Текст книги "Германия. Полная история страны"

Бругнильда и Фредегонда

Если кому-то показалось, что жизнь Хлотаря очень насыщена событиями (хотя я почти не касалась политики и убийств его многочисленных родственников), то я могу почувствовать себя Шахерезадой и признаться, что эта история меркнет в сравнении с противостоянием Брунгильды и Фредегонды.

Для полного пересказа всей их многолетней ожесточенной вражды у меня в книге просто не хватит места, ограничусь несколькими эпизодами.

Фредегонда была служанкой, а потом наложницей короля Хильперика (сына Хлотаря и его второй жены Арегунды). Начинала она вполне мирно и избавилась от первой жены короля элегантно и бескровно – когда та родила очередного ребенка и не смогла найти подходящую крестную мать, Фредегонда в отсутствие Хильперика убедила королеву самой стать крестной своего ребенка. Когда король вернулся из похода, он обнаружил, что жена стала ему еще и кумой, а церковные законы запрещали вступать в брак с крестными своих детей. Поэтому с первой женой Хильперик развелся.

Дальше стоит дать слово святому Григорию Турскому…

Так как король Сигиберт видел, что его братья выбирают в жены недостойных себя женщин и, унижая себя, женятся даже на служанках, он направил в Испанию посольство с многочисленными дарами и посватался за дочь короля Атанагильда – Брунгильду. А была она девушкой тонкого воспитания, красивой, хорошего нрава, благородной, умной и приятной в разговоре. Отец Брунгильды не отказал Сигиберту и послал ее упомянутому королю с большим богатством….

…Видя это, король Хильперик, хотя у него было уже много жен, посватался к Галсвинте, сестре Брунгильды, обещая ей при этом через послов оставить других жен, если только он возьмет в жены женщину, достойную себя и королевского рода. И отец [Галсвинты] внял этим обещаниям и дочь свою, как и первую, с большим богатством отправил к Хильперику. Галсвинта же была старше Брунгильды. Когда она прибыла к королю Хильперику, ее приняли с большим почетом, и Хильперик женился на ней. Он ее даже очень любил; ведь Галсвинта привезла с собой большое богатство. Но из-за любви короля к Фредегонде, прежней его жене, между ними [Хильпериком и Галсвинтой] возник большой раздор. Галсвинта же была обращена уже в католическую веру и миропомазана. И так как Галсвинта постоянно жаловалась королю на то, что терпит обиды, и говорила, что, живя с ним, не пользуется никаким почетом, она попросила его, чтобы ей разрешили вернуться свободной на родину, а сокровища, привезенные с собой, она оставит ему. Король ловко притворился и успокоил ее ласковыми словами. В конце концов он приказал слуге удушить ее и как-то нашел ее мертвой в постели. После ее смерти Бог явил великое чудо. А именно: зажженная лампада, которая висела на веревке у ее могилы, упала, так как веревка оборвалась, на [каменный] пол, хотя никто к ней не прикасался, причем твердость пола уступила ей, и она вошла в него как бы во что-то мягкое и, наполовину увязши в нем, продолжала гореть. Это не без удивления наблюдали очевидцы. После того как король оплакал смерть Галсвинты, он спустя немного дней женился на Фредегонде. Братья же, считая, что королева была убита по приказу Хильперика, изгнали его из королевства…

Смерть Брунгильды, французская миниатюра. 1479–1480.

Сигиберт, чтобы было понятнее, – это брат Хильперика, король Австразии, сын Хлотаря и его первой жены Ингунды. То есть два брата были женаты на двух сестрах.

