать к напряженной обстановке и напору. В лондонском Сити ценятся мягкость и ненавязчивость. Как ни парадоксально, американцы часто показывают себя большими консерваторами, чем непотопляемые обитатели лондонского Сити. Послевоенный Уолл-стрит не знает таких историй успеха, как успех банка S.G. Warburg & Co. или Philip Hill, Higginson, Erlanger (которые добрались до самой Нигерии и открыли там свой филиал).

В Сити всегда ищут более тучные пажити. Пажити Уоллстрит пышно зеленеют уже очень, очень давно. И они очень, очень просторные.

К концу Великой депрессии на Уолл-стрит покончили с торговыми банками в классическом смысле слова. По закону Гласса – Стиголла 1933 г. банки должны были выбирать между инвестиционной деятельностью и коммерческими банковскими операциями. Заниматься и тем и другим им больше не разрешалось. Учреждения, которые на Уоллстрит называются «торговыми банками», на самом деле инвестиционные банки. Большинство американских инвестиционных фирм существуют в форме товариществ, но есть и несколько корпораций, и их число растет. Почти все они находятся в частных руках. В лондонском Сити все торговые банки, кроме банка N.M. Rothschild & Sons, – открытые акционерные компании.

После того как разделился крупный торговый банк Дж. П. Моргана, «Морган Стэнли» стал заниматься андеррайтингом (гарантированным размещением ценных бумаг). «Морган Стэнли» по-прежнему занимает на Уолл-стрит уникальное положение в силу своей истории, престижа и самых высокодоходных клиентов: «Дженерал моторс» и «Стандард Ойл оф Нью-Джерси», крупнейшая и вторая по величине в мире промышленные фирмы; «Юнайтед Стейтс Стил», шестая по величине, и «Дюпон», седьмая, а также настоящая коллекция иностранных правительств, банков и страховых компаний. «Морган Стэнли» представляет интересы «крупных предприятий обрабатывающей промышленности» и не заинтересован в чем-либо «новом», хотя там великодушно согласились вести дела IBM. По меркам лондонского Сити, «Морган Стэнли» можно назвать сочетанием банков Ротшильдов, Бэрингов и Лазардов, – конечно, за вычетом коммерческих банковских операций.

На Уолл-стрит имеются и другие престижные банки; их превосходство подкрепляется сознанием, что они принадлежат к небольшой элитарной группе в большом финансовом сообществе. First Boston Corporation, расположенная, несмотря на название, в Нью-Йорке, является открытой акционерной компанией, почтенным лидером в сфере размещения государственных облигаций; там работают настоящие профессионалы, которые избегают спекулятивных капиталовложений и даже не имеют собственной консультативной службы. Такую же гегемонию в сфере продажи ценных бумаг держит компания Halsey, Stuart, которая часто выкупает весь выпуск на свой счет.

Goldman, Sachs – признанный лидер в обороте векселей («акцептных векселей» на языке Сити) и представляет интересы таких гигантов, как Ford и General Electric. Lazard Freres – американский филиал всемирной организации Лазардов, играющей заметную роль также в Лондоне и Париже. Филиал на Уолл-стрит известен своей здоровой агрессивностью и проницательностью. Можно продолжать и продолжать. Kidder, Peabody славится своей историей и сильной позицией в области взаимно предоставляемых фондов. Банку Smith, Barney принадлежит неоспоримое первенство в сфере обслуживания. Благодаря усилиям White, Weld & Co. издательское дело превратилось в настоящего «вундеркинда Уолл-стрит». Фирма «Кун, Лёб и Кº» по-прежнему пользуется большим уважением. Во многом ее репутация сложилась в годы правления Джейкоба Г. Шиффа, когда она финансировала строительство американских железных дорог и сталелитейных заводов.

Кроме того, на Уолл-стрит есть фирма Lehman Brothers («Леман бразерс»), которая достигла величайшего послевоенного роста. Журнал «Форчун» называет «Леман бразерс» «одной из самых прибыльных компаний, а по мнению многих, даже самой прибыльной в своей отрасли».

На Уолл-стрит сегодняшний успех завтра может обернуться провалом. Там не так легко произвести впечатление на людей успехом как таковым. И все же тамошние обитатели восхищаются цельностью, философским подходом к жизни, напором, но главное – методами работы «Леман бразерс». Всем известно, что в «Леман бразерс» зарабатывают деньги постоянно, причем в крупных размерах.

