Текст книги "Жертвы"

О! – взгляд Мясника сменился: он смотрел ошарашенно и настороженно, я даже на секунду заметила в его глазах страх, но он быстро спрятал его. Я подошла и села Мяснику на колени.

– Зря ты не заглянул в ту квартирку, из которой я вышла… тогда, – тихонько прошептала я ему на ухо, почувствовала, как он глубоко задышал, напрягся. Я отодвинулась и заглянула ему в лицо, наклонилась поближе. – Там был тот, четвертый, Данил… – я прошептала это ему прямо в губы… и снова посмотрела в глаза. – Я хотела на нем потренироваться подольше мучить их… Жалко, что я не могу, как ты, и он умер довольно быстро… Так что тебя для Пашеньки мне сам Бог послал. Может, он тоже хотел наказать их…

Я смотрела на Мясника, в его глаза, в них снова жесткость и холодность – он окончательно поборол страх, спрятал удивление – тем слаще… Внутри меня – неутихающее желание причинить ему боль, рвать его на куски за предательство, за все последние дни одиночества, непонимания… Но… я видела, как он напряжен, как он глубоко дышит, как стиснул челюсти и эти его напрягшиеся под футболкой мышцы… – и в мою голову, бес спросу, беспардонно, самовольно, полезли воспоминания о той ночи, и откуда-то изнутри настырно поднималось возбуждение – да, я определенно хотела дать Мяснику второй шанс.

Я смотрела в его глаза и тяжело дышала, немного в замешательстве – внутри меня зло схлестнулось с похотью… они боролись, сцеплялись, грызли друг другу глотки… Я чувствовала, мне просто необходимо снять это напряжение, ощутить что-то такое… Я наклонилась и поцеловала его, и снова посмотрела в его глаза, парень на столе то орал, то стонал от боли и страха, а эти серо-голубые глаза смотрели на меня так уверенно…

– Веди себя хорошо, – прошептала я Мяснику на ухо, оттянув за волосы его голову, почувствовала, как он дрогнул от моего шепота, приставила к его горлу нож – мне хотелось его до безумия, никогда в моей крови не было столько желания к мужчине, никогда…

И я снова поцеловала его, Мясник не стискивал зубы или губы сопротивляясь, но и не целовал меня в ответ – а я в этом деле была совсем не сильна… Это злило меня – так хотелось, чтобы он… как тогда… Я заглянула в его глаза, я хотела найти в них хоть намек на желание, но нашла в них даже больше – Мясник смотрел с нескрываемым вожделением, в его глазах была откровенная похоть… Я провела свободной рукой по его груди, плечу, Мясник шумно вздохнул, а я закрыла глаза – злость внутри меня проиграла… начала смешиваться, растворяться в желании.

И эти крики страха и боли парня на столе, и Мясник, такой сильный, такой теплый, такой хищный, рядом, весь мой – по моему телу побежали мурашки, мурашки удовольствия. Я убрала нож от горла Мясника и притянула его голову к своей груди, и он послушно стал целовать мои соски, оставляя влажные следы на футболке… и как не хватало его рук, сжимающих мои бедра, его силы прижимающей меня к себе, его внутри меня…

Я замерла, снова потянула его за волосы, посмотрела в глаза, наклонилась и ловко разрезала скотч, сначала на одной его руке, потом на второй, и тут же вернула лезвие ножа к его шее, где заметно раздулась и билась голубая жила, вгляделась в его глаза, я видела – он был такой же, как и я… мы были с ним одной крови… Я медленно провела лезвием по его шее, стараясь не порезать, а потом чуть нажала – маленький порез, маленькая капелька крови – но Мясник только смотрит, хотя руки его уже свободны, я слышала, как он высвободил их из разрезанного скотча… В его глазах такой огонь, они стали такими голубыми… как небо… в которое так хочется улететь…

– Но сделай это так, чтобы мне не захотелось тебя убить… – прошептала я и откинула нож по полу в сторону, Мясник проводил его взглядом, перевел глаза на меня…