Брунгильда, возмущенная убийством сестры, уговорила своего мужа начать войну против Хильперика, но…

…Двое слуг по злодейскому умыслу королевы Фредегонды, вооруженные острыми ножами, называемыми в просторечии скрамасаксами, намазанными ядом, протиснулись к Сигиберту, как будто бы у них было какое-то к нему дело, и поразили его с двух сторон…

Однако овдовевшая Брунгильда не сдавалась…

…Хильперик же отправил своего сына Меровея с войском против Пуатье… Он встретился с королевой Брунгильдой и взял ее себе в жены. Хильперик, узнав о том, что Меровей, вопреки естеству и каноническим законам, женился на жене своего дяди, крайне огорченный этим известием, поспешил в упомянутый город. Когда же они узнали о том, что Хильперик решил их разлучить, они нашли убежище в базилике Святого Мартина, которая была построена из дерева за стенами города. Прибывший же туда король старался выманить их оттуда, применяя многочисленные уловки, но они, понимая, что он хитрит, не верили ему. Тогда он дал клятву, говоря: «Если это было по божьей воле, то я сам не стану пытаться их разлучать». Вняв этой клятве, они вышли из базилики. Облобызав и приняв их достойно, Хильперик разделил с ними трапезу. Но спустя несколько дней Хильперик, взяв с собой Меровея, возвратился в Суассон.

Но когда они [Хильперик и Меровей] находились там, какие-то люди из Шампани, собравшись, напали на город Суассон и, изгнав из него королеву Фредегонду и Хлодвига, сына Хильперика, хотели подчинить себе город… После этих событий Хильперик начал подозревать своего сына Меровея, в связи с его брачным союзом с Брунгильдой, в том, что это сражение произошло из-за его козней. Обезоружив и отдав его под стражу, он велел содержать его под домашним арестом, обдумывая, как с ним поступить далее…

Меровей был сыном Хильперика еще от первой жены, добрых чувств к Фредегонде, естественно, не питал, а женитьба на Брунгильде давала ему шанс добыть себе трон Австразии. Но для него все закончилось печально – Хильперик, подстрекаемый Фредегондой, постриг сына в монахи, а когда Меровей попытался бежать и снова заняться политикой, то был убит при неизвестных обстоятельствах.

К этому времени Брунгильде и Фредегонде было лишь немного за тридцать, и впереди у них было еще много интересных событий – войны, заказные убийства, громкие ведовские процессы с сожжением ведьм, правление за своих сыновей и внуков, изгнания, отравления… Одна из них умерла вскоре после пятидесяти, но зато в собственной постели, а другая дожила до семидесяти лет и была зверски замучена сыном своей соперницы.

Подробнее почитать об этих незаурядных дамах можно у Григория Турского в «Истории франков», а также в анонимной хронике VIII века под названием «Книга истории франков». В какой-то степени их вражда легла в основу противостояния Брунгильды и Кримгильды в «Песни о Нибелунгах». Ну и современные авторы тоже не обошли их своим вниманием, в основном в разнообразных сборниках, посвященных великим женщинам прошлого, великим злодейкам или самым ярким королевским любовным историям.

Конец Меровингов

Думаю, никого не удивит, что столь бурные страсти в семействе Меровингов не шли на пользу ни государству, ни самой династии. После недолгого объединения королевства в руках Хлотаря I, пережившего или перебившего всех своих родственников, начался новый виток раздробленности и братоубийственных войн. Кто внимательно читал про противостояние Брунгильды и Фредегонды, уже, вероятно, понял, почему.

Потому что Хлотарь I, как положено по франкской традиции, не нашел ничего лучше, чем снова разделить королевство между своими сыновьями. Те тоже не стали нарушать «традиций» и начали убивать братьев, жен, племянников, а иногда и сыновей, чтобы урвать лишний кусочек земель и власти.

Однако если эти царственные развлечения и устраивали семейство Меровингов, они совершенно не нравились франкской знати и набирающей силу христианской церкви. И в 614 году следующему из королей, сумевшему объединить в своих руках всю страну, Хлотарю II, пришлось подписать эдикт, в котором он пошел на значительные уступки светской и духовной аристократии.

По этому эдикту утверждались все земельные пожалования, сделанные прежними королями, уничтожались все «неправедные», с точки зрения знати, налоги и утверждались все пошлины, которые знать сочла нужными. Ослаблялась королевская власть над церковью – епископы стали выборными, а судить клириков теперь мог только их собственный суд. Имущество умерших без завещания стало наследоваться родственниками, а не казной, и к тому же королю пришлось разрешить составлять завещания в пользу церкви.

