Текст книги "Дело случая"

Глава 8
Поговорили…

Встречу назначили на вечер четверга – именно в этот день у Николая был выходной, у Максима образовалось «окно» в его расписании лекций, ну, а Юлия как владелица предприятия график себе устанавливала сама. К приходу сына она заварила несколько видов чая, а также поставила на стол шесть разновидностей печенья.

– Юль, может, мы оливье в супермаркете купим или просто колбасы с кило? – глядя на столь «шикарный» ужин, проворчал Николай. – Не знаю, как ты, а я таким не наемся!

– Максим просил ставить на стол только чай и печенье, – ответила Юлия. – Он колбасу да и многое другое есть просто не может – у него панкреатит⁸⁷.

– Ну и пусть не ест, разве я его заставляю?! Но я-то – ем. У меня-то никакого панкреатита нет! С какой стати я должен давиться овсяным печеньем, Юлька? Мы что, совсем обеднели и не можем купить кусок мяса?

– Купить – можем. Но – потом! – отрезала Юлия. – Мяса ведь может хотеться и Максиму, а ему нельзя! Вот как он будет себя чувствовать, глядя на то, как ты оливье трескаешь или колбасу, а?

Николай обиженно засопел носом, но замолчал.

Он совершенно не чувствовал своей вины за то, что приключилось тогда, в январе 1993 года. А вот Юлия чувствовала, да еще какую! Именно поэтому просто не смела нарушить указание сына. Вдруг и панкреатит – как и церебральный паралич – является именно следствием того, что она пошла на аборт?! Поэтому, если бы Максим сказал, что ест исключительно морскую капусту, на столе была бы именно морская капуста, и ничего более.

Юлия пыталась разложить печенье на тарелку так, чтобы было красиво. Этому мешала Диана – она таскала печенье и ничуть не смущалась тем, что это не оливье и не кусок мяса. Она уже знала, что скоро в гости придет один дядя и она тут же должна будет удалиться в детскую – дабы не мешать взрослым.

Раньше ее усадили бы за компьютер, но теперь он был под запретом. Зато Диане купили несколько наборов с пазлами, и ей было указано – из детской не появляться, пока не сложит все. Строптивой Диане такое было не по нраву, но она видела – мама почему-то сильно волнуется, а потому лучше ее лишний раз не злить.

Наконец прозвучал дверной звонок. Юлия мельком глянула на часы. Ровно шесть вечера – Максим был удивительно точен. Чувствуя, что ноги стали ватными, она пошла открывать.

Обычно в гости приносят коробку конфет или еще что-нибудь подобное, Максим же явился с пустыми руками. Ему тоже было явно неловко, и потому он был хмур и напряжен.

– Добрый вечер, Максим, – сдавленным, чужим голосом произнесла Юлия. – Проходи…те, пожалуйста.

– Здравствуйте, Юлия Владимировна.

Тон его был насторожённым. «Как будто пришел в логово врага», – промелькнуло в голове у Юлии. В некотором смысле так оно и было тогда, много лет назад, она действительно поступила со своим сыном как враг. Но теперь-то все не так, все в прошлом – разве нет? Хоть бы он улыбнулся, что ли…

– Познакомьтесь – это Николай Сергеевич, – сказала Юлия. – Он… м-м… Ваш отец.

Мужчины пожали друг другу руки.

– А это Диана. Наша приемная дочь.

– Привет, Диана. – Максим деревянным движением потрепал девочку по волосам – видно было, что опыта общения с детьми у него нет.

Но Диана ничуть не смутилась.

– Здравствуйте, дядя Максим! Хотите, я покажу вам своего медведя? Мама купила мне медведя, он мягкий. И большущий! Черный, а на груди белая полоса. Папа сказал, что этот медведь особый, гималайский! Он живет в горах, там, где есть лес, он на зиму спускается со своих гор, и…

– Диана, ты покажешь своего медведя потом, – тихо, но непреклонно распорядилась Юлия. – Иди в детскую, тебя ждут твои пазлы.

Девочка скривила гримаску, но ослушаться не посмела. Ей пришла в голову мысль, что из детской можно легко проскользнуть в мамин кабинет, включить компьютер и начать играть в любимую игрушку. Впрочем, девочка тут же отбросила эту мысль – мама сейчас вон какая строгая! За непослушание можно крепко схлопотать! То есть мама с кулаками не кидается, конечно, но кричит страшно и может кричать долго. Лучше пока действительно заняться этими скучными пазлами.

Диана прошла в детскую, а взрослые уселись за стол.

– Максим, вам какой чай? – спросила Юлия. – Черный? Зеленый? С бергамотом?

– Мне все равно. Любой чай, лишь бы горячий.

– А я налью себе с бергамотом, – сказал Николай. – И представлю, что это оливье.

Услышав про оливье, Максим глянул на Николая удивленно, а Юлия даже и бровью не повела – ей сейчас было не до Коли и его подколок. Нашел время шутки шутить!

Разлили чай по чашкам, начали медленно прихлебывать его, поглядывая друг на друга. Разговор не клеился, что и неудивительно. Чужим людям трудно вести беседу друг с другом именно потому, что они чужие, нет общих интересов, а значит – и общих тем для разговоров. А если между ними стоит еще и такая «мелочь», как попытка убийства два с половиной десятилетия назад, то легкая, непринужденная беседа не получится и подавно.

Один Николай, не чувствовавший за собой вины, вел себя свободно. Напившись чаю и перекусив печеньем, он начал спрашивать Максима о самых банальных вещах – в чьей семье он воспитывался, где учился, кем сейчас работает. Максим коротко, в нескольких предложениях рассказал о Екатерине Максимовне и Петре Кирилловиче, о том, что ремонтирует сейчас телевизоры и компьютеры, сколько примерно зарабатывает. В наше время некоторые люди скрывают эту информацию – одни стесняются, что мало, другие не хотят вызвать зависти окружающих потому, что много. Максим же из своих доходов секрета не делал.

– Дом у тебя с газом или печку топишь? – продолжал допытываться Николай.

Он говорил Максиму «ты» и ничуть не смущался этим. Юлия же не могла этого произнести. «Ты» подразумевает какую-то близость, а какая уж близость, если так получилось тогда, страшной зимой 1993-го! Поэтому, подливая Максиму чаю, она говорила ему только «вы», как чужой человек чужому человеку, какими они, собственно, и были.

– В доме твердотопливный котел, – отвечал Максим.

– В твердотопливных котлах я разбираюсь, уже много лет с ними вожусь – вон, у твоей маман на фабрике! – усмехнулся Николай. —

И что в котел суешь, Максим? Дрова? Уголь? Или брикеты какие?

– В основном дрова. Но в прошлом году попробовал брикеты из шелухи подсолнечника. Ничего, нормальная штука, топить можно.

– Можно, можно. Но газ все-таки лучше – меньше возни. На вашей улице есть газ?

– Нет, не проведен. Но он есть на соседней.

– Так, может, провести? Чтобы с углем да брикетами не мучился?

– Это дорого, Николай Сергеевич. Я неплохо зарабатываю, но на газ мне придется откладывать много лет. Лучше уж дрова да брикеты, как было. Я привык уже, и меня это не напрягает.

– Да ладно тебе – «не напрягает»! Чего молодому парню с дровами-то и прочей чепухой возиться! С газом мы тебе поможем. Юль, дадим молодому человеку денег на газ?

Юлия густо покраснела. Ей не жалко было денег, она бы Максиму и новый дом построила! Но почему же Николай с его мужской толстокожестью не понимает, что сейчас не время говорить о деньгах?!

Сломать бы лед, эту корку отчуждения, которую она так явственно ощущает между собой и Максимом!

Но как же Максим похож на Николая в молодости! Тот же нос, тот же высокий лоб, та же фигура, та же линия скул, и глаза – ну просто один в один! О чем она думала тогда, в 1993-м?! Эх! Как много сделано не так, как много потеряно, и главное – винить ведь некого, кроме самой себя! Да, конечно, она попыталась бы воздать Максиму за его страдания сторицей, но для этого сначала нужно было наладить обычные человеческие отношения. Если только их вообще можно наладить!.. А деньги на газ в доме – это все позже, позже!