Секунда – глаза в глаза – зло против зла – желание против желания… И его губы жадно впились в мои, руки так неистово сжали мои бедра – до боли, но как же было приятно – словно я была ему так нужна… словно я была необходимость… Он целовал меня, жадно, ненасытно, влажно, хищно, но не причиняя боли… он то отвлекался на мою грудь, то снова возвращался к губам…

Парень на столе все еще что-то кричал, но он уже явно был близок к… а так ему и надо, им всем так и надо!.. за все, что сделали со мной: одни это делали, другие допустили, а третьи простили…

Мясник встал, легко поднял меня и усадил на стол, что шел вдоль стены, стянул с меня трусы, расстегнул ширинку и вошел, замер и только сейчас снял с меня футболку, оставив полностью обнаженной, я потянула и его футболку за подол, и мы сообща сняли и ее… И так хотелось прикоснуться к нему, к его коже, я нерешительно, пугливо провела руками по его обнаженной груди, нежно коснувшись его сосков, он внимательно наблюдал за мной, а потом вдруг схватил меня за волосы, оттянул мою голову чуть назад и поцеловал, поцеловал нежно… неожиданно нежно… слишком нежно…

Его тяжелое дыхание, его жадные руки, его резкие, глубокие движения и нежные губы – все смешивалось внутри меня, рождая что-то неимоверное, я была вся во власти этого, я вся принадлежала Мяснику, вся, вся… и я знала – он не причинит мне боли… он не причинит…

– Да… да… Матерь Божья, – прошептала я, уткнулась в плечо Мяснику и затихла, тело дрожало, я почувствовала, как через пару толчков он тоже кончил и крепко прижал меня к себе.

Он стоял, обнимая меня, гладя по голове, парень на столе вроде как умер, по крайней мере, совсем затих, я положила голову на плечо Мяснику и сладко полудремала – волшебные мгновения между небом и землей… где-то в другой вселенной, где нет ни то что воспоминаний и прошлого, нет даже настоящего… такая расслабляющая пустота… Я вдруг почувствовала, что во мне не осталось и тени злобы на Мясника, мне не хотелось его убивать, мне хотелось быть просто вот так – в его объятиях. Я подняла голову и посмотрела ему в глаза, и поняла – Мясник испытывает что-то схожее… может я не ошиблась – и он все-таки одумается…

– Убей ее… – тихо произнесла я.

Мясник сдвинул брови и вопросительно уставился на меня, выглядел он немного усталым и отрешенным, он просто смотрел на меня и молчал. А я смотрела на него и старалась, чтобы мой взгляд был мягче, но я чувствовала, он видит сейчас меня, меня настоящую…

Он отстранился, застегнул свои джинсы, помог натянуть мне трусы и надеть футболку, он явно был растерян, очень.

– Ты убьешь ее? – давила я. – Я хочу это видеть… Я хочу сейчас!

Он гневно посмотрел на меня, я видела – хотел ударить, но что-то его остановило, он схватил меня, перевалил через плечо, но понес не к камерам, как я ожидала, а наверх. Я немного смутилась: ключ-то от подвала оставался тут, внизу, под матрацем, но я не сопротивлялась. Мясник внес меня в спальню и усадил на кровать, гневно глянул и вышел… минута-другая, он вернулся и запер дверь.

А я засмеялась и легла, мне было просто хорошо, беспричинно, почему-то, – наверное, вот что называют состоянием после хорошего секса. Повалявшись несколько минут, я с улыбкой уверенно кивнула сама себе и отправилась в ванную, сняла одежду и залезла под душ, накупалась, умылась, надела чистую одежду, легла и уснула, сразу и сладко.

Проснулась я от шума открывающего замка: Мясник молча поставил поднос с завтраком, вышел и снова запер дверь. Я встала, подошла к окну и вскоре услышала звук машины. Я поела, есть очень хотелось, помыла посуду, поставила на поднос у порога и принялась ждать – по моей задумке: если он любит меня, он убьет ту девку в камере и придет ко мне, а если нет – я убью его. Все просто, как дважды два.

Вечером Мясник принес мне ужин и забрал посуду – он молчал, я тоже пока не настаивала – день можно подождать, дать ему подумать.

Стемнело, я лежала, за окном был сильный дождь, громыхал гром и иногда сверкали молнии, и вдруг, словно сон, пришли воспоминания.

…Мне было четыре… Я легла спать, но что-то разбудило меня среди ночи… Я открыла глаза, и тут же молния осветила комнату, несильно громыхнуло, как будто вдалеке, и полил сильный дождь, стало страшно. Я подняла голову – брат крепко спал (его лицо совсем затерлось в памяти, помню только, что у него были темные волосы). Я встала с кровати и по привычке отправилась к родителям, я подошла к их двери, она была закрыта, но из-под нее шел свет. Я уже было потянулась к ручке, чтобы войти, но тут услышала громкий шепот, такое злобное шипение, и плач…

Я, стараясь не шуметь, аккуратно нажала на ручку двери и заглянула: мать сидела на полу, на коленях, закрывая голову руками, а отец яростно наносил ей удары ремнем по спине.

– Потаскуха, убить тебя мало и твоего выродка, – прошипел отец, я видела его в пол-оборота, но даже так было видно, как налилось кровью его лицо, он был в неистовом гневе. – Предателей не прощают, сука… Не прощают!

Отец резко отбросил ремень, схватил мать за волосы, потянул, заставляя встать и ударил в живот, она скрутилась, ловя ртом воздух, а отец ударил ее еще раз, уже куда-то в бок, потом еще раз, мать рухнула на пол, как-то резко, тяжело упала… Отец сделал шаг в сторону, и замер, задумчиво потирая рукой лоб… Вскоре мать начала подниматься на колени, тяжело дыша, а отец пнул ее, она схватилась за живот и повернулась на дверь, и тут заметила меня, и махнула рукой, не в силах все еще ничего произнести. Я замерла, сердце стало биться где-то совсем внутри меня, словно сжалось и спряталось куда-то.

– Что ты крыльями своими размахалась, сука, – отец снова дернул мать за волосы, повернулся в сторону ее взгляда и встретился с моим.

В его глазах было столько болезненной злобы и ненависти… Несколько секунд он просто смотрел мне в глаза, а потом его лицо резко переменилось – словно раз и спала надетая маска – его взгляд стал теплым и почему-то виноватым, он тут же отпустил мать и, перешагнув через нее, быстро направился ко мне.

– Принцесса, ты чего тут? А мы с мамой играем, – он подошел, улыбнулся мне, подхватил на руки и понес, я не плакала и не испугалась – отец смотрел на меня без тени злобы или раздраженности.

– Мне приснился кошмар, – сказала я, когда он внес меня на кухню.

– Ну вот, – он погладил меня по голове и усадил на стол. – Ничего, сейчас мы попьем теплого молока, и я разгоню всех злодеев. Ох, я им настучу!

Отец стоял у холодильника, но на этих словах повернулся ко мне и показал сжатый кулак, я улыбнулась – он всегда так делал, всегда так грозился наказать всех, кто меня обижает, и мне это нравилось. А кому такое не понравится?

Он подогрел молоко, напоил меня, легко подхватил и понес в нашу тогда с братом комнату, уложил, заглянул в шкаф, погрозил туда кулаком, потом под кровать, за дверь ванной…

– Вот, видишь, принцесса, они все напугались и убежали. Спи, ангелочек, – он поцеловал меня в лоб, нежно улыбнулся и ушел, оставив дверь приоткрытой.

А я лежала и смотрела в потолок, гроза уже закончилась, просто лил дождь, а у меня перед глазами стоял тот отец, которого я увидела в комнате родителей несколько минут назад, он словно был не моим – таким злым я его никогда не видела, и мне казалось, что это был не он, а какой-то злой барабашка, которого потом прогнал отец, просто я не разглядела… так я тогда и решила… Тем более, что мама с утра тоже мне сказала, что они с папой просто играли…

На следующий день Мясник снова принес только завтрак и больше ничего – он не сказал, что убил ту, другую… Мне не хотелось давить на него, злить его, но чернота внутри меня не давала пустить все на самотек и просто ждать – она подгоняла, жаждала крови, требовала жертвы… Поэтому, когда Мясник принес ужин, я его поджидала – стояла около двери.

– Ты убил ее? – сразу спросила я, он жестко посмотрел на меня.

– Не твое дело.

Он уже собирался выйти, но я перехватила дверь.

– Ты убил ее? – снова зло повторила я свой вопрос.

– Нет, – сказал он и грозной тучей навис надо мной, но мне уже не было страшно…

– Почему?

– Потому что, – он говорил очень зло.

А я рассмеялась.

– Ответь только на вопрос – почему?

Я смотрела на него, он на меня – его челюсти стиснуты, желваки ходят, глаза смотрят в мои и не смотрят, словно он хочет отвести взгляд, но понимает – нельзя – это значит сдаться…

– Ты думаешь, та, другая, поймет тебя? – продолжила я. – Начнет когда-нибудь смотреть на тебя не как на чудовище? Не с ужасом и страхом? Не бояться?

Взгляд Мясника сменился, было видно, как он пытается спрятать эмоции за холодной маской, вот только я заметила промелькнувшую боль в его глазах…

– Она ни на минуту не подумает, что ты нормальный… Потому что она не знает, что бывает такой огонь внутри, такая жажда, которую не погасить ни водой, ни водкой, ни наркотиками, ни сексом, ни детским смехом – ничем… только кровью, только смертью…

Он нервно сглотнул и как-то вопросительно посмотрел на меня – я знала, он понимал, о чем я говорила, и он смотрел так, словно сейчас впервые, наконец-то, окончательно осознал, что я действительно понимаю это…

– Хотя может тебе нравится… что даже сквозь страх в ее глазах заметно отвращение?.. Будто ты… мерзость, отброс, нечисть… Нравится?

Он молчал, играя желваками, – но я знала ответ – нет…

– Тогда почему? Я же… я же… поняла тебя, я приняла тебя. Почему?!

Он молчал, все сильнее стискивая челюсти, хотя, казалось, уже было некуда, потом отвел взгляд и тут же снова уставился на меня.

– И правду говорят – любовь рождает неблагодарность. Убей ее или умрешь сам! – уже зло, уже выкрикнула я, внимательно глядя в его глаза, я видела он не верит в то, что такое реально – что я смогу его убить, но что-то внутри него, совсем глубоко, где-то на уровне инстинктов, что-то животное, все же чувствовало угрозу…

Мясник резко повернулся и вышел.

На следующий день проснулась я рано – задолго до того, как он обычно приносил мне завтрак, сидела на кровати – ждала. Мясник открыл дверь, поставил поднос и ушел, и только шум машины.

Я не понимала, что в ней, в той другой, такого? что не так со мной? зачем? почему он делает такой выбор? Внутри все жгло от обиды и боли, все это словно уже было: было, что мне не верили, отвергали меня, не замечали мою боль – все это уже было, было… и снова, опять… Как же меня все это злило – я думала, он другой, я думала, мы с ним поймем друг друга… Ведь мы одной породы…

Я умылась, позавтракала, достала скрепку из своей футболки, отперла дверь, спустилась вниз, налила в бокал, из которого пила утреннее кофе, немного коньяка и поднялась к себе, снова заперла себя, спрятала скрепку обратно в загиб своей футболки, и, встав у окна, начала вспоминать…

Я начала вспоминать их всех… начиная с первого – того самого Алексея, помощника детектива.

… – Да и как ту изменишь с этой покалеченной придурошной… – проворчал он… Эту его фразу я хорошо запомнила.

Я стояла, немного остолбенев от такого, – вот и все… «Новую жизнь говоришь? Нашла вроде приличного мужика?! – выговаривала я себя. – Ага, приличного… мудака. Но что ему тогда от меня надо? Неужели из-за денег… Вот, сука…»

И тут внутри меня что-то всколыхнулось, что-то такое странное, пока непривычное – мне вдруг захотелось причинить ему боль. Не просто уйти, не просто отгородиться от него, а именно причинить боль, больную боль – разрезать его грудину, сломать ребра и сжать его сердце, как сжимается от обиды сейчас мое… И это желание стало медленно растекаться по мне приятным теплом, согревая меня, ускоряя сердцебиение…

В голове одна за одной стали мелькать картинки, как я втыкаю нож в грудь Алексея, поворачиваю этот нож, слышу его крики, и еще удар ножом, и еще… Эти картинки вдруг стали такими реалистичными, я почти чувствовала запах крови, в руках появилась дрожь.

Но я, сделав несколько глубоких вздохов, собрала эти черные мысли, и кинула их в клетку, пусть и вымышленную, но прочную. Я создала ее около года назад, когда навязчивые воспоминания, непроходящая злость и просто съедающая изнутри ненависть породили во мне такое желание крови, что я несколько дней не могла ни спать, ни есть… я словно сходила с ума… Тогда, с большими усилиями, мне все-таки удалось запрятать это все глубоко, под замок, но это не изменило того, что все это зло было во мне…

Я нарочито затопала, чтобы Алексей не заподозрил, что я все слышала, и вошла на кухню.

– Извини, я…

– Да ничего, принцесса, – Алексей участливо улыбнулся мне

«Дух что ли тут какой-то, что все меня принцессой зовут… этот ведь даже не знает, что так меня называл отец», – пронеслось в моей голове.

Алексей подошел ко мне и обнял, а черноту, там, внутри меня, скрутило от этого, я еле сдержалась, чтобы не оттолкнуть его и не накинуться с кулаками.

– Все хорошо? – спросил он и посмотрел на меня.

Я обняла его, а хотела убить… «Убить!» – я произнесла это слово про себя и как-то спокойно открыла клетку внутри себя…

Я вдруг отстранилась, загадочно улыбнулась, взяла Алексея за руку и повела… я вела его в свою спальню…

Внутри меня приятно растекалось освободившееся зло, наполняя мои мысли свежо-кровавыми картинками. Алексей предал не только меня – сейчас он охотно идет со мной в спальню, и собирается предать и свою невесту или кто там она ему. Я глубоко вздохнула, было сладко предвкушать его смерть… «Убить! Убить! Убить!» – словно само мое сердце шептало это слово на каждом своем ударе, впрыскивая его в кровь, которая разносила его по всему моему телу, казалось, не только мозг, все клетки моего организма хотели одного – убить!

Алексей послушно вошел со мной в спальню, он послушно разделся до трусов и послушно лег на мою кровать, я тоже стянула с себя одежду, оставив только нижнее белье. Было темно и шрамы особо не бросались в глаза.

Я села сверху… я ощущала его вставший член, я видела похоть и самодовольство в его глазах. Я наклонилась, коснулась его губ, а моя руку скользнула под подушку, где привычно лежал нож, правда, уже другой… пришлось купить новый, тот, который я взяла с кухни, когда Пашенька пристал ко мне в первый раз, забрали, как вещь-док…

Я чуть отстранилась, все еще низко нависая над Алексеем, посмотрела ему в глаза, он довольно улыбнулся, потянулся поцеловать меня, но я выпрямилась, пряча нож за спиной, с силой сжимая его рукоять, чувствуя, как от сладкого предвкушения затряслось все мое тело, а весь занятый похотью Алексей ничего не подозревал, он смотрел так плотоядно, так самовлюбленно, так… Я хотела его пытать: отрезать эти его губы, растянутые в гнусной полуулыбке, вырезать похотливые глазки… – я жадно представляла это все… но меня просто распирало желание его убить – увидеть этот предсмертный страх в его глазах, осознание того, что все, совсем все – его больше нет! Это желание его смерти было почти нестерпимо, я сдерживала себя из последних сил – все еще держа руку с ножом за спиной, я несильно резанула Алексея по бедру, он даже не сразу почувствовал. Но вскоре…

– Что это? – он замешкался, провел рукой по своему бедру и посмотрел на пальцы – на них кровь, он глянул на меня сочувственным глазами – наверное, подумал, что это у меня начались месячные или, не знаю…

А я, почувствовав кровь, уже не могла сдерживаться… Алексей замер, взгляд его стал немного удивленным – это я посмотрела на него уже без маски, уже настоящая, именно та я, которая воскресла, тогда, после реанимации – вся моя злоба, я чувствовала, теперь ярко на моем лице. Он вздрогнул и тут до него дошла боль от пореза на его бедре, он было дернулся, но я лишь сильнее придавила его бедрами, а свободной рукой с силой уперлась ему в грудь и занесла руку с ножом… Алексей ловко перехватил ее, начал приподниматься, он был довольно сильным… но…

Вы когда-нибудь хотели по-настоящему чужой крови? чужой смерти? Внутри разгорается пожар до невыносимой жажды, свербит в душе так, что дрожит все тело, в голове только одно – «Убить!!! Убить!!! Убить!!!», как набат тысячи мыслей-колоколов… Это охватывает так, словно ты не пил три дня и вот передо тобой целый родник, холодной, ключевой воды и мысль одна – напиться! напиться! напиться… – разве тут не станешь пить?!

На секунду я почувствовала, что Алексей почти осилил меня, и тут мысль – «он уйдет и не умрет… он не умрет!!! а ты так и останешься придурошной!..» И проснулось безумство: я закричала и сильнее толкнула его свободной рукой в грудь, просто вжав его в кровать, он поддался, ошарашенно глянул на меня – откуда такие силы? – да я и сама не знала… Секунда – и я выдернула руку с ножом из его рук, воспользовавшись его замешательством, и воткнула нож ему в грудь, влево, туда, где с детства нас учили, сердце, нож вошел глубоко, я с трудом вынула его и снова туда же, только чуть левее и еще, и еще… Я била и била, пока не устала рука, и смотрела в его глаза, ловила, вбирала, вдыхала его смертный страх, его ужас…

– Предателей не прощают, сука! Предателей не прощают! – повторяла я шепотом.

Я знала – он слышал мои слова, он запомнит их, и, если есть перерождение душ, он будет самым верным псом!.. он впитает это на уровне уходящей из его тела души… Этот урок ему не пройдет даром…

Наконец, жизнь из него совсем ушла, изо рта потекла кровь, глаза остекленели, и я немного успокоилась. Все еще сидя на его бедрах, я опустила руку с ножом и посмотрела на окровавленного Алексея – мне стало так тепло и спокойно, так свободно от чувства выполненного долга – он умер, умер за свое предательство! И внутри меня приятно растеклось настоящее, живое умиротворение.

Я прошла в ванную, смыла теплую кровь Алексея с себя, помыла нож, сделала пару глотков холодной воды, вернулась в комнату и посмотрела на бездыханное тело – оставалось решить, что с ним делать дальше…

«Приехал он сюда со мной, это явно зафиксировала камера на въезде в поселок, значит надо, чтобы он и уехал отсюда со мной», – очень быстро решила я.

Я спустилась, нашла в аптечке бинт, взяла на кухне рулон бумажных полотенец и поднялась, забинтовала раны на груди Алексея, приложив к ним полотенца, дотащила его до машины, поняла, что поторопилась с ранами, от перемещения бинт стал красным, я намотала новый слой полотенец и бинтов, после чего надела на Алексея его же футболку, штаны и пиджак. Чтобы аккуратно натянуть их, сил ушло немало, я очень устала, он был тяжелым и каким-то задеревенелым, что очень раздражало – вообще после своей смерти Алексей очень раздражал меня своим присутствием.

С трудом я усадила его на переднее пассажирское сиденье, нашла в баре отца коньяк, влила немного Алексею в горло, немного на его одежду, остатки вылила в раковину, а бутылку выкинула в мусорку. Потом оделась сама, и «мы» поехали.

Перед выездом за ворота поселка, где был дом отца, я еще раз на всякий случай глянула на Алексея – я усадила его так, чтобы он очень походил на спящего, благо камеры были черно-белые и не очень-то хорошего качества, поэтому главное, чтобы не было заметно крови на одежде – его футболка была как назло белой, а пиджак светло-бежевым, и большие пятна будут очевидны, но полотенца и бинт пока справлялись, и его одежда была чистой.

Я въехала в город – там тоже на въезде стояли камеры, правда, уже ГИБДД-шные, проехала несколько кварталов и свернула на обводную дорогу, которая вела в промышленную зону, там в такое время было всегда малолюдно. Проехав немного, я остановилась на обочине, перетащила Алексея назад, уложив на пол и затолкав как можно глубже под задние сиденья, так, чтобы его не было видно, после чего демонстративно поставила сумочку на переднее сиденье и вернулась в город, за это время мимо меня не проехало ни одной машины.

