Текст книги "Зачем?"

Аристарху ввели не в какую-нибудь там ногу через чулок, а прямо в вену. Он не любил уколов, но, зажмурившись, выдержал и даже улыбнулся чуть смущённо. Посмотрев на локтевой сгиб, он отметил, что дырочка от иглы мгновенно затянулась, исчезла, как не было. Ну вот! Значит, всё правильно.

– Давайте чаю попьём! – Хозяйским жестом он пригласил сотрудников к столу, стараясь держаться скромно и буднично: величие распирало так, что с этим что-то надо было делать.

Пока разливали чай, резали торт, Аристарх пошёл к себе в кабинет и достал из заначки французский коньяк, мартини, бейлис. Пока он загружался, в лаборатории включили музыку, заговорили все разом: возбуждение было необыкновенное, ведь такое чудо случилось впервые в истории человечества! Тут бы и шампанское не повредило! Стали решать – кого послать в ночной супермаркет. Говорили то все хором, то вдруг умолкали, заворожённо глядя друг на друга. И обнимались, и целовались, и даже плакали. Суматоха безудержного восторга взбиралась всё выше, куда-то к потолку. Упал стакан, разбился, и все дружно закричали: «На счастье!»

Наконец сели; ждут Аристарха. И он вышел. С бутылкой коньяка в мохнатой лапе с полуметровыми когтями. Сзади из брюк торчал мощный зеленоватый хвост. Кожаные ботинки лопнули по швам, разодранные новенькими жёсткими копытами. Аристарх, судя по осанке, чувствовал себя великолепно. Протопал к столу, поставил бутылку, налил в изящную богемскую рюмку – и вдруг заметил, что лица всех окружающих как-то изменились в цвете. Не понимая, даже не думая, он мельком посмотрел в зеркало, висевшее в простенке лаборатории, и с утробным стоном схватился за свои блестящие острые рога, выронив коньяк…

Пока Михаил трясущимися руками вводил шефу противобессмертную вакцину, окружающие сидели в оцепенении и боялись дышать общим воздухом. Было слышно, как бьются отяжелевшие сердца.

Получив укол, Аристарх сел, налил себе полную кружку коньяку и стал ждать.

На сей раз процесс развивался гораздо медленнее. Сначала потрескались и отвалились рога, потом когти, шерсть… Лишь через полчаса откинулись копыта, появились человеческие ноги, и лаборатория перевела дух.

Все молчали. Аристарх махом выпил коньяк, вслушался в его ход по пищеводу и вдруг, осклабившись, провозгласил неожиданный тост:

– За нашу советскую науку! – и раскинул руки, словно желая всех обнять одним широким, счастливым объятием.

Сотрудники слабо зашевелились, заулыбались, правда, несколько судорожно, похватали рюмки, выпили раз-другой-третий-десятый, потом сбегали ещё, и к рассвету все уже громко храпели где попало.

Наутро пришла уборщица Дуня, вымела осколки посуды и ошмётки странной зеленоватой шерсти. (Рога и копыта Аристарх Удодович спрятал в сейф – на память.) Осмотрев поле научной деятельности, усеянное полуживыми учёными, женщина немного удивилась – здесь обычно не пили, – но ничего не сказала. Подумаешь, мужики выпили! Вон её Федька, считай, каждый день…

Одним словом, сейчас у Аристарха Удодовича, крепко зажатого Марией, не было ни малейшего желания стать бессмертным. Точнее – получить инфекцию именно сейчас, когда в его личной дачной лаборатории вовсю кипела работа над очищением препарата телесного бессмертия от осложнений души. Это было пока единственное, что никак не получалось у его подопечных – при всей их гениальности. Аристарх торопил их, боясь ругаться, но закипал всё мощнее, – ведь он уже привык получать результат быстро и качественно. Какого, например, динозаврика ему спроворили! Чудо!

И теперь он ждал вот этого, последнего чуда света! Высшего чуда! Высочайшего! И чем больше ждал, тем острее хотел получить Это. У него было всё, чего не было ни у кого на свете: умнейшие специалисты и полностью прочитанный геном. И не только человеческий. У него был самый главный товар.

