Текст книги "Поцелуй"

Полицейские участки в этом городе были одинаковыми и были пропитаны одними и теми же запахами. Устойчивый запах мочи ударил им в нос, когда они проходили мимо мужского туалета, а у служебной комнаты их встретил запах готовившегося кофе. Когда они подошли к дежурной комнате, преобладающим стал тяжелый запах сигаретного дыма. Даже новые участки через очень небольшой срок становились похожими на старые. В этом городе совершалось так много преступлений, что комнаты предварительного заключения использовались все двадцать четыре часа в сутки. Такой ритм работы приводил к тому, что все здесь выглядело более старым, чем было на самом деле.

Толстый Олли Уикс выглядел моложе своих лет из-за полноты. Полные люди всегда выглядят полными, но они смотрятся моложе своих лет. Так распорядилась природа. Когда они вошли, он беседовал с черной проституткой. Он жестом пригласил их садиться, а сам снова повернулся к девице.

– Вот что, Марфелия, – сказал он, – ты знаешь, что ты попала в очень серьезную переделку, верно?

Девица посмотрела на него так, как будто хорошо понимала, что попала в серьезную переделку. Большие карие глаза на узком лисьем лице, губная помада небрежно наложена на полные губы. Руки то нервно скручиваются на коленях, то одергивают край мини-юбки. Скрещенные тонкие ноги. Зашнурованные до колен сапоги на высоких каблуках. Ей на вид можно было дать около девятнадцати лет, но Олли предъявлял ей так много обвинений, что Карелле показалось, что Олли пытался склонить девочку на личную встречу с ней тет-а-тет. Цель – позволить этой девице уйти сейчас, но дать ей понять, что она перед ним в долгу. Подъехать к ней позже, когда освободится, и пусть расплачивается за доброту Большого Толстого Дядюшки.

Сейчас было около четырех тридцати. Олли посмотрел на стенные часы, проверяя время. Затем он придвинулся ближе к девице и, облизывая губы, что-то стал ей шептать. Девица послушно кивала головой. Она понимала, в какую беду попала, и внимательно прислушивалась к каждому слову Олли. Олли был ее спасением. Да, – подтвердила ее кивающая голова. Да, позднее. Да, вот мой адрес. Олли улыбался как крокодил перед тем, как съесть кролика. Он что-то записал в свою книжку. Девица поднялась, кивнула, что-то сказала ему, поспешно посмотрела на часы и, спотыкаясь, выскочила из дежурной комнаты. Каблуки явно были для нее слишком высокими.

Олли пришел туда, где они сидели за другим столом.

– Что я могу для вас сделать? – спросил он, улыбаясь.

– Ты это все сам устроил? – поинтересовался Карелла.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

– О чем бы ты ни говорил, это совсем не твое дело, – процедил Олли.

– Что ты знаешь о человеке по имени Гофредо Кабрера? – спросил Карелла. Он подумал, что здесь надо быть спокойным и уравновешенным и как можно быстрее убираться. Чем меньше проведешь времени в компании с таким полицейским, как...

– Кто хочет знать? – спросил Олли.

– Два человека, которые ведут твое гребаное дело, – промолвил Мейер.

– О, послушайте только, как они себя ведут в наши дни, – сказал Олли.

Он имел в виду евреев. Мейеру хотелось убить его.

– Никогда не слышал о взаимодействии между участками? – спросил Мейер.

– Как этот траханый щеголь связан с тем, что там произошло? – спросил Олли.

– Все-таки ты его знаешь или нет?

– Я знаю все обо всех в этом районе. Даже об этом траханом щеголе, имеющем глупость жить здесь.

Ага, здесь.

Этого было достаточно.

Здесь были свои правила. Ты стоишь на своей дорожке, а я – на своей. Если ты вносишь сюда беспорядок, то ты сталкиваешься с неприятностями, мистер.

– Но тогда ты знаешь, кто он такой, верно? – спросил Карелла.

– Безусловно.

– Кто?

– Мелкий торговец оружием.

– Кто тебе сказал об этом?

– Это общеизвестно. Вы, ребята, работаете в шелковых перчатках, вы не знаете, что такое быть...

– Перестань болтать, Олли.