Последним сильным королем династии Меровингов стал сын Хлотаря II – Дагоберт I, вошедший в историю как «добрый король Дагоберт». На самом деле он не был ни добрым, ни гуманным, ни добродетельным, а был, как и положено раннесредневековому королю, хитрым, смелым, жестоким и, как рассказывали хронисты, очень распутным. Образ «доброго короля» был создан хронистами и народными преданиями и примерно так же реален, как Владимир Красное Солнышко из русских былин.

Еще при первых Меровингах появилась при дворе такая должность – «майордом». Сначала это были управители королевского двора, но постепенно майордом стал кем-то вроде первого министра. До поры до времени эти «министры» держались в тени, но после смерти Дагоберта начали править за его пятилетнего сына, ну а потом власть так и осталась в их руках. После 639 года правили разными частями королевства майордомы, а короли из династии Меровингов только царствовали, получив со временем прозвище «ленивых королей». Даже хронисты того времени, описывая события, обычно уточняли: «regnante rege, gubernante majore domus» – то есть «в царствование (такого-то) короля, когда управлял (такой-то) майордом».

Вторая половина VII – начало VIII века прошли очень бурно, с войнами, интригами, переворотами, свержениями «ленивых королей» и казнями майордомов и аристократов. Наконец Пипин Геристальский, майордом Австразии, в 687 году разбил в битве при Тертри нейстрийского майордома Берхара, и объединил под своей властью все королевство. Должность майордома окончательно стала семейной, и после смерти Пипина вопрос был уже только в том, кто из его наследников сумеет ее удержать. Последние из Меровингов окончательно превратились в формальных королей.

Карл Мартелл – почти король

После борьбы с мачехой и другими претендентами на власть, должность майордома занял сын Пипина Геристальского Карл Мартелл. Он посадил на трон нового удобного ему короля, разбил всех, кто пытался отколоться, укрепил свою власть в германских землях, и наконец триумфально разбил арабов и остановил попытку арабского завоевания франкских земель.

Когда в 737 году умер король Теодорих IV, Карл Мартелл наконец-то сделал тот шаг, на который не решались предыдущие майордомы, – оставил королевский трон незанятым. Но возложить на себя корону пока все же не решился. Папа римский Григорий III в своих письмах называл его «вице-королем» или «почти королем».

Успехи Карла Мартелла, в том числе и военные, были во многом связаны с тем, что он сделал ставку на новую систему отношений, а проще говоря – установил феодализм и создал рыцарство.

Разумеется, я утрирую, и ни в коем случае не надо воспринимать это заявление серьезно. Никто и никогда не может по собственному желанию сменить один строй на другой. Даже самые радикальные революции и те происходят только тогда, когда общество для них созрело.

Феодализация в Меровингском королевстве шла уже давно – крупные землевладельцы выделяли землю своим дружинникам в обмен на военную службу, а мелкие раздавали наделы крестьянам, которые расплачивались за эту «аренду» отработками и частью урожая. Просто Карл Мартелл поставил это на широкую ногу и подвел законодательную базу. Он перестал жаловать королевские земли в собственность и начал активно раздавать их в так называемые бенефиции – временные держания – лицам, способным к военной службе. Плюс, ловко воспользовавшись исламской угрозой, конфисковал довольно обширные земли у церкви и тоже раздал их в бенефиции. Те, кто получали от короны эти земли, должны были при необходимости выставлять на войну определенное количество конных воинов. В случае неисполнения обязанностей бенефиций у держателя отнимался, а если все шло хорошо, после его смерти договор перезаключался с его наследником.

Примеру центральной власти стали следовать крупные землевладельцы (в том числе и церковные), стала складываться система вассалитета, и конечно тут же возник риск сепаратизма, потому что у каждого магната фактически появилась своя армия. Поэтому Карл Мартелл усилил централизацию, оформил круг обязанностей крупных землевладельцев и потребовал от них военной службы во главе ополчений подвластных им территорий.

Преемники Карла Мартелла продолжили феодализацию, и в течение IX–X веков система сложилась окончательно – общество разделилось на тех, кто молится, тех, кто воюет, и тех, кто кормит их трудом своих рук. Делом крестьян стало работать на земле, а военные функции практически полностью перешли к держателям бенефиций, постепенно превратившимся в сословие профессиональных военных. Это, кстати, не отменяло и существования наемников, служивших не за землю, а за «зарплату» и время от времени тоже пополнявших ряды бенефициариев.