Но Это не давалось… И Михаил, сучонок, умер. Самоубился, зараза. Теперь когда ещё без Михаила доберутся до главного секрета!..

Мария ночью, разбирая бумаги, приблизительно догадалась, чего именно ждёт Аристарх от своих учёных рабов. Догадка эта опечалила её. Полученная ею доля бессмертия была, как ни крути, из той, первой, неочищенной партии, которая каждому заболевшему гарантировала индивидуальное осложнение. Следовательно, от этой хвори лучше пока избавиться, так она решила для себя, хотя у неё лично не было особых проблем. Ну, с ногтями чуток повоевала – так ведь победила. Уговорила. Словами! Знала бы она, какие проблемы были у Аристарха!

Впрочем, она догадывалась. Женская интуиция подсказывала, что не зря трепещет завхоз. Не зря.

Поцарапывая мокрую кожу завхоза, она для убедительности пощёлкала зубами. Вышло смешно, однако Аристарх перепугался до слабости в коленях и даже напустил в штаны.

«Так, – поняла Мария, унюхав, – теперь или никогда!»

Она толкнула его в грудь, он упал на диван. Она взяла ножницы и замахнулась:

– Распорю твоё брюхо и плюну в дырку! Три секунды на раздумье!

Аристарховы мозги, затуманенные ужасом, слабо шевельнулись и выдали вариант:

– Поедем, но с ребятами я сам поговорю, идёт?

– Поедем, а там посмотрим. Так – идёт. Одевайтесь. И не вздумайте лезть в душ.

– Но я же… Мария Ионовна… – заёрзал по уши мокрый Аристарх Удодович. – Сами видите…

– Сами виноваты, – объяснила Мария, поигрывая ножницами. – Быстро.

Её очень сильно тошнило от этой сцены, от вонючего завхоза, от предстоящей дороги в одном автомобиле с этим трясущимся уродом, но сила, откуда-то изнутри приказавшая ей идти выбранной дорогой, была неумолима. Иди! Никогда раньше Мария не знала за собой настоящей целеустремлённости. Она жила, как вечнозелёный цветок, которому некуда и незачем идти. Действительно, зачем цветам ходить?

Но сейчас, когда перевернулся весь мир, она словно вытащила из грунта свои корни, отряхнула тьму и полетела. Ей на самом деле казалось, что тело – летит. «Возможно, и это тоже моё осложнение!» – подумала она.

В машине было душно и противно. Мария, не выпуская ножниц, села на заднее сиденье и опустила окно. Помчались. Аристарх умоляюще посмотрел на неё: «Сквозняк!» Его бугристое лицо было перекошено.

Лучше бы он молчал.

– Ах ты, нежная тварь! – не выдержала Мария и всё-таки ткнула ему в шею ножницами.

Два острия вонзились в рыхлый загривок завхоза, отчего машина дёрнулась в сторону и впечаталась в бетонный столб. Аристарх Удодович проглотил руль прямо желудком…

Кругом закричали, засвистели, Мария ослабленно откинулась назад, чуть не плача от досады. Попыталась выбраться из расплющенного автомобиля, но дверь заклинило. Плохо. Сейчас приедут из Службы спасения, срежут крышу, а потом заметят, как у пострадавшей дамы экстренно срастаются переломанные ноги. Плохо. И совсем плохо, что не выдержала своей тошноты, брезгливости, ткнула Аристарха, испугала Аристарха. Он был вульгарно смертен. Плохо.

Спасатели резали крышу и дверь, а Мария соображала, как спрятать ноги. Ей нечего было сказать спасателям. Кости уже срослись. Даже синяки пропали. Всё. Целостность организма восстановилась. Мария закрыла глаза. Что соврать милиции? Как спрятаться? Вот уже разжали кузов, выкинули крышу и двери…

– Вы как? – сочувственно спросил старушечий голосок. – Спортом больше не занимаетесь?

Мария вздрогнула от неожиданного вопроса, открыла глаза и увидела свою старинную знакомую – хрупенькую старушку с Гоголевского бульвара, некогда спасённую от банды подростков. Откуда? Но думать было некогда. Бабуля протолкнула в машину плед, Мария укрылась и, демонстративно хромая, выкарабкалась на тротуар. Подскочили врачи.