Олли посмотрел на него.

– Ты слышишь меня? – спросил Карелла.

– Я слышу тебя.

– Тогда прекрати треп. Мы работаем не в шелковых перчатках, и ты прекрасно знаешь это. Прошу тебя рассказать нам все, что ты знаешь о Гофредо Кабрере. Если ты ничего не знаешь, то скажи, кто может нам дать эту информацию.

– Я знаю все, что происходит в этом гребаном районе, – сказал Олли. – Я когда-то был там лейтенантом. Поэтому не говорите мне, что я ничего не знаю об этом Кабрере. Что вам нужно узнать?

– Мы хотим получить все сведения, которыми ты располагаешь.

– Он живет здесь, и его бизнес связан с оружием. Негры нуждаются в оружии. Таково время.

– У тебя есть какие-нибудь сведения, которые указывают на его связь с Тилли? – спросил Мейер.

– Нет. А у вас?

– Нет, но...

– Расскажи мне, мудрый человек.

Он продолжал вести разговор с позиций открытого антисемитизма. Известно, что «мудрым человеком» называли обычно раввина. Но Олли знал и то, что если бы он назвал Мейера «ребби», то ему пришлось бы искать свои зубы на полу дежурной комнаты. Этот Толстый Олли был осторожным изувером. И тем не менее Мейер был близок к тому, чтобы ударить его.

– Мы думаем, что Тилли наняли, чтобы убить Эмму Боулз, – проговорил он, пытаясь унять свой гнев.

– О да, – произнес Олли, – Эмма Боулз, о да. – Олли пытался подражать голосу У.К. Филдса, надеясь смягчить гнев Мейера.

– И мы думаем, что Кабрера продал пистолет приехавшему новому парню в городе...

– О да.

– Этого парня зовут Эндрю Денкер...

– О да.

– Кроме того, он помог ему снять квартиру.

– Прекрасная связь, о да, – подхватил Олли.

– Мы не знаем, насколько это прекрасно, – сказал Карелла, – но связь здесь есть.

– Или совпадение, – возразил Олли, внезапно отбросив тон Филдса.

– А может быть, и нет.

– Что сказали эксперты по баллистике по поводу оружия, из которого был убит Тилли?

– Это был боевой короткоствольный пистолет.

– Как это связано с тем пистолетом, который этот малый продал Денкеру?

– Никак.

– Может быть, вы мне расскажете, какого типа пистолет был продан? Или это государственный секрет?

– Кольт сорок пятого калибра.

– Безусловно.

– Что «безусловно»?

– Совпадение. Оружие даже не совпадает по типу.

– Есть ли у тебя какое-либо основание считать, что Кабрера был каким-то образом связан с Тилли? – спросил Мейер.

– Нет.

– Может быть, продал ему пистолет?

– У меня нет подтверждения этому факту.

– Или, может быть, он узнал его каким-то другим путем? Может быть, наркотики?

– Почему? Разве Тилли был связан с наркотиками? – спросил Олли.

– Насколько нам известно, нет.

– Тогда почему вы несете всю эту чепуху? – Олли посмотрел на настенные часы.

– Она подождет, – заметил Карелла.

– Я никуда не спешу, – сказал Олли и снова ухмыльнулся.

Глава 10

Она позвонила ему в субботу вечером незадолго до восьми. Пока она сидела, слушая звонки на том конце линии, ее рука крепко сжимала трубку телефона. После третьего звонка на той стороне подняли трубку.

– Алло? – произнес он, но она вдруг словно потеряла дар речи. – Алло? – снова, теперь уже несколько нетерпеливым тоном произнес он.

– Да, алло, это я, – наконец выдавила она.

– Кто это я? – спросил он.

До нее дошло, что он впервые слышал ее голос по телефону.

– Эмма, Эмма Боулз.

– О, алло, – сказал он. – Как вы поживаете?

Она ясно представила, как он улыбается, лежа в постели, где-то там, в снятой чужой квартире недалеко от моста. Возможно, из своего окна он видит огни на мосту, сверкающий вдали Калмс-Пойнт. Лежа на кровати. Улыбаясь.