Пипин Короткий

После смерти Карла Мартелла в 741 году власть великого майордома была поделена между его сыновьями Карломаном и Пипином Коротким. Однако в отличие от Меровингов, Карломан и Пипин не стали воевать между собой, а объединились и несколько лет проводили очень успешную политику – подавили все восстания, разгромили тех, кто оспаривал их власть, вернули отколовшиеся земли, провели административную и очень важную церковную реформы (урегулировали взаимоотношения церкви и государства, так сказать). Правда, им пришлось вновь посадить на престол наследника Меровингов Хильдерика III – все-таки их авторитет был еще не так велик, как у Карла Мартелла, и для легитимности власти требовался хоть какой-то номинальный король.

Потом Карломан разочаровался в политике и удалился в монастырь, а Пипин, наоборот, активизировался. Система майордомов при слабых Меровингах уже давно изжила себя, пора было создавать новую королевскую династию. В это время как раз очень удачно для Пипина случился конфликт римского Папы и лангобардов, поэтому Папа стал искать союза с франкским королевством. Поэтому Пипин отправил к Папе Захарию посольство с вопросом, справедлива ли такая система управления, при которой королем называется тот, кто на самом деле не правит. Захарий понимал, чего от него ждут, поэтому ответил, что королем должен быть тот, кому принадлежит королевская власть и дал добро на свержение Хильдерика и провозглашение королем Пипина.

В 751 году на собрании знати в Суассоне Пипин был избран по обычаям франков и миропомазан королем. На троне официально воцарилась новая династия – Каролинги. Причем название свое она получила по имени второго короля династии – Карла Великого (сын Пипина Короткого).

Антонио де Эслава, Зимние вечера, 1609 год.

ЛЕГЕНДА О РОЖДЕНИИ КАРЛА ВЕЛИКОГО

(отрывки)

Пипин, сын храброго Карла Мартелла, правил Французским королевством в мире и спокойствии, но не было у него сыновей, чтобы передать им по наследству престол, и гранды Франции пребывали в великом унынии и страхе, как бы после смерти государя не начались войны, распри, убийства и мятежи из-за наследования трона империи; и вот, побуждаемые этим страхом, самые знатные и жаждавшие мира решили убедить и упросить императора Пипина жениться в третий раз, – быть может, богу будет угодно дать ему наследника, в чем с двумя прежними, уже покойными, женами было ему отказано. Но император Пипин был стар годами и почти не способен иметь детей, и потому он долго не соглашался сделать то, о чем просили подданные. Много раз говорили они ему об этом, слезно молили, и, решившись наконец исполнить их просьбу, ответил он так.

Он, мол, готов жениться на девице из любого рода и любого звания, лишь бы она пришлась ему по сердцу, и для того приказывает устроить королевский турнир и всяческие иные празднества и созвать на них всех девиц, славящихся красотой, а он уж выберет ту, что более других ему приглянется …

…В назначенный день явились в Париж все дворяне и рыцари Франции, а также цвет французских красавиц…

В их числе явилась дочь графа Мельгарского по имени Берта и по прозванию «Большая Нога», сестра Дудона, короля Аквитании; а прозвище такое дали ей за то, что одна ступня была у нее больше другой; но если забыть об этом изъяне, Берта была самой прекрасной и изящной изо всех дам, явившихся в Париж по воле государя, и стоустая молва народная превозносила ее без устали…

…Все взоры были очарованы красотой Берты и роскошью ее наряда, что вызывало зависть у сидевших на галерее дам. А старый император, лишь увидел красавицу, тотчас воспылал к ней любовью и уже ни на миг не сводил глаз с ее лица. Она же немного влюбилась в Дудона де Лиса, адмирала Франции, юношу бравого и любезного, который на этих празднествах показал себя смелым бойцом…

…Раненный золоченой стрелой Купидона, которую метнула в него красота Берты, старый император вскоре созвал ближайших своих советников и повелел им отправиться к графу Мельгарскому, дабы от его, императора, имени, просить графову дочь Берту ему в жены, королевы и императрицы Франции, ибо такова его государева воля. И дал одному из своих приближенных, а именно Дудону де Лису, адмиралу Франции, полномочия, чтобы тот от имени императора вступил в брак (тут мы напомним, что красавица Берта, будучи в Париже, влюбилась в Дудона де Лиса). Воля императора была исполнена к превеликой радости и удовольствию всего королевства, и вот послы его отправились в Верхнюю Бургундию, где находились владения графа Мельгарского, и, прибыв туда, были встречены и приняты графом с большим радушием.