– После подумаем, – сказала она быстро. – Максим, подлить вам еще чаю?

– Да, если можно, – официальным тоном ответил Максим, которому разговор о деньгах тоже был неприятен.

Если бы этот разговор затеяла Юлия, он, пожалуй, подумал бы, что она хочет купить себе его прощение. Но Николай Сергеевич, очевидно, ничего такого не имел в виду. Простой мужик – видит проблему и сразу же пытается ее решить. В этой простоте было много искренности, и Максим подумал, что Николай Сергеевич (он даже в мыслях не мог назвать его «отцом» – по крайней мере, пока) ему, пожалуй, симпатичен. А вот Юлия Владимировна… Да, с Юлией Владимировной всё сложнее…

Нередко человек, являющийся хорошим рассказчиком, например лектором, совершенно не умеет слушать других людей. Максим Воеводин был не из таких – во всяком случае, во время споров об абортах он пытался услышать собеседника, понять логику его аргументов, найти в них главное. Сейчас же ему почему-то было трудно сосредоточиться на разговоре. Отвечая на простые вопросы Николая Сергеевича (отца? отца?! этот простоватый, симпатичный, но совершенно чужой человек и есть мой настоящий отец?! как странно!), он украдкой рассматривал квартиру Юлии и представлял, что именно здесь, оказывается, могло пройти его детство.

В этом он ошибался – если бы Юлия тогда не пошла на аборт, то вряд ли стала бы женой давно забытого всеми Валерика, а изначально эта квартира ведь была приобретена именно им. Но Максим таких подробностей из жизни своей настоящей матери не знал.

Он не пленялся тем, что квартира богата. Максим Воеводин был из той, не слишком многочисленной категории людей, которые не мечтают о богатстве, причем это качество не является следствием самодисциплины или аскетики – они просто не мечтают, и все, родились такими. Просто остро захотелось хотя бы представить себе детство, которое у него могло быть. То, которое у него украла эта высокая, элегантная, немолодая уже женщина, постоянно смотрящая на него глазами побитой собаки.

Нет, Максим ни в коем случае не был несчастен с Еленой Максимовной и Петром Кирилловичем и не перестал любить их, когда узнал, что с биологической точки зрения они не являются его родителями. Просто каждому человеку иногда нравится помечтать, и на Максима мечтательное настроение навалилось прямо сейчас, во время чаепития с Юлией и Николаем. Вопросы Николая были предельно просты, и для ответа не требовалось каких-то долгих раздумий, и потому они не мешали мечтам Максима. Он прихлебывал чай, изредка заедая печеньем, и при этом выдумывал себе другое детство, словно примерял на себя ранее не ношенную одежду. Картины этого никогда не существовавшего детства проплывали перед его мысленным взором, словно он видел их наяву.

Вот он проходит через эту большую комнату с футбольным мячом – очень качественным и дорогим, сделанным в Пакистане. Именно в Пакистане делают отличные футбольные мячи – так уж традиционно сложилось. Сколько же лет ему, Максиму, в этой мечте? Лет восемь, пожалуй. Он идет играть с приятелями, и никто не называет его Хромоножкой или Мойдодыром, так как никакого детского церебрального паралича у него нет.

Вот он, чуть постарше, тянет через комнату санки. Зима все-таки на дворе, снегу насыпало целую гору, для санок самое время.

Вот он подростком собирается на свидание с одноклассницей. Первое свидание, и он волнуется. Причесывается вот перед тем большим зеркалом, а на столе лежит букет цветов, который он купил барышне заранее. Хороший букет – розы крупные, белые, с притягательным желтоватым оттенком. Никогда в этой жизни он не дарил одноклассницам таких роз, да и никаких других тоже…

Представляя все это, Максим заметил, как из детской с вороватым видом тихонечко выскользнула Диана и, словно мышка, прошмыгнула в другую комнату – в кабинет матери. Девочка сложила все пазлы, и просто так сидеть в своей комнате ей было невыносимо скучно! Максим увидел это мельком, краем глаза и тут же забыл – он был во власти своих фантазий.

Мечты иногда бывают недушеполезны, так как вызывают низменные эмоции. Вот и с Максимом сейчас происходило то же самое: по мере того как перед глазами проплывали картины выдуманного детства, в душе накапливалось раздражение. Это детство у него украли, отняли, и отняли несправедливо! Он ничего не сделал, а его обрекли на мучительную смерть в сырой яме, в которую закапывают части тел малышей, убитых абортами! За что? За что?!

Поддавшись своим мыслям и мечтам, Максим совершенно отвлекся от происходящего за чаепитием и пару раз ответил невпопад. Кроме того, он совершенно не заметил, что Николай перестал его о чем-то спрашивать. У людей с развитым воображением это иногда бывает: замечтается такой человек да и выпадет из реальности. Он не обратил внимания на то, что сейчас Николай молчит и глядит в пол, а Юлия – сбивчиво и путано – начала говорить о том, что очень сожалеет о случившемся в том далеком январе. Что она понимает, насколько трудно ему ее простить, но надеется, что он все же простит. И что когда-нибудь – конечно, не сейчас, но хотя бы в будущем – он, Максим, назовет ее мамой. Она просто мечтает об этом, и…

Максим вздрогнул и вернулся в реальность.

– Что вы сказали? – спросил он тихо. – Вы мечтаете – о чем?!

– О том, чтобы вы когда-нибудь назвали меня мамой, – растерянно проговорила Юлия.

В ответ на это раздражение, копившее в душе Максима, вдруг вмиг словно закипело и тут же прорвалось, как гной из воспаленной раны.

– Мамой? – проговорил он вставая. – Мамой?! – Теперь он перешел на крик. – У меня уже была мама! Она взяла меня, никому не нужного, и выходила. Они с отцом дали мне всё: кормили, лечили, утешали, избавляли от одиночества, на которое я был бы обречен, окажись в детском доме. А что сделала ты? Что ты сделала?!

Разгорячившись, Максим принялся кричать в полный голос и стал еще больше похожим на Николая в моменты, когда тот сердится. Он впервые в разговоре с Юлий перешел на «ты», до этого он говорил ей – чужой ему женщине – «вы», и никак иначе.

– Ты убила меня! Да, у тебя не получилось, но это только Божия воля, и никак иначе; твоей заслуги нет ни на грамм в том, что я выжил. У меня хромая нога и рот кривой – это все из-за тебя! Ты хотя бы представляешь, сколько мне пришлось работать, чтобы научиться правильно говорить?! А ведь это последствия ДЦП, которым ты меня наградила, а настоящая мама пыталась меня от этого излечить – по массажистам всяким меня таскала, и… В общем, не важно! А ты! Ты раствором соли меня залила и подыхать оставила! Небось радовалась тогда, что так ловко от меня избавилась, да? За что ты так со мной?! За что?! Что я тебе сделал? Я ведь слова тебе плохого не сказал, я ведь даже не заплакал ни разу, спать тебе мешая! Не нужен был тебе ребенок, так отдала бы меня в детский дом. Это было бы лучше в миллион раз, в миллиард! А ты – убивать, да?! А теперь хочешь, чтобы я мамой тебя назвал?! Тебя – тварь бездушную?! Нет в мире ничего худшего, чем когда тебя, беспомощного, убивает собственная мать! Ты понимаешь?! Ты это понимаешь?!

– Понимаю. Максим, не кричи, пожалуйста, – жалобно попросила она, вжимаясь спиной в стул.

Теперь и Юлия впервые назвала сына на «ты».

– Не кричи? Не кричи?! Ты – убийца, ты – моя убийца, и мне еще и не кричать?!

– Теперь ты убиваешь меня, Максим, ты, а не я, – тихо и обреченно пробормотала она.

– Да?! Какая ты нежная, оказывается, от слов умираешь! А в насыщенном растворе соли поплавать не пробовала?! Но даже если я тебя сейчас и убиваю, то за дело, и скажи, что нет! А ты меня за что убивала?! За что?! За что?!

Распаляясь все больше, он в то же время понимал, что как христианин не должен говорить такое. Более того, он ведь еще совсем недавно хотел простить свою мать, поступить по примеру Самого Господа. Но ничего не получалось – Максим сорвался и теперь не мог остановиться. Вся его огромная обида на мать выплескивалась сейчас в этих жестоких словах.

Максим говорил еще что-то, уже совсем бессвязное, рвал и метал, орал, махал руками. Юлия посмотрела на Николая – не защитит ли он ее, но тот не защищал, понимая, что Максим в своем праве и рано или поздно он все равно высказал бы Юлии то, что о ней думает. Где-то в середине речи Максима из материнского кабинета показалось испуганное лицо Дианы, но она быстро решила, что к раскричавшимся взрослым лучше не соваться, и спряталась, плотно прикрыв за собой дверь.

Юлия же сидела, закрыв лицо руками, плечи ее дрожали. Она не видела сына, бросавшего ей одно обвинение за другим. Но не слышать его слов она не могла, и слова эти летели в нее, как камни во время камнепада, – тяжелые, страшные и неудержимые. Она не просила пощады, зная, что не получит ее. Больше двадцати лет назад она обрекла сына на мучительную казнь. Теперь он судил ее, нанося удары прямо в душу – один за другим, один за другим, один за другим… И казалось, что ударам этим не будет конца.

Глава 9
Я никуда тебя не отдам!

Но в нашем мире все когда-нибудь заканчивается. Закончилась и горячая, страстная, сбивчивая, непродуманная обличительная речь Максима Воеводина. Накричавшись вдоволь, до головной боли, до хрипоты в горле, он выскочил из квартиры своих биологических родителей настолько быстро, насколько позволяла больная нога. Дверью он хлопнул так, что, казалось, затряслись стены и дорогие натяжные потолки. Юлия все так же сидела, закрыв лицо руками. Она не плакала, но плечи у нее вздрагивали, и было холодно, словно внезапно наступила зима и прямо в квартире выпал снег.

Слова Максима больно ранили ее. При этом она прекрасно понимала: обвинения, брошенные ей сыном, справедливы и ею полностью заслужены. Она и сама нередко говорила себе что-то подобное, вспоминая тот давний и такой трагичный выбор. Но, оказывается, есть разница! Если ты сама ругаешь себя – это одно. Если же другой человек говорит тебе в глаза то же самое – это гораздо более обидно. Перенести слова другого, сказанные о тебе, нелегко. Даже если это правда.

Ее одолевало вполне естественное для человека желание оправдаться. Но она останавливала себя: святые отцы учат не искать оправдания своим грехам, а, наоборот, осуждать себя прежде, чем Бог осудит на Своем Суде. «Мы должны благодарить Бога за все случающееся с нами, всегда укоряя самих себя и говоря, как сказали отцы, что если случится с нами нечто доброе – это дело Божия Промысла, а если злое-то, это за грехи наши», – так сказал авва Дорофей⁸⁸. По словам любимого святого пыталась поступить и Юлия, тем более что все сказанное Максимом было чистой правдой, и крыть здесь было абсолютно нечем. Максим прав. Но как же больно ранили ее слова сына!

Ей почему-то вспомнился эпизод из той лекции в коммерческом техникуме, после которой она набралась смелости подойти к нему. Два раза имела возможность – и не решалась, а в третий все-таки смогла.

Тогда какая-то девочка сказала ему:

«Запрещать аборты ни в коем случае нельзя. От этого возрастет количество криминальных абортов, а у них высокая смертность. Власти не запрещают аборты для того, чтобы не умирали молодые женщины».

«Я вообще-то не в парламенте, – ответил тогда Максим. – И пришел сюда не для того, чтобы власти что-то там запретили или не запретили, хотя, конечно же, я сторонник того, чтобы аборты были приравнены к обычному убийству, а читаю лекцию для того, чтобы этот страшный грех не делали лично вы. Что же до молодых женщин… А ничего, что любая молодая женщина, решающаяся на аборт, убивает человека? Или все это мелочи? Главное – облегчить убийце процесс убийства, чтобы убийца мог убивать безопасно для себя?! Проведем аналогию, девушка. Скажите, вы хотите, чтобы молодые женщины или мужчины – скажем, ваши сестры, братья, подруги, друзья – гибли от некачественно сделанных наркотиков? Многие наркоманы гибнут ведь не от передозировки, а от того, что та дрянь, которую они себе ввели, была плохо приготовлена. Итак, девушка, вы этого хотите?»

«Нет, конечно!» – прозвучал ответ.

«Тогда, следуя вашей логике, мы должны легализовать наркотики, наладить их производство по строго определенным стандартам! – сказал Максим. – То есть сделать все, чтобы ваши сестры, братья, друзья, подруги могли получать качественный героин или что там в мире наркотиков еще есть… Кстати, в случае легализации цена на наркотики неминуемо упадет, так что ходить “убитым полностью” сможет любой подросток, причем сутками напролет! Так как, девушка? Будем создавать политическую партию и бороться за легализацию всего и вся? Чтобы от некачественных наркотиков никто не умирал?»

«Я не это хотела сказать…» – начала девушка, но Максим перебил ее, хотя, конечно, не должен был этого делать.

«Ах, не это! – воскликнул он. – Вы все-таки не хотите легализации наркотиков?! Хотя есть основание предполагать, что в этом случае количество смертей от плохо приготовленной наркоты уменьшится в разы?! Вы, вероятно, за скучное просвещение и нудные лекции – мол, сестра-подружка, не употребляй наркотики и не умрешь в расцвете лет, вколов себе в вену какую-то гадость, да? Ну, значит, именно так стоит поступить и в вопросе с абортами, девушка!

Нужно просто убедить молодых женщин обходить абортарии стороной, чем я, кстати, и занимаюсь. Ведь все просто, друзья! Не употребляй наркотики – не примешь смерть от плохо приготовленной “дури”. Не пей водки – и не окажешься в морге, хлебнув некачественного пойла, приготовленного в какой-то подворотне! Не делай абортов – и не умрешь от них! Кстати, умирают ведь не только от криминальных абортов, но и от вполне легальных, сделанных в обычных больницах. Реже, конечно, но все равно умирают. Ведь все просто как дважды два. Не становись убийцей – и не умрешь в процессе убийства! Ну разве нет?!»

Девушка в тот раз стушевалась и ничего не ответила. И вот теперь, сидя на стуле и закрыв лицо руками, вздрагивая от невесть откуда взявшегося озноба, Юлия думала: «Прав Максим, и в этом – прав! Не торопись в абортарий, не убивай собственных детей – и никогда не услышишь в свой адрес слово “убийца”!»

Сколько же людей являются участниками и соучастниками убийств малышей через аборты во всем мире?! Явно многие миллионы. Беременные женщины, не желающие отягощать свои жизни детьми. Мужчины, не желающие брать на себя ответственность за дитя, зачатое ими. Стареющие мамы-папы этих женщин и мужчин, стремящиеся попозже стать бабушками и дедушками. Врачи и медсестры, работающие в абортариях. Политики, которые могли хотя бы попытаться запретить аборты, но не пытаются. Все они рискуют в день Суда Божия услышать слово «убийца» от тех, кому они не дали появиться на свет! Как же им станет больно и страшно тогда, ведь обвинителями будут самые беспомощные существа на земле, а Господь сурово наказывает тех, кто убивает слабых! Кто не верит, пусть вспомнит историю царя Давида, убившего Урию, а также царицы Иезавели, убившей Навуфея!⁸⁹ Причем как бы не вышло так, что грех людей, замазанных абортами, будет больше, чем Давида или Иезавели, ведь те убивали чужих, а эти – своих.

Все эти миллионы людей услышат «убийца» от собственных детей тогда, а она услышала сейчас. Справедливо, справедливо! Но как же больно…

– Юль, я схожу в магазин? – раздался тихий голос Николая. – Чего тебе купить, а? И подумай – какой фильм тебе хотелось бы посмотреть?

Николай прекрасно знал Юлию и понимал: сейчас ей особенно тяжело. Иногда в такие минуты людям помогают самые простые вещи. Вот так и с Юлией – после сильного стресса ее могла успокоить вкусная еда и какое-нибудь кино. Он думал, что она выберет что-нибудь классическое, вроде «Римских каникул»⁹⁰ или «Служебного романа». Ну и еда должна быть очень вкусной, чтобы жевать, пялиться в экран и забывать свои горести.

– Не знаю, – сказала она, всхлипывая и вытирая покрасневший нос. – Купи… М-м… Купи курицу гриль, а?! Огромную-преогромную и очень горячую! Сладкого ничего не покупай, не хочу я никаких тортов.

– Хорошо, куплю курицу, – легко согласился он. – А семечек?

– Да, возьми и семечки. Крупные и соленые.

– Хорошо, будут тебе соленые. А что мы думаем насчет кино?

– Давай посмотрим… Давай посмотрим фильм из «Бондианы», а?

– Из «Бондианы»?! – удивился Коля. – Ты же, Юлька, фильмы про Джеймса Бонда терпеть не можешь! Как и всякие там «Звездные войны» или «Крепкие орешки».

– Не могу, – согласилась Юлия. – Но я в детстве смотрела про Бонда что-то интересное. Как же назывался фильм… Что-то вроде «Не говори прощай»… Или нет. «Не говори никогда», кажется⁹¹. Я одно помню – там у главного преступника был обалденный кот. Белый и очень пушистый. Злодеи, кажется, какие-то там бомбы похитили или что-то в этом роде.

– Ладно, пусть будут похищенные бомбы и пушистый кот, – легко согласился Николай. – А если не понравится, включим что-то другое. Я пошел, Юлька, а ты ищи пока кино, ага?

– Хорошо, – кивнула та.

Когда за Николаем закрылась дверь, она встала и побрела в свой кабинет, где был компьютер. Предстояло сделать вещь простейшую – найти фильм, скачать его на флешку и после смотреть с флешки на большом экране телевизора. Юлия вошла в комнату и остановилась на пороге. Диана, о которой она совсем забыла, сидела за компьютером и остервенело тыкала пальчиками в кнопки. Заметив на пороге мать, девочка вжала голову в плечи.

– Оно опять зависло, – пробормотала она.

В три шага Юлия преодолела расстояние от порога до компьютера, развернула экран к себе и посмотрела на него. У Юлии непроизвольно сжались кулаки – случилось самое худшее из того, что могло случиться. Диана зачем-то залезла к ней в документы, что-то наклацала и, кажется, даже что-то удалила. Документы эти были Юлии очень нужны. И быть может, некоторые из них восстановить уже не удастся, что грозило не крахом бизнеса, конечно, но кучей неприятностей.

– Ах ты дрянь такая! – пробормотала Юлия.

В глазах у нее потемнело. Волна гнева накрывала Юлию, да волна огромная, ранее не виданная, которая, казалось, готова была заполнить всю душу – полностью, без остатка.

– Мама, я больше не буду! – поспешила заверить ее перепуганная Диана.

Глаза Юлии сверкнули.

– Конечно, не будешь! – прошипела она. – Ты просто не сможешь!

Она схватила девочку за руку и потащила из-за компьютера. Диана зацепила локтем монитор, и тот с грохотом свалился на пол.

– Мама, прости, я сейчас уберу! – завопила девочка.

– Не надо! – все так же шипя, выкрикнула Юлия. – Больше ничего не надо! Несносная девчонка! Чудовище! Я сыта тобой по горло!

И она поволокла Диану к выходу из квартиры, на ходу захватив модную куртку, в кармане которого держала свои ключи. День сегодня, конечно, сравнительно теплый, но все же ноябрь на дворе, не идти же в одном легком свитере. А девчонка и так одета довольно тепло, да и пройти всего-то ничего – до машины.

Диана тут же почувствовала неладное – она никогда не видела маму в таком состоянии.

– Мамочка, я больше не буду! Мамочка, я больше не буду! – лепетала она.

Слезы текли по щекам ребенка, но Юлия была непреклонна. Не говоря ни слова, она выволокла девочку в коридор, захлопнула за собой дверь и потащила малышку по лестнице.

И тут Диана испугалась по-настоящему.

– Мама! – завопила она в полный голос, и ее крик эхом отозвался на всех этажах. – Куда мы идем?! Я не хочу, мама!

– В детский дом! – коротко ответила Юлия.

– Как – в детский дом?! Зачем?!

– Затем, что сил моих нет! Ты издевалась надо мной почти полгода! Каждый час, каждый день издевалась! Я больше не могу!

Они почти бежали по лестнице – Юлия, которую словно гнал вперед какой-то демон, и Диана, которая пыталась вырвать ручку из сильной ладони матери, но не могла.

– Мама! Ты что, отдашь меня?! – сквозь слезы кричала девочка. – Оставишь меня в детском доме, да?!

– Да!

Они как раз проскочили несколько лестничных пролетов, до выхода в холл оставался всего один.

– Мамочка! Не отдавай меня! Не оставляй меня там! – взмолилась Диана. – Я буду хорошей! Мамочка-а-а!!!

– Не вопи, не поможет! – отрезала Юлия.

– Мамочка!!! Не отдавай меня-а!

Они проскочили холл – консьержка проводила их испуганным взглядом. Юлия ногой толкнула тяжелую дверь на улицу. Оставалось пройти метров тридцать, не больше… Там стояла Юлина машина.

Конечно, на улице оказалось много народу – ведь на улице, быть может, последний теплый вечер ноября. Скоро зима – разве потом погуляешь всласть?

Какие-то старушки сидели на лавочке – Юлию никогда не интересовали соседи, поэтому она и не знала, кого из них и как зовут. Невдалеке было несколько мамочек, гуляющих с колясками. Чуть дальше пара мужиков, деловито покуривающих рядом с урной. Еще дальше – какой-то старичок со смешной собакой таксой…

– Мама-а! Пойдем домой!!! Не отвози меня туда-а!!! – неслось по всему двору.

Юлия была непреклонна. У нее был настолько решительный вид, что никто даже и не подумал ее останавливать. Мог бы это сделать Николай, но он как раз в это время выбирал в супермаркете горячую курицу гриль.

– Мама!!! Не отдавай меня-а!!! Ну пожалуйста!!! Пожалуйста!!! Пожалуйста!!!

До машины оставалось всего-то десять метров, когда Юлия вдруг остановилась. Она словно увидела себя со стороны.

«Что ты делаешь? Ты ведь прекрасно знаешь, что возвращать ребенка в детский дом нельзя. Это страшно травмирует девочке душу, быть может, она больше никогда и никому не сможет поверить. Да, тебе с ней нелегко. Ну так никто и не обещал тебе, что будет легко! Тебя же предупреждали – ребенок непростой. Сама решилась взять его в свою семью, а теперь что? Да, сегодня у тебя трудный день, Максим наговорил тебе обидных слов. И что, теперь ты будешь вымещать все это на Диане? Мстить семилетнему ребенку? Да, ты решительна и можешь отвезти малышку в детский дом. Но тогда, больше двадцати лет назад, ты тоже была очень решительна. И что, эта решительность принесла тебе счастье?»

– Мамочка! А почему мы стоим? – раздалось рядом.

И в этом тихом вопросе семилетней девочки Юлии послышалась надежда – может, мама передумала? Может, все-таки не отвезет в детский дом и не отдаст? Диана делала над собой героические усилия, чтобы не плакать и не сердить маму, но все равно не выдержала, громко всхлипнула и заплакала опять.

Юлия развернулась к Диане и опустилась на корточки, обнимая ее.

– Прости меня, пожалуйста, – пробормотала она. – Я никуда тебя не повезу. И никому не отдам! Мы будем жить вместе, и я больше никогда не стану грозить тебе детским домом. Никогда! Обещаю!

– И я обещаю! – прошептала Диана, все еще плача, но при этом обнимая Юлию за шею горячими ручками. – Я постараюсь вести себя хорошо, правда!

Она говорила это на полном серьезе, думая, что и на самом деле всегда будет послушной. Юлия, конечно, понимала, что это не так, – Диана, разумеется, будет по временам вести себя плохо, и если изменится, то вряд ли скоро. Но это было уже не важно.

– Я люблю тебя, мамочка! – сказала Диана, вытирая ладошкой слезы со щек.

– А я тебя, доченька!

Так, обнявшись, они стояли на улице не меньше минуты. Наверное, невольные свидетели потом очень долго обсуждали эту сцену, но Ракете было все равно. Наконец Юлия поднялась.