– Я звоню вам потому... – произнесла она нерешительным тоном. – Видите ли, когда Мартин вернулся вчера из офиса домой, он сказал мне, что должен на уик-энд уехать из города...

– О?

– Да. В Бостон, – пояснила она.

– Там, должно быть, сейчас холодно, – произнес он.

– Да.

Она снова была в нерешительности.

– Дело в том, – сказала она, – что я хотела вечером сходить в кино.

– Что вы имеете в виду? – мгновенно отреагировал он. – Надеюсь, что вы не хотите в одиночестве пойти в кино, а?

– Ну да. Именно поэтому я и звоню. Я понимаю, как вы серьезно относитесь к своей работе, несмотря на то что Тилли мертв...

– Да, серьезно, – подтвердил он.

– Да, именно поэтому я звоню вам, чтобы предупредить вас и чтобы вы не беспокоились. Это в случае, если вы позвоните, а вам никто не ответит, хотя я сказала вам, что сегодня весь день буду дома...

– Да, вы предупредили.

– ...но это было до того, как Мартин так внезапно решил уехать из города.

На некоторое время воцарилось молчание.

– Мне действительно это не нравится, – наконец заметил он.

– О, со мной все будет хорошо, ни о чем не беспокойтесь.

– Я не очень уверен в этом. Когда начинается сеанс?

– Что-то около девяти. Я должна проверить. Но я уверена, что у вас другие планы.

– Нет, у меня нет никаких...

– И это легко можно было бы понять. Я действительно сказала вам, что буду...

– Да, но у меня действительно на сегодня нет никаких конкретных планов. Я был бы рад пойти туда и...

– Ну, это...

– ...убедиться в том, что вы пришли домой в целости и сохранности.

– Это очень приятно слышать от вас. Хотя, как я говорила, после смерти Тилли больше нет никаких причин для беспокойства.

– Итак, я уже давно не был в кинотеатре, – сказал он.

– Если вы действительно...

– Я возьму такси и примерно через полчаса буду там.

– Ну хорошо, – сказала она, – но я действительно буду чувствовать себя в безопасности и без...

– Не беспокойтесь, – уверил он, – я скоро вас встречу.

Она услышала, как на той стороне линии повесили трубку.

Эмма тоже повесила трубку и стояла у телефона. Одна ее рука лежала на трубке, а другая рука прижимала к губам маленькую букву "Э", выполненную из золота. Она на мгновение сжала зубами эту подвеску, а затем позволила ей скользнуть по цепочке вниз, в ложбинку между грудями.

* * *

Кармен Санчес, высокая и раскованная, стояла в центре голубого светового пятна, в котором ее длинное серебристое платье сияло ярким, но холодным блеском. Заколка с фальшивым бриллиантом туго стягивала копну черных вьющихся волос, гармонировавших с ее черными, как ночь, глазами. В правой руке она держала микрофон. Длинный шнур от микрофона спускался на пол, а затем сзади нее свивался в кольцо, как тонкая черная змея. Она только что прошлась трелью по всей октаве, отправив ее вверх, к самому потолку, подобно диатонической ракете. Затем наступила глубокая как океан тишина.

Дым от сигарет медленно поднимался вверх, окрашиваясь в голубой цвет, когда попадал в пучок света. Кармен Санчес выступила за пределы светового пятна, посмотрела в зал, в толпу, постепенно привыкая к освещению в зале. Она поднесла микрофон прямо к губам и с чувством произнесла одно слово, которое служило названием следующей песни. Оно было произнесено шепотом, и таким тихим, интимным оно улетело в зал, в темноту.

– Поцелуй...

Мейер и Карелла слушали и наблюдали, сидя в баре.

Это всегда начинается с

Поцелуя...

Но поцелуи вянут

И умирают,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Поцелуй...

Эти губы, горящие в

Поцелуе...

Они только учат

Лгать,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Поэтому держи меня крепче и шепчи

Слова

Любви

Прямо мне в глаза.

И целуй меня нежно, и обещай

Мне, что твои

Поцелуи не будут лгать.

Поцелуй...

Показывай мне, рассказывай мне о

Счастье...

Потому что я знаю,

Что умру,

Если

Первая

Нежность

Будет

Неискренна.