– Не надо, деточки, не беспокойтесь, – убеждала медиков бабушка. – Мы с внученькой сами… Тут близко. Я сама хирург. Мы справимся!

Стражи порядка, усердно протоколировавшие происшествие, на минуту выпустили квохчущую бабушку с внученькой из виду. Один молоденький курсант подбежал было, но ему тут же сообщили, что закутанная в плед женщина просто случайно подсела в роковой автомобиль. Просила, так сказать, подбросить до соседней улицы. А водитель, понимаете, вот что учудил. Разбился, горемыка. Возможно, был пьян. (Мария вспомнила, сколько водки выпил завхоз накануне. Наверняка амбре ещё несёт. Да и всё остальное, включая мокрые штаны пострадавшего, могло подтвердить следствию его состояние.) А любимая бабушка – вот – мимо шла. К счастью.

Женщины засеменили в ближайшую подворотню. Бабуля вела себя так уверенно, словно всю жизнь спасала людей от преследования. Оторвались.

Когда опасность диалога с властями и спасателями осталась позади, Мария выпрямилась, вернула старушке плед и выдохнула:

– Спасибо! Но как вы здесь оказались? До вашего дома отсюда ого-го. И этот плед… Как это?

– А вы, милочка, там, весной, на моём бульваре – как оказались?

Бабуля выдержала вполне театральную паузу и сама же ответила:

– А вот так!

Мария молчала, восхищённо глядя на собеседницу. Судьба! Вот что такое судьба! «Не трогай моих волчат, Иван-царевич, я тебе пригожусь…» – в памяти вспорхнула стайка сказочных птиц.

– Я могу что-нибудь сделать для вас? – спросила она. – Я перед вами в слишком большом долгу.

– Деточка, я часто смотрю телевизор. У меня пока, слава Богу, очень хорошая память. Умею сопоставлять факты. Я давно всё поняла про тебя. Спаси тебя Господь…

– Но всё-таки как вы именно здесь да с пледом?.. – Мария была очень взволнована.

– Сама не знаю, честное слово. Позвонил какой-то пожилой мужчина, чуть картавил, и сказал: «Бери плед и поезжай!» Адрес назвал. А голос такой убедительный, такой, главное, знакомый, что я почему-то встала и поехала. На метро! А у меня ноги больные, позвоночник… я в метро лет пять не была.

– Вы не узнали голос? Совсем?

– Похож очень, – бабушка крепко задумалась, – на… на… Ой.

– Ленин, – одновременно сказали Мария и бабушка.

* * *

Отец и сын Ужовы быстро исчезли за низкими хмурыми облаками.

– Карлсоны полетели! – радостно кричал во дворе какой-то не к месту просвещённый мальчик и махал рукой.

Сыщики загробно молчали. Когда прошло первое впечатление от позора, старший по группе вынул телефон и набрал номер Зубастого курильщика. Не получив, естественно, ответа, он позвонил руководству и в полшёпота доложил обстановку. Ему в полшёпота обрисовали его светлое будущее; офицер потемнел.

Группа, отбросив сети, побежала в соседний дом к Зубастому. Звонили-звонили – тишина. Открыли дверь специнструментами, тщательно осмотрели квартиру, обнаружили пустой выключенный холодильник, доложили по инстанции.

Возвратившись в штаб, узнали о катастрофе венского самолёта. С места падения сообщили, как из кучи обломков, из огня и дыма, выпрыгнула бойкая верхняя челюсть и поскакала искать нижнюю. И нашла. И челюсти, встретившись, понеслись искать бронегалстук – и нашли. Нечаянных свидетелей, видевших эту встречу, уже везли, в изменённом состоянии сознания, на другую встречу – с медициной.

Ужовы сначала старались не смотреть вниз, но в облаках это прошло, и появилось любопытство. Крупинки мокрого холода облепили отца и сына со всех сторон, но было приятно, даже чуть щекотно. Туча попалась крупная, тяжёлая, надёжная. Иван Иванович решил притормозить, отдохнуть, но Васька всё тянул его прочь от Москвы, скорее, скорее!

– Зачем спешить теперь? – прямо в ухо сыну сказал Иван Иванович.

