Текст книги "Жертвы"

Я еще раз осмотрела все, но новый осмотр ничего мне не дал, только подтвердил, что этот Мясник большой педант. Я подошла к холодильнику и начала изучать его содержимое: в морозилке я нашла три больших куска мяса – явно магазинных! – они были уложены на пластиковый поддон и обернуты пленкой, на которой был наклеен ценник (этой находке я очень порадовалась – по крайней мере, Мясник точно не каннибал), тут же лежали пачка сливочного масла и две упаковки пельменей; в самом холодильнике я увидела упаковку кетчупа, хлеб, сыр, колбасу, подсолнечное масло, молоко, кефир, литровую банку квашеной капусты, скороварку с перловкой, еще целая полка была заставлена различными тушенками; на дверце холодильника радовал глаза с десяток яиц, а чуть ниже стояли бутылка коньяка и водки; а в нижних выдвижных ящиках холодильника я нашла яблоки, чему тоже очень обрадовалась, достала одно, помыла и с удовольствием тут же съела.

«А он хозяйственный мужик», – отметила я про себя, заметив, что набор продуктов довольно хорош для одиноко живущего мужчины, очень даже хорош. А потом села и задумалась – хотелось вот так вот «обшманать» весь его дом, но я понимала, надо быть осторожней, чтобы не разозлить его, чтобы он не передумал оставлять меня не взаперти. «Не надо торопиться, – еще раз напомнила я себе, – надо, чтобы он научился мне доверять, и к тому же – а вдруг у него есть камеры?» – подумала я и тут же начала озираться по верхам, но здесь, на кухне, камер я не заметила. «Но все равно, надо бы сначала втереться ему в доверие, – продолжила я рассуждать про себя, – пусть пройдет пару дней, он увидит, что я веду себя смирно, никуда, куда не надо, не лезу, в конце концов, даже если у него есть видеонаблюдение, он отсмотрит пару дней, поймет, что я „веду себя хорошо“, и ему надоест следить за мной». Я мысленно согласилась с этими своими рассуждениями и начала думать, что сготовить, это немного отвлекло. В итоге я остановила свой выбор на гуляше и гречке.

Управилась я довольно быстро, попробовала свои кулинарные шедевры и осталась довольна, приятно потянулась и подошла к открытому окну. На улице было просто отлично – светило яркое летнее солнце, и все вокруг было донельзя сочно-зеленым, и так захотелось выйти… Я подошла к двери, что вела с кухни на веранду и уж было потянулась к ручке, но… передумала, вернулась к столу и села, глядя в окно. За дни пребывания внизу, в той камере, я очень соскучилась по улице, хотя там, в той, прошлой жизни, я не особо любила все эти улицы – много людей, много мужчин… но тут – тут так тихо, людей совсем нет – я бы с удовольствием погуляла тут около дома.

«Всему свое время», – философски заключила я и прошла в гостиную, постояла немного, борясь с искушением тут же начать доскональный осмотр, и огляделась: у одной из стен на приличном расстоянии от нее стоял диван, по бокам от него два кресла. Я присмотрелась – было что-то не так, вернее, все было так, но… расставляй мебель я – я бы поставила диван и кресла к соседней стене, которая была явно длиннее, и мягкий уголок не казался бы таким скомканным… Но тут мне в голову пришла интересная мысль, я кивнула ей и посмотрела в сторону, куда были обращены диван и кресла, – они смотрели прямо на входную дверь, я тут же вернулась на кухню, прошла к месту, где всегда садился Мясник, села и снова довольно закивала себе – с его места были четко обозримы обе двери: в гостиную и на веранду. Я хмыкнула и вернулась в гостиную.

Около той стены, куда бы я поставила диван и кресла, Мясник определил небольшой книжный шкаф, верхние полки которого были открытыми, а внизу шел ряд деревянных дверок. Я подошла поближе к шкафу, в открытой его части стояли книги, все они были аккуратно, даже как-то скрупулезно расставлены – книги были выстроены четко по росту, от высоких к низким, и были не просто прижаты к стене, а пододвинуты к краю полок, четко по линии, такие строгие линии корешков, как отряды вышколенных бравых солдат. Я поводила рукой за книгами – воздух. «И охота было вот так?» – я помотала головой, удивляясь, и принялась рассматривать книги, среди них, были и новые на вид, и совсем старые, но в основном художественная литература, преимущественно классика.

