Текст книги "Комплекс хорошей девочки"

Глава двадцать девятая

КУПЕР

Сегодня у Мак еще одна проверка в отеле, так что я беру выходной, чтобы пойти туда с ней. Она уверяет, это для того, чтобы я мог ей «переводить», но мне кажется, что она нервничает из-за того, во что ввязалась. Не могу ее винить. Даже если бы у меня была куча семейных денег, заниматься таким сложным делом, как ремонт отеля, не говоря уже о том, чтобы управлять этой чертовой громадиной, тоже заставило бы меня сильно волноваться. Пока инспектор осматривает отель, мы с Мак торчим на набережной в ожидании приговора.

– Я начинаю думать, что нельзя просто так взять и купить заброшенный отель, – мрачно говорит она.

Я не могу сдержать улыбку.

– Неужели?

– Ага. – Она наклоняется, чтобы погладить Дейзи, которая сидит у ее ног. Эта собака ни на секунду не оставляет меня одного, когда мы дома, а потом, как только появляется Мак, мелкая засранка меня будто и не знает.

– Ты еще можешь передумать. – Насколько я понимаю, окончательная продажа собственности еще не завершена. Нужно дождаться последней проверки.

– Нет, я полностью предана этой идее. Просто немного взволнована, понимаешь? Размышляю обо всем, что нужно сделать. И как много я не знаю.

– Ты разберешься.

Она кусает губу.

– Верно. – Маккензи кивает. Быстро, решительно. – Ты прав. Я разберусь.

Вот почему она мне так нравится. Эта ее уверенность. Храбрость. У нее была лишь сама идея плюс боевой дух, и вот она пошла на это. Большинство людей проводят всю жизнь, болтая и размышляя о своих мечтах. Находят причины, почему их сложно осуществить, придумывают отговорки. Но не Мак.

– Когда ты смотришь на это место, ты по-прежнему чувствуешь то же самое, что и в тот момент, когда решилась на сделку? – спрашиваю я.

Глядя на разрушенное здание, она улыбается с честолюбивым блеском в глазах.

– Да.

– Тогда действуй. Без игры нет победы.

– Это лотерея. – Она подталкивает меня плечом.

– Одно и то же.

Если честно, я рад, что она пригласила меня сюда. Даже если просто для моральной поддержки. Существует не так уж много вещей, которые я могу предложить такой девушке, как Маккензи Кэбот. Ничего из того, что у нее уже есть или что она может получить самостоятельно. Нам всем хочется чувствовать себя полезными. Не знаю, когда это случилось, но в какой-то момент я начал нуждаться в том, чтобы она нуждалась во мне.

Спустя пару часов из здания выходит инспектор со своим планшетом и направляется прямиком к Мак. Они быстро пробегаются по списку: кое-что было предсказуемо, кое-что – нет. И все имеет свою цену.

– Каков итог? – спрашивает его Мак после того, как инспектор прошелся по каждому пункту списка.

– Это вам дорого обойдется, – говорит мужчина сквозь отросшие усы. – Тем не менее нет никаких причин, по которым это место не может снова работать. Желаю вам удачи.

После рукопожатия он отдает ей документы и уходит к своей машине.

– Итак? – Я забираю у нее поводок Дейзи.

Мак колеблется. Только на секунду. А потом криво улыбается.

– Думаю, мне лучше позвонить в банк.

Должен признать, это довольно круто, что она может вот так запросто снять со счета несколько миллионов. Ей это идет.

После того, как она заканчивает разговор с банковским служащим, мы отправляемся на прогулку по пляжу и отпускаем Дейзи порезвиться.

– Послушай. – Мак зарывается пальцами ног в песок, отыскивает ракушки, которые ей нравятся, потом берет одну, с удовольствием ее разглядывает и бросает обратно в песок. – Я в этом не разбираюсь, и это понятно. Мне лучше удается выписывать чеки, нежели заниматься ремонтом зданий.

– Не переживай. Я знаю всех ребят в радиусе десяти квадратных миль отсюда, кто занимается подобной работой.

– Это я и имею в виду. Ты знаешь местность, людей…

Назревает вопрос, и я представить не могу, что могло бы заставить ее ходить вокруг да около.

– Выкладывай, Кэбот.

Она поворачивается ко мне, выгибая бровь.

– Я хочу нанять твоего дядю Леви для этой работы.

Я хмурюсь.

– Для какой именно?

– Для всей. Сколько он сам осилит сделать. А что не сможет, он бы передал работникам, которым доверяет. Ребятам, которым он доверил бы ремонтировать дом матери. По-семейному, так скажем.

– Вау. Ладно… – Я ожидал, что она, наверное, воспользуется его услугами. Попросит парочку рекомендаций. Может, подкинет дельце или два.

Но это… это серьезно.

– Ты выглядишь неуверенным, – замечает Мак.

– Нет, нет. Это не так. Это просто… эм…

– Большое обязательство? – улыбается она. Точнее, ухмыляется. Кажется, она смеется надо мной.

– Я не боюсь обязательств, если ты на это намекаешь.

– Угу, – произносит она.

– Да я тебе сколько угодно обязательств выполню.

– Отлично. – Мак думает, что уже победила, потому разворачивается и продолжает идти вперед. – Тогда решено. Ты устроишь мне встречу с Леви, чтобы мы обсудили с ним объем работ и адекватную цену.

– Погоди, принцесса. У него уже запланированы другие работы. Я не уверен, есть ли у него время. Не торопись.

– Это все детали, – отмахивается она. – Обо всем можно договориться. Если есть желание, найдутся и возможности.

– Ладно, я передам ему это предложение, если ты оставишь свои банальности при себе.

Мак подбирает корягу и бросает ее Дейзи.

– Ничего не обещаю.

Я закатываю глаза, адресуя это ее спине. Эта красотка бывает невыносимой, но я люблю это в ней. Каким-то образом она смогла забраться ко мне в душу. Даже когда она превращается в несносную девчонку, мне это нравится.

– Давай по-честному, – произношу я, прежде чем успеваю себя остановить. – Вся эта затея хоть как-то отражается на твоем трастовом фонде?

Я стесняюсь даже предположить сумму. В какой-то момент все нули начинают сходиться. Разница между ста миллионами и пятьюстами миллионами – это как разница между плаванием в Китай и Новую Зеландию для утопающего.

Маккензи замолкает на секунду. И еще одну. На смену ее веселому настроению приходит явное беспокойство.

– На самом деле, я не могу прикасаться к своему трастовому фонду, пока мне не исполнится двадцать пять.

Это заставляет меня задуматься, на что же тогда она купила отель? Я знаю, ее родители не дают ей денег. Она возмущалась, что они не одобряют ее амбиции.

– Если ты все это время не была наркобароном – что я бы точно воспринял с симпатией, – откуда ты, двадцатилетняя девчонка, взяла такую сумму?

– Ты подумаешь, это глупо. – Она останавливается и пялится себе под ноги.

Я немного нервничаю. Внезапно я задаюсь вопросом, а смог бы я смириться, если бы она подрабатывала съемками себя на камеру или чем-то в этом роде. Или еще хуже – если бы попросила меня присоединиться к ее финансовой пирамиде.

К счастью, Мак набирается смелости рассказать мне правду до того, как моя фантазия переходит все мыслимые границы.

– Помнишь, ты показывал мне забавную историю про одного парня? Ну, ту, в которой девушка искала тампоны в ванной его матери?

Мои брови взлетают вверх. А это здесь причем?

– Да…

– Это мой веб-сайт, я его создала. «ПареньТерпитНеудачу». Это спин-офф от «ПодружкаТерпитНеудачу».

– Погоди, ты серьезно?

Маккензи пожимает плечами.

– Ага.

Вот дерьмо.

– И ты сделала деньги на этом?

Очередное смущенное пожатие плечами. Это сбивает меня с толку, поскольку я не понимаю, почему она стесняется.

– Маккензи, это круто, – говорю я.

– Не думаешь, что это глупо? – Она смотрит на меня своими большими, полными надежды зелеными глазами. Я не уверен, стоит ли мне чувствовать себя мудаком из-за того, что она подумала, будто я стану осуждать ее за это.

– Конечно, нет. Я под впечатлением. Когда мне было двадцать, я сжег макароны с сыром.

Вообще-то я до сих пор их сжигаю.

– Мои родители ненавидят то, что я сделала. – Ее голос звучит угрюмо. Как всегда, когда речь заходит о родителях, но в последнее время все чаще. – Словно я сделала тату на затылке или что-то такое. Они продолжают ждать, пока я «вырасту из этого». – Злясь, Мак делает воздушные кавычки и пинает песок. – Они не понимают.

– А что тут понимать? Их дочь еще не может сама арендовать машину, зато уже успела стать миллионершей.

– Им стыдно. Родители думают, что это ерунда уровня старшей школы. Да и пофиг, может, так и есть. Но что в этом плохого, если людей это веселит? Мой бизнес для них кажется развлечением. Все, чего хотят родители, – чтобы я получила достойный уважения диплом, вышла замуж за богатого парня и стала похожа на свою мать, которая занимается только благотворительностью. Все дело в том, какими мы предстаем перед людьми. Насколько правильно мы выглядим перед обществом.

– Ну, это звучит чертовски тупо. – Я качаю головой, поскольку действительно этого не понимаю. Богачи покупают титулы, чтобы впечатлить других богачей, которые, в свою очередь, также купили свои титулы, лишь бы впечатлить их. Порочный круг расточительства и претенциозности. – Сотни тысяч долларов тратятся на университет только для того, чтобы хорошо выглядеть перед кем-то? Да пошло оно.

– Я даже не хотела идти в Гарнет. Это было только для того, чтобы они поддержали мой академический отпуск, дабы я могла заняться созданием приложения и расширить бизнес. Но с тех пор, как я попала сюда, все, о чем я думала, – это как решить новую задачу, найти новое деловое предприятие, которое взволнует меня так же сильно, как мои веб-сайты, когда я только запускала их.

– Что ж, как по мне, так сделай это. И плевать на то, что думают другие.

– Проще сказать, чем сделать, – отвечает она со знакомым трепетом в голосе.

Дейзи приносит нам маленького краба-отшельника, прячущегося в панцире, которого Мак берет и ставит обратно на песок, а после находит другую палку, чтобы бросить собаке.

– Да, ну и что? – Ее родители всегда были пугающим препятствием на пути к осознанию того, чего она действительно хочет от жизни. Для человека со всеми преимуществами – это ерунда. Она сильнее этого. – Если ты желаешь этого достаточно сильно, борись. Набей шишек. Что самое худшее, что они могут сделать? Лишат наследства? Если ты будешь с ними честна насчет того, как тебе это важно, и они все же не поддержат тебя, ты действительно будешь по ним скучать?

Маккензи издает тихий вздох.

– Честно? Иногда я задаюсь вопросом, любят ли они меня вообще. Большую часть времени я всего лишь реквизит или фигура на доске в их большой политической игре. Я для них как материал, из которого они лепят, что хотят.

– Я бы рассказал тебе кучу отстойных семейных историй, – говорю я ей. – Так что я понимаю. Это не одно и то же, но поверь мне, я знаю, что такое чувство одиночества. И когда тебя не любят. Постоянно пытаешься заполнить эту пустоту хоть чем-то, чем угодно. Я уже почти готов простить отца за то, что он был злобным ублюдком, представляешь? У него была зависимость. Все, к чему он прикасался, превращалось в дерьмо. И в конце концов это его убило. Я даже не расстроился по этому поводу. Все, что у нас тогда оставалось, – это наша мать. На некоторое время. Но и она потом слиняла. Быстрее бросить нас они не могли. – У меня перехватывает дыхание. – Я так долго боялся, что в итоге превращусь в одного из них. Боялся, что я напрасно плыву против течения, и что закончу жизнь в канаве, или стану таким же бездельником.

Черт.

Я никогда не говорил эти слова вслух.

Меня пугает, как много Мак из меня вытаскивает. Как сильно я хочу, чтобы она узнала меня. Ужасно, что я не чувствую контроля над своим сердцем, которое стремится к ней. Хочет, чтобы она осталась. Я беспокоюсь, что в любой момент Мак придет в себя и бросит меня.

– Эй, – она берет мою руку, и я понимаю, что сделал бы все ради этой девушки, – давай заключим пакт: мы не позволим друг другу превратиться в наших родителей. Дружеский кодекс никогда не подводит.

– Идет. – Это так старомодно, что я едва сдерживаю смех. – Ну, а если серьезно, не упусти этот момент. Если сердце говорит тебе следовать за чем-то – дерзай. Не позволяй никому сдерживать себя, потому что жизнь чертовски коротка. Построй свою империю. Убей дракона.

– Тебе стоит напечатать это на футболке.

Дейзи возвращается, бегая вокруг ног Мак. Думаю, наша малышка, наконец, нагулялась. Я пристегиваю поводок обратно, пока мы с Маккензи усаживаемся на песок. Между нами воцаряется уютная тишина. Я не понимаю, как ей удается вселять в меня в равной степени хаос и покой. Иногда, когда мы ссоримся, мне хочется ее придушить. Она сводит меня с ума. Она вытворяет безумные вещи, например, лазает по металлическим лестницам во время грозы. Однако у нас бывают и такие моменты: когда мы сидим рядом, тихие, погруженные в собственные мысли, но в то же время полностью на одной волне. Связанные. Я не знаю, что это значит. Почему мы кричим друг на друга в одну секунду, а в следующую уже совершенно спокойны. Возможно, это просто означает, что мы оба чокнутые.

Или, может, это означает, что я все сильнее влюбляюсь в нее.

Глава тридцатая

МАККЕНЗИ

Через несколько дней после осмотра отеля я встречаюсь со Стеф и Аланой в закусочной в центре города. Кажется странным, что пару недель назад мы почти не разговаривали, а теперь общаемся почти каждый день. Это началось, когда Стеф отметила меня в групповом чате с Аланой, чтобы поделиться несколькими фотографиями Эвана на их крыше, ремонтирующего дыру от урагана. Его джинсы сползли вниз, обнажив часть задницы, и она подписала фото: «Кое-кто старается только наполовину». Затем Алана поделилась забавным скриншотом из «ПареньТерпитНеудачу», и, хотя я боялась, что это может прозвучать как хвастовство или послужить очередным вопиющим намеком на тему денег, я призналась девушкам, что именно я создала эти сайты. К счастью, это только заставило их любить меня еще больше.

– Проясни для нас кое-что. – Алана тычет в меня огуречной палочкой. – Правда или ложь – у Купера татуировка на члене.

Я почти давлюсь картошкой фри.

– Что?

– Несколько лет назад ходила байка о какой-то девчонке, которую трахнули на крыше полицейского участка в выходные, посвященные Четвертому июля, – рассказывает Стеф, сидящая рядом со мной. – И была фотография чувака с татуировкой на члене, но мы так и не определили, кто это был.

– Ты не задавала Хайди этот вопрос?

Девочки смотрят на меня с опаской.

– Что? Мне не следует об этом знать? – бойко спрашиваю я. Казалось очевидным, что эти двое встречались когда-то в прошлом.

Стеф и Алана обмениваются взглядами, молча раздумывая над ответом.

Я пожимаю плечами.

– Все хорошо. Я понимаю, она ваша лучшая подруга.

– Они не встречались или что-то в этом роде, – утешающе произносит Стеф. – Скорее, были друзьями с привилегиями.

Купер, может, и был. Но, когда дело доходит до таких договоренностей, я знаю, что один человек всегда вкладывает больше, чем другой.

– У Хайди до сих пор к нему чувства, – прямо заявляет Алана, не жалея слов.

Я подозревала, что причиной странной ненависти Хайди ко мне являются безответные чувства или, вероятно, разрыв. Мои инстинкты редко ошибаются в таких вещах, так что подтверждение Аланы почти оправдывает меня.

– Я так и поняла, – говорю я им. – Но вдруг она сможет двигаться дальше. Купер упоминал что-то о парне, который за ней ухаживает. Джей, кажется?

За этим следуют два стона.

– Ой, только давай не будем об этом, – ворчит Алана. – Да, я, конечно, хочу, чтобы она забыла Купера, дабы наша жизнь вошла в прежнее русло, но брат Женевьевы? Из всех парней?

– Кто такая Женевьева?

– Бывшая Эвана, – отвечает Стеф. – Джен сейчас живет в Чарльстоне.

– Я скучаю по ней, – Алана заметно хмурится.

Стеф фыркает.

– Как и Эван. В противном случае он бы так не старался вытрахать ее из своей головы. Или вытрахать всех остальных, если уж на то пошло. – Девушка перебрасывает свой длинный хвост через плечо и, повернувшись, дарит мне ухмылку. – В Авалон-Бэй все довольно запутанно. Эван и Женевьева. Хайди и Купер – хотя, слава богу, это уже позади. Друзья не должны вступать в подобные отношения, это как пропуск в неприятности. – Ее взгляд демонстративно перемещается на Алану. – А еще вот эта сучка каждый раз возвращается за быстрым перепихом к Тейту. Который раз уже, третий? Четвертый?

– Тейт? – повторяю я с улыбкой. – О, он горячий.

Алана взмахивает рукой.

– Не-а, с этим покончено. Мне тоже уже надоела вся эта ерунда с «друзьями с привилегиями».

– А у меня никогда такого не было. – Я самокритично пожимаю плечами. – Моя история перепихов включает в себя Купера и четырехлетние отношения с парнем, который, очевидно, трахал все, что движется.

Стеф строит гримасу.

– Честно говоря, я до сих пор не могу поверить, что ты встречалась с этим придурком.

Меня будто ударяют по лбу.

– Ты знаешь Престона?

В ее словах чувствуется тревожная фамильярность.

– Что? О, нет, не знаю. Я имею в виду, я знаю о нем. Купер рассказал нам, что тот изменял тебе – я просто считаю, что все изменщики – гады. – Стеф тянется к своему кофе, делает глоток, на секунду отворачивается от меня, прежде чем бросить ободряющий взгляд. – И послушай, не беспокойся о Хайди. Купер без ума от тебя.

– А Хайди уже достаточно припугнули, чтобы она вела себя прилично, – заканчивает Алана, а затем хмурится, едва лицо Стеф приобретает выражение «я пинаю тебя под столом». Их намеки такие же тонкие, как отбойный молоток.

Это не первый раз, когда я ловлю подобный обмен репликами между этими двумя, будто они ведут целый невысказанный разговор, в котором я не участвую. Мои отношения со Стеф и Аланой значительно потеплели – и я не сомневаюсь в искренности Купера, когда дело касается нас двоих, – но у меня сложилось отчетливое впечатление, словно я еще многого не знаю об этой компании. Очевидно, я не могу рассчитывать на то, что так быстро окажусь в кругу доверия.

Но почему мне кажется, что их секреты обо мне?

У меня нет возможности обдумать этот вопрос, поскольку мой телефон вибрирует в кармане. Это моя мать. Опять. Этим утром я проснулась от нескольких пропущенных сообщений от нее, в которых она разглагольствовала о том, что я пропустила несколько ее сообщений вчера вечером. Я стала периодически блокировать ее номер, просто чтобы немного отдохнуть от этих атак. Одна тирада за другой по поводу моего разрыва с Престоном. Больше нечего сказать по этой теме. Во всяком случае, мне.

Но моя мать намерена заставить меня поговорить об этом. Я пялюсь на телефон, и вижу, что она бросила писать и теперь звонит мне. Я отправляю звонок на автоответчик, когда мне приходит срочное сообщение от Бонни, оповещающее о том, что Судный день настал.

– Что случилось? – Стеф наклоняется ко мне, очевидно, явно встревоженная тем, что кровь отхлынула от моего лица.

– Мои родители здесь.

Ну, не здесь, конечно. В моем общежитии. Бедняжка Бонни попала в ловушку и ждет дальнейших указаний.

Бонни: Что мне с ними делать?

Я: Отправь их в кофейню. Я встречусь с ними там.

Я знала, что это произойдет: уклонялась от звонков и сообщений, избегала общения. Но это был только вопрос времени, когда они придут за расплатой.

Никто не уходит от моего отца.

Извинившись, я отказываюсь от обеда и тащусь обратно в кампус с подскакивающим давлением. После короткого телефонного звонка лучшее, что я могла сделать, это заманить их в общественное место. Мои родители не посмеют устроить сцену. Здесь у меня есть стратегическое преимущество – и путь к отступлению.

Тем не менее, когда я захожу в кафе и вижу, как они сидят у окна в ожидании своей негодяйки-дочери, я изо всех сил пытаюсь заставить себя шагать вперед. Неважно, сколько мне лет, – сейчас я снова шестилетняя девочка, стоящая в гостиной, и мой отец ругает меня за то, что я пролила фруктовый пунш на платье перед фотосессией для рождественской открытки, после того, как он специально сказал мне пить только воду, а моя мать в это время стоит в уголке, рядом с баром.

– Привет, – приветствую я их, вешая сумочку на стул. – Извините, если заставила вас ждать. Я обедала с друзьями в городе…

Я прерываюсь, когда вижу, с каким нетерпением смотрит на меня отец. Он одет в костюм, один рукав чуть закатан, дабы показать часы. Я получаю сообщение. Громкое и ясное. Он пропускает встречи, и кто знает, какие еще события, которые способны изменить мир, – и все ради того, чтобы позаботиться о заблудшем отпрыске. Как я смею заставлять его быть родителем?

Ну, а вот и Дорогая Матушка, постукивает наманикюренными ногтями по кожаному клатчу от Шанель и всем своим видом демонстрирует, что я будто бы тоже ее задерживаю. Честно говоря, я понятия не имею, чем она занимается целыми днями. Уверена, в ее расписании присутствует звонок от поставщика провизии. Ее недели – это бесконечная череда решений, что же подать на ужин – курицу или рыбу.

На долю секунды, пока они наблюдают за мной с раздражением и пренебрежением, я представляю, как мое будущее превращается в их шаблонную жизнь, и это убивает меня. Горло сжимается. Меня охватывает невообразимая паника. Я буквально чувствую, что утопаю в темной пучине.

Я больше не могу так жить.

– Я рада, что вы здесь, – начинаю я, но затем отец приподнимает руку. «Пожалуйста, заткнись», – говорит эта рука. Ну и прекрасно.

– Вероятно, ты задолжала нам извинение, юная леди. – Иногда мне кажется, что отец использует это обращение, потому что забыл мое имя.

– Серьезно, на этот раз ты перешла все границы, – соглашается мама. – Ты хоть представляешь, как опозорила нас?

– Вот что произойдет дальше. – Отец даже не глядит на меня. Вместо этого он просматривает почту на телефоне. Эта заготовленная речь не нуждается в моем участии. – Ты извинишься перед Престоном и его родителями за этот эпизод. После чего они дадут согласие на возобновление ваших отношений. Затем ты вернешься домой на выходные, пока мы обдумываем, как действовать дальше. Боюсь, в последнее время мы предоставили тебе слишком много свободы действий.

Я пялюсь на него.

Когда я осознаю, что он говорит серьезно, из меня вырывается скептический смешок.

– Эм, нет. Я не могу этого сделать.

– Прощу прощения. – Моя мать поправляет свой шарф, своего рода нервный тик, который у нее возникает, когда она остро осознает, что не может огрызнуться на меня при стольких свидетелях. – Твой отец не дает тебе выбора, Маккензи.

Ну, по крайней мере, один из них знает мое имя. Я пытаюсь представить, как они выбирали для меня имя. Если когда-либо и существовал момент, когда они с нетерпением ждали ребенка, то это было именно тогда, верно?

– Я больше не сойдусь с Престоном. – Мой тон не вызывает возражений.

Так что, естественно, одно я все же получаю.

– Почему нет? – возмущенно причитает мама. – Не будь дурой, милая. Этот мальчик станет верным, достойным мужем.

– Верным? – фыркаю я достаточно громко, чтобы привлечь взгляды с нескольких соседних столиков.

Папа хмурится.

– Говори тише. Ты привлекаешь внимание.

– Поверьте, Престон верен лишь самому себе. Я избавлю вас от подробностей. – К примеру, как этот мерзавец изменял мне, наверное, с момента нашей первой встречи. Пусть в каком-то смысле этим он и спас нас обоих, ведь и я не была святой. – Но достаточно сказать, что у нас больше нет связи. – Я колеблюсь. А потом думаю: ну и к черту. – Кроме того, я встречаюсь с другим.

– С кем? – безучастно спрашивает мама, словно Престон последний мужчина на земле.

– Он из города, – отвечаю я, поскольку знаю, это сведет ее с ума.

– Хватит.

Я подпрыгиваю, когда отец бросает телефон на стол. Ха. И кто теперь привлекает к себе внимание?

Поняв, что сделал, отец понижает тон голоса. Говорит сквозь стиснутые зубы:

– Твое непослушание прекратится здесь и сейчас. Я не стану больше терпеть твои провокации. Ты извинишься. Вернешь Престона. И будешь вести себя, как полагается. Или можешь попрощаться с карманными деньгами и кредитками. – Теперь, когда я полностью завладела вниманием отца, его плечи трясутся от едва сдерживаемой ярости. – Или, помоги мне Господь, я отрекусь от тебя, и тогда ты увидишь, насколько холодным и темным станет этот путь.

Я не сомневаюсь в его словах ни секунды. Я всегда знала, что он безжалостен, если дело касается меня. Никаких нежностей. Никакого особого отношения. Это пугало меня. Раньше.

– Знаешь что, – произношу я, забирая сумочку со стула, – у меня встречное предложение: нет.

Его глаза, такого же темно-зеленого оттенка, как у меня, неодобрительно поблескивают.

– Маккензи, – предупреждает отец.

Я лезу в свою сумку.

– Делайте, что пожелаете, но я устала жить в страхе разочаровать вас обоих. Мне надоело никогда не соответствовать вашему идеалу. Я чертовски старалась, чтобы сделать вас счастливыми, и постоянно терпела неудачу. Я никогда не стану для вас примерной дочерью. С меня хватит попыток.

Я нахожу то, что искала в сумочке. Впервые в жизни мои родители потеряли дар речи, они смотрят на то, как я выписываю чек, а потом протягиваю его через стол отцу.

– Вот. Это должно покрыть то, что вы потратили за первый семестр. Я решила, что мне интересно другое.

Мне нечего больше сказать. И я не сомневаюсь, что этот порыв безумия и мужества не продлится долго, поэтому я, затаив дыхание, встаю из-за стола и выхожу, не оглядываясь назад.

Вот так просто я бросаю колледж.