Текст книги "Жертвы"

Я вздохнула и посмотрела на свою новую «маму» – мачеха, иначе я ее и не называла…

Мне едва исполнилось четырнадцать лет, когда отец и мачеха расписались, и новая любовь отца переехала к нам жить окончательно…

И вот мы уже сидели за общим столом: я, мой отец и мачеха. Он смотрел на нее так, так… я не знаю, но внутри меня все обжигало ревностью: хотелось опрокинуть стол, надавать отцу пощечин, чтобы он так не смотрел на нее, потому что она вовсе не смотрела на него также, нет, она скорее принимала его любовь. И мне казалось – это так несправедливо: отец всегда любил меня больше всех, но и я его любила больше всех… Я была в смятии тогда, мне было больно, внутри клокотали злость и ревность, но я не могла взбунтоваться, я не могла… – я же послушный ребенок. И я послушно сидела и улыбалась сквозь слезы…

Хотя в переезде мачехи к нам были и плюсы – в начале их романа отец часто пропадал вечерами, в общении со мной ограничивался лишь вопросом «как дела в школе?», а тут постепенно все встало на свои места: отец снова после работы возвращался домой, мы ужинали вместе, общались. Поэтому я смирилась с этой чужой женщиной в нашем доме, хотя любви особой к ней и не испытывала, а со временем и вовсе начала выкидывать различные фокусы а-ля «мачеха-зло» – отец мне верил, и я этим пользовалась, наводя время от времени какую-нибудь клевету на его новую любовь: то я говорила, что она меня обзывала, то дала мне пощечину, то еще что-нибудь в том же духе… Но мачеха была тоже не промах – особо на провокации она не поддавалась и очень аккуратно выходила из таких ситуаций – она вила веревки из моего отца с виртуозным мастерством.

И я знала, она меня тоже очень не любит….

А потом где-то через полгода к нам переселился сын мачехи, единственный сын. На вид он был совершенно нормальным семнадцатилетним парнем, даже можно сказать симпатичным, однако, он очень мне не нравился, было в нем что-то не то… – он был непослушным… И звали его Пашенькой…

И не с бухты-барахты однажды он схватил меня и повез на дачу – вражда с ним у меня началась почти сразу, как он переехал к нам. Правда, сначала выражалась она в основном в мелких переругиваниях да показыванию средних пальцев друг другу.

Но… однажды, за месяц до моего пятнадцатилетия… Мачеха и отец ушли на какой-то ужин. Водитель привез меня домой после танцев, я отнесла в комнату свои вещи, переоделась и спустилась на кухню поесть, в гостиной играл телевизор – Пашенька был дома. Встречаться с ним мне не хотелось, хотя тогда еще особых причин ненавидеть его у меня не было, но он мне не нравился все сильнее с каждым днем: он не слушался моего отца, хамил собственной матери и вечно поддевал меня. Конечно, взрослые все списывали на трудный возраст, а я на скотский избалованный характер. Я ни раз просила отца, чтобы он выгнал этого лодыря, когда тому исполнилось восемнадцать, а случилось это пару месяцев назад… Но и по сей день Пашенька сидел в гостиной нашего дома и смотрел телевизор…

Я прошла на кухню и принялась делать себе бутерброд. Я стояла у разделочного стола, напевала песенку и старательно отрезала себе тонкий ломтик помидора – заключительный штрих моего лакомства.

– Привет, сестренка, – я вздрогнула, услышав голос Пашеньки за спиной.

– Привет, – я отложила нож, развернулась к Пашеньке, подошла к обеденному столу и положила отрезанный кусок помидора на бутерброд, взяла солонку, стоящую тут же на столе и начала солить.

– Как танцульки, сестренка? – как же меня бесила его эта привычка уменьшительно-ласкать словечки, которая досталась ему от его маменьки… Даже то, как она его называла Пашенька – бррр, я стиснула челюсти.

– Хорошо, – я поставила солонку и снова вернулась к разделочному столу, вернее к шкафу, висящему над ним, чтобы достать бокал и налить чай, я открыла дверцу и вдруг… Пашенька подошел сзади и прижал меня…

– Сестренка, какая же ты сегодня красивая, – прошептал Пашенька мне в затылок и положил руки на мои груди, сжал их.