Последнее слово песни повисло в воздухе, исчезло. Наступило молчание, такое же глубокое и устойчивое, каким до этого был шум. Кто-то выкрикнул:

– Вот это да!

А затем толпа зрителей вскочила на ноги и разразилась громовыми аплодисментами. Кармен вставила микрофон в гнездо стойки, а затем, нежно улыбаясь, молитвенно соединила обе руки и в знак благодарности поклонилась. Зажим с фальшивым бриллиантом при этом движении бросил в зал сноп лучей. Все еще улыбаясь, она запахнула длинное серебристое платье вокруг ног и изящной походкой пошла со сцены. Одна ее рука была поднята в прощальном приветствии. Сноп голубого света сопровождал ее. Часы над баром, обрамленные зеленым неоновым кругом, показывали без двадцати одиннадцать. Карелла и Мейер кивнули друг другу, поднялись со стульев у стойки бара и направились к задрапированному маленькому дверному проему, расположенному справа от сцены.

Она знала, что детективы были здесь, и ждала их.

Они рассказали ей о том прекрасном впечатлении, которое осталось у них после ее...

– Спасибо, я благодарна вам за эту оценку.

Затем перешли к делу.

– По поводу телефонных звонков в то утро...

– Мы снова возвращаемся к телефону, – произнесла она и внезапно стала выглядеть усталой. Она сняла полотенце с крючка на туалетном столике и набросила его на плечи, так что концы достали до чуть опущенных сосков груди, освободившихся от лифчика.

Сидя перед зеркалом в коротком серебристом халате, при свете маленьких светильников она начала снимать грим.

– Вы уверены, что были только два телефонных звонка? Один, который адресован вам, а второй он...

– Да, я уверена.

– Только два звонка, верно?

– Да, я только что вам сказала.

Она наблюдала за ними. Удалены тени под глазами, губная помада. Проступило молодое, свежее, прекрасное лицо.

– Если мы назовем вам несколько имен, может быть, вы вспомните, не упоминал ли Тилли их в разговоре с вами?

– Откуда мне знать? Попытайтесь.

– Рей Андротти, – произнес Карелла, – или Рамон Эндрос.

– Ни одного из них он не называл.

– А как насчет Гофредо Кабрера?

– Нет.

Она сняла с плеч полотенце и вытерла лицо, снимая остатки грима. Внезапно поднявшись, она стремительно прошла по комнате, открыла дверь в ванную и, запирая ее, сказала:

– Я через минуту выйду.

Детективы терпеливо ждали.

Они слышали, как за дверью бежит и плещется вода.

Они продолжали ждать.

Наконец шум воды затих.

Она напевала ту же самую песню, которой закончила свое представление. «Поцелуй». Пять минут спустя дверь открылась. Перед ними была совсем другая женщина. Короткая юбка, белая блузка, туфли на низких каблуках, никакого грима. Она подошла к туалетному столику и стала причесываться.

– Сегодня субботний вечер, – сказала она, – и у меня еще одно ночное представление. Обычно между двумя представлениями я успеваю сходить поесть. Здесь кормят отвратительно.

– Мы вас надолго не задержим, – сказал Мейер.

– Надеюсь, потому что я очень проголодалась.

– Мы только хотим узнать все, что вы можете вспомнить об этом втором разговоре.

– Я рассказала все, что знала.

– Вы уверены, что слышали, как Тилли произнес имя Боулза?

– Это то, что я слышала.

– Потому что если он собирался встретиться внизу на лестнице именно с этим мужчиной...

– И если эта встреча была связана с деньгами... – добавил Мейер. – Вы, помнится, говорили нам, что этот разговор был связан с деньгами, верно?

– Да, я помню.

– Тилли хотел получить остаток денег от Боулза.

– Да, я думаю, что разговор шел об этом. Я говорила, что принимала в это время душ...

– Нет, вы сказали, что в это время одевались, вы не забыли? Это было после...

– В любом случае, я не очень обращала внимание на то, о чем Роджер говорил по телефону.

– Давайте еще раз вспомним эту беседу, хорошо? – предложил Мейер.

– Видите ли, – сказала Кармен, – каждый раз, когда вы, приятели, навещаете меня, я куда-то тороплюсь. И каждый раз вы говорите, что не отнимете у меня много времени. И всегда это кончалось большой потерей времени. Однако на этот раз у меня закончилось представление, и я очень проголодалась. Я хочу пойти куда-нибудь поесть, понятно? Я голодна, я умираю от голода, я умираю...

– Тогда давайте пойдем вместе и поедим, – предложил Карелла и улыбнулся.

* * *

Фильм закончился в пять минут двенадцатого. Была холодная лунная ночь, и Эмма предложила пройтись пешком до дома. Она не надела в кинотеатр норковую шубу. На ней было длинное серое пальто, похожее на шинель кавалерийского офицера, и серый шерстяной берет с красной полосой. На Эндрю было то самое пальто, в котором он прибыл из Чикаго. Пальто из верблюжьей шерсти от Барберри. Под пальто у него был коричневый шотландский свитер с шалевым воротником, коричневый шерстяной шарф и коричневые брюки из твида. Ему нравилось быть небрежно, но элегантно одетым, даже если он просто шел в кинотеатр. Он надеялся, что она это оценит, даже если это будет попусту потраченным временем. Он сказал, что не любит кинофильмы, так как считает их оторванными от жизни.

– Вся эта чепуха о проститутке, – произнес он.

– Я думаю, что вы много знаете о проститутках, – сказала Эмма. – Это ведь связано с характером вашей деятельности.

– Ну, скажем так, сталкивался с некоторыми из них.

– Что вы нашли нереального в этом фильме? – спросила она.

Пока они быстро шли по улицам, продувавшимся холодным ветром, он отмечал все несуразности, которые заметил в картине. Она удивилась, как он, оказывается, внимательно следил за действием. Когда наконец они подошли к ее дому, она сказала:

– Спасибо за то, что вы проводили меня. Я очень благодарна вам за это.

– Это не составило мне никакого труда.

Их увидел привратник. Он подошел к стеклянным входным дверям ивзялся за латунную ручку.

– Вы не хотите подняться? – спросила она.

– Добрый вечер, миссис Боулз, – сказал привратник.

– Чашку кофе или что-нибудь еще?

* * *

Иногда после полуночи улицы меняют свой облик. В течение одного мгновения то, что казалось цивилизованным, может оказаться враждебным. Сейчас было только двадцать минут двенадцатого, и грабители еще не выползли из своих нор. Закусочные на Кленси, работающие круглые сутки, были заполнены посетителями, большинство которых состояло из людей, возвращавшихся из театров, и туристов. Были среди посетителей местные жители. Все они наслаждались едой перед тем, как отправиться домой на боковую. Полночь была законным часом нечистой силы. Никто не смотрел на часы, висевшие на стене против входных дверей, но каждый житель этого города обладал внутренним чувством времени, которое безошибочно подсказывало, когда пора возвращаться домой. Лучше всего не сталкиваться со всяким сбродом. Они беззаботно болтали, с удовольствием ели и пили, но их внутренние часы работали без сбоя. Все эти люди, если они в своем уме, покинут заведение в двенадцать тридцать, самое позднее – в час ночи. На часы посматривала только Кармен Санчес. У нее ночью второе представление, и к тому времени она должна быть в костюме и гриме.

Она ела с такой жадностью, как будто в течение десяти дней у нее во рту не было ни крошки. Большой горячий сандвич из булочки с тмином, с большим розовым куском мяса, сдобренным горчицей. Огромная деревянная тарелка, на которой лежала порция французского жаркого, политого кетчупом. Рядом лежали дольки маринованных пикулей, пахнувших чесноком и рассолом. В бутылке – тоник на сельдерее и соломка. Полицейские пили кофе. Они наблюдали, с какой жадностью Кармен поглощала пищу. Мейер раздумывал над тем, почему она столько усилий затратила на удаление грима, когда час спустя ей снова придется его наносить. Может быть, она это делала из скромности, чтобы ее не узнавали на улице. Однако ела она так, что ее нельзя было заподозрить в скромности. Она ела как русский солдат, хотя выбор блюд был скорее еврейским.

– Я уверена, что упоминалось имя Боулза, – сказала она, снова вгрызаясь в сандвич. Затем отправила в рот дольку пикуля, запила все это глотком тоника и вдобавок съела пару кусков жаркого. Ну прямо настоящая машина по переработке пищи. Мейер смотрел на нее с удивлением и страхом.

– Итак, были только эти два звонка, верно? – спросил он.

– Да, этим утром, – подчеркнула она.

– Хорошо... были ли другие звонки? – спросил Карелла.

– Да, конечно. Телефон звонит все время, – ответила Кармен. – Что вы имеете в виду, когда говорите о других звонках?

– Я имею в виду звонки Тилли, – сказал он. – Не обязательно в то утро.

– Конечно. Когда он там бывал, то ему звонили.

– Как часто он там бывал?

– Эпизодически.

– Мой напарник спрашивает... – начал Мейер.

– Я знаю, о чем он спрашивает. Ответ будет отрицательным. Мы не жили вместе, но приходил он часто.

– Провести ночь.

– Провести ночь, провести несколько дней. Как когда.

– Вам известно, что он провел некоторое время в тюрьме?

– Да. Но это произошло по глупости. Он кого-то избил.

– Насколько мы понимаем, он изувечил этого человека, – произнес Мейер.

– Сломал ему нос...

– Сломал ему обе руки...

– Его положили в госпиталь...

– Все равно это случайность, – сказала Кармен. – Вы же знаете, что есть порядочные люди, как вы или я, которые попадают в тюрьму по недоразумению.

Никто из детективов не собирался оспаривать эту мысль. Карелла посмотрел на часы. Вслед за ним это сделал и Мейер. На этот раз не было никакой возможности задержать ее. Ей предстояло участвовать в представлении, и она должна была уйти отсюда не позже, чем через двадцать минут. Так она сказала им, и на этот раз они должны были соблюдать условие. Было двадцать пять минут двенадцатого. Кармен тоже взглянула на часы. В заведении осталось три человека, явно следивших за временем. Не считая тех, у кого часы тикали внутри.

– Вы не могли бы вспомнить содержание других разговоров? – спросил Карелла. – Тех, которые были связаны с Тилли?

– Давайте, ребята, сделаем для меня перерыв, а? – сказала Кармен и снова вцепилась в сандвич. Между кусками хлеба выступила капля горчицы. – О-о-п-с. – Она подхватила каплю бумажной салфеткой, чтобы та не упала на стол.

– Например, вечером, за сутки до убийства, – сказал Мейер.

– Или в любое другое время приблизительно за двадцать четыре часа до убийства, – предложил Карелла.

– Любые звонки в течение этого времени.

– Может быть, вы вспомните какие-нибудь имена, которые он упоминал в разговорах.

Они пытались воссоздать картину двадцати четырех часов до убийства и двадцати четырех часов после убийства. Двадцать четыре часа, предшествовавшие убийству, были важными потому, что если знать, чем занимался человек, добавить к тому, что видели другие, определить, какие места он посещал, то можно было где-то обнаружить убийцу. А двадцать четыре часа после убийства были важными потому, что след остывал постепенно и так же постепенно расширялись границы поиска. К сегодняшнему дню уже прошло пять дней с того момента, как они обнаружили Тилли подвешенным к трубе под потолком в подвале.

Кармен думала.

– Вы уже знаете, я пришла домой поздно...

– Да.

– В два часа или около того. Может быть, Роджер говорил по телефону, когда я вошла. Я не очень уверена. Он все еще смотрел телевизор. Может быть, это на телеэкране кто-то разговаривал по телефону. Вы понимаете?

– Ах-ха. А что было на следующее утро? Вы сказали, что проснулись и позавтракали...

– Да.

– А потом снова ненадолго вернулись в постель.

– Да.

– А затем вы услышали, как Тилли разговаривал по телефону с двумя разными людьми. Один разговор был с продавцом автомобиля, а второй – с Боулзом.

– Верно.

– И он сказал, что встретит его внизу на лестнице...

– Верно, на ступенях парадного входа...

– В пределах получаса.

– Но затем Роджер изменил время, договорившись ровно на двенадцать.

– И именно к этому времени Тилли вышел на лестницу, – отметил Мейер.

– Да. В общем, за несколько минут до назначенного времени. Без пяти двенадцать. Около этого.

– Хорошо. Были какие-либо другие звонки этим утром? Например, когда вы завтракали...

– Нет.

– Или когда вы были в постели после завтрака...

– Нет, только эти два звонка.

– Мы знаем, что первый звонок был по телефону, принадлежащему «Аркейд Моторз»...

– Я не знаю имени...

– Хорошо, мы знаем. Мы проверили на телефонной станции все телефонные звонки, исходившие оттуда утром и предшествовавшей ночью. Но...

– Я только слышала мужское имя. Мистер Штейнберг. Я запомнила его потому, что у Роджера было еще несколько разговоров с этим человеком по поводу машины, которую он собирался купить.

– Какой марки машину он выбирал? – внезапно спросил Карелла.

– "Мерседес".

– Должно быть, у него недавно появились деньги, а?

– Мы никогда не обсуждали его дел.

– А в чем заключались его дела?

– Я только что сказала вам, что никогда не обсуждала его дел.

– Но тогда вы не знаете, какое у него было дело, верно?

– Верно, я не знаю его дел.

– Вы не знаете, были ли это наркотики?

– Ваш напарник глухой? – спросила она Мейера. – Если я не знаю его дел, то как я могу знать, был он связан с наркотиками или нет.

– Это ведь дорогая машина, – заметил Карелла и пожал плечами.

Мейер бросил взгляд на часы. Время беседы истекало. Он понимал, почему Карелла неохотно отказывался от идеи бизнеса наркотиков. Если в действительности не Боулз приехал на встречу с Тилли, тогда был еще кто-то, кто ждал внизу, на лестнице, чтобы познакомить Тилли с боевым короткоствольным пистолетом. Покупка дорогого автомобиля очень хорошо вязалась с продажей наркотиков. Именно поэтому Карелла все время крутился около этой идеи. Если не Боулз, смерть Тилли могла быть просто нелепым случаем. Что-то не поддающееся разумению, какой-нибудь маньяк, выбирающий случайные жертвы, что, впрочем, в наши дни случается все чаще и чаще. Но тогда любой человек в этом проклятом городе мог быть убийцей. И искать его – то же, что иголку в стоге сена. Вот поэтому Карелла не хотел расставаться с идеей наркотиков. Если наркотики, то открываются возможности бесед с определенным кругом лиц, пути исследований. В этом городе наркотики всегда оставляли следы.

– Может быть, вы обратили внимание на что-нибудь необычное? – спросил Мейер, выходя на новую линию. – Вокруг? Около дома?

– Нет, – сказала Кармен. – Необычное?

– Что-нибудь особенное. В период двадцати четырех часов, предшествовавших убийству. Я это время имею в виду.

– Нет. А как вас понять?

– Может быть, кто-нибудь наблюдал за домом...

– Нет.

– ...или обыскивал почтовые ящики...

– Нет.

– ...или расспрашивал?

– Нет, я никого не видела... что вы имеете в виду? Кого расспрашивал?

– Например, управляющего...

– Нет, ничего такого не было.

– ...расспрашивал о людях, которые живут в этом доме?

– Нет.

– Понимаете, если кто-нибудь хотел собрать о нем информацию... – сказал Мейер, пожал плечами и посмотрел на Кареллу. На часах было без двадцати пяти двенадцать. Кармен доедала жаркое.

– Вы когда-нибудь выходили из дома вместе с Тилли? – спросил Карелла, подстраиваясь к направлению вопросов Мейера.

– Да.

– Видели кого-нибудь, кто шел бы за вами?

– Нет.

– Было ли у вас когда-нибудь ощущение, что за вами следят?

– Нет.

– Или, может быть, кто-то присматривался к вам?

– Нет.

– Говорил ли Тилли когда-нибудь об угрожающих телефонных звонках или письмах?

– Нет.

– Может быть, вы видели кого-нибудь, кто явно не являлся местным жителем...

– Нет.

– Я имею в виду не только двадцать четыре часа до убийства. Я говорю...

– Ну да, но...

– Кто? – немедленно задал вопрос Мейер. – Кого вы видели?

– Ну, это, строго говоря, не был человек.

– Тогда что это было? – спросил Карелла.

– Это выглядело так странно в нашем районе, – заметила Кармен.

– Что это было?

– Лимузин, – произнесла она.

* * *

На ней был черный свободный свитер, серая фланелевая юбка на несколько дюймов выше колен, черные французские сапоги на каблуках и, как он понял, черные колготки. Она сняла сапоги, пальто и, пройдя на кухню, стала засыпать кофе в турку. Но затем подняла на него глаза и спросила:

– Или, может быть, вы предпочитаете что-нибудь выпить?

– А у вас есть что выпить?

– Я редко что-нибудь пью, кроме вина, – ответила она.

– Я выпил бы немного водки, если она у вас есть, – сказал он. Он пошел вместе с ней в гостиную, где она откинула дверцу бара и стала искать нужную бутылку. Она изучала серебристые этикетки с таким вниманием, как будто видела их в первый раз, и щурилась, разбирая на них затейливые названия.

– Я была уверена, что у нас есть водка, – произнесла она и вдруг встала на колени, чтобы открыть дверцы шкафа, расположенного ниже бара. При этом ее юбка задралась намного выше колен и на ногах натянулся черный нейлон.

– Вот где это, – сказала она, с торжеством вытаскивая запечатанную бутылку «Столичной», и повернулась к нему, чтобы показать находку, улыбаясь и все еще оставаясь на коленях. Она, как танцовщица, легким движением поднялась с колен, держа в одной руке бутылку, а другой пытаясь сохранить равновесие.

– Как вы будете пить? – поинтересовалась она.

– Со льдом, пожалуйста.

– Я сейчас принесу лед, – сказала она, поставила бутылку на стол и достала ведерко со льдом. – Почему вы не открываете? – спросила она. – И включите какую-нибудь музыку.

Он сорвал с бутылки сургуч и откупорил ее. Открыв одну за другой несколько дверок в стенном шкафу, обнаружил проигрыватель, набор пластинок. Большинство из них были с записями серьезной симфонической музыки. Кого это сейчас может интересовать?

– Я не очень знаком с такого рода музыкой, – промолвил он. – Что вы предложите?

– Попробуйте Ленинград, – сказала она.

– Что?

– Шостакович, – пояснила она. – Седьмая симфония.

– Хорошо.

Он просматривал пластинки, пытаясь найти ту, которую она попросила, и вдруг неожиданно натолкнулся на запись Синатры.

– Как насчет Синатры? – спросил он у нее.

– О, конечно, – ответила она.

– Я могу поставить эту пластинку?

– Все, что вам хочется, – произнесла она и вернулась в комнату. Одной рукой она прижимала к груди ведерко со льдом. Во второй держала бутылку белого вина.

– Вы знаете, как это работает? – спросила она.

– Надеюсь, что сумею справиться.

Она поставила ведерко со льдом на стол, опустила три кубика льда в невысокий бокал и сказала:

– Наливайте водку по своему вкусу. И если вы будете столь любезны, то откройте бутылку белого вина для меня.

– Конечно. Позвольте мне все это сделать.

Он уже включил питание проигрывателя и теперь занимался исследованием различных кнопок на нем. На каждой кнопке было написано ее назначение, и это облегчало дело. Он последовательно нажал несколько кнопок и добился чистого звука. Это означало, что динамики работали и пластинка вращалась. Затем раздались мощные звуки труб, и квартира наполнилась музыкой. Эмма поморщилась и закрыла уши руками, но он быстро отыскал регулятор и понизил мощность звучания. На смену трубам пришли тромбоны, и послышались первые слова Синатры.

– Очень приятно, – сказала она.

– Мм...

Он снял золотую фольгу с горлышка бутылки и штопором вытащил пробку. Эмма передала ему рюмку. Он налил ей вина, а себе водки в бокал поверх кубиков льда.

– У меня есть тост, – сказала она.

– Давайте, – произнес он и поднял свой бокал.

– За откровенность, – предложила она.

– За откровенность, – откликнулся он.

– И честность, – сказала она.

– И честность, – послушно повторил он.

Они чокнулись. Он отпил водки, а она пригубила вино. Из проигрывателя тихо неслась песня Синатры о невостребованной любви.

– Откровенность и честность, – сказала она. – Вы выпили за это.