Тут я замерла – в голову пришла мысль – а вдруг здесь, в гостиной, все-таки есть камеры. Я подняла голову и внимательно огляделась – конечно, ничего плохого в том, что я осматриваюсь, я не видела, это делают все обычные люди, даже просто находясь в гостях, и особо разозлить его это не должно, я же не копаюсь в его личных вещах… «Пока не копаюсь», – философски заключила я про себя. Камер я так не нашла, хотя обсмотрела все, в том числе все углы и все подозрительные выступы. Я села на диван, решив закончить осмотр на сегодня, но любопытство внутри росло…

В общем, посидев на диване минут десять и помаявшись, я встала и начала «копаться». Прежде всего я принялась за нижние секции книжного шкафа. За первой створкой оказались полотенца, аккуратно сложенные от темных снизу к светлым, отдельной стопкой лежали кухонные, так называемые «вафельные», полотенца, а на верхней полке этого отделения я обнаружила сложенный плед и аптечку. Две другие створки скрывали за собой большое отделение без полочек внутри, тут лежали походные вещи: палатка, спальный мешок, фляжка, набор походных столовых принадлежностей и прочее на эту тему, также я обнаружила достаточно много экипировки для рыбалки… И тут я наткнулась на отличную вещь – нож, охотничий, большой, в кожаном плотном кожухе. Я с каким-то внутренним трепетом вынула его и сжала в руке, было приятно держать его – удобная рукоять, даже на вид прочный, холодный, смертельно опасный металл лезвия – такой нож придавал твердую уверенность просто своим присутствием в руке. Я вложила его обратно в кожух и на всякий случай аккуратно положила сбоку, вдоль стены, – так, чтобы можно было его легко и быстро достать. Но это так – на всякий случай.

Потом я направилась к небольшому шкафу у выходной двери, последняя, кстати, была деревянной и, судя по всему, вела в небольшой коридорчик, но заглядывать за нее я не стала, пока… В этом шкафу висела мужская верхняя одежда, зимняя и осенняя – две куртки и дубленка, упакованные в мешки для одежды. Внизу стояла теплая обувь, чистая и до блеска начищенная. Я вздохнула на это, помотала головой и направилась в закуток, где была лестница, и нашла там дверь, щелкнула выключателем на стене и зашла – передо мной была ванная, самая обычная ванная: раковина, унитаз, душевая кабина, стиральная машинка. Эта комната, как и ванная наверху, было отделана белым кафелем, и было очень чисто, и очень пахло чистящим средством. Я снова помотала головой, поражаясь такой чистоплотности, и вернулась в гостиную на диван, села и задумалась, и тут… – я провела рукой по дивану и удивленно уставилась на него – на диване была настелена светло-зеленая накидка, что-то наподобие очень любят домовитые хозяйки, чтобы обивка мебели не так пачкалась.

– Да… – немного даже ошалело произнесла я вслух, хотя надо признать, эта накидка на диване была очень приятной и мягкой на ощупь, но…

Кстати, точно такие же были и на креслах, а вот ковров на полу нигде не было, только линолеум или что-то наподобие.

Тут я глянула на небольшой журнальный столик, который стоял рядом, на нем ничего: ни газет, ни журналов – ничего, и даже пыли совсем чуть-чуть…

Я озадачено выдохнула и растеряно помотала головой – «дааа уж»… вокруг был идеальный, образцовый порядок, порядок до тошноты. «Мужчину, живущего в лесу, живущего одного, поддерживать такой порядок могут заставить только действительно большие тараканы в голове, очень большие тараканы», – заключила я про себя, а потом лукаво хмыкнула – я непременно собиралась узнать, что же это за тараканы. Это было даже не просто любопытство, я хорошо осознавала – именно от того насколько хорошо я пойму Мясника и приспособлюсь к нему, зависит то, сколько я проживу…

На этом на сегодня с осмотрами я закончила, наверх я подниматься не стала – надо подождать, посмотреть на его реакцию, а вдруг видеонаблюдение все-таки есть, и если Мясник возмутится моим поведением, например, заново запрет в комнате или что-то скажет, то я буду знать, что камеры есть, но при этом за мной не будет большой вины – то, как я довольно скромно и невинно сегодня все осмотрела, не должно вызывать особо гнева – в конце концов, женское любопытство еще никто не отменял. Я довольно улыбнулась проделанной работе и своим умозаключениям, выбрала себе книжку и устроилась на диване…

Проснулась я от взгляда, тяжелого, пристального. Я открыла глаза, Мясник сидел на журнальном столике и пристально смотрел на меня. Я села, потерла лицо руками, просыпаясь, посмотрела на Мясника и улыбнулась.

– Привет.

Он лишь кивнул.

– Я что-то зачиталась и уснула. Пошли, я там поесть приготовила, – я вроде попыталась встать, но под его взглядом села обратно.

Он глядел на меня как-то настороженно-вопросительно и где-то даже сурово – он словно спрашивал: почему я тут? Как будто он ждал, нет, как будто он был уверен, что я убегу. Хотя ручаться, что он именно думал, я не берусь, он просто смотрел, смотрел так, словно непонимание моего присутствия здесь его очень озадачивало, а это в свою очередь его явно раздражало.

Я немного заволновалась и расстроилась – он ушел таким, казалось, родным, а вернулся колючим и злым. Я мельком взглянула в окно – за ним было порядком темно, и я поняла, что проспала я почти весь день.

Мы посидели молча еще некоторое время, и, так как Мясник так ничего и не сказал и ни спросил, я пожала плечами, встала и направилась на кухню, он поднялся и тоже пошел за мной. Я принялась разогревать еду, а Мясник все это время молча сидел полубоком на своем привычном месте и внимательно за мной наблюдал.

«А что он хотел, чтобы я сбежала – куда? В лес?» – думала я про себя, накладывая ему гречки, чувствуя спиной его пристальный взгляд и немного нервничая под ним. Во мне все сильнее нарастало беспокойство – я боялась потерять ту теплую связь, что вроде бы зародилась между нами.

Я разложила еду на тарелки, поставила их на стол и села на свое место. Ели мы молча. Я старалась даже не смотреть на Мясника. Тишину нарушил он.

– Вкусно, спасибо, – сказал он, доев, и отставил тарелку, а я улыбнулась – его тон стал заметно дружелюбнее.

– Я рада, – кивнула я и продолжила есть.

Мясник, не вставая с места, включил чайник, чтобы тот закипал, и снова уставился на меня. Я доела свою порцию под его пристальным взглядом и виновато улыбнулась ему.

– Что-то не так?

– Ты не пыталась сбежать… – произнес он, снова посуровев. – Почему?

Я отставила пустую тарелку и посмотрела на Мясника, несколько минут мы молча глядели друг на друг, тут щелкнул чайник, я вздрогнула и опустила глаза.

– Мне некуда, – произнести это далось мне почему-то с трудом.

– Домой, – предположил Мясник.

Я было хотела сказать – меня там никто не ждет, но… собственно – а где мой дом? Отцовский дом я продала, да и не дом он мне – так, пристанище для моих плохих воспоминаний. Квартира в Москве?.. Но… Я вдруг словно вздрогнула – а вдруг и он мне не рад и не особо жаждет, чтобы я тут тусила с ним в его доме, ну, не убил и не убил, в конце концов, жениться из-за этого он на мне не обязан. Эта мысль почему-то очень опечалила меня, на глаза набежали и тут же высохли слезы, а в горле встал ком – я-то думала, что вчера мы словно бы сблизились…

– Там страшно, – я показала в сторону окна, за которым было уже темно.

– Только поэтому? – почему-то спросил Мясник.

Я посмотрела на него – уж очень он пытливо допрашивает – что он хочет услышать?

– Нет, – честно сказала я, но развивать мысль не стала, к тому же, как мне показалось, мой ответ вполне устроил Мясника, ведь и так было понятно, что осталась я тут… из-за него…

Мясник встал и начал заваривать чай, наступила тишина. Вскоре он поставил на стол бокалы, баночку с медом и печенье.

– И правильно… – вдруг произнес он и замолчал, но было ощущение, словно еще должны быть слова, которые он так и не сказал, я посмотрела на него, не очень поняв, что именно он одобряет, но уточнять не стала, лишь кивнула и слегка улыбнулась.

Мы молча пили чай. Мне хотелось поговорить с ним, но о чем я не знала, да и мысли то и дело возвращались к его вопросу про моей побег: «Если он знает, что я не сбегала, значит камеры есть, хотя – ну не нашла я их! Может, он тупо сидел на улице и наблюдал, выйду я или нет? Получается входная дверь или дверь веранды были открыты… а я даже не попыталась их дергать… Может камеры снаружи?»

От размышлений меня отвлек его взгляд, он так внимательно всматривался в мое лицо, словно хотел разгадать, о чем я там сейчас так задумалась, я смутилась и улыбнулась ему.

– Хорошая библиотека, – заметила я. – Любишь почитать?

– Да, – коротко ответил он.

Мясник явно был почему-то не расположен общаться. Я замолчала, мы допили чай, а после он вдруг встал, подошел ко мне, взял за локоть, поднял и повел наверх, в комнату, завел меня туда, еще раз внимательно посмотрел в мои глаза и вышел, заперев дверь. Я села на кровать в полном недоумении: «Почему он так сделал? Неужели есть камеры? Но где они тогда? И он ведь не предъявлял, что я где-то там лазила? Нет, он удивлен тем, что я не пыталась сбежать… Но почему его это разозлило? Куда бежать-то? Мне правда некуда. Да и смысл? Если кругом лес… Может его напугала такое мое поведение, может все пытались бежать, но кто были эти все и сколько их было? К тому же вроде у нас с ним отношения сложились немного неправильно – не как у маньяка и жертвы…»

Я легла на кровать и уставилась в потолок. Ясно я понимала только одно: спать одной даже при свете не хотелось – с улицы только шум леса и темнота, и одиноко… а как было спокойно вчера с ним в гостиной… Но выбора он мне не оставил… «Хорошо хоть волки не воют», – пронеслось в моей голове. Я встала, взяла чистые трусы и отправилась в ванную. Искупалась, умылась и вышла, оставив свет в ванной включенным и чуть приоткрыв дверь, и… только сейчас обратила внимание – на прикроватной тумбочке стоял маленький ночник. Я аж замерла… – это был такой настоящий акт заботы, это была забота в чистом ее виде. Если он, допустим, и убивал по моей просьбе – это и самому ему нравилось, и молоко с печенькой можно косвенно объяснить нежеланием лишний раз готовить, но это…

«Так получается: он хотел, чтобы я сбежала или все же нет?..» – я совершенно растерялась, но потом махнула рукой, довольно улыбнулась, прошла и села на кровать около тумбочки. Ночник был абсолютно в стиле Мясника: простой квадратный плафон из матового чуть рыжеватого стекла. Я включила его – слабый нераздражающий свет приятно осветил часть комнаты. Я улыбнулась, правда, в этот раз грустно – как же я скучала по такой вот заботе… Это было так давно… Это так затерто злобой, что поселилась внутри меня, что я всегда вспоминала о том прошлом, что было до тех трех дней как-то обособленно, в общем – «отец любил и заботился обо мне…». И доставать из памяти те совсем давние, такие запорошенные картинки, из той, еще детской, еще теплой жизни давалось очень с трудом, с такой щемящей тоской, что казалось – сердце сейчас разорвется от обиды, от осознание, что все это было, было в моей жизни… и могло бы быть, если бы не эти… если бы… если бы… И захотелось заплакать, но… не вышло, просто стало очень непонятно на душе: ни грустно, ни весело, ни злобно, ни добро – муторно, прежде всего от того, что я не понимала, что я сделала не так, что Мясник запер меня вновь.

Я печально вздохнула, выключила свет в ванной, легла и принялась смотреть в потолок, на большой желтый расплывчатый квадрат, что рождал маленький ночник…

…Мне было семь лет, когда отец подарил мне компьютер, о котором я так мечтала… Был новый год, в нашем доме было много гостей, пришел Дед Мороз, тогда я еще полуверила в него: умом я уже понимала его сказочную натуру, но верить все еще очень хотелось. Дед Мороз пришел с целым мешком конфет – я пищала от восторга, а потом он внес большую коробку – я с таким удовольствием и азартом рвала упаковочную бумагу, хотя точно знала, что там…

А потом я весь вечер читала стихи для гостей. Я была таким милым и послушным ребенком, и все хвалили меня, и мне было приятно, и, главное, я видела, как гордился мной отец, с какой любовью он смотрел на меня…

Я нервно потерла лоб рукой, отгоняя воспоминания, и начала думать, а подумать надо было. Мое возвращение в комнату под замок и в тоже время купленный для меня ночник никак не сходились в моей голове, и я не понимала, как же теперь мне себя вести? Пытаться бежать? А может Мясник все-таки видел, что я осматриваю комнаты, и больше не стоит этого делать?.. Или что?.. Однозначных ответов на эти вопросы я так и не надумала, тем более что думать очень мешали быстро охватившие меня беспокойство и тревога. Я пыталась себя немного успокоить: «Я хотя бы засыпаю тут, в этой комнате, а не в той камере, да и ночник… этот… купленный для меня… купленный специально для меня!» Но на душе все равно было зыбко, беспокойно и тоскливо…

Проснулась я от щелчка замка на своей двери, открыла глаза – дверь отворилась – и я тут же закрыла глаза, притворившись спящей. По звукам поняла – Мясник вошел, поставил поднос с завтраком на комод у кровати и вышел, снова заперев дверь на ключ. Я села на кровати и грустно вздохнула – в чем же я провинилась? Это все очень расстраивало меня, на душе неприятно щемило.

Я встала, умылась и подошла к подносу, на нем стояла тарелка с яичницей, бутербродами и кофе. Я без удовольствия позавтракала, помыла посуду и стала смотреть в чуть приоткрытое окно: было довольно солнечно, дождя не обещалось, но дул сильный ветер, и лес слегка покачивался – множество собравшихся вместе могучих сосен, нехотя, дружно чуть клонились под мощными, безжалостными порывами ветра, я завороженно уставилась на это, пока мое внимание не привлек тихий, жалобный скрип, почти как стон, я оглядела территорию за окном, ища источник звука, пока не поняла – это стенали деревья, стоящие поодаль от общей команды, ветер уверенно клонил их, таких одиноких, сбежавших от всех, оттого и таких беззащитных, таких податливых злому ветру… и в тоже время, так стойко стоящих на своем… И мне вдруг так захотелось бежать, бежать отсюда, потому что в голове вдруг ясно – я не понимаю этого мужчину, и так захотелось кричать, потому что внутри, в груди, сердце неприятно сжало от обиды, оттого, что меня так отталкивают, словно я обуза, словно я не нужна, словно я… Почему у кого-то все правильно от рождения, все ровно: детство, учеба, институт, семья, дети, внуки?.. А тут: то мама бешеной кукушкой уезжает, то четыре придурка решают, что я девочка для битья, то предает отец, а то и вовсе маньяк…

Я открыла окно полностью и тут же прохладный ветерок заскользил по комнате, занося с собой вкусный аромат сосны, немного остужая и успокаивая меня, и в моей голове внезапно, урывками, стали всплывать воспоминания о новогодних праздниках…

– Пахнет Новым годом, – произнесла я вслух, но негромко – я слышала, как Мясник вошел в комнату несколько минут назад и замер у двери.

– Вы ставили на Новый год елку? – спросила я, не поворачиваясь к нему и стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, но он дрожал – где-то внутри меня были слезы, они обжигали все внутри и сжимали горло до боли.

Мясник подошел и встал подле меня, и тоже, как и я, уставился в окно.

– Нет, – наконец сухо ответил он и посмотрел на меня, я мельком взглянула на него, но тут же отвела взгляд, снова уставившись в окно…

– А мы последние годы ставили искусственную, мачеха говорила, что так меньше иголок, мусора… Дура… ненавижу ее, – я потерла рукой лоб, внутри почти мгновенно, резко поднялось зло. – Что может быть хорошего в этих искусственных елках, запах их тошнотворный, неколючие иголки, бутафория. Как и вся ее жизнь. Как и ее любовь к отцу… – я шумно и глубоко вздохнула, стараясь втянуть как можно больше прохладного воздуха из окна, потому что внутри стало горячо… – Но отец слушал ее… верил ей… Странно да, как иногда порой мы можем ошибаться в людях?.. – я посмотрела на Мясника, он взглянул на меня, пожал плечами и снова повернулся к окну.

Он молча смотрел куда-то вдаль, он выглядел таким отрешенным, отчужденным и в тоже время жестким, напряженным, суровым – может он тоже вспоминал свое детство? И он молчал…

– А какой праздник ты любишь больше всего? – через несколько минут тишины все-таки спросила я.

Он посмотрел на меня и хмыкнул.

– 31 октября, – произнес он и чуть улыбнулся.

– Что? – с сомнением переспросила я и уставилась на него. – Хэллоуин что ли?

Мясник вдруг широко улыбнулся, но не кивнул, не подтвердил мою догадку. А я, все еще с сомнением, осмотрела Мясника с головы до ног – уж совсем он не походил на того, кто верит в Хэллоуин. «А может у него в этот день День рождения», – подумала я и просто запомнила эту дату, казалось – так на всякий случай.

И мы снова замолчали.

– А я больше всего любила день рождения, – взяла я снова инициативу разговора на себя, просто мне так хотелось поговорить… – Куча подарков, и больше никому их не дарят. И все внимание тебе. Все твое. До конца… Все-все!

Я улыбнулась и глянула на Мясника, он по-прежнему смотрел в окно, смотрел завороженно, зачарованно, выражение его лица стало мягче, мечтательней… Он вдруг закрыл глаза и словно бы ушел куда-то глубоко в себя…

Я тоже повернулась к окну и вслушалась: лес словно что-то шептал, когда легкий ветер пробегал между рядов этой зеленой многотысячной толпы… шелест каждой веточки сливался с шелестом другой, наперебой щебетали птицы, душераздирающе, непривычно громко для уха городского жителя – и все это превращалось в один голос – голос леса. Я тоже заслушалась, засмотрелась на эту картину, ей нельзя было не улыбнуться – она рождала в душе такое умиротворение, такую гармонию, такое желание жить. Создавалось четкое ощущение – что у леса, где-то там в густом зеленом пристанище, в самой глубине, есть душа, есть что-то безудержное, жизнеутверждающее, вечное… И сейчас оно говорит с тобой…

– Надо перетянуть сетку, – вдруг произнес Мясник, я вздрогнула и посмотрела на него, а он ткнул пальцем в небольшую дырочку на москитке (окно было деревянным, и москитная сетка была просто натянута и прибита за края к раме гвоздями-кнопками). Голос Мясника был спокойным, но не равнодушным – теплым – вот оно: простое бытовое замечание и он такой простой, такой обычной и такой… родной… Я кивнула ему, а он вдруг смутился, снова надел на лицо равнодушную, холодную маску и вышел. Дверь Мясник не закрыл, но я так и осталась стоять у окна.

Вернулся он через несколько минут с рулоном сетки и инструментами.

– Поможешь мне, – предложил он, и я охотно кивнула.

И мы стали вешать сетку. Вся помощь, которая от меня потребовалась, – это подержать концы сетки, пока он отрезал кусок нужного размера, после чего он вынул гвоздики, крепившие старую сетку, снял ее и прибил новую.

– Ну вот, – заключил он, когда работа была закончена.

И снова на минуту – он стал таким теплым, таким близким, кажется протяни руку, и он ее аккуратно возьмет и поцелует, а дальше – как показывают в конце мыльных опер – крепко обнимет, и проживем мы долго и счастливо.

– Спасибо, – произнесла я и было уже решилась прикоснуться к его плечу, но вдруг передумала и поправила невольно поднятой рукой волосы. Мясник заметил этот мой угловатый жест, повернулся ко мне и внимательно посмотрел на меня.

– Вы с отцом жили в доме или в квартире? – почему-то спросил он.

– В доме, – немного растерявшись, с запинкой произнесла я. – В пригороде. Недалеко от нас тоже, кстати, был лес, мы часто туда ездили в моем глубоком детстве, по-моему… – я напряглась, вроде и были такие воспоминания, но они были неяркие, нечеткие, неживые. – Когда мама еще с нами жила… но ты знаешь, по-моему, отец не очень любил всякие такие мероприятия семейные…

– Почему?

– Ну… судя по всему, он ненавидел маму, вернее он злился на нее все время. По крайней мере, во все те моменты, что я помню, он-то ворчал на нее, то еще что-то… Когда она ушла, он стал намного спокойнее, стал совсем другим… А потом… потом, мачеха совсем не любила отдых на природе, она все в рестораны его водила – пожрать она очень любила, хотя по ней было не сказать, – я хмыкнула, вспомнив аппетиты той странной, чужой женщины.

– Ненавидел? – уточнил Мясник.

– И любил… – добавила я и отвела взгляд. – Ну, как я узнала потом, уже после его смерти, от его коллег, знаешь похороны, все выпивают, вспоминают… Мой брат был от его друга, хотя мама с отцом уже были порядком женаты, в общем там такая история темная и непонятная… прям, как в лучших любовных романах.

– Брат? – искренне удивился Мясник, – у тебя был брат?

– Да, старший, и почему был? Он и есть, наверное… правда, когда мама уехала, она забрала его с собой, и больше я его не видела.

– И ты ничего не знаешь ни о ней и ни о нем?

– Нет… – я словно со стороны услышала, как дрогнул мой голос, непонятно почему, но эти воспоминания ранили меня…

– И что, твоя мама просто как в воду канула и даже не пыталась с тобой связаться? – почему-то очень настаивал Мясник.

Ответить я не смогла – на глаза выступили слезы, и привычная петля стягивала все внутри, в горле встал ком… Хотя с чего мне стало так грустно? Мне казалось, что я давно смирилась, что мама не вернется… И я как-то уже не ждала…

Я кивнула. Мясник посмотрел в окно, некоторое время молчал, потом снова повернулся ко мне.

– А ты не думала никогда, что она тебя не бросала?

– В смысле? – смутилась я и удивленно уставилась на него.

– Ну, если ты говоришь, что брат не от отца… может, отец… – Мясник не досказал, лишь чуть дернул головой в сторону, но я поняла сразу – он намекает на то, что отец убил маму.

– Нет, – я замотала головой, – он ее, мне кажется, очень любил, потому и злился так, хотя… мне потом как-то его секретарша сболтнула, что он бил маму частенько, потому она и сбежала, не знаю…

– Так, если бил, может один раз и перестарался?

Я вдруг замерла, глядя на Мясника с открытым ртом, – мне никогда не приходило такое в голову, я почему-то точно была уверена, что отец не убивал маму.

– Ты хочешь сказать, он ее того…? – все-таки уточнила я, тоже заменив слово «убил» кивков головы в сторону, Мясник кивнул. – Ну а брат?

Мясник пожал плечами.

– Туда же, он же не его сын.

– Да нет…

– Почему?

– Ну, поначалу я как-то верила папе, он говорил, что брату нужно лечение в Европе и мама уехала с ним. А уже позже, когда многое узнала, решила, что Вадим, отец брата настоящий, помог им бежать и скорее всего вывез из страны…

– Почему ты так решила?