Я застыла, я… я растерялась, я не знала, что делать – отношений с парнями, ни из класса, ни со двора, ни откуда у меня еще не было и… как вести-то себя?! Я понимала лишь одно – было очень неприятно.

– Отойди, – я хотела грозно рявкнуть, но голос дрогнул.

Пашенька поцеловал меня в шею и спустил одну руку к ягодицам.

– Да ладно тебе, я же тебе нравлюсь, – уверенно промычал Паша, я попыталась вырваться, но он схватил меня за горло и прижал спиной еще теснее к себе, другой рукой продолжая мять мою грудь.

– Давай по-быренькому, и все, – прошептал он на ухо. – Хотя можем и не по-быренькому… Как хочешь?

Мой мозг в этот момент был похож на город во время сигнала тревоги, когда жители вдруг постепенно начинают осознавать, что тревога вовсе не учебная, – мысли бегали в панике туда-сюда и непонятно, что нужно делать, как себя вести, куда бежать, что происходит?.. Тело задрожало от страха, сердце бешено заколотилось. Я кивнула, лишь бы Пашенька убрал руку с шеи – от этого ощущения удавки было очень неприятно – и повернулась к нему лицом, как ни странно он легко позволил это.

Я посмотрела на него и улыбнулась, я старалась спрятать свой страх.

– Я так и знал. Хочешь меня? – Пашенька гнусно улыбнулся, прижал меня к столу, прикоснулся своими губами к моим и начал облизывать их, я сжимала свои губы изо всех сил.

– Дома кто есть? – вдруг раздалось из коридора – это был голос мачехи.

Пашенька как ошпаренный отпрянул от меня и вышел из кухни. Первые несколько секунд я стояла замерев, меня немного аж подташнивало от ощущения его слюны на моих губах, и я отчаянно начала вытирать их своей свободной рукой, но неприятное ощущение не проходило, я сжала губы, быстро вышла из кухни и поспешила наверх, к себе. Переступив порог своей комнаты, я заперлась и тут же прошла в ванную, с мылом вымыла губы и даже зубы, прополоскала рот – было горько и невкусно, но стало легче, после этого я тщательно почистила зубы и внимательно посмотрела на себя в зеркало, словно желая убедиться, что во мне ничего не изменилось. Оттого, что в зеркале все было по-прежнему, и я такая же, как и была, я немного успокоилась, вышла из ванной, включила телевизор и села на кровать.

В комнате у меня было уютно: в одном углу располагалось что-то типа рабочей зоны с компьютером и столом, в другом – зона отдыха, отделенная книжным шкафом от посторонних глаз, а большую часть занимала сопряженная с рабочей гостевая зона с диваном и телевизором. Осматривая комнату и слушая мирное жужжание телевизора, я вроде совсем успокоилась, однако про себя твердо решила рассказать обо всем отцу – в конце концов, Пашеньке давно тут делать нечего.

Вскоре, ощутив голод, я все же решилась спуститься вниз. Ни в гостиной, ни на кухне никого не было. Я вскипятила чайник, положила на тарелку свой бутерброд, который так и лежал на столе, налила чаю и было уже направилась к себе, но у самой двери с кухни остановилась, посомневалась немного, вернулась к разделочному столу и взяла в руку с тарелкой тот самый нож, которым резала помидор, нож был большим и острым. Но это так, на всякий случай.

Я быстро поднялась к себе, заперлась, в ванной вымыла и вытерла нож, и спрятала его под подушку на кровати, и принялась ждать отца. Как нарочно, вечером отец задерживался – ближе к одиннадцати вечера, так и не дождавшись его, я еще раз проверила заперта ли дверь моей комнаты, на всякий случай подперла ручку двери стулом со спинкой, как видела в каком-то кино, и отправилась купаться, внутри было смутно и как-то не по себе.

