Текст книги "Дело случая"

Глава 8
Борения

Юлия проснулась и открыла глаза. Конечно же, оба сразу, как открывала очень много дней, месяцев и лет – с самого рождения. Открыла, обнаружила себя в одноместной больничной палате, все вспомнила и тут же удивилась: да она, оказывается, уже поправилась! Оба гла за видели всего одну картинку – как и положено нормальному, здоровому человеку!

Побаливала рука, но капельницу уже сняли; наверное, она проспала долго. Да, так и есть – на улице уже темнеет! Видимо, в капельнице было что-то, что вызывало дрему. Но в любом случае – ура-ура! Зрение вернулось в норму!

«Надолго ли?» – противная мыслишка вползла в сердце и наполнила его тревогой. Ответа на этот вопрос Юлия, конечно, не знала. Но что-то по этому поводу могли сказать врачи. Оставалось их просто дождаться.

Лежа в палате, Юлия прочитала свой любимый акафист Иисусу Сладчайшему. Хорошее дело – интернет! Никаких книжек под рукой не надо, если есть мобильный телефон! После этого прочитала одну из кафизм – первую. За это время в палату никто не заглядывал, и Юлия решила, что пора самой пойти и спросить, надолго ли она сюда угодила, а также от чего ее собираются лечить и как.

В коридоре почему-то было пусто. То есть стол, за которым медсестре было положено заполнять документы, присутствовал, но самой медсестры не наблюдалось. Вообще, в отделении стояла пугающая тишина. Только одна дверь была приоткрыта, и из-за нее раздавались странные ритмичные звуки – шлеп, шлеп, шлеп…

Юлия осторожно пошла на звуки. На двери прочитала табличку: «Зав. отделением». Заглянула внутрь комнаты.

Посреди нее стоял крепкий мужчина лет сорока и, как заправский циркач, жонглировал тремя яркими мячиками – синим, желтым и красным. Именно когда мячик падал ему в руку – раздавался этот странный звук «шлеп».

Заведующий отделением заметил Юлию, но не прервал своего занятия и, совершенно не смущаясь, сказал:

– Я так отдыхаю. Это занятие очень успокаивает нервы – лучше всякой валерьянки. Мне это иногда очень нужно, знаете ли! Не хотите и вы попробовать? Я всеми рекомендую, но почему-то никто не соглашается!

– Нет, не хочу, извините. – Юлия смущенно улыбнулась и сделала шаг назад, чтобы отправиться восвояси и не мешать отдыхать занятому человеку.

– Эй, не убегайте, пожалуйста! – не переставая жонглировать, воскликнул начальник отделения. – Судя по тому, что вы встали и ходите, вам уже лучше?

– Да, доктор. Вернулось нормальное зрение.

– Это очень хорошо. Препараты расширили сосуды – скорее всего, у вас был сильный спазм, и он уже прошел. Но может в любой момент возвратиться, а потому я очень прошу вас вернуться в палату, лечь и больше без крайней надобности по коридорам не ходить!

Новость была так себе, и потому Юлия решила уточнить:

– А… А я тут надолго, доктор?

– Не знаю, – беспечным тоном ответил врач и жонглер. – Но не исключено, что да, надолго. Нужно как можно тщательнее обследоваться вас, а то в следующий раз вы можете так легко не отделаться. Все-таки гипертония у вас очень сильная для беременной, с такой и рожать опасно, и кесарево делать опасно тоже – кровь фонтаном может бить… В общем, все очень непросто. Сейчас ваше давление наверняка сильно упало, но это ведь не потому, что вы вдруг выздоровели. Просто так действуют препараты.

– Моя врач сказала мне, что я могу умереть в любую минуту. Пугала? Или говорила правду? Скажите мне, доктор, я хочу знать.

– Ну-у, я бы так не ставил вопрос, – неопределенно протянул заведующий отделением. – Сами видите – вам немного лучше. Хотя, конечно, случай непростой… Очень непростой, я бы сказал… Главное сейчас для вас – тщательно соблюдать наши рекомендации. Поэтому возвращайтесь к себе, хорошо?

И Юлия вернулась в палату, на свою кровать. Для нее начинался новый период жизни, в котором было много анализов, всесторонних обследований, а также масса лекарств.

Раковую опухоль в голове медики не нашли (правда, сообщая об этом Юлии, молодая женщина-врач сказала «пока не нашли», и Ракете очень не понравилось это «пока»). С сосудами же все обстояло довольно печально.

Врачи хмурились, совещались, говорили непонятно, поглядывали тревожно, тем более что давление у Юлии снижалось ненадолго и потом вновь поднималось до опасных величин, а руки и ноги день ото дня отекали все сильнее и сильнее. Приходилось признать: лечение помогает ей не слишком хорошо. То есть без него, возможно, было бы намного хуже, но и с лечением Юлия не чувствовала себя выздоравливающей, совсем не чувствовала!

Правда, радовало то, что ее никто не толкал на «прерывание беременности» – видимо, врач из женской консультации все-таки позвонила, как и собиралась, и теперь все знали – ни на какой аборт Юлия не пойдет. Впрочем, дали на подпись бумажку, в которой было написано, что она от аборта отказывается и все последствия этого решения принимает на себя. Бумажку Юлия подписала, и больше в ее присутствии слово «аборт» даже и не звучало.

Ракете никто не докучал и психологически на нее не давил – это был огромный плюс. Но дни шли один за другим, Юлия в отдельной палате надолго осталась наедине с собственными мыслями, и это, пожалуй, был минус – Ракета никак не могла забыть слова о том, что она может умереть в любой момент. И уж конечно, у нее не получалось просто отмахнуться от такой возможности.

«Между землей и небом война», – спел однажды Виктор Цой, музыкой которого когда-то увлекалась юная Юлия Ракитина. В этом увлечении ничего необычного не было – в перестроечную эпоху рок-музыкой (ставшей вдруг очень модной) заслушивались едва ли не все молодые жители Советского Союза. Юлии нравились мелодии, сочиненные Цоем, его специфическая манера исполнения и то, как он держался на сцене. Стихи же этого поющего поэта казались юной Ракете малопонятными. Поэты ведь народ непростой, и разгадать их мысли не всегда легко. Скажет, к примеру, стихотворец какую-то фразу, и простой человек думает: ага, он имел в виду то и это! А потом оказывается – все совсем не так, поэт имел в виду нечто совсем другое! В общем, Юлия не слишком-то понимала Цоя, Гребенщикова, Кинчева, Шевчука и прочих «кумиров молодого поколения» тех лет, хотя и слушала, конечно. Позже слушать перестала и не вспоминала о них многие годы – у взрослой Юлии Владимировны сформировались совсем иные музыкальные вкусы. А вот теперь, спустя много лет, фраза из песни Цоя вдруг всплыла в ее памяти и кольнула сердце. В тот момент Юлия с грустью подумала, что если между землей и небом действительно война, то война эта вдруг взяла и переместилась непосредственно в ее душу!

Дело в том, что сейчас в ней как будто жили два разных человека. Один жаждал Неба – праведности, святости, Бога, в конце концов! Другой же банально хотел земли – той спокойной жизни, в которой можно было бы вкусно есть, сладко спать, ни с кем не бороться и ни о чем не волноваться. Эти «люди» в душе Юлии «сменяли друг друга» – то первый брал верх, то второй.

Когда побеждал «тот, кто хотел Неба», Юлия вновь становилась спокойной и собранной, как воин, готовый к бою. Она прекрасно понимала, что может умереть, и готовилась встретить смерть так, как встретил ее Августин Блаженный. Когда-то Юлия читала, что святой Августин, узнав, что смертельно болен, оставил все земные дела и все дни стал посвящать молитве. Она решила поступать примерно так же, а потому много молилась, читала православные книги, а также прибегала к церковным таинствам – исповедовал и причащал ее отец Алексий тут же, в палате. На второй день пребывания в больнице он Юлию и соборовал.

В такие «небесные» периоды она почти не боялась, что умрет. Да, конечно, это, скорее всего, будет больно, но ведь рано или поздно все равно придется умирать, не так ли? Поэтому лучше уж умереть сейчас, когда она в какой-то степени готова и рискует собой ради того, чтобы исполнить заповедь Божию и не убить собственного сына. Неизвестно, настанет ли в ее жизни еще момент, когда она будет настолько христианской, как сейчас! А потому – да свершится воля Твоя, Господи!

«Только бы не было слишком больно, – проносилось в голове у Юлии. – Господи, как же я боюсь сильной боли! Ты ведь знаешь, с какой болью умирали мои отец и мать, – я видела все это, слышала их крики, перед смертью обезболивающие уже не помогали им. Да, у них был рак, а у меня вроде бы не рак, но кто сказал, что смерть от инсульта или от тромба – это не больно?! Сделай так, чтобы боль была терпимой, Господи! Чтобы под ее воздействием я не предала ни малыша, ни Тебя! Помоги мне, Господи! С Тобой я все перенесу, но без Твоей помощи пропаду!»

Интересно то, что даже в такие периоды духовного бодрствования диавол не дремал и пытался «поймать Ракету на крючок». Бывали моменты, когда помыслы гордости захлестывали ее душу. Юлия начинала прямо-таки нравиться себе – вот какая она, жизнью рискует, истинная святая, не иначе! Хоть иконы с самой себя пиши! Но Юлия унимала такие помыслы быстро, вспоминая свои же «подвиги» в 1993 году. Она не исключала, что не согреши она в юности так по-крупному, то сейчас ей было бы легче. Тогда ведь ей никто не мешал родить ребенка, совершенно никто, кроме ее собственной дурной головы. Но она пошла на убийство и вот теперь расплачивается: вынуждена рожать, преодолевая огромное сопротивление и от своих близких, и от врачей, и даже от собственного здоровья. В общем, нечем ей гордиться. Что заслужила, то и получила. Что сеяла, то сейчас и пожинает¹⁰⁸. Поэтому не гордиться нужно, а благодарить Господа за то, что Он дал ей еще раз пройти той же дорогой и попытаться сделать все правильно. Да, условия для прохождения пути сейчас значительно хуже, чем тогда, в 1993-м, но кто, кроме нее самой, в этом виноват?

Вот какие настроения бывали у Юлии в периоды, когда ее внутренний «небесный человек» одерживал верх. Но эти периоды сменялись другими, и тогда верх брал «человек земной». В такие моменты Юлию накрывал липкий, вязкий страх. Ей сильно, до одури, до дрожи хотелось жить. Причем имелась в виду не жизнь в Небесном Граде Иерусалиме¹⁰⁹ вместе с Господом, святыми и Ангелами, а обычная жизнь, земная. Хотелось в свою квартиру, чтобы валяться на мягком удобном диване, звонить Ленке, смотреть в интернете любимые фильмы или даже глупейшие шоу по телевизору… Всего этого она могла лишиться в любой день и даже в любой час, и временами думать об этом было очень тяжело.

Иногда она даже плакала от страха, как плачут некоторые больные с неоперабельной формой рака. Плачут потому, что понимают – избежать смерти нет ни единого шанса! Но при этом был очень важный нюанс: такой раковый больной ничего не может поменять в своем положении. А она – могла. И это было хуже всего.

Она могла изменить свое положение очень быстро. Просто скажи: я передумала, давайте «прервем беременность» – и всё, вскоре она будет уже дома. Правда, за это заплатит жизнью другой человек, ее ребенок, но она сама окажется на своем любимом диване, с телефонной трубкой в одной руке и бокалом вина в другой.

Соблазн был велик. Произнести это роковое «я передумала» было настолько просто, что Юлия вынуждена была сжимать зубы, когда к ней в палату заходил кто-то из врачей, – настолько боялась, что предательские слова вырвутся наружу. Проходя по коридору мимо столика медсестры, она специально старалась жаться к противоположной стене, стараясь быть от медсестры как можно дальше, лишь бы не сказать это, непоправимое!

– У вас, Юлия, борения, – произнес отец Алексий, когда она пожаловалась на свое состояние. Он вообще часто навещал ее, несмотря на то что ехать приходилось через весь город. Не каждый день, но раза три в неделю священник бывал у нее обязательно. – Борения – это, конечно, очень тяжело, но ничего необычного нет, – продолжил он. – И христианским мученикам было непросто отправляться на арену, где их ожидали зубы львов. Более того, Сам Христос в ожидании ареста и мучительной смерти на Кресте провел немало очень тяжелых минут – в Гефсиманском саду, помните?¹¹⁰ Будьте твердой, молитесь, и Господь поможет. Да и мы всем приходом молимся за вас, чтобы все было хорошо – и с вами, и с малышом.

И Юлия молилась. И это помогало – страх уходил, и «небесный человек» в ее душе вновь брал верх! Но на время, только на время! Потом он опять уступал место «земному», и страх с дрожью возвращались вновь. Иногда она боролась с ним иначе: представляла своего малыша – какой он малюсенький, нежный, беспомощный и как хочет жить! Это тоже помогало – переносить страх становилось значительно легче. Юлии вообще начало казаться, что если бы беременные женщины (а также их мужчины или родня, в общем, все, кто толкает на аборт) чаще представляли своего ребенка человеком, абортов было бы гораздо меньше. А еще лучше было бы видеть своего малыша живым – хотя бы на экране аппарата УЗИ. Такого, живого, конечно же, труднее убить, чем того, кого не видишь. В общем, она представляла себе своего малюсенького сына, и это помогало. Но увы, лишь на время.

В книге любимейшего святого Юлии аввы Дорофея было сказано: «Как за телами следуют тени, так и за исполнением заповедей – искушения, ибо никто, сказал преподобный Антоний Великий, не войдет в Царствие Небесное без искушений… Терпи без смущения и молись, благодаря, что ты за исполнение заповеди сподобляешься быть в искушении для обучения и испытания твоей души… Когда приобретешь мужественное сердце, брани оставят тебя»¹¹¹. Что и говорить – очень ободряющие слова! Но, видимо, до мужественного сердца Юлии было еще далеко, так как брани не оставляли ее, терзая и днем, и особенно по ночам, когда она долго не могла заснуть.

Ночью она очень боялась бесов, которых должна была встретить после смерти, проходя через мытарства¹¹². Почему-то ей вспоминался один молодой парень, который иногда заходил к отцу Алексию на чаепития. Этот юноша кое-что из христианской литературы читал, но почему-то утверждал, что древние святые о мытарствах ничего не говорили, – мол, это придумали лишь писатели последних веков. А ведь ошибался паренек! Авва Дорофей – древний святой или нет? Довольно древний, VI век все-таки. И уважаемый во всем Православном мире! А у него в книге написано: «При бесчувствии души полезно памятование об исходе души из тела и об имеющих ее встретить страшных силах, с соучастием которых она делала зло в сей мало временной и бедственной жизни»¹¹³. Так писали древние святые о мытарствах! Юлия страшилась бесов, ведь им было что поставить ей в вину! Она так и не стала хорошей христианкой – бывает и гневливой, и злоязыкой, и осуждать ближних не разучилась. В общем, при мысли о мытарствах становилось, мягко говоря, жутковато.

Правда, было в этом страхе и полезное: Юлия не забывала, что рано или поздно умереть ей придется хоть так, хоть этак. И если сейчас она смалодушничает и убьет ребенка, то «страшные силы, с соучастием которых она делала зло», – то есть бесы – через какое-то время все равно встретят ее, но ко всему прочему предъявят ей еще и убийство по причине трусости. И ответить-то будет нечем! Ах, как сложно все! Господи, не оставляй меня! Помоги мне, Господи!

К счастью, вдоволь побоявшись, Юлия уставала и засыпала, а утром просыпалась, радуясь, что выдержала еще одну ночь. Еще одну ночь она не нарушила заповеди и не предала своего маленького сына, а значит, пока у нее все почти хорошо!

Борьба «небесного» и «земного» человека в Юлии продолжалась час за часом, день за днем. Она, конечно, считала невозможным сравнивать себя с Христом в Гефсиманском саду. Но вот с христианскими мучениками сравнивала, такое бывало. Думая о подвиге этих людей, она вспоминала слова Джорджа Оруэлла, которого когда-то читала. Знаменитый англичанин писал о том, что нет в мире ничего ужаснее физической боли, и там, где есть боль, нет героев¹¹⁴. Книги Оруэлла Юлии нравились, но именно с этой его мыслью она согласиться никак не могла – история Церкви опровергала такие слова. Многие тысячи мучеников прошли через боль и смерть, но не предали свою веру, не отреклись от Христа. Но тут, конечно же, не обошлось без благодати Божией, Господь помог этим людям устоять, а может быть, и смягчил боль до той степени, что ее можно было терпеть. Господь помог им, а значит, может помочь и ей. Именно эти мысли помогали Юлии преодолевать свой главный страх – боязнь сильной, невыносимой боли.

Очень часто в молитвах Юлии встречались такие слова: «Господи! Помоги мне так, как Ты помог им! Мученики – ведь они были такими же людьми, как и я. Они, конечно, так же боялись боли, ведь это нормально для человека. Им тоже было страшно, как и мне сейчас. Но Ты помог им, и потому они победили. Помоги и мне пройти через это, не нарушив Твою заповедь и не убив своего ребенка. Я уже убивала и не хочу больше! Помоги мне, Господи, я сама не справлюсь! Если Ты не поможешь, я пропала!»

И вновь молитва помогала ей. На время. Всего лишь на время! А потом опять накатывал страх, и наступало время борьбы.

К счастью, Юлия была не одна – в одиночестве бороться с искушениями ей было бы труднее. К ней регулярно заходил отец Алексий, несколько раз в день звонила Лена. Да, Лена не одобряла выбор сестры, но острые углы в разговоре они обходили, поэтому Юлии было просто приятно с нею поговорить, отвлечься и не думать о своем страхе. Каждый день звонила и Диана. Конечно, девочка не могла понять всей серьезности ситуации и болтала с приемной матерью о детских пустяках; это отвлекало и поддерживало Юлию.

А однажды позвонил Николай. Это был первый их разговор с того дня, когда она сказала ему «уходи» и он ушел.

– Привет, Ракета, – сказал он.

Голос был грустный, но трезвый.

– Привет, Коля, – ответила она. – Ты сейчас где – у Максима?

– Нет, я в центре для алкашей, только не в том, где когда-то лежал, а в другом. Макс меня сюда устроил.

Сердце Юлии вздрогнуло от ревности. «Макс» – это было что-то более близкое, чем ее почти официальное обращение к сыну «Максим». Впрочем, Максим с Колей действительно ближе, чем с ней. И это неудивительно – Коля перед ним значительно меньше виноват, чем она.

– Правильно сделал, что устроил, – сказала Юлия. – Надеюсь, что там тебе помогут.

Николай несколько секунд помолчал в трубку, а потом спросил:

– Скажи, Ракета, кто я для тебя? Бросил с ребенком, как последний подонок? – Она не то чтобы удивилась этим словам, но как-то растерялась и не нашлась что ответить. – Макс рассказал мне, что у тебя и как, – продолжил Николай. – Ты не бойся, я что смогу, то сделаю, пропадать не буду.

– Спасибо, – вымолвила она.

Откровенно говоря, понятно было не все. «Пропадать не буду» – очень уж обтекаемые слова, которые можно трактовать и так и этак. Коля собирается вернуться к ней, если она выживет, чтобы воспитывать малыша вместе? Или собирается поддерживать ребенка материально, если она умрет, а маленького брата станет растить Максим? Или он просто-напросто еще не решил, что же будет делать? Последнее, кажется, вероятнее всего.

Тут Юлия подумала, что, если она умрет, Коле будет стыдно. Так часто бывает: как только близкий умирает, мы стыдимся, так как понимаем, что мало любили его.

– Коля, тебя когда выписывают? – спросила она.

– Точно не знаю, – ответил Николай. – Недели через две, кажется.

– Зайдешь ко мне, если я еще здесь буду?

– Зайду.

И опять повисла пауза. Обоим было неловко. Поссориться всегда проще, чем помириться.

– Ладно, Ракета, мне сейчас на процедуры, – сказал в трубку Николай. – Желаю, чтобы у тебя все было хорошо.

– Спасибо.

– Я еще позвоню, ты не против?

– Звони, конечно.

Так они поговорили. Не то чтобы этот разговор сделал Юлию бесконечно счастливой, но порадовал, это точно. И не только порадовал, но и ободрил – ее «небесный человек» не уступал «земному» до самой ночи, и она немного отдохнула от терзаний. Но ночью все началось опять.

Борения Юлии продолжались, и иногда они так изматывали бедную женщину, что ей очень хотелось, чтобы они просто закончились – так или иначе. Конечно, в итоге именно это и должно было случиться: в нашем мире ничто не длится вечно. Юлия ожидала конца своей борьбы и совсем не была уверена, что она закончится победой.

Глава 9
Ты молодец, мама!

Фильмы про больницу Юлия не любила. Американский сериал «Доктор Хаус» просто терпеть не могла! Там в каждой серии больной падает на пол и начинает биться в истерическом припадке как ненормальный. Разве такое бывает в жизни?

Оказалось – если и бывает, то не с ней. Когда затрясло ее, она не упала.

Случилось это после обеда – довольно вкусного и сытного, когда Юлия стояла у окна и смотрела на улицу. Давненько же она там не была, а как хочется иногда вдохнуть полной грудью холодный воздух и пойти туда, куда хочешь! Вот юная мамочка катит куда-то коляску. Вот два лоботряса отправились к киоску, наверняка купить сигарет или пива. Вот старушка неспешно бредет к ближайшему супермаркету. Счастливые! А почему счастливые? Потому, что не прикованы к больничной койке. Свобода!

И вдруг Юлию ни с того ни с сего пробрала волна крупной дрожи. Затем еще и еще. Казалось, что ее морозит, но, откровенно говоря, Юлию никогда не морозило так! Она подняла руку, посмотрела на ладонь. Ладонь трясло настолько сильно, что если бы она попыталась сейчас попить из чашки, то, наверное, не смогла бы – пока донесла посуду к губам, в ней не осталось бы ни капли воды. Юлию тут же начало бросать то в жар, то в холод. Хотелось забраться под самое толстое одеяло на свете, причем чтобы в районе ног находилась теплая грелка, и одновременно с этим все тело покрывалось густым, липким, холодным потом.

«Что это со мной? – пронеслось в голове. – Я что, умираю? Это именно так происходит, да?»

Ледяной, парализующий волю страх навалился на Юлию. Она сделала несколько шагов к двери, но ноги были ватными, и дойти она не смогла. Тогда, остановившись, она закричала что было силы:

– Сестра! Сестра!

Видимо, медсестра находилась невдалеке от палаты, так как появилась очень быстро – спустя несколько секунд.

– Почему вы встали? – строго спросила она. – Вам же сказали лежать, лежать и лежать! – Тут она обратила внимание, что Юлия не просто стоит, а трясется, будто сквозь нее пропускают электрический ток. – Ничего себе! – проговорила сестра и тут же приказала: – Так, немедленно вернитесь в кровать! А я позову врачей.

– Я не могу вернуться в кровать! Я идти не могу!

– Давайте я помогу вам!

Она действительно помогла Юлии лечь и тут же быстро вышла из палаты – почти выбежала. Юлия лежала, и ее трясло все сильнее и сильнее. Не прошло и минуты, как в палату вошли сразу несколько врачей, а также заведующий отделением. На этот раз он не был похож на добродушного жонглера – выглядел озабоченным и сосредоточенным.

– Ого! Я такое уже видел, – сказал он, лишь взглянув на Юлию.

И прибавил какое-то мудреное медицинское слово, которое она не разобрала, но по вытянувшимся лицам врачей поняла – их это слово напугало.

– Готовьте операционную! – громко скомандовал начальник отделения.

На Юлию тут же вновь накатил страх, но уже не за себя. Перед ее воображением возник малыш – такой маленький, такой слабенький! Сейчас ведь срок беременности даже не дотягивает до двадцать шестой недели! Тут у малыша с нормальной генетикой шансов не слишком много, а у ее сыночка так и подавно!

– Нет, доктор, нет! – воскликнула Юлия; говорить было трудно, у нее клацали зубы, но она все равно говорила, пересиливая себя. – Давайте подождем еще немного! Пусть он хоть чуточку подрастет и окрепнет. Хотя бы еще неделю, а?

– Какая неделя?! У вас ведь уже судороги!

– Хотя бы три дня! Доктор, умоляю!

Начальник отделения испытал сильнейший приступ раздражения. Ну что за женщина! Одной ногой в могиле и при этом мешает ему спасти ее!

Этот человек всегда был настроен на то, чтобы в первую очередь спасать мать, а не младенца. То есть младенца, конечно, по возможности тоже, но спасти именно мать – это было основным. Так его научили еще в мединституте, который он когда-то окончил с отличием.

С христианской точки зрения эта установка сомнительна. Неверующие люди думают лишь о земном, а христиане не забывают и о Небе как конечной цели земного существования. И вот как раз для того, кто хочет Неба, вопрос о том, кого спасать в первую очередь – роженицу или ее ребенка, совсем неоднозначен.

Мама ведь крещена и если умрет в процессе родов, то имеет все шансы на Небе быть встреченной хорошо, так как она пожертвовала собой ради другого, к тому же выполняя Божию заповедь о деторождении. А вот если малыш умрет некрещеным – это плохо.

Собственно, Священное Писание не сообщает о посмертной судьбе младенцев, умерших без Крещения. Прямого и однозначного изречения по этому поводу нет. Писание, конечно, таких малышей адом не пугает. Ведь кто, согласно Писанию, не войдет в Царствие Божие? Неверующие¹¹⁵, а также те, кто вроде бы и верил, но по своей вере не жил, делал всякие плохие вещи¹¹⁶. Любому понятно, что такие детишки не входят в эти категории, ведь они просто из-за своего возраста и Бога не отвергли, и зла не сделали.

Но и рая ведь Писание им не обещает! Священное Писание неоднократно говорит нам о том, что крещение для спасения просто необходимо¹¹⁷, а они не крещены. А значит, у близких есть серьезные основания волноваться о судьбе умершего без Крещения чада, о его судьбе в вечности. Здесь перед нами таина путей Божиих, и нам следует смириться с этой таиной. Видимо, Господь решил, что в данном случае нам, людям, полезнее не знать точного ответа.

Следует уточнить, что популярную ныне мысль о том, что все дети (и крещеные, и некрещеные) – ангелочки Божии, Священное Писание опровергает. Чем именно опровергает? Ну, например, этим изречением Иова Многострадального: И как быть чистым рожденному женщиною? (Иов. 25, 4). И уж тем более – вот этими словами апостола Павла: Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы (1 Кор. 7, 14). Как видим, Писание прямо сообщает нам о том, что нет какой-то особенной врожденной детской чистоты, как не существует какого-то особенно крепкого детского здоровья. Никто ведь не удивляется тому, что у детей могут быть врожденные болезни тела, верно? Ну так не нужно удивляться и тому, что у них есть врожденные болезни духа.

Первозданная чистота, духовное здравие, святость были у Адама и его жены. Но первые люди не сохранили чистоту, данную им Богом, а потому и не смогли передать ее нам, своим потомкам, ведь нельзя никому передать то, чего у тебя нет. Как следствие, мы и рождаемся без чистоты, о чем Священное Писание нас честно предупреждает.

Но чистота нам нужна обязательно, ведь в рай не войдет ничто не чистое¹¹⁸. Тому, кто хочет Царства Божия, не обойтись без чистоты, и он должен поискать ее у Христа – другого источника просто нет! Ровно так же и тот, кто хочет чистоты своим детям, опять-таки должен ее у Христа испрашивать. Малыши нуждаются в крещении, и потому те, кто крестит своих чад рано, правы. Правда, есть важный нюанс – потом их нужно научить христианству. Нужно научить обязательно, ведь если бы в такой учебе не было нужды, то и Христос никого не учил бы. А Он учил, да еще как!..

В общем, спорный это вопрос, кого именно – мать или ребенка (который рискует умереть некрещеным) – нужно спасать врачам в первую очередь…

Заведующий отделением о Боге в основном не задумывался и жил практическим атеистом, то есть человеком, который и не отвергает Бога на словах, но дела свои с волей Божией никак не пытается согласовать. Тем не менее его всегда поражала жажда спасти свое чадо во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни, жажда которую он совсем нередко встречал у рожениц. Даже у неверующих, живущих без Бога женщин (которых в наше время, увы, большинство). И даже у сопливых малолеток, «случайно залетевших», он встречал это! Такие женщины не смогли бы подвести под свои мысли и чувства солидную теоретическую базу, но нутром ощущали очень четко: как бы им ни хотелось жить самим, жизнь рождающегося ребенка важна ничуть не меньше, а может быть, даже и больше.

Поэтому сейчас завотделением, внутренне удивляясь людской натуре, сказал уже мягче:

– Ну что вы за человек, честное слово! Какие три дня, Юлия Владимировна?! Говорю же – я такое уже видел, и закончилось все очень плохо. Поймите же вы наконец, судороги – это очень серьезно. Нет никакой гарантии, что вы доживете до утра! Тогда погибнете и вы, и ваш ребенок. Или вам кажется, что он будет распрекрасно себя чувствовать в вашем теле, когда вы станете трупом?!

Это были жесткие мужские слова, и произносились они с такой интонацией, что становилось ясно: положение на самом деле крайне серьезное и доктор не шутит и не лжет. Но в то же время Юлии казалось и другое – что на этого человека можно положиться, ему можно доверять.

– Пообещайте мне! – воскликнула она, стуча зубами. – Пообещайте, что станете бороться за его жизнь! Что не подумаете – раз он с синдромом Дауна, так пусть и умирает. Пообещайте мне!

– За кого, интересно, вы нас принимаете?! – возмутился врач. – За мясников, которым нравится убивать детей?!

– Пообещайте мне, доктор!

– Хорошо, обещаю! Не только я, но и все здесь, кому положено, будут бороться. Не бойтесь, мы ведь не звери, и нам самим очень неприятно, когда кто-то умирает – хоть мать, хоть ребенок.

Но Юлия еще не все сказала. Холодный пот заливал ей глаза, во рту почему-то было горько, но она была не готова закончить разговор.

– Доктор! – произнесла она. – Если вы поймете, что ничего не можете сделать и он непременно умрет, то позвоните отцу Алексию, хорошо? Я дам вам номер его мобильного. Позвоните и попросите его срочно приехать и крестить малыша. Даже если это будет глубокая ночь, звоните все равно, отец Алексий приедет, я его знаю. Если моему ребенку суждено умереть, то пусть умрет крещеным. Обещаете?

– Обещаю. Теперь вы согласны на операцию?

– Да. Хотя нет, подождите!

– Ну что еще-то?!

– Наверно, бывает, когда младенцы умирают быстро, да? Отец Алексий может не успеть приехать, ведь путь не близкий… Вот что – в таком случае крестите его сами, хорошо?

– Как это? – не понял начальник отделения.

– Я слышала, что Крещение – это единственное таинство, которое в особых случаях может выполнять не священник, а любой крещеный человек¹¹⁹. Если вы увидите, что малыш может умереть в течение нескольких минут, – сделайте все сами, хорошо? Позвоните отцу Алексию, и он скажет вам, что нужно сделать! Обещаете?

– Хорошо, обещаю. Теперь вы согласны лечь на операцию и не мешать нам попытаться вас спасти?

– Теперь – да, согласна.

Потом ее быстро стали готовить к операции, ведь судороги не прекращались. Странно, но в это страшное время, которое вполне могло быть последними минутами ее жизни, Юлия совсем перестала думать о себе. Ей представлялся ее ребенок – крохотный, беззащитный, с малюсенькими ручками и нежной кожицей, пухлыми щечками и голубыми глазами. Да, с синдромом Дауна – ну и что?! Пусть с синдромом Дауна, пусть! Лишь бы он жил, лишь бы видел солнечный свет, зеленую листву, ярких бабочек, порхающих с цветка на цветок…