– Ну… потому что, несмотря на эту ситуацию, Вадим так и работал с отцом, и они может не тепло, но довольно терпимо общались. А согласись, если бы были подозрения, что отец убил… сына… Вадим вряд ли бы так спокойно работал с убийцей… Ну ладно, маму, любовницу, но собственного ребенка он бы не простил… Наверное?..

– Понятно… – произнес Мясник, словно бы все равно не до конца согласившись с моими доводами.

– А ты не пыталась их искать?

Я помолчала несколько минут и отрицательно помотала головой – все это было как в тумане, я знала точно только одно – искать маму и брата мне никогда не хотелось.

Я еще раз помотала головой.

– А брат тоже не выходил с тобой на связь? – Мясник явно был намерен допытаться до сути этой ситуации – но сути я и сама не знала: что там произошло, куда они делись, почему не искали меня, например, после смерти отца? Не знаю…

Я пожала плечами и снова отрицательно помотала головой. Мясник замолчал.

– Может отца боялись, – вдруг, словно решив меня успокоить, произнес он

Я вновь помотала головой, а потом подумала и пожала плечами.

– Не думаю… Отца уже сколько нет… Я не знаю…

Мясник отчего-то кивнул мне, и мы замолчали.

Я уставилась в окно и только сейчас обратила внимание – как резко картинку леса разрезают нити москитной сетки… Я чувствовала, что Мясник смотрит на меня и уже сознательно старалась не расплакаться, отвлечься, подумать о другом…

…Я не помнила, как именно ушли мама и брат, но почему-то была уверена – они ушли, ушли сами… Мне было около шести, когда я просто однажды поняла, что уже много дней нет мамы, нет брата – со мной сначала все время сидела бабушка по линии отца, потом стала появляться няня… а мамы все не было…

– Пап, а где мама, когда вернется? – этот вопрос за последние месяцы я задавала отцу не в первый раз.

– Принцесса, мама обязательно вернется, – уже не в первый раз отвечал мне отец…

И так он отвечал еще ни раз… А я послушно кивала – тогда время не мерилось месяцами или годами, было долго или нет, и я терпеливо ждала, долго ждала… Но мама не возвращалась… она так и не вернулась…

А потом… когда мне было около четырнадцати, как-то отец с очень загадочным видом зашел на кухню, я сидела за столом и пила чай с бутербродом, я сразу заметила в нем некоторую радость и волнение…

– Папа, – лукаво произнесла я и улыбнулась ему.

– Дочка, – также лукаво произнес отец, – мне надо с тобой серьезно поговорить.

По радостному виду отца я поняла, что он хочет сказать что-то хорошее, и с готовностью отложила бутерброд.

– Помнишь, ты все спрашивала, когда вернется мама?

Мое сердце просто ухнуло вниз и тут же забилось гулко и часто – неужели мама вернулась?! У меня аж дыхание перехватило – мне столько надо было всего ей рассказать, столько спросить: куда она ушла, где она была, почему так долго… обнять…

– Мама вернулась?! – как-то полуспросила я, на глаза навернулись слезы, я резко встала, ножки стула громко царапнули по полу, и слезы потекли по моим щекам.

– Нет, – вдруг как-то странно смутился отец.

А я словно под холодный душ – я не понимала: он так шутит? или что это?

Заметив, что я расстроилась, отец показал жестом подождать и вышел из кухни, я вытерла слезы, и… тут на кухню зашел отец… за ручку с какой-то мерзкой теткой, вернее, мачеха-то была, кончено, красивой, этого у нее не отнять, но для меня она так и осталась ненужной, лишней теткой.

– Познакомься, дочка, это Полина. Твоя новая мама.

Это знакомство меня с мачехой было довольно обидным и жестоким со стороны отца, уж не знаю, понимал он это или нет? И дело не в том, что он привел эту чужую тетку к нам домой, дело даже не в том, что он вдруг называет совершенно чужую тетку моей мамой – нет, дело было в другом… в том, как больно упала надежда внутри меня – вот она птицей взымала вверх – да-да! мама! вернулась! – а тут… Полина…