Выйдя из ванной, я включила телевизор, поставила на нем таймер, легла и вскоре задремала. Пустой бокал и тарелка все еще стояли на столе в моей комнате…

Утром я проснулась от стука в дверь.

– Принцесса, вставай, – я узнала голос отца, поднялась, умылась, оделась, покидала в сумку нужные тетради и учебники и, только подойдя к двери и увидев четко перед собой подпертый под ручку двери стул, я вспомнила произошедшее вечером. Я поморщилась, убрала стул на место и спустилась вниз, Пашеньки не было, а вот мачеха тут как тут, собиралась на работу, – трудилась она, как водится, в компании отца, то ли секретарем, то ли помощником руководителя – ну а как по-другому?! Кстати, Пашенька на тот момент учился в одном из городских институтов, правда, частым своим присутствием стены учебного заведения не баловал. И я все время удивлялась, почему отец терпит его? Он не его сын, он безалаберный, он никчемный – отец не любил таких людей… а тут…

Завтракали мы вдвоем, я и отец, он привычно спросил меня как дела, но я была немногословна – я думала о том, как рассказать ему.

Обычно на учебу отец отвозил меня сам – моя школа была в том же районе города, что и его офис, хотя небольшой крюк делать все равно приходилось. Мачеха предпочитала нам компанию не составлять.

– Ты сегодня молчалива, – заметил отец, когда мы сели в машину и выехали со двора дома, – ничего не случилось?

Я поймала внимательный взгляд отца, но не решилась пока, просто улыбнулась.

– Да нет, все нормально, просто волнуюсь, сегодня важная контрольная.

– Понятно.

И мы снова замолчали. Мы ехали в тишине почти полдороги, а занимала она около тридцати минут, и меня вдруг охватила тревога, стало не по себе от мысли, что нам с отцом как бы и поговорить уже не о чем, словно бы между нами пропасть, бездонная…

– Он ко мне приставал, – выдала я на очередном перекрестке, когда мы остановились на красный сигнал светофора.

– Кто? – удивился отец.

А я покраснела, мне вдруг стало неловко, словно я подвожу отца, правда, в чем?

– Пашенька этот, он вчера… – я запнулась, – зашел на кухню и полез ко мне.

Отец удивленно уставился на меня, потом его взгляд стал более осмысленным и суровым.

– Было так противно, – произнесла я почти шепотом и опустила глаза.

Отец открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но тут нам засигналили, и ему пришлось отвлечься на дорогу. Отец молчал, а я не знала, что еще сказать – вдаваться в подробности вчерашнего инцидента как-то совсем не хотелось… Так, молча, мы и подъехали к школе.

– Я поговорю с ним, хорошо? – наконец выдал отец, когда я уже собиралась выходить из машины, я кивнула, взяла сумку с заднего сиденья и направилась в школу, я просто влетела туда и тут же бросилась в туалет, захотелось плакать – отец не кричал в гневе, не бил руль в неистовой злобе, казалось, он вообще не разозлился – словно ему было все равно, словно ему стало плевать на меня.

Этот страх – потерять любовь отца – начал появляться во мне в последние несколько месяцев, а все потому, что я все чаще провоцировала ссоры с мачехой, и я видела – это не нравится отцу, но я ревновала и злилась, я понимала, что веду себя плохо, я боялась разочаровать этим своего отца, но вести себя по-другому у меня не хватало выдержки. Однажды, я даже наврала, что, возвращаясь с уроков, видела мачеху в торговом центре с другим мужчиной… Ох, и скандал был тогда, но она сумела-таки убедить отца, вернее, тут меня подвел дядя Валера – он подтвердил алиби мачехи.

И сейчас было очень неприятно, что отец так как-то вяло отреагировал…

В этот день я вернулась домой только вечером, после занятия танцами. С дивана в гостиной на меня зло зыркнула мачеха, а отец очень сухо сказал, что они как раз собираются ужинать. Я быстро поднялась наверх, переоделась и спустилась, вошла на кухню, и… немного замешкавшись, села за стол – тут же сидел и Пашенька, и он не был напуган, словно ничего и не случилось. Я не понимала – неужели отец не поговорил с ним?!

– Отец, почему ты молчишь? – немного возмущенно спросила я, когда в полной тишине мы все уже принялись пить чай.

Он лишь скользнул по мне взглядом, уставился в свой бокал и устало вздохнул.

– Принцесса, а ты точно уверена, что все так и было?

– Как так? – внутри меня вместо негодования вдруг появилась тревога.

– Как ты рассказываешь… – отец почему-то упорно не смотрел на меня, словно он… но я так и не смогла подобрать точное название того, что он мог испытывать в тот момент.

– Да, я уверена, – от волны злобы я аж подскочила: он не верит мне, мне!, то есть… он верит Пашеньки и этой?!

– Послушай, – вдруг сурово произнес отец и посмотрел на меня, смотрел на меня и Пашенька, и смотрел очень самодовольно. – Паша говорит, что он не приставал к тебе.

– И ты веришь ему, а не мне? – я уже кричала.

– Но ты врешь уже не в первый раз, – вдруг встряла мачеха, – а Пашенька не мог так поступить. Зачем ему? Проблем с девушками у него нет. Может быть… ты это выдумала, потому что он тебе нравится?

– Так ты веришь ей?! – я смотрела только на отца – по сути, мне было совершенно плевать на эту чужую тетку за столом, мне было плевать на этого выродка, которого звали Пашенькой…

– Принцесса, успокойся, было это или не было… – начал отец, его голос звучал спокойно, он смотрел мне прямо в глаза, и я видела в его глазах отрешенность – он не верил мне. – Я думаю, Павел понял, что мы категорично против этого, и такого никогда не случится.

Я замерла, мне потребовалась почти минута, чтобы прийти в себя, чтобы осмыслить слова отца, чтобы сдержать слезы, которые выступили от ярости, что бушевала во мне.

– Никогда не случится?! Это уже случилось, – произнесла я тихо, еле сдерживая дрожь в голосе, а потом повернулась и пошла к себе.

Я вошла в свою комнату, заперла дверь и снова подперла ручку двери стулом. Немного походив по комнате, выпуская негодование, бушевавшее во мне, я искупалась и легла на кровать. Спать не хотелось, в голове пугающе то и дела всплывала мысль – а вдруг я буду звать на помощь, а отец не придет? он не придет мне на помощь…

Ближе к одиннадцати вечера отец стучался ко мне, но я не открыла, я не хотела его видеть, я не знала, о чем с ним говорить, если он мне не верит.

Уснула я ближе к утру, вернее, просто провалилась в какой-то жуткий размытый сон – я стояла у эскалатора в метро, а толпа народу проходила сквозь меня… Я проснулась от этого ощущения незаметности и страха, посмотрела на часы – через десять минут должен зазвонить будильник, я отключила его, встала, умылась, оделась, собрала сумку и спустилась. Завтракали мы вдвоем: я и отец, а потом, как обычно, он повез меня в школу.

Он спрашивал по дороге: как учеба, как контрольная, как танцы – он словно бы хотел общаться со мной как обычно, как раньше. Я смотрела иногда на него и не понимала – как можно так лицемерить?.. «Он упорно ведет себя так, словно бы ничего не случилось. Он не верит мне, родной дочери, он оставляет меня в опасности, ради кого? Да пусть я тысячу раз его бы обманывала… ведь он знает – я люблю его больше всего на свете, я слушалась его всегда и во всем… а теперь получается что? Несколько моих ошибок и… он тут же предал меня, свел все мои заслуги и чувства сразу к нулю…» – я злилась на него и не понимала, почему он так?

После всего этого, дома, когда я была не одна, мне стало просто невыносимо, я боялась лишний раз выходить из своей комнаты: всякий раз, когда я натыкалась на Пашеньку, он то начинал издеваться надо мной подтрунивая, то прижимал меня к стене и снова пытался поцеловать. К счастью, ему всегда мешали какие-то мелочи: то мачеха вернется, то домработница, то еще что-то… И, быстро уходя в свою комнату, я всегда отдавала ему дань доброй порцией соответствующих эпитетов и проклятий. И я пребывала все время в напряжении, замечал ли это отец – не знаю, но я больше ничего не говорила, нет – раз он мне не верит, значит и не поверит. Но и терпеть Пашеньку я была не намерена.

И через пару месяцев у меня созрел план.

Мы с отцом, как обычно, ехали в школу, я с грустью в голосе поведала, что мне очень нужна его помощь по учебе, а в этом он мне никогда не отказывал, и в этот раз также пообещал помочь и быть дома ровно в семь. Он пообещал, и я знала – отец в лепешку расшибется, но приедет, тем более я видела, он тоже переживал из-за того, что наши отношения в последнее время становятся все прохладнее.

Вечером, около семи, я вышла из своей комнаты и направилась вниз, Пашенька по обыкновению сидел в гостиной и пялился в телевизор, я демонстративно зашла на кухню, поставила греться в микроволновку тарелку с едой, взяла сотовый телефон и громко включила мелодию, которая стояла у меня на звонке, а потом отключила ее и начала говорить с тишиной в трубке.

– Да, пап, хорошо. Жаль. С ней? А когда? В двенадцать? Но почему опять так поздно? Хорошо.

Я говорила нарочито громко, чтобы Пашенька услышал непременно, и тот заглотил удочку.

Он вошел, сел за стол и привычно начал цеплять: «Принцессочка, а ты еще мальчика не нашла? а было ли у тебя? что не смотрит никто? а потому что характер гнусный…» И так далее в том же духе.

Я тоже не сдерживалась и отвечала ему все, что придет в голову, и наша перепалка, как я и ожидала, завела его… Я стояла у разделочного стола с бокалом чая в руках и с ухмылкой глядела на Пашеньку, было видно, это очень злило его – он привык, что я, наоборот, обычно пугаюсь и стараюсь побыстрее уйти к себе, а тут…

Я отпила чай и повернулась лицом к разделочному столу, поставила бокал и потянулась к навесному шкафу достать конфету, а Пашенька, ровно как в тот раз, подошел и прижался ко мне сзади, начал лапать. Я с трудом повернулась к нему и улыбнулась, обхватила его лицо ладонями, он довольно хмыкнул на эту мою «нежность» и начал целовать меня, а я упорно стискивала и зубы, и губы и молила об одном – лишь бы отец все-таки не подвел. А Пашенька тем временем совсем разошелся и стал задирать мою майку, я сопротивлялась, но не сильно, а потом, как-то резко переключившись, Пашенька стащил мои шорты до колен…

И тут я посмотрела на кухонные часы, что висели над дверью, – 19:00 – отец меня никогда не подводил… раньше… К сожалению, на кухне было не слышно и не видно, как кто-то входил в дом или въезжал в гараж, но почему-то я почти четко представляла: 18:57 – отец въехал в гараж, 18:59 – вышел из машины, нажал сигнализацию, автоматические ворота начали закрываться, 19:03 – отец поднимается из подземного гаража…

И тут я начала отталкивать Пашеньку, а он уже вовсю разошелся… Я начала негромко просить «отпусти, пожалуйста», но Пашенька цепко держал, и я вдруг испугалась по-настоящему: а вдруг отец не придет?

– Отпусти, – произнесла я уже в голос, – отпусти меня, слышишь!

Но Пашенька не прекращал…

– Ну что ты брыкаешься… сука… – прорычал Пашенька мне в лицо, тряхнул и дал пощечину…

И тут – его словно и не было передо мной секунду назад. Это отец оттащил его от меня. Тут же на кухню вбежала и мачеха. Я стояла, дрожа всем телом, я действительно напугалась… на запястьях красные следы от пальцев Пашеньки, растасканная по телу одежда, горящая от его пощечины щека…

Я знала, что отец в гневе страшен, очень страшен… Отец стал кричать на Пашеньку… а я стояла, и смотрела, и ждала… А потом отец ударил его, и еще… Я еле сдержала улыбку. «Не улыбнуться! не улыбнуться!» – твердила я про себя, но как же я ликовала… Мачеха заголосила, принялась просить отца успокоиться, и я вдруг заметила: отец бьет Пашеньку, но не с такой злобой… как я думала будет, чего-то в его злобе мне не хватало – не хватало ненависти… Неужели после всего этого отец не ненавидит его? Неужели он и вправду разлюбил меня?!

Разлюбил…

От этой мысли слезы вдруг градом покатились по моим щекам, я стекла на пол и заплакала в голос. Это отвлекло отца, он бросил Пашеньку и подошел ко мне, поправил одежду, обнял и принялся успокаивать, мачеха тем временем поспешила увести Пашеньку – тот даже смог встать и пойти…

Отец сидел и успокаивал меня весь вечер и мне было приятно, и я решила, что даже хорошо, что Пашенька сильно не пострадал – ведь отца могли и посадить, а оставаться без него мне не хотелось. Как я без него?

Вдоволь наплакавшись, снова уверовавши, что отец меня по-прежнему любит – а он дал слово, что Пашенька съедет из нашего дома немедленно – я пошла в свою комнату. Я заперла дверь на замок, подпирать ручку стулом в этот раз я не стала, прошла в ванную, тщательно искупалась, почистила зубы и села на кровать – я была рада, что Пашеньку больше мне видеть не придется. Я подняла подушку, достала оттуда нож, тот самый, который я так и оставила с того дня у себя, подумала было вернуть его на кухню, но все же… мало ли что?..

Когда я очнулась от нахлынувших картинок детства, я обнаружила, что давно стою в комнате одна, Мясник ушел, оставив дверь приоткрытой. Я растерялась, не совсем понимая, как мне правильно поступить сейчас – выходить или нет? – я видела внутренние мытарства Мясника, сомнения относительно меня. Мне казалось, он так и не решил до конца, что делать со мной, так и не поверил, что я не собираюсь никуда бежать, и мне очень хотелось успокоить его, но… я и сама до конца не верила в то, что я не собираюсь бежать… Хотя, если честно, Мяснику больше стоило опасаться другого: может, бежать-то я и не собиралась, а вот разобраться, что к чему тут происходит, непременно намеревалась, – может быть, именно этого он и боялся? Может он не хотел, чтобы я узнала слишком много? Я пожала плечами и снова повернулась к окну, и так ушла в свои раздумья, что вздрогнула, когда услышала голос Мясника.

– Мне надо ехать… – произнес он и замолчал, он явно собирался меня закрыть в комнате, но что-то его останавливало, наконец он вздохнул, а потом погрозил пальцем, – веди себя хорошо.

И вышел, не заперев дверь.

– Тортик обещанный не забудь, – крикнула я ему вдогонку, напомнив о том, что он обещал еще в первый наш разговор, услышала его смешок или домыслила его уже, и улыбнулась: когда-нибудь именно тортики остановят третью мировую войну – я была в этом уверена.

Я прислушалась, услышала шум мотора машины, подождала несколько минут и вышла из комнаты, огляделась – тут, на втором этаже, было всего две двери: в ту комнату, из которой я вышла, и еще одна, оказавшаяся запертой, я пожала плечами и вернулась в свою комнату. Взяв грязное белье, я спустилась в ванную внизу – стиральная машинка стояла только тут, немного поизучав, к моей радости, немногочисленные кнопки, я вроде разобралась и запустила стираться футболки и полотенца, которые принесла сверху, и те, что были в корзине тут, а в небольшом тазике, который нашла, замочила свои трусы и футболку, оперлась о раковину и стала осматривать эту ванную – белая, четкая, все линии прямоугольные, резкие, от такой чопорности и простоты немного аж мутило.

Я подошла к шкафчику, откуда достала порошок, и принялась внимательно разглядывать полочки с порошками и чистящими средствами, не скажу, что выбор был особо велик, но что примечательно, некоторые средства были из профессиональных серий, так сказать, «термоядерные», хотя оно и понятно – справиться с кровавыми пятнами весьма сложно. Ведь кровь, штука такая, въедливая, словно, покинув одно пристанище, она тут же пытается стать частью другого, именно стать частью – впитаться, слиться, раз и навсегда…

Я вскрикнула от испуга, когда, закрыв створки шкафа, увидела Мясника, стоящего рядом и внимательно смотрящего на меня, и схватилась за сердце.

– Ты меня так дурочкой сделаешь, – я подышала немного и улыбнулась, подивившись его таланту бесшумно подкрадываться. – Вот решила постирать, рассматриваю, так сказать, арсенал, – я смущенно улыбнулась, – а вообще ищу ополаскиватель для белья. Есть?

Я пыталась взять себя в руки, но все еще нервничала от испуга. Мясник же продолжал молча и въедливо смотреть на меня, и я начала гадать, где он больше всего не хотел бы меня застать: в той запертой комнате? на улице? в гараже?.. Однако, явно не здесь – по крайней мере, судя по его удивленному и настороженному взгляду, даже, я бы сказала, зло-расстроенному, такому, когда твои опасения никак не оправдываются, и ты не ловишь кого-то за руку на месте преступления, хотя ты вроде твердо уверен, что… и вроде надо бы поверить человеку, а внутри все равно есть сомнения… Именно такое чувство было сейчас на его лице. Мясника явно немного выводило из себя непонимание моего поведения – а я не понимала, почему он не понимал, все же просто: мне некуда идти, там, в том мире – у меня пустота, тут – есть он – человек, с которым я почувствовала себя действительно комфортно и уютно…

– А я что? Что?! – возмутилась я, без злобы, но искренне, – я просто стираю свои трусы, в конце концов, если уж и бежать, то явно в них, они с меня хотя бы не слетают.

Я хмыкнула, представив картину своего побега в одежде Мясника: его трусы действительно держались на мне весьма условно, и, если бы мне пришлось убегать от стаи волков или от него, конфуза явно было бы не избежать – они просто непременно бы спали с меня… Я увидела, как Мясник весело хмыкнул – явно тоже представил что-то подобное, наверное, как я смешно и нелепо падаю, спотыкаясь о слетевшие труселя. И тут мы дружно и весело засмеялись.

– Да, забавно, – произнесла я, отсмеявшись. – А ты чего вернулся?

Мясник молчал.

– Ловишь меня? Думаешь, я тут лазаю в поисках чего-то?

Он посмотрел на меня, ехидно, без злобы.

– А есть что интересное? – искренне поинтересовалась я и лукаво глянула на него.

Он хмыкнул, осмотрел меня с головы до ног и ушел.

«А он предсказуем», – отметила я про себя – конечно, я догадывалась, что он устроит такую проверку, поэтому и принялась за стирку. Судя по всему, до прихода в эту ванную он успел побывать наверху, а раз я не услышала шума входной двери, зашел Мясник скорее всего через веранду.

Я не спеша постирала на руки свои вещи, потом его рубашки, которые нашла в корзинах для грязного белья, машинка к тому времени тоже как раз достирала, и я отправилась на поиски сушилки или чего-то похожего. Я прошлась по гостиной, вспомнила, что ничего такого вчера тут не встречала и направилась на кухню, подошла к двери на веранду и повернула ручку, она легко поддалась, я вышла и огляделась: веранда была довольно большой, тут стояли два кресла, старой такой манеры, небольшие с деревянными ручками, столик и светильник на нем. Окна и дверь с веранды на улицу были без стекол (последние были аккуратно сложены в противоположном от двери углу), вместо них была натянута москитная сетка, что мне очень понравилось – она в отличие от стекла практически нисколько не ограничивала приток свежего воздуха и при этом, благодаря ей, не мешали мухи, а вечером, наверное, комары, которых здесь, в лесу, должно быть очень много… и можно спокойно сидеть и смотреть на эту красоту вокруг, и вдыхать эту терпкую свежесть соснового леса… Я глубоко вздохнула: лес благоухал, сосной пахло так, что даже першило в горле, но все равно так хотелось дышать полной грудью, так было вкусно – казалось, не надышаться… Я снова глубоко вздохнула и зажмурилась, и вздохнула еще, и еще…

Наконец я вспомнила о деле, которое привело меня сюда, открыла глаза и посмотрела наверх – там, почти под самой крышей веранды, я и увидела нужные мне веревки для белья. Я принесла стул с кухни, тазик с бельем и неспешно развесила постиранные вещи, постояла немного и сделала шаг к двери с веранды на улицу, она была такой совершенно прозрачной, совершенно условной, это была по сути москитная сетка в рамке, запиралась она изнутри на маленькую щеколдочку, и как хотелось туда, за нее… бегать по этой лужайке у дома, кричать, валяться на траве и вдыхать, вдыхать этот запах, этот запах дикого леса, воздух настоящей свободы…

Я протянула руку к ручке двери, но – нет, в голове так и звучало «веди себя хорошо», я остановилась, повернулась и вернулась в гостиную, взяла книгу, села на диван и принялась читать – никогда не нужно торопиться, время нельзя торопить – время мстительно: сначала ты торопишь его – потом оно тебя.

Немного почитав, я отложила книгу и снова прошлась по первому этажу, я опять искала камеры, но ничего похожего я все-таки не заметила. Я снова вернулась к книге, через час-другой пощупала одежду, на ярком солнышке она уже почти высохла, я сняла ее, достала из шкафа в гостиной утюг, его я заприметила еще вчера, как и гладильную доску, стоящую между шкафом и стеной. Я погладила белье, аккуратно разложила его по шкафам и снова задумалась – все-таки в отсутствии камер нужно было убедиться на сто процентов, и тут у меня созрел план: я открыла отделение шкафа с походным инструментом, демонстративно вынула оттуда нож, повертела его в руках и не пряча понесла к себе в комнату (я уже твердо считала эту комнату наверху своей), где, также не таясь, положила его под кровать, после чего спустилась обратно, взяла книгу и принялась ждать.

Приехал Мясник чуть пораньше, чем вчера, или мне так показалось. С тортиком.

– Держи, – он протянул мне коробку с тортом и тут же направился на второй этаж. Я проводила его взглядом и отметила, что в обычной жизни он одевался вполне обычно – на нем был светло-серый костюм и белая рубашка. Я уловила звук открывающегося замка, судя по всему, Мясник отпирал дверь комнаты, что рядом с моей, и замерла, прислушиваясь, – логично предположить, что если камеры и есть, то записывающие устройства как раз-таки в той комнате.

Спустился Мясник минут через двадцать-тридцать, в джинсах и футболке, я была уже на кухне и, разогрев еду, собирала на стол, морально готовясь оправдываться за нож, если он…

– Как прошел день? – дружелюбно, даже немного весело, спросил Мясник, когда вошел на кухню. Я напряглась: есть камеры или нет? знает он о ноже или нет?

– Скучно, – честно ответила я. – Слушай, а не опасно, если я выйду гулять завтра? Правда хищники сюда не забредают? – решила я уточнить на всякий случай, хотя за эти ночи, что я не в подвале, я действительно не слышала присутствия животных рядом с домом: рева какого-нибудь страшного, воя, да в конце концов, стука в дверь, хотя, может, я просто крепко сплю.

Мясник пожал плечами, помыл руки и сел.

– Я не встречал пока. В лесу, кончено, есть, но к дому они вряд ли подойдут. А если в лес пойдешь, при встрече кричи, они пугаются громких криков, или нож возьми, – ответил он, голос его спокоен, взгляд тоже, но…

– В смысле? – тут же напряглась я.

– Ну, вон они, – Мясник кивнул в сторону стойки с ножами, – правда, сумеешь убить-то?

Я облегченно выдохнула, стараясь сделать это не заметно, и помотала головой, а потом пожала плечами.

– Ну не знаю, я лучше буду кричать, – я улыбнулась, – но ты не будешь против, если я погуляю? А то так хочется размяться.

Мясник отрицательно помотал головой и развел руками – «мол, валяй». Я улыбнулась, и мы начали есть, ели мы молча, потом он налил нам чай и отрезал по куску тортика.

– А расскажи о себе, – наконец нарушила я тишину.

– Зачем тебе?

– Ну, я о себе много рассказала, а о тебе ничего не знаю, мне интересно.