Услыхав, что послы явились с просьбой и поручением от самого императора Пипина, граф и графиня так удивились и обрадовались, что граф долго не находил слов для ответа, но наконец смиренно изъявил свое согласие, сказав, что он и дочь его почитают себя рабами императора и видят великое для себя счастье в том, что император, снизойдя до его дочери, пожелал избрать ее своей супругой. Берта была вне себя от радости, что ей предстоит столь завидная и высокая честь, и обвенчалась с Дудоном де Лисом, представлявшим императора и имевшим от него полномочия…

…Итак, с большой свитой покинула она Мельгарию… И вот, сеньоры мои, во время этого путешествия была затеяна и осуществлена самая коварная интрига из всех, о каких вы когда-либо слышали. А дело было в том, что при молодой императрице находилась некая девица, ближайшая ее фрейлина из рода Маганса, одного с нею возраста, которая сложеньем и лицом так походила на свою госпожу, что дворяне из свиты не раз обманывались; единственное, что отличало ее от императрицы, было платье, не такое, разумеется, дорогое и великолепное. Девицу эту звали Фьямета, и прекрасная Берта столь сильно ее любила и ценила, что лишь ей одной поверяла заветные свои тайны. Вот однажды, удрученная печалью, открыла она Фьямете свое сердце…

– Открою тебе чистосердечно главную причину печали, столь сильно и безжалостно меня томящей; хотя счастливая судьба, с одной стороны, благоволит мне и подымает меня на самую высокую вершину мира сего, суля скипетр и венец империи, но, с другой стороны, она дает мне в мужья императора Пипина, этого дряхлого старца, которого, коль верить молве, преклонные годы сделали совсем бессильным. Я же сердцем и душой влекусь к Дудону де Лису, адмиралу Франции, и мечтаю, чтобы богу было угодно – поскольку уж Дудон обвенчался со мною по поручению императора и от его имени – сделать Дудона настоящим моим мужем… Раз уж Природе заблагорассудилось создать нас обеих с одинаковой фигурой, лицом и осанкой, манерами и голосом, – так что все, кто нас видит, с трудом различают нас, – надумала я, чтобы ты, одевшись в мое платье и королевские уборы, в ту ночь, когда приедем в Париж, легла в постель императора и совершила вместо меня то, к чему меня обязывает принятый мною венец, – затем ты навсегда останешься истинной императрицей, а я буду твоей фрейлиной и назовусь твоим именем; ты же, нося столь высокий сан, сможешь обвенчать меня с Дудоном де Лисом, адмиралом Франции: обе мы будем довольны и сможем жить каждая по своему вкусу.

Едва разобралась вероломная Фьямета в планах юной императрицы, как в ее душе созрел коварный умысел против госпожи; она задумала исполнить желание Берты, чтобы потом, став императрицей, убить ее и остаться безраздельной, владычицей и государыней Франции…

…Итак, прибыли они в город Париж, вышел им навстречу старый император и с ним все горожане; молодую императрицу приняли с великой радостью и ликованием, и вечером того же дня красавица Берта, в подтверждение уже свершенного венчания, была снова обвенчана кардиналом Вирином. А с приближением брачной ночи… Фьямета надела брачные одежды Берты, а Берта взяла ее платье; затем коварная Фьямета легла в постель к старому императору, а ее госпожа Берта, ради того, чтобы все верней осталось в тайне, решила в ту ночь не спать с прочими придворными дамами, но, под предлогом, что будет охранять покой новобрачных, расположилась на выходившей в дворцовый сад галерее.

А злодейка Фьямета уже договорилась со своими родичами, чтобы в ту же ночь Берту из сада похитили и, отвезя ее в лес за четыре лиги от Парижа, убили. И вот настал условленный час, и под покровом ночи злосчастную Берту выкрали и безжалостно потащили в густой лес с намерением прикончить. Она же, со струящимися по божественному ее лицу потоками слез, умоляла и заклинала пощадить ее молодую жизнь… В конце концов они все же решили не убивать ее, но, сняв с нее одежду, кроме тонкой, прозрачной сорочки, оставить привязанной к стволу засохшего дуба, полагая, что она и так умрет от голода или будет растерзана дикими зверями. Так они и сделали и принесли коварной Фьямете одежды Берты в свидетельство того, что она убита…

…Ее увидел добрый Липул, императоров лесничий, проживавший и обитавший в лесной чаще, на берегу полноводной реки Ман, средь леса этого катившей воды свои. Дивное зрелище повергло его в восхищение, робкими шагами подошел он к обнаженной Берте и стал ласково убеждать ее поведать, кто она и по какой причине постигла ее такая судьба; она же, скрывая правду, рассказала ему вымышленную историю, будто она бедная вдова из дальнего края и была похищена неким рыцарем и за то, что не согласилась удовлетворить его страсть, он, мол, и оставил ее здесь, в лесу, связанной и нагой, чтобы голодные звери схоронили ее останки в своей утробе…

…Тут мы пропустим два года, в течение коих прекрасная Берта жила как дочь и помощница в семье лесничего, и поглядим, каково живется предательнице Фьямете. За все эти два года никто не заподозрил ее и не изобличил, все почитали ее Бертой, подлинной и законной императрицей, а помогло этому то, что родичей своих, тех самых, которым она приказала убить прекрасную Берту, она тайно умертвила ядом. Но предательство и тайна долго не дружат, и вот все открылось таким образом. Граф Мельгарский, выздоровев после долгого и упорного недуга, надумал вместе с женой своей графиней поехать в Париж повидаться с любимой дочерью императрицей. Едва прослышала вероломная Фьямета о приезде мнимых своих родителей и поняла, что предательство ее и обман могут стать явными и очевидными, решила она прибегнуть к хитрости: прикинулась, будто больна неким неслыханным недугом, который причиняет, мол, столь великую меланхолию, что больному становится нестерпим свет, и естественный и искусственный, и чувствует он себя немного лучше, лишь постоянно пребывая в темноте… мало того, она еще притворилась, будто и говорить для нее мука смертная, и, разумеется, все старались угодить ей и исполнять ее волю. Так надеялась Фьямета остаться неузнанной графом и графиней Мельгарскими и неслыханным недугом своим задала трудную задачу лучшим врачам тамошнего университета…

…Граф с супругой, лишь только прибыли во дворец, пошли проведать императрицу и стали упрашивать ее, чтобы она хоть на мгновение потерпела свет свечи в своем покое; она же ни за что не соглашалась, только громко кричала в ответ на все их просьбы, – ведь ей важно было остаться неузнанной. Все же граф и графиня из недолгого разговора с ней догадались и поняли, что она – не их любимая и милая дочь Берта, но, ничего об этом не сказав, постарались пощупать ее ноги, дабы обрести полную уверенность, ибо, как я уже говорил, у Берты одна нога была больше другой. Окончательно удостоверившись, что это Фьямета, служанка Берты, они рассудили так: раз император считает ее законной своей супругой, то, верно, причиной этому любовные чары и, видимо, император под их влиянием тайно велел умертвить Берту, подлинную свою жену, и, чтобы скрыть это, он и держит Фьямету в постели, выдавая ее за больную. И чем больше размышляли граф и графиня об этом деле, тем больше винили они ничего не ведавшего императора и наконец положили возвратиться в свои земли, намереваясь собрать большое войско и с помощью и поддержкой многих князей объявить императору войну за несправедливость, учиненную их дочери. Император же, не понимая, в чем дело, думал, что недовольство тестя и тещи вызвано недугом их дочери… решил развлечь их знатной охотой, ибо никакие иные празднества в таких обстоятельствах не подобали…