Я выехала из города, и, заметив, что по шоссе я еду одна, только навстречу мне пронеслась легковушка, я выключила фары и аккуратно свернула на первый же аварийный съезд. Я вышла, достала из багажника насос, так, на всякий случай, вдруг кто заметит машину и решит остановиться помочь, затем вытащила Алексея и потащила его в лес, который был по обе стороны автотрассы. Сил тогда у меня хватило не намного, я убедилась, что с дороги труп не видно, и, махнув рукой, решила глубже в чащу леса его не тащить. В голове мелькнула мысль сжечь труп, но меня с детства отец учил – в лесу нельзя жечь костры, и я отказалась от этой идеи, закинула насос в багажник и поехала домой, решив, что полиции, если что, расскажу все просто: были с Алексеем у меня дома, он напился, и я подвезла его до города, живого, конечно же… что с ним было дальше, знать не знаю.

Вернувшись к себе, я принялась отмывать машину и дом – тогда-то я и узнала, как сложно справиться с въедливыми пятнами крови – чтобы все отмыть, пришлось изрядно повозиться – закончила я только к семи утра и вырубилась благодатным, спокойном и умиротворенным сном…

Тело Алексея нашли только через пять дней, и его убийство связали с его детективной деятельностью. Ни один следователь ко мне не приходил, а значит Алексей никому обо мне не рассказывал… Что ж, оно оказалось и к лучшему… Понервничав около месяца, но так и не дождавшись ни ментов, ни даже Николая Александровича, я расслабилась.

А как-то зашла в свою спальню, села на кровать, достала тот самый нож и улыбнулась… даже вспоминать глаза Алексея в момент смерти было приятно: его этот страх, толика сожаления, что он сейчас здесь, а не где-то в другом месте, например, дома со своей девушкой…

Я сладко и шумно вздохнула, еще раз улыбнулась этому воспоминанию, встала и нанесла себе порез на внутренней стороне левого бедра, поперек, так чтобы он пересекал самый большой и страшный шрам, оставленный мне Пашенькой и его друзьями. Порез сделала неглубокий, но так, чтобы обязательно остался шрам, на память… Чтобы, когда я смотрела на этот большой шрам и вспоминала ужасы тех трех ней, этот маленький немного скрашивал мои мысли…

Я улыбнулась, вымыла нож в ванной, прижала к бедру полотенце и спустилась вниз, налила себе немного вина, села в гостиной и принялась изучать карту Москвы…

А вот боксеру, Саше, повезло… Отношения он не торопил, может оттого, что жизнь его хорошо научила и, где-то подсознательно, он чувствовал меня настоящую, чувствовал, что со мной что-то не так – не знаю… Кроме того, он сумел привязать меня – я тогда снова поверила, что смогу начать жизнь заново. И поэтому, когда через пять месяцев нашего знакомства, он все-таки сделал несколько намеков на вполне логичное продолжение наших встреч, я решила сначала удостовериться, что меня не потянет убить его… мне было жалко его… А еще я хотела увидеть, какой может быть реакция у мужчины на мои шрамы, ведь Саше я свою историю не рассказывала…

План мой был прост, и я сразу взялась за его выполнение: на «рабочей» квартире я переоделась, надела рыжий парик, ярко накрасилась, напялила черные короткие шорты, плотные черные колготки и красивую темно-синюю шелковую блузку и отправилась в клуб.

Мне нужен был настоящий самец, и нужный похопончик попался мне быстро… Из клуба мы уехали вместе, и всю поездку Артур загадочно улыбался мне в такси. Артур, а именно так представился этот красавчик: густые черные волосы, манящие зеленые глаза, волевой подбородок, довольно стройное высокое тело – он был действительно красив.

Мы довольно быстро добрались до моей «рабочей» квартиры, алкоголь меня немного расслабил, поэтому, когда Артур с порога полез целоваться, это поначалу даже не вызвало во мне неприятия, однако положительных эмоций от его поцелуев тоже не было.

Он стянул с меня одежду и повалил на кровать, было темно и, казалось, он даже не обратил внимание на мои шрамы. А внутри меня ничего, кроме отвращения…

Иногда я пыталась его все-таки оттолкнуть, но не сильно, и он принял это за игру… Ему было все равно… А потом я лежала под ним и смотрела в потолок, иногда мелькало его лицо, он пытался целовать меня, а я отворачивалась. Я думала о том, о чем же думает этот мужчина – ведь периодически он спрашивал меня, нравится ли мне? – а я молчала… а он продолжал… и я спокойно терпела…

Когда он кончил и просто рухнул на меня всем своим потным, липким телом, я мысленно сказала «спасибо» за то, что он надел презерватив, и конец всего этого был не настолько омерзительным, каким мог бы быть. И все равно, казалось – еще секунда под ним и меня стошнит. Я вылезла и села на кровати, посмотрела на него – он расслаблено лег на живот и растянулся… И дверь клеточки внутри меня заскрипела, открываясь… выпуская… и чернота не торопливо, свободно, приятно растекалась теплым, сладостным желанием смерти – сладкий черный эликсир… И я четко представила, как воткну нож в Артура, как брызнет из него кровь… кровь, много крови, как он перестанет дышать…

«Убить! Убить! Убить!» – застучало в моих висках.

Артур перевернулся на спину и довольно улыбнулся

– Хорошо было, да? Тебе бы надо быть только поактивнее, – сказал он и снова улыбнулся.

«Сейчас буду, Артуреныш, сейчас буду», – вслух это я не сказала, только улыбнулась, а он заулыбался мне в ответ.

Я улыбнулась еще шире и ушла на кухню, открыла ящик и увидела, как в отблеске уличных фонарей и луны блеснуло лезвие ножа. Я взяла его и пошла к кровати, Артуреныш снова лежал на животе, раскинув ноги и руки. Он был довольно мощным мужчиной, но не особо накаченным, чувствовалась, что богатырскую силу в него заложила природа, а он просто не жирел, так сказать… Я подошла к нему и аккуратно постучала по плечу, он повернул голову и улыбнулся мне, а размахнулась и вонзила нож по самую рукоятку в его спину между ребер, он дернулся… Тут же в его глазах – о, этот сладкий минутный испуг: какой бы смертью ты не умирал, всегда есть секунда, доля секунды, миллисекунда, когда твоя сущность вдруг понимает – ты умер… что тело, в котором ты, мертво – все…

Я тыкала нож снова и снова, Артуреныш совсем не сопротивлялся, скорее всего, первым ударом я попала ему прямо в сердце… Я била и получала такое удовольствие от осознания того, что больше ни его руки, ни его губы не прикоснутся ко мне, никогда… он больше никогда не прикоснется ко мне… И внутри меня был такой покой, такой нужный, такой всеначинающий покой – словно я напилась, словно я снова могу жить…

Я закончила убивать его, я даже устала немного, вытерла аккуратно нож о простыню… посмотрела на нож и снова резко воткнула его в Артуреныша.

– Вот видишь, малыш, какая я активная на самом деле, – сказала я уже неизвестно кому и довольно засмеялась, было так хорошо!

И я пошла купаться. Я усердно намылилась, смывая с себя остатки того, что было между мной и Артуренышем, а потом около получаса расслабленно стояла под теплыми струями воды…

Я вышла из ванной, посмотрела на труп и, вспомнив, как это прикасалось ко мне, передернулась. Теперь тело Артуреныша вызывало только усталость и раздражение своим наличием. Я вынула из него нож, прошла в ванную и принялась тщательно намывать его, закончив с этим, я подняла голову и… замерла – я стояла у раковины и смотрела на себя в зеркало – я впервые видела себя такой: влажные волосы растрепались, на щеках румянец, а выражение лица было таким довольно-манящим… странное выражение лица. Именно тогда, в тот момент я поняла, что я другая, что тогда я вернулась другой, что сколько бы я не путешествовала, не откладывала месть Пашеньки, сколько бы я ни пыталась начать вести нормальную жизнь, я не смогу…