– Надо. Пока коридор свободен.

– А что случилось? Какой коридор?

– Воздушный. В Америке авария, электричество вырубилось. Это дня на три. Самолётов меньше. Летим, пока не затянуло в какое-нибудь сопло.

– В сопло не затянет. А что это с Америкой? Ты откуда знаешь?

– Как обычно, от верблюда. Пап! Я устал напоминать тебе!

– А, да. А почему в Америке авария?

– У них с 50-х годов электросети не обновлялись, поскольку находятся в частных капиталистических руках. Наши, российские, пока что в государственных. Если мы сделаем по-американски – всё, нам тоже кранты. Электроны должны быть государственные!

– Понятно. Куда летим? В Европу? – деловито спросил отец.

– Ну её. Летим к Дуне.

– К Дуне, в Европу… – задумался Иван Иванович, подтягивая сына поближе.

– Папа! Дуня дома. С Федей. Всё трясётся с самой зимы. Летим – успокоим женщину. Я знаю – куда.

– Мама твоя говорила, что отправила Дуню в медвежий угол.

– Вот-вот, – кивнул Васька, – и нам туда же. – Он потянул верёвку на себя и развернул экипаж градусов на девяносто.

Иван Иванович молча покорился. Он устал, перенервничал, он никогда не бывал в облаках в этом смысле слова. Жена и сын, конечно, подтрунивали вечно, что он витает в облаках, но вот пришла болезнь – и образное выражение материализовалось. Собственно, как и у всех остальных инфицированных. И теперь не время и уж тем более не место спорить с сыном. Говорит, надо лететь к Дуне в медвежий угол – значит, летим к Дуне. В медвежий угол. Ужов чуть не заплакал. От слёз его удержало абсолютно уникальное соображение: ведь он летит сквозь грозовую тучу! А вдруг от лишней капли влаги – то есть от его нештатных, частных слёз – туча переполнится и выльется на Москву? А там и так вчера был потоп.

Он вытянул руку и пощупал тучу. Почудилось, будто и туча пощупала его руку. «Рукопожатие», – подумал он. А потом: «Тучепожатие». И стало языковеду весело и хорошо. Где ещё додумаешься до такого? Только в облаках. Витая с сыном на руках. Ух!

Васька перелистал свои внутренние видеоканалы, разыскал Дуню с Федькой и направился в Костромскую губернию. Иван Иванович, наблюдая за своим уверенным лоцманом, радовался жизни и отдавал себе отчёт, чему именно и отчего радуется. Палитра причин была невелика, но она была! Иными словами, в его жизни опять появился смысл, отчётливый, как Отче наш.

Сравнение с молитвой, пришедшее само собой, вряд ли посетило бы Ивана Ивановича в прежние времена. Всё-таки он был учёный, весь в науке, а тем, кто крепко в науке, величие и простота истины обычно открываются в предсмертные годы. Если открываются вообще.

Но в эту невероятную минуту, когда Ужов с привязанным к нему ясновидящим сыном летел сквозь грозу на Кострому навстречу абсолютной неизвестности, то есть к Дуне в медвежий угол, – он перестал думать. Некогда счастливый муж, ныне оставленный любимой женой ради её борьбы за возвращение человечеству смерти, – в эту минуту он почувствовал, что думать больше не о чем. В душе, накрепко вцепившейся в его тело, – он физически чувствовал, как съёжилась его душа, лишь бы не выбросили по дороге! – в очистившейся от полипов научного мировоззрения душе звучала только молитва, и это казалось ему совершенным и естественным делом.

Мария с бабулей шли по Москве и помалкивали. Действительно, что тут скажешь?

– Я вас провожу до дому, – наконец решила Мария, – а там подумаем.

– Проводи, пожалуйста, я очень ослабла, – согласилась бабуля.

– Нам лучше не садиться в метро, да? – сказала Мария.

– Не знаю. Но мне кажется, тебе, детка, вообще лучше не бывать в замкнутых пространствах.

Мария машинально проговорила – почему? – но тут же поняла бабулину мысль и поразилась её фантазии.

У бордюра притормозило жёлтое такси. Водитель распахнул дверь. Мария посмотрела на утомлённую, сгорбившуюся спутницу и шагнула к машине.

– Опасно, детка! – встрепенулась бабуля. – Лучше я потерплю до дома.

– Идти ещё далеко, а взять вас на руки, как тогда, я сейчас не смогу, а то нас заметят. А в метро, вы говорите, нельзя. Ведь это просто такси! Официальное, с шашечками! Давайте прокатимся!

Бабулю охватило безотчётное смятение. Да, такси, но ведь за Марией гоняется целая свора! Мало ли кому ещё звонит этот Ленин с докладами! Он и в прошлом веке не вызывал у бабули особого доверия. Вдруг он одной рукой выручает Марию, а другой рукой… Вот что делает Ленин другой рукой?

Бабуля взглянула на водителя. Вроде бы ничего особенного. Аккуратная короткая стрижка, чистые ногти, лицом – типичный среднемосковский европеоид. Терпеливо ждёт пассажирок, покручивая рукоятку на радиоприёмнике: выбирает музыку поспокойнее.

Мария тоже пригляделась к водителю, но ничего не почувствовала. Ни тревоги, ни подозрений. Да и как бы их с бабулей так быстро догнали? Они же так здорово провернули театр с пледом. Аристарх, ясно, уже не мог никому ничего шепнуть, даже из вредности.

Водитель излучал только трудолюбие. Возить и возить. Имею счастье перемещать москвичей и гостей столицы, – вот что было аккуратно и твёрдо на нём написано.

Повинуясь призыву распахнутой двери, женщины подошли к машине. Водитель сказал: «Здравствуйте, куда едем?» Услышав метро «Кропоткинская», дружелюбно кивнул. Казалось, это его любимый маршрут. Теперь он излучал радость, что поедет именно к «Кропоткинской».

Мария с бабулей сели на заднее сиденье.

– Музыку оставить? – спросил водитель, приглушив звук. – Вам какую?

– На ваше усмотрение, – ответила Мария, – только не громко.

– Люблю классику. И Востока, и Запада, – ответил водитель, разыскивая волну.

В штабе операции «Восток – Запад», на пульте слежения, заиграли-заморгали индикаторы.

– Нашли! – заурчал от предвкушения новых звёзд на погонах офицер, ныне старший по группе захвата.

– Кто? Как? – По залу мониторинга забегали сотрудники специального назначения.

– Это потом. Выдвигайте технику.

Когда водитель жёлтого такси, передавший радиосигнал в центр, завёл двигатель, из десятка спецгаражей выкатились громадные бронированные рефрижераторы. Они получили спутниковые сообщения с координатами и двинулись – кто к метро «Кропоткинская», кто на перехват жёлтого такси.

Водитель уверенно вёл машину, весь в ликовании, что таинственную беглянку нашёл именно он. Плоховато, что бабуля прицепилась, но ведь есть же в конторе спецы по бабулям!

В городе было на редкость просторно. Радуясь небывалому отсутствию пробок, водитель позволил себе чуть превысить скорость. Очевидно, в зобу дыханье спёрло.

На Садовом кольце, вблизи «Маяковской», он увидел громадный трейлер, занявший все полосы с удивительным изяществом и скоростью. Вот не было никаких пробок – и вдруг сразу целый трейлер! Удивительно.

Водитель неохотно сбросил ход и поплёлся за этим трейлером в туннель. Там была тьма: настенные лампы почему-то не работали. В свете собственных фар он разглядел нечто странное – и не успел ничего понять, как вдруг задняя стенка громадной машины опустилась на дорогу, превратившись в пандус, а с крыши свесился какой-то крюк-хваталка, и в один миг жёлтое такси перенеслось в беспросветное нутро трейлера, а задняя дверь тут же поднялась и запечатала выход.

– Можете тормозить! – с сарказмом заметила Мария.

Бабуля, тоже всё понявшая, охнула, всхлипнула и прижалась к ней своим сухоньким тельцем.

– Деточка… – прошептала она в неописуемом ужасе, – кто же нас выдал?

– На все вопросы отвечает Ленин! – процитировала Мария. – Забыли советскую классику!

– Эй, дамы! – чуть переведя дух, водитель обернулся к пассажиркам. – Вы что-нибудь понимаете?

– Конечно, конечно, – тоном медсестры откликнулась Мария. – Вы своим по радио ляпнули про меня – вот вам благодарность за полное служебное соответствие. Рады стараться?

– Слушайте, я не ляпнул, а доложил. Вас как воровку ищут с самой зимы. И по приметам, и по отпечатку голоса, и по запаху вещей из вашей квартиры, и по микрочастицам, и через космос, и так далее. Мне было указание взять вас на той улице, где я вас и взял с бабулей вместе. Я раньше не следил за вами! Сегодня вообще был мой первый рейс после отпуска!

– Ну что ж, – сказала Мария, поглаживая трясущуюся бабулю по голове, – значит, вы – просто жертва должностной инструкции. Кажется, в вашей конторе всегда соглашались с пословицей лес рубят – щепки летят. Вам отвели роль щепки.

– А вам? – дрожащим голосом спросил водитель.

– О! Я – часть леса. Я не весь лес. Уже много щепок улетело, пока меня ваши начальники искали.

– А что вы украли? Почему из-за вас даже Интерпол весь на ногах?

– Не поверите, – усмехнулась Мария. – Одну маленькую белую крысу по имени Петрович. Да и то… Петровича у меня больше нет. Сбежал. И скорее всего вообще пропал.

– Одну крысу? – возмутился водитель. – В Москве мало крыс?! Он что – из чистого золота, ваш Петрович?

– Дороже. Гораздо дороже. – Мария горестно и глубоко – чтобы водитель прочувствовал её беду – вздохнула. – Петрович однажды сидел за рулём мерседеса, а Зиночка запищала…

– У вас всё в порядке с башней? – Водитель решил, что Мария опасная сумасшедшая, и перешёл на грубовато-развязный тон.

Мария не успела ответить: бабуля встрепенулась и показала на правую стену трейлера, слабо видневшуюся за окном такси.

Стена приближалась. Все резко повернулись влево: эта стена приближалась тоже. Водитель высунул голову в своё окно, посмотрел вверх: потолок медленно опускался. Между ним и крышей такси оставалось уже не более метра.

– Э-е-ей! – водитель бросился к радиоприёмнику и вцепился в рукоятку подстройки. Через пять-шесть секунд из динамика донеслось:

– Поздравляем вас, капитан! Уже майор! Вы награждены орденом «За заслуги перед Отечеством». И главное – званием Героя!.. Посмертно. Извините, всего хорошего. Золотую Звезду вручат вашей вдове. Благодарим за службу!

Капитан-майор чуть не выдернул рукоятку из панели, но оттуда больше не донеслось ни одного звука, даже музыкального. И он не успел доложить про крысу! Он попался, как полный идиот! Герой!..

– Похоже, вам больше не удастся послушать классику, – заметила Мария. – Ни Востока, ни Запада.

– Что это? – завопил водитель, и в слабом свете последней лампочки салона Мария с бабулей заметили, как изменился цвет его волос.

– Это ваш, так сказать, последний час. Точнее, минута, – пояснила Мария, и от спокойствия её голоса, от безысходности, наступившей сразу после триумфа, поседевший водитель сошёл с ума.

Наверное, ему повезло, что сошёл быстро, иначе ему было бы не очень приятно слушать хруст собственных костей, когда опустившийся почти до пола потолок превратил машину с пассажирами в месиво-брусок, и пошёл холод: рефрижератор заморозил полученную массу до минус двадцати пяти градусов.

Старший офицер вытер лоб и шею: всё! Женщина по имени Мария Ионовна Ужова поймана, переработана и заморожена. И не важно, что вместе с бабулей и майором. Бабуля и так уже на ладан дышала, а майор – военный человек. То есть всегда при смерти. Мог бы и привыкнуть к этой мысли заблаговременно.

Он отозвал запасные трейлеры в гаражи, доложил по инстанции, полистал настольный календарь с матрёшками. Теперь остаётся отловить упрыгавшую из венского самолёта челюсть и улетевших на грозе Ужовых. И – к морю! На песок!!! И пусть начальство само разбирается.

Этот офицер – в отличие от ныне скорбного умом генерала Кузьмы Африкановича Сидорова – не был вполне осведомлён об истинных масштабах события. Конечно, он успел поудивляться некоторым поисковым странностям, но вовремя остановил свой аналитический порыв. Он был нормальный хитрован, немного солдафон, исповедовавший правильную народную мудрость: меньше знаешь – крепче спишь. Он знал, что женщину ищут практически всем миром, но мало ли было на свете женщин в розыске! Французы, он слышал, вообще только тем и занимаются всю дорогу. Шерше ля баба.

В живую челюсть он тоже не слишком верил, поскольку однажды видел похожую игрушку в магазине экстравагантных сюрпризов на Большой Никитской, в перестроечные времена. Там чего только не было! Пластиковые мухи для супа соседу, термосы с фаллосами на пружинке – девиц пугать, дурацкие керамические кружки в форме обнажённых женских торсов. Была невинная розовая попа-копилка из ароматизированного латекса. И тому подобное. Всё бывает.

Что до улетевших в облака Ужовых, то ему разъяснили: в диапазоне от Дедала до Карлсона человечество регулярно что-нибудь выдумывает, никак не желая вчитаться в афористичные строки великого Максима Горького. А раз рождённый ползать летать не может, значит, и эти птички где-нибудь сядут. Перекусить, попить или ещё что-нибудь.

Так вот: упоённый сам собой, офицер очень захотел довести всю эту заварушку до победного конца. Он выпросил у начальства подкрепление для круглосуточного всемосковского мониторинга. На челюсть он не очень надеялся, а вот порыться в небе и найти отца и сына – тут вроде бы что-то светило.

Слуги закона разгружали трейлер-победитель. Шофёр сиял и вполголоса матерился: обычно он таким способом выражал все сильные чувства. Ему пообещали хорошую медаль.

Сначала биостекложелезомассу чуть разморозили, чтобы легче отделить от потолка и стен. Потом освобождённый параллелепипед на подвижном полу вызволили на воздух и быстро переложили в специальную ванну с жидким азотом. И завинтили крышку. И все пошли, понятно, в магазин.

В этот же день Иван Иванович с Васькой приземлились у Дуни в огороде.

– Ты уверен, что это та самая Дуня? – прошептал отец, чуть ослабляя верёвки, соединяющие его с сыном. – Ты ж никогда никого из маминого института не видел.

– Не имеет значения. Впрочем, я видел тех, которые нам дверь подарили, а с тебя подпись на якобы накладной стребовали. А ты и сейчас увидишь их – не узнаешь. Ты невнимателен. А я чую! Это та самая Дуня! Ну сколько можно во мне сомневаться?

Они переговаривались за дровяным сараем – и вдруг замолчали, оглядевшись: место и ситуация очень походили на самое начало их приключений, когда они прятались на Муськиной даче, а потом их подобрали братки Мар Марыча.

– Да-с, – кивнул Иван Иванович. – Будем надеяться, что из этого огорода мы выкрутимся полегче.

– Да, пап, – согласился Васька, погрузившийся в тягостные воспоминания об Ильзе. А убиенный Мар Марыч в тёмных далях Васькиной памяти вдруг окрасился как-то иначе, более человечно. – Занятно, – вслух сказал Васька, прокручивая перед мысленным взором особо остросюжетные сцены из их жизни с Мар Марычем.

– Что – занятно? – спросил отец.

– Мне почему-то стало жаль нашего борова, – ответил сын.

– Интересно, почему? Чего тебе жаль? Я же говорил тебе, почему я убил его. В чём дело?

– Он так хотел жить! Хотел творить! – Васька усмехнулся. – А ему пришлось бросаться девушками с вертолёта и жалобно мечтать о сексе хотя бы с мышью!

Иван Иванович невольно улыбнулся. Сынок всегда отличался резкостью в суждениях. И совершенно не изменился в этом, став бессмертным. Интересно, какие ещё осложнения и на какой период судьба уготовила лично Ваське?

– Это, конечно, да, но мы с тобой – для него – были исключительно полезными гостями. В самом прямом смысле. Живой фарш. Ходячие флаконы с бессмертием. А когда он стал неприