Текст книги "Жертвы"

– Ааа, извини, мне нужно, – я показала пальцем наверх, и направилась к лестнице – зачем? – не знаю.

Дима спокойно отпустил меня и проводил внимательным взглядом, я поднялась в свою комнату и огляделась – нужно же придумать, зачем мне сюда надо-то было? – и я надела его шорты поверх трусов, сменила футболку и спустилась обратно вниз.

Нашла я Диму на кухне, он стоял у холодильника и с аппетитом уплетал шоколадку.

– Ахааа, – я заулыбалась, – попался! А то женщины, вы такие, – изобразила я его, – вам бы лишь бы сладкое… – он тоже заулыбался, сгреб меня в объятия и поцеловал.

От его поцелуя остался сладкий, шоколадный вкус, я инстинктивно облизала губы и посмотрела на него – неужели и вправду может быть такое, чтобы у нас, таких неправильных, ненормальных, может быть все правильно, все нормально, как у всех? Я грустно вздохнула – в это верилось с трудом, еще и потому, что его появившаяся привычка каждый раз целовать меня немного злила… Я кивнула в сторону улицы, мы вышли и направились к знакомой тропинке в лесу.

Мы медленно шли по лесу и поначалу молчали.

– А расскажи о своей первой любви, – вдруг начала я, мне казалось это нейтральная тема, а как-то надо было начать разговор – молчание тяготило меня.

– Первой любви?

– Ну да.

– Ой, ну в школе была такая Елена, – он произнес имя как-то просто, обыденно… а мне надо было, чтоб с самого дна души… – Красивая была, мы с ней даже повстречались месяца три.

– А почему расстались?

– Она нашла другого, боксера, а я хилый был, такой длинный и тощий, – он хмыкнул.

– Не то, – откровенно сказала я и помотала головой. – А если честно, первая любовь, самая, такая? – я сделала особый акцент на слове «такая» и посмотрела на него с хитрецой.

– Началось, – Дима тяжело и громко вздохнул. – Ладно, коли ты так хочешь. Была у нас соседка, вернее, соседи, муж и жена. Ох там баба была горячая, у меня комната примыкала к их спальне, ну и ночки там были… – он покачал головой и сглотнул, словно у него набежали слюни, как от вкусно пахнущей еды.

– Что слюни до сих пор текут?! – удивилась я, а потом заметила, как он как-то странно мотнул головой и улыбнулся. – Только не говори, что ты под ее стоны…? – я не стала произносить «мастурбировал», я видела – он понял, что я имела в виду.

Он глянул на меня, не поворачиваясь, одними глазами полными загадочности, а во мне тут же проснулась ревность.

– Не безгрешен был в молодости, каюсь… Но ты не ревнуй, – как-то странно произнес он, улыбнулся, на секунду обнял меня рукой за плечи, чуть сжал, а потом снова взял за руку. – Ее уже нет давно.

– Случаем не ты ей в этом помог? – наудачу спросила я.

Он замялся и замолчал, молчал он несколько минут, я не торопила его, однако смотрела пристально, чтобы он понял – я жду ответа.

– Ты угадала, – наконец произнес он, произнес так, что у меня даже сомнений не возникло в том, что он не врет.

– За что?

– Не твое дело, – твердо сказал Дима, и я не стала настаивать.

– Понятно, а мама?

– Что мама? – голос его стал жестким.

– Ну, твоя… отчего умерла?

– А я говорил, – я помнила, что он говорил, будто бы убил ее, но в это я не верила.

– Правда? Ты убил ее? Не верю.

Дима как-то удивленно глянул на меня.

– Правильно… Спилась она и умерла.

– Спилась? – уточнила я, хотя и заметила, как стиснулись его челюсти, ему явно было неприятно говорить об этом.

– Да, спилась.

– Пила и при тебе?

– Смени тему.

– Но почему? Я хочу знать. И пусть это будет не как в кино, пусть это будет, как есть, Дим.

– Ну, хорошо: да пила вместе с папашей.

– Били?.. Тебя…

– Да нет, – спокойно произнес он.

– Гнобили?

Дима посмотрел на меня, помолчал несколько секунд, но все же ответил.

– Нет…

– Дрались? – не унималась я.

– Да нет, тихими алкашами они были, – произнес он, замолчал на секунду, но так, словно бы еще что-то хотел сказать, но лишь повторил, – тихими…

– Понятно.

Дима внимательно посмотрел на меня.

– Почему ты об этом заговорила?

Я пожала плечами, завести эту тему у меня и правда вышло случайно.

– А ты хоть раз видела сама, как твой отец избивал маму? – ловко перехватил Дима роль спрашивающего.

– Один раз, – честно ответила я. – Случайно… Мне было четыре, по-моему, или около того, точно не помню, ночью началась гроза, и я побежала к ним в комнату. И у двери услышала шепот, громкий такой, злой… приоткрыла дверь, и увидела, как отец бил ее ремнем…

– А ты?

– Ничего. Не знаю. Хотелось убежать, а ноги словно ватные, и я стояла и смотрела…

Мы медленно шли, Дима иногда поглядывал на меня, я чувствовала его взгляды, но он не подгонял мой рассказ. Я продолжила сама:

– Но потом отец заметил меня, подбежал, начал причитать: «Принцесса, ты чего тут?.. а мы с мамой… мы играем»… Ты знаешь, тогда я не особо придала значения увиденному… я поверила отцу…

Я замолчала и поняла, снова говорю я – но почему же Дима так не хочет открыться мне, рассказать о себе, словно не доверяет, будто я для него только кусок мяса – все, что ему нужно, это… И все его эти слова – «ты мне нравишься, даже больше» сплошное бла-бла-бла. И зло внутри меня вцепилось в прутья клетки… Я с заметным усилием отогнала эти мысли, призывая на помощь детство – там были и хорошие воспоминания…

…Помню, как собиралась в первый класс – отец тогда был вынужден уехать по делам в командировку, и я очень переживала, что его не будет. Встала я тогда без настроения, хоть няня и пыталась меня развеселить, но я уныло капризничала и не хотела идти. Радовало помню меня тогда только одно – платье, нежно-розового цвета, такое все ажурное и воздушное, купленное за месяц до первого сентября, только из-за него я и согласилась все-таки пойти.

Тогда моей няней была Валентина Сергеевна, она была очень взрослой и годилась мне в бабушки, проработала она у нас около трех лет, отчего ушла – не знаю, ладили мы с ней хорошо, да я со всеми нянями ладила хорошо – я же была послушным ребенком: отец говорил, что надо слушаться этих порой странных чужих тетенек, и я слушалась.

Еще накануне вечером Валентина Сергеевна заботливо погладила мне платье и повесила его на плечики на дверку шкафа, и утром, сразу после завтрака, я быстрей сняла его, приложила к себе и подошла к зеркалу. «Я настоящая принцесса, – подумала я тогда и заревела, – но папа меня не увидит».

– Ты будешь самой красивой, – услышала я голос няни за спиной и снова заулыбалась.

Мы собрались и уже стояли на пороге дома, но уходить мне никак не хотелось: мне все казалось, что вот-вот приедет отец, хотя он четко сказал, что вернется не раньше середины сентября.

Ко всему прочему, как нарочно, начался дождь, из-за которого пришлось надеть куртку и обуть просто ужасные по моем мнению резиновые сапоги.

Я медленно брела, держась за руку няни, очень хотелось капризничать, я была очень расстроена…

– Девчонки, – раздалось за нашими спинами уже около самой школы.

Я сразу узнала голос отца, вырвала свою ладошку из руки Валентины Сергеевны и кинулась к нему, отец шел, раскинув руки и улыбаясь мне – радостно визжащей и кричащей «папочка».

– Ах, ты ж моя принцесса, – и он легко подхватил меня на руки. – Решил перенести дела, в конце концов, не каждый год моя принцесса идет в первый класс, – пояснил он подоспевшей няне и легонько щелкнул пальцем мне по носу.

Я крепко обняла его за шею. Я была тогда счастливой – я была настоящей принцессой, которую безумно любили… Даже тогда, еще детским умом, я понимала, как сильно отец любит меня, я видела это в его глазах – неприкрытое, бездонное, несомневающееся обожание, я купалась в нем, я настолько привыкла к нему, что остаться без него было слишком непосильным испытанием…

А когда я болела, что делала я на удивление нечасто, отец сидел со мной целыми днями, уезжал на работу только в экстренных случаях. И после выздоровления, где-то через неделю, всегда вел меня в кафе, и мы съедали по порции вкуснейшего пломбира с шоколадом и орехами. Правда, один раз после такого похода я снова заболела ангиной, от которой и лечилась до этого, и отец снова был рядом – он сказал бывает и добавил, что все будет хорошо… И все было хорошо, вскоре я выздоровела, и через неделю мы снова отправились в то же кафе, правда, ели уже пирожные, которые и стали потом нашим ритуалом, – отец больше не рисковал кормить меня мороженным после болезни.

А еще как-то папа купил мне большого плющевого медведя, просто так, не на праздник, чтобы, когда его не было рядом, меня было кому защищать. Своего плюшевого гиганта я прозвала Медведычем…

Я очнулась от воспоминаний, поняв, что мы остановились, тряхнула головой и передо мной снова лес… Я и Дима стояли на развилке – дорога, по которой мы шли, резко обрывалась, расходясь тремя узкими тропками: дальше прямо, чуть влево и резко вправо. Но мы повернули обратно, шли, обсуждая деревья, погоду, лето… – вели, так сказать, светскую беседу. Вернувшись домой, мы поужинали, выбрали по книге и сели на веранде. Был словно тихий семейный вечер…

А потом мы отправились спать, Дима шел за мной, а внутри меня все дрожало от волнения, тревожилось – я чувствовала, он захочет остаться, но мне все труднее сдерживать зло внутри, гасить отвращение, не знаю… мне нужно было время. Я замерла на пороге своей комнаты, я понимала: мой отказ обидит его, а возможно, и разозлит, но по-другому я не могла, просто не осиляла…

Дима сразу почувствовал неладное, он посмотрел на меня с вопросом, вернее, с каким-то подозрением – он, конечно, догадался, что будет дальше… и, да, ему это не нравилось…

– Дим… – начала я и замолчала, перевела дух. – Ты извини… но я хочу сегодня… побыть одна.

– Почему? – спросил он вроде спокойно, но тут же сжал челюсти и заиграл желваками.

– …эээ, – я выдала какой-то полустон, я не знала, что ответить на его вопрос, вернее, как это объяснить, – я не могу… мне нужна передышка… время… я… – я развела руки, показывая, что больше слов не подберу.

Дима вдруг взял мое лицо в свои большие сильные ладони и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Нам не обязательно заниматься сексом, я просто буду рядом, – он говорил спокойно, но там на дне его серо-голубых глаз я видела беспокойство и даже что-то похожее на гнев.

Я высвободила свое лицо из его рук, поправила волосы, упавшие мне на лицо, и тут же спрятала свои руки за спину, заметив, как они дрожат, Дима тоже заметил это и его взгляд немного смягчился.

– Нет, Дим. Я не… – но мне не хотелось говорить «я не хочу» или «не надо»… – Нет, – просто произнесла я, но уже жестко, потому что… потому… потому что внутри меня, в клетке, встала и уже разминалась готовая биться за свободу чернота…

Дима сдвинул брови, пытливо вглядываясь в мои глаза, словно хотел найти в них ответ на какой-то свой неозвученный вопрос…

– Хорошо, – наконец произнес он, но это его «хорошо» прозвучало ровно как «плохо», я поежилась. – И на сколько мне объявлен бойкот?

Я посмотрела на него – такого прямого вопроса я не ожидала и почему сразу «бойкот»?

– Я… – я была растеряна и хотелось сбежать от этого разговора, от его взгляда, от него… – я не знаю.

Он молчал, но смотрел так, что я поняла – он ждет ответа.

– Я честно… не знаю… несколько дней, – чуть запинаясь произнесла я, но он по-прежнему смотрел, – пять, – наугад выпалила я.

– Хорошо, – с тяжелым вздохом повторил Дима свое иносказательное «плохо» и направился к лестнице, сказав на прощание «спокойно ночи». Он не поцеловал.

Я зашла в свою комнату, закрыла дверь и прямо вот так, в кромешной темноте, опустилась по стенке на пол. «Почему, почему он не хочет понять меня? Я хочу, а он?.. Почему он думает, что если я с ним переспала раз, другой, то для меня это стало вдруг приятным и нормой, что это не будоражит тех воспоминаний?..» Это было вовсе не так – они оживали еще сильнее. Оживали каждый раз, когда он внутри меня… и мне стоило огромных усилий заталкивать их внутрь.

Я сидела в темноте и мне хотелось, чтобы он сейчас пришел и обнял меня, и как-то забрал хотя бы часть этих мыслей, не дав этой обиде перерасти… присоединиться к тому застарелому злу, что внутри меня… но Димы не было… я сидела одна, в темноте… и не было страшно… внутри меня все сильнее билась в клетке, все больше просачивалась сквозь нее такая же темнота…

Посидев так какое-то время, я встала, прошла в ванную, искупалась, легла и практически сразу уснула. Ночник я включать не стала…

На следующий день я проснулась от стука в дверь.

– Подъем, – произнес Дима довольно громко, заглядывая ко мне в комнату, кивнул, встретившись со мной взглядом, и тут же ушел.

Я потянулась, встала, умылась и спустилась вниз. Мы завтракали, а я сидела и гнала время, чтобы он быстрее ушел.

Наконец, Дима допил кофе, поднялся и направился к выходу, я за ним. Я чувствовала – он обижен на меня за вчерашнее: ни разу за утро он даже не попытался поцеловать меня или хотя бы обнять.

Почти на выходе, около двери, я поймала его за ладонь, он повернулся и вопросительно уставился на меня.

– Я… Дим, прости, но… вчерашнее – это не повод не поцеловать меня на прощание.

Он хмыкнул, довольно хмыкнул, чему я порадовалась, и поцеловал меня.

– Я вернусь как всегда, – с улыбкой произнес он, я кивнула.

Он ушел, я выждала немного, около часа, нетерпеливо ходя по гостиной взад-вперед, он не вернулся, и я решила пора: нашла в постельном белье вчерашние крючки, открыла дверь кабинета и вошла. И было в ней все тоже самое, что и вчера: стены, стол, стул, шкаф, тумбочка и глобус… Я сразу начала простукивать стены, тщательно, сантиметр за сантиметром. Но снова меня ждало разочарование – никаких потайных дверей или сейфов в этой комнате не было. Я заперла кабинет, снова спрятала крючки в кучу постельного белья в спальне и на всякий случай тщательно осмотрела стены и здесь – но ничего.

Вечером Дима снова задержался на пороге моей комнаты, словно, чего-то ждал… но я пожелала спокойной ночи и виновато улыбнулась, он кивнул и ушел.

На следующее утро я проснулась от ощущения взгляда, потянулась, открыла глаза и огляделась – Дима стоял у окна и смотрел на меня.

– Привет, – произнес он.

– Привет, – я улыбнулась ему.

– Гляжу, ты стала спать без ночника, – заметил он, а я впервые сообразила, что каждый раз просыпалась, а ночник был уже выключен, значит, он заходил и выключал его…

– Я решила, что ты прав: чего бояться мертвых, живых надо бояться, – немного помолчав, все-таки ответила я на его замечание.

«Ты не дал мне быть маленькой девочкой, а взрослые не боятся темноты», – подумала я про себя.

– Тем более ты рядом. Ты же придешь на мой крик? – скромно спросила я, решив немного смягчить свой первый ответ, хотя и знала – кричать я уже не буду.

– Конечно, – он улыбнулся мне, а я ему.

Я вдруг посмотрела на него – он стал таким обычным: эта приторная мужская нежность, которая очень быстро либо портится, либо засахаривается до камня, это заискивание – эти странные сигналы мужчин о желании близости…

«Какая милая ярмарка лицемерия», – зло хмыкнула я про себя, но на лице – я знаю – все та же милая улыбка.

Я вдруг представила, как втыкаю нож ему в шею, как его кровь – наружу, как он задыхается, захлебывается, и жизнь уходит из него прямо на моих глазах… Я с трудом выдавила из мыслей эту кровавую сцену.

Дима подошел ко мне и сел на кровать.

– Ты как?

Я немного удивилась его вопросу.

– Нормально, – немного с сомнением произнесла я.

– Это хорошо, – Дима вдруг тепло улыбнулся, нежно провел рукой по моей щеке, на секунду мне показалось, что он сейчас меня поцелует, но он вдруг убрал руку и встал. – Пошли завтракать, я кофе сварил.

– Хорошо. Я только умоюсь.

Он кивнул и вышел. Я встала, умылась и направилась вниз. Мы позавтракали, вместе помыли посуду – он привычно стоял рядом и вытирал, посуды было немного, поэтому справились мы быстро.

– Чем займемся, состоятельный крот? – задала я вопрос, потому что сложилось такое впечатление, что уезжать сегодня Дима не собирается.

– Ты помнишь этот мультик? – вдруг спросил он и улыбнулся.

– Да, я тоже старенькая.

Он смешно хихикнул, а потом вдруг обнял меня и прижал.

– Я предлагаю провести его за нужным делом, – прошептал он мне почти в губы, бережно убирая прядь волос, упавшую мне на лицо.

Он столько интонации вложил в это слово «дело», что понять его неправильно было просто невозможно. Я нервно сглотнула, попыталась убрать его руки, на мое удивление, он совершенно не сопротивлялся – спокойно отпустил меня и чуть отошел.

– Я… я… я же говорила тебе.

– Хорошо, мы можем просто смотреть киношку и целоваться, – произнес он мне заговорщическим тоном и весело подмигнул.

Я смотрела на него, что-то внутри боялось, что-то злилось, но где же то возбуждение? Где?! Я не понимала саму себя…

Я отрицательно помотала головой.

– Да в чем дело-то? Я тебе разонравился? – спросил он, вроде спокойно, но тут же стиснул челюсти так, что казалось, сейчас раздастся скрип его зубов.

– Нет, Дим. Не разонравился, – я опустила взгляд в пол, но он взял меня за подбородок, поднял лицо и настойчиво поймал мой взгляд.

– Тогда объясни: ты сама напросилась остаться здесь… живой… со мной. Ты здесь! Со мной! Не ты ли заманивала меня? Еще там, в подвале… Что происходит?

– Дим, ты давишь, а ты обещал…

Я почувствовала, как чернота неистово мечется, зверем рвется наружу, кажется – не сдержать, не выдержать клетке, я до боли сжала кулаки – держать себя в руках, держать!

Дима помолчал, судя по всему, тоже успокаивая себя.

– Давлю? О нет, дорогая, это ты не хочешь вылезать из своей скорлупы. Да, тебя изнасиловали. И что? Когда это было? Было и прошло. Тебе противно было со мной? Ты не хочешь меня? Так и скажи: «Ты мне противен, Дим»… И все. Так что?

Я смотрела на него и не понимала: почему он так? Он даже не пытается понять, как и все: пожалел, приголубил и думает, что все исчезнет… Почему он не ведет себя как раньше, без этой навязчивой близости?.. Я не понимала: что за обещание я дала, переспав с ним, – обещание вечной любви и блаженного секса?! Было ощущение – что он меня с кем-то спутал… И это понимание, что я его теряю, теряю его хорошее отношение ко мне, и, главное, уступаю его злу во мне, болью отзывалось внутри… Просто я думала, что он другой, он поймет, он сможет перебороть меня…

Все внутри меня запуталось, боролось: одновременно хотелось стукнуть его и прижаться к нему, чтобы он ушел и обнял меня, чтобы заткнулся и в тоже время, чтобы он пытался достучаться, чтобы не сдавался…

– Да пошел ты! – сказала я зло, оттолкнула его и побежала наверх. Я закрыла дверь, подперла ее тумбой и села на пол – я не плакала – и это состояние неплача просто изводило – все внутри меня хотело плакать, хотело слез, хотело кричать от боли – но все только сжималось словно в тугих тисках. Слезы накатывали на глаза, обжигали их и не проливались, а уходили вглубь, подпитывая зверя в клетке внутри меня…

Прошло несколько часов. Я встала, прошла в ванную, искупалась и стояла в полотенце перед зеркалом, задавая себе всего один вопрос – что я хочу? Внутри меня было такое тягостное, свербящее чувство – очень хотелось Диминого присутствия, тепла, его нежности, но зло внутри меня сопротивлялось этому, отторгало это желание, боролось с ним, причиняя боль, забирая Диму у меня же, делая его черным, злым, ненужным… раскрашивая воспоминания с ним, мои же воспоминания, в черный цвет, находя в них зло – его зло ко мне…

Прошло довольно много времени, я все еще стояла в ванной, в очередной раз умылась холодной водой и посмотрела на себя в зеркало – сейчас зло внутри меня пугало саму меня.

Я вздрогнула, услышав стук в дверь, и вышла в комнату.

– Катюш, пошли обедать, – Дима попытался открыть дверь, но – тумба… он отступил, – и ужинать сразу, хватит дуться, – голос Димы звучал серьезно, и я не стала сопротивляться – оделась и вышла. Он стоял у двери.

– Привет, – полушепотом произнес Дима и улыбнулся, улыбнулся как-то грустно и виновато, я тоже попыталась улыбнуться в ответ, но вот получилось ли – не знаю.

«Почему он заискивается? Почему? Ему же все равно… ему не интересно понимать меня…»

Мы спустились вниз и прошли на кухню, на столе уже стояли тарелки с разогретой едой, я села.

– Завтра обещают дождь, – начал Дима, наверное, хотел завязать беседу, но в мыслях я была далеко – сдерживать зло внутри меня было не так легко, совсем нелегко, и разговоры… они сейчас совсем не нужны.

– Угу, – промычала я.

– Будем киношки смотреть, да? – не унимался Дима. – Все хорошо?

Я видела – он смотрел обеспокоенно. Я кивнула.

За обед-тире-ужин Дима предпринял еще пару попыток завести разговор – но… «Все вздор… – проносилось в моей голове, – погода, природа, ты…» Его эти «бла-бла-бла» раздражали и только усиливали мощь зверя, бушующего в клетке внутри меня…

После ужина я принялась мыть посуду, Дима же пересел на мое место и наблюдал за мной, попивая коньяк. Закончив с последней тарелкой, я вытерла раковину, выключила воду и принялась тщательно расправлять полотенце на столе, чтобы оно тоже хорошо просохло, а в голове: «Почему он смеет пользоваться тем, что я рассказала так много, подпустила его так близко, почему смеет осуждать меня, осуждать то, как я себя веду, доводить до истерик, да кто он такой?.. Конечно, он-то ведет себя умнее – он не пускает меня, туда… к себе, в душу… А я впустила… а он, как и все…». И чернота выплеснула в кровь еще маленькую толику себя, и, вроде, только толику, но… Я решительно подошла к холодильнику, взяла оттуда бутылку коньяка, открыла и глотнула, прямо так – из горла, закрыла ее и замерла… И у меня в голове: разбить эту бутылку, а оставшееся в руке горлышко – ему в глаз, прям по самый затылок, впихнуть насколько хватит сил… и чтоб и кровь, и мозги на стол…

Я глубоко задышала, отгоняя эти мысли, поставила бутылку на место и повернулась к Диме – он удивленно таращился на меня.

– Не смей больше говорить: было и прошло! Я рассказала тебе все… все, что там было… Думаешь для того, чтобы ты уместил это в «было и прошло»! Мило!.. Было и прошло?!… Что по-твоему были те три дня: каникулы, были и прошли, уик-энд, отпуск, был и прошел?..

Дима нервно сглотнул, молча продолжая таращиться на меня, а я перевела дыхание и продолжила.

– Да, на яву это были три дня, но здесь… – я приложила указательный палец к голове, – в мыслях, во снах – это были тысячи, тысячи раз… слышишь, снова и снова, снова и снова… Думаешь, твой член отличается от их? Никак! Никак! Никак…

Я почувствовала, как разогналась внутри кровь, как стало горячо щекам, ладоням, всему телу, как усиленно забилось сердце – внутри меня просыпалась ярость, и я ясно представила, словно реальность: я беру нож и ему прямо в глаз, в один из его этих серо-голубых, которые так ошарашенно сейчас смотрят на меня…

– Думаешь, потрахал меня и что? Что?.. Что изменилось, по-твоему? Произошло чудо?! У тебя что твоя «палочка» волшебная что ли, а сперма лечебная? Что? Что-то не было ничего волшебного, знаешь ли… Но ты не виноват… Виновата я! А знаешь, кто виноват в тех днях?.. Я!.. А знаешь почему? Потому что надо было сделать все, чтобы грохнуть тех тварей… а я… я что: я кричала, звала на помощь… что-то вас таких с «палочками волшебными» не прибежало… ни одного… героя, ни одного, сука!

Лицо Димы стало злым и расстроенным одновременно, он стиснул челюсти и кулаки – я заметила это, но меня уже понесло… Я уперлась руками в стол, подалась к нему и уставилась ему прямо в глаза.

– А знаешь, кто виноват, что я помню все, как вчера – я! – я зло засмеялась… – И не смей, не смей, говорить, что я должна забыть!..

Дима тоже встал, оперся кулаками в стол, в его глазах уже ярость, негодование… но я продолжала:

– Ты смеешься над тем, что для меня больнее всего, ты делаешь из этого просто «было и прошло», словно это день… просто факт… А это ни день, ни факт, ни случай, ни происшествие… это мой ад! Что же ты сам не хочешь рассказать, что сломало тебя?! Ааа? Если все так просто – было и прошло… Что у тебя было… и что прошло?

Я помолчала, стиснула челюсть – секунда…

– Ответь! – я рявкнула так, что сама испугалась, Дима тоже вздрогнул, чуть отпрянул. – Расскажи мне, за что же ты грохнул свою соседку? Что слабо… боишься, что я тоже скажу «когда это было, было и прошло», – последние шесть слов я произнесла гнусавым голосом и с особым сарказмом, облизала губы, попыталась остановиться говорить, но… – Что, плачешь до сих пор оттого, что мамочка не любила, небось называла выродком ненужным, потому что приходилось деньги на твою кормежку тратить, на водку меньше оставалось? Да?!

Секунда – на его лице боль – еще секунда – ярость.

– Что, так было? А может и не тратилась она больно на еду тебе, поэтому и ходил «длинный и тощий», а?

Я видела, что становиться опасно: Дима стиснул челюсти так, что побелела кожа на губах, глаза сузились.

– Да пошел ты! Я открылась тебе… я… – я почувствовала ком в горле, почувствовала, как задрожали мышцы подбородка, а глаза, всего на секунду, обожгли слезы, – я думала, ты поймешь… попытаешься… Поймешь, что каждый раз, когда… все… как… – я запиналась, говорить стало тяжело… – каждый раз, когда… потом мне хочется тебя… убить… понимаешь? Внутри меня… – я попыталась руками показать свои чувства, – внутри меня боль… зло… много зла…

Дима вдруг как вздрогнул, покусал нижнюю губу, посмотрел на меня, внимательно и как-то… как-то с сомнением…

Я отвела взгляд, посмотрела на окно, чтобы хоть немного перевести дух, попытаться унять охватившие меня эмоции и отогнать набежавшие воспоминания, и вдруг в голове мысль – Дима убил Пашеньку и других, потому что ему это было азартно и любопытно, а вовсе НЕ ДЛЯ МЕНЯ…

Эта мысль пришла так внезапно и просто огорошила меня, и на секунду чернота вырвалась из клетки – я резко повернулась и глянула на Диму, он отступил и напрягся, я быстро отвела взгляд и тоже сделала шаг назад, развернулась и бегом бросилась наверх. Разочарование от пришедшей мысли, раздражение от его навязчивых приставаний – они так подпитывали, так подкармливали, так усиливали зло внутри меня, сопротивляться ему стало уже больно, невыносимо – и внутри зудит, чешется, свербит… и не достать руками, мыслями… нет… нет… Я знала – это просыпалась жажда… только хотелось вовсе не пить…

У самой двери спальни Дима нагнал меня, развернул, прижал к стене и, обхватив пальцами за подбородок, повернул к себе, ловя мой взгляд.

– Я убил их для тебя, и убил бы еще столько же, – вдруг сказал он, хотя я и не произнесла эту свою мысль вслух, откуда он?..

Но это было уже все равно – я смотрела только в его глаза: в них блеск, в них столько огня – он снова тот хищник, зверь, способный убивать, он смотрел так жестко, так яростно, так неистово – сейчас он был таким же, как и я, я настоящая, там, где-то внутри, там, куда он еще не заглядывал… И я почувствовала возбуждение, как тогда, в подвале, – во мне снова это свербящее желание принадлежать ему, именно такому…

И он поцеловал меня – а я ощутила, как тысячи приятных иголок пронзили тело: от прикосновения его горячего языка к моим губам, к моему языку… Меня просто кинуло в жар. Его рука сжала мою грудь – и тысячи приятных иголок снова, они врывались сквозь кожу и неслись с потоком крови куда-то вниз живота, где от них становилось неприятно приятно…

Но тут Дима вдруг отстранился, посмотрел на меня:

– Я не буду давить. Я подожду, как ты и просила, – произнес он, убрал руки и направился к лестнице.

А я стояла, смотрела на его спину и не понимала – а как надо давать понять мужчине, что вот сейчас было бы хорошо не обращать внимание на мои просьбы? Неужели он не заметил, что… или не хотел замечать?.. Или захотел поиграться?.. Я вошла в спальню, захлопнула дверь и опустилась на пол. Я закрыла глаза, а внутри вдруг нет черноты, нет злобы, внутри только одно – как его руки поднимаются вверх по моему бедру, как скользят по моей коже его длинные пальцы… как мышцы на его груди напрягаются под моими руками…

Я резко встала и подошла к открытому окну – с улицы веяло прохладой… а мне так хотелось спуститься к нему, всего несколько шагов, несколько шагов… Но я боялась – а что, если он оттолкнет меня… или сделает больно в таком настроении? Что если?.. «Да кто он вообще такой, чтобы я…»

Я вздрогнула и повернулась на звук открывающейся двери – там он. Дима быстро подошел ко мне, прижал к стене и поцеловал, а потом снова, и снова… и эти его сильные, нежные руки… А я вроде и злилась уже снова, и так хотела его – и все это смешивалось, бурлило… Я убирала его руки, а он мои… Мне хотелось убивать его за то, что он делает со мной сейчас, рвать в куски, и в тоже время мне нравилось то, как он крепко держал меня, боролся со мной, но не делал больно – и все это отвлекало, прогоняло прочь из моей головы воспоминания и ненужные мысли, оставляя только его, только сейчас… И мне понравилось…

Я лежала на кровати, Дима сидел на краю… он с улыбкой провел рукой по макушке своей головы и словно хотел что-то сказать, но промолчал… я тоже села, я не знала, что сказать – и надо ли что-то говорить?

Он посмотрел на меня.

– Ну как? Ты не очень хочешь меня убить? – спросил он.

Я помотала головой, и я говорила правду – убивать его сейчас мне ой как не хотелось.

– Я рад… что понравилось, – он чуть наклонился, чмокнул меня в губы и ушел.

А я осталась одна, и несколько минут так и сидела в темноте и не понимала, что все это значит, почему он ушел? Я искупалась, легла и уставилась в потолок, а в мыслях только одно: «Так вот оно как бывает, да, ничего… даже очень ничего…»

Когда я проснулась, я уже была в доме одна, Димы не было, на кухне готовый кофе… «И почему он так со мной: ушел вчера, сегодня утром по-тихому уехал», – мне было обидно. Я без аппетита поела, взяла бокал с кофе и устроилась на веранде, уставившись на лес, – внутри меня была настоящая кутерьма, сосредоточиться на чем-то и подумать толком не удавалось.

Приехал Дима к обеду, мы вместе поели, а после он как-то странно посмотрел на меня… Подошел, поцеловал, поднял и понес в спальню – а я испугалась: он хочет прямо сейчас? Но я… я не могла вот так спонтанно, мне же надо морально подготовиться, но, оказалось, пугалась я зря – он просто занес меня в комнату, поставил около кровати, вышел и запер дверь.

Я замерла прямо там, где он меня и поставил, – я не ожидала, что он запрет меня вновь. И почему?.. Что все это значит? За оставшиеся полдня и вечер я придумала тысячи причин и объяснений, но какой вариант верный? Почему-то интуиция подсказывала, что никакой…

«Ну хорошо, – успокоила я себя в итоге. – Посмотрим, что будет дальше. Возможно я напугала его своей вспышкой гнева, хотя напуганным он явно не выглядит…»