…Случилось так, что в разгаре приятной этой забавы… старый император, преследуя раненого медведя, отдалился от всех остальных. И… укрылся в убогой хижине доброго Липула и его любящей жены Синтии, где, как дочь и помощница, жила прекрасная, но злосчастная Берта… Добрый Липул приказал Берте как самой проворной и учтивой в семье напоить гостя, что она и сделала с большой охотой, зная, что прислуживает истинному своему мужу; и когда она с опущенными глазами и смиренным гидом подносила ему питье, старый император взглянул на нее, и от этого взгляда вспыхнула в нем нежность и страсть, побудившая его заговорить с ней; он спросил, чья она дочь, и в ответ услыхал, что, мол, она дочь Липула и Синтии; тогда император стал ее уговаривать спать с ним этой ночью, королевским своим словом клянясь, что осыплет ее милостями; она ответила, что королевскому его слову верит и почитает это великой честью, однако исполнит его желание лишь с соизволения отца своего Липула и матери Синтии; император тотчас подозвал их и потихоньку спросил, согласны ли они, чтобы их дочь Берта легла с ним; они же, уверенные в ее целомудрии и в том, что она никогда не пойдет на такое, отвечали, что согласны; тогда император подозвал Берту, и она тут же, при них, дала согласие, которое они выслушали, скрывая огорчение и дивясь столь легкомысленному и непристойному поведению Берты, которую считали женщиной благочестивой и добродетельной…

…И вот император приказал Липулу, прежде чем прибудут на это место остальные охотники, устроить ему ложе под открытым небом, на берегу реки Ман, в стоявшей там повозке, ибо ночь была жаркая; вдобавок императору хотелось быть подальше от шума и крика охотников, за которыми он послал находившихся при нем рыцарей с наказом всем собраться и заночевать в этом месте. Итак, повозку покрыли свежесломанными зелеными ветвями, сделав там прибежище и ложе для императора… усталый император возлег на это ложе с законной, но скрывавшей это женой своей и там совершил с нею плотское соитие, отчего Берта понесла. И когда на священном востоке заблистали золотые кудри Авроры, Берта, полная радости и счастья, молвила императору такие слова:

– О господин мой, непобедимый император и владыка мира! Философ Фалес сказал, что самое быстрое в мире – это мысль, самое сильное – нужда, самое мудрое – время, и он глубоко прав, ибо благодаря времени узнаются самые сокровенные тайны. Говорю так потому, что наконец время и место для этого благоприятны, и хочу открыть вашему величеству некую тайную, но бесспорную истину: а именно то, что ваше величество спали в эту ночь с вашей настоящей и законной женой. Да, я злосчастная Берта, дочь графа Мельгарского и сестра короля Аквитании Дудона, а та, которая слывет вашей женой и живет в Париже, это вероломная моя фрейлина Фьямета, происходящая из рода Маганса, и этим уже все сказано; лживыми речами своими коварная убедила меня снять королевские одежды и в брачную ночь легла с вашим величеством, меня же велела нескольким рыцарям, своим родственникам, тайно похитить и привезти в пустынный сей лес, чтобы тут умертвить; но они, движимые жалостью, оставили меня в живых, лишь сняли с меня одежду и привязали к сухому дубу…

Император от изумления и восторга долго не мог ничего ответить, а придя в себя, стал расспрашивать подробно об этом необычайном происшествии; поверив всему, что сказала Берта, он вышел из благословенной повозки и отправился в хижину Липула, где застал графа и графиню… отозвал обоих в сторону и чистосердечно поведал все, что с ним произошло… Горя желанием увидеть любимую дочь, родители поспешили к повозке, где, по воле императора, Берта осталась. Едва увидев ее, они сразу ее узнали, как и она их, к великой радости и ликованию всех трех…

…Всем было объявлено о необычайном происшествии, и Берта с великой пышностью и торжеством отправилась в Париж, где была наново коронована как истинная императрица; вероломную Фьямету всенародно обезглавили на парижской площади, а доброму Липулу император пожаловал графство Арденнское. От прекрасной Берты и родился Карл Великий, преемник отца своего, императора Пипина. Зачат же он был, как я уже сказал, под открытым небом, в повозке, на берегу реки Ман.