– Похоже, все, к чему прикасаются эти ребята с Уильям-стрит, превращается в деньги, – признался мне позавчера представитель конкурирующего братства инвестиционных банков. При этом он вздохнул. – Многие банки больше славятся своим умением занимать деньги, а «Леманы» их зарабатывают!

Банк «Леман бразерс» сочетает доброе имя с завоеванным заново авторитетом, старинные традиции и современные навыки. Его операции характеризуются «изобретательно-стью» – последнее слово постоянно встречается в речи партнеров «Леман бразерс». Они представляют собой группу блестящих предпринимателей, которых отличает нетривиальный подход к делу, который, впрочем, не лишен здорового консерватизма. Их объединяет преданность фирме и верность ее главе, Роберту Леману. Партнеры с большим воодушевлением занимаются главным делом, – по словам одного из партнеров, суть его очень проста и заключается в том, чтобы «купить что-то за доллар и попытаться продать за два».

В «Леман бразерс» слово «авантюра» воспринимается однозначно. По отдельности или вместе партнеры прислушаются почти к любому умному предложению. Они прекрасно умеют выбирать нужное время, что очень важно в искусстве «высоких финансов». Если ценный замысел не воплотить в жизнь в нужный момент, он может прокиснуть.

В «Леман бразерс» не боятся рисковать.

– Самый большой риск иногда заключается в том, чтобы не рисковать вовсе, – говорит Роберт Леман, осмотрительный с виду банкир, который производит впечатление человека, который вообще никогда не рискует.

Партнеры часто предлагают идеи, которые попросту называют «сделками». Здесь не придерживаются такого строгого протокола, как на Бишопсгейт в Лондоне, где обитают сторонники традиций, а такие слова, как «риск» или «сделка», даже не произносятся.

Американские банкиры используют гораздо более короткие и емкие термины по сравнению со своими английскими коллегами. «Леман бразерс» говорят о том, что «покупают», потом «продают» с прибылью – и все. Их больше заботят прибыли, чем «контроль» над бизнесом. Они не принимают участия в финансировании промышленных предприятий, как лондонские торговые банки. «Леман бразерс» считают себя посредниками между обладателями больших денег и теми, кому эти деньги нужны.

В «Леман бразерс» не возражают против того, чтобы быстро «срубить» доллар-другой, – а лучше миллион-другой. Банк гарантирует размещение на рынке облигаций и распределяет новые акции, занимается комиссионной деятельностью, назначая очень высокие гонорары за консультационные услуги, организует слияния, предоставляет рисковый капитал для новых предприятий, частным образом «размещает» миллионные векселя, управляет двумя крупными инвестиционными трестами.

Но самое главное, там как будто знают секрет, который Роберт Леман называет «секретом здоровых инвестиций». Там умеют «вкладывать деньги в нужное место в нужное время». На словах это кажется таким же легким, как написать хорошее стихотворение или взять до верхней октавы. Но на деле на такое способны очень немногие.

«Секрет здоровых инвестиций» корпорация Леманов демонстрировала с первых дней своего существования. Инвестиционные компании «закрытого типа», изобретенные хитрыми шотландцами еще в 1850-х гг., в 20-х гг. XX в. стали на Уолл-стрит такими же модными, как контрабандное спиртное, и были примерно такими же полезными. Только за один 1927 г. образовалось свыше 140 инвестиционных компаний. Век у большинства из них оказался недолгим.

Исключением стала компания «Дженерал американ инвесторз» (General American Investors), которая была образована в 1927 г. «Леман бразерс» совместно с «Братьями Лазард». «Леманам» так хорошо удалась эта операция, что компания решила учредить собственный инвестиционный трест. В сентябре 1929 г. успешно стартовала компания «Леман корпорейшн» (Lehman Corporation). Первое предложение в размере миллиона акций номиналом в 100 долларов было распродано публике по 104 доллара. Компания «Леман бразерс» приобрела на свой счет пакет в 100 тыс. акций. Через несколько дней цена акции выросла до 136 долларов. Все богатели с каждой минутой.

Крах наступил через несколько недель, но, к счастью, для удачливой корпорации Леманов было не слишком поздно. Они не успели вложить наличные в другие ценные бумаги. Первая волна продаж закончилась в ноябре 1929 г. За ней последовали обычные успокоительные заявления видных, почтенных лидеров финансового сообщества. Многие «эксперты» решили покупать. «Леман корпорейшн», мудро управлявшаяся партнером Монро С. Гутманом, покупать не спешила. Потом началась вторая большая волна продаж, за которой последовал ужасный долгий период спада. Никто уже не осмеливался выступать с утешительными заявлениями.

В то время как цены на акции сильно колебались, Гутман и его аналитики совершили то, что Роберт Леман сейчас называет «вложить деньги в нужное место в нужное время». Они решили, что таким «нужным местом» является «Леман корпорейшн». На наличные деньги, которые у них еще оставались, они начали выкупать собственные акции корпорации, которые резко упали в цене – со 136 до 36 долларов. Они определенно ничем не рисковали. Они понимали, что активы «Леман корпорейшн» в наличных деньгах, облигациях и привилегированных акциях стоили гораздо больше, чем акции самой корпорации, которые шли по низкой рыночной цене. Они провели очень «изобретательную» скупку.

К 1932 г. они выкупили и изъяли из обращения почти треть первоначального выпуска, в то же время обеспечив устойчивый и здоровый рынок для собственных акций корпорации. Когда буря миновала, «Леман корпорейшн» оказалась единственным трестом, привязанным к крупному инвестиционному банку, чей престиж после Великой депрессии не пострадал.

«Леман корпорейшн» – организация, отдельная от «Леман бразерс». У нее собственный независимый совет директоров, и она находится в общественной собственности. Многие путают две организации, но ни одна из них как будто не возражает, ведь каждая из них способствует повышению репутации другой. Компания «Леман бразерс» консультирует по вопросам покупки и продажи ценных бумаг, разрабатывает стратегию, руководит операциями и предоставляет свои фонды в распоряжение корпорации. За такие услуги «Леман бразерс» получает 225 тыс. долларов в год от «Леман корпорейшн». Отдельные партнеры «Леман бразерс», которые входят в совет директоров «Леман корпорейшн», не получают никакой дополнительной компенсации.

В «Леман корпорейшн» имеется собственный исследовательский отдел. Она ни разу не пропустила выплаты дивидендов. Среди ее акционеров женщин на треть больше, чем мужчин. Руководитель корпорации Монро С. Гутман надеется, что некоторые первоначальные акционеры сохранили свои акции. Поощряемые успехом «Леман корпорейшн», «Леман бразерс» в 1958 г. спонсировали взаимный фонд. Активы фонда One William Street Fund сейчас составляют около 250 млн долларов.

Даже официальный Вашингтон был под впечатлением от деятельности «Леман корпорейшн», когда, после Великой депрессии, проводили расследование деятельности инвестиционных трестов. Партнеров «Леман корпорейшн» выслушали с большим почтением. Позже некоторые их рекомендации приняли форму законов. Теперь тресты должны сообщать обо всех акциях, переданных брокерам в счет комиссии, о цене и рыночной ценности всех ценных бумаг в своих портфелях и раскрывать другие подробности.

В 1950 г. правительство подало иск о нарушении анти-трестового законодательства против 17 инвестиционных банков. Их совместные операции и «сговоры» купли-продажи давно привлекли к себе внимание поборников антитрестовых мер в Вашингтоне. Однако адвокат «Леман бразерс», одного из 17 банков, обвиняемых в нарушениях, убедительно доказал, что «особый подход» «Леман бразерс» обеспечивает преемственность, которую ни в коем случае нельзя смешивать с методами ведения дел, принятыми в 16 остальных фирмах-ответчиках. «Инвестиционная деятельность фирмы – всего лишь часть ее полностью независимого отношения к промышленности».

С первого взгляда такая защита походила на ловкую казуистику, на игру слов, противопоставление выражения «особый подход» выражению «методы ведения дел», но на самом деле подобный «особый подход» действительно существует. Вместе с тем, как вполне правомерно отметили государственные обвинители, инвестиционные банки редко перехватывают клиентов, которые долгое время пользовались услугами другого банка. Подобные вещи иногда совершаются на Мэдисон-авеню, но на Уолл-стрит так «не принято», как не было бы принято в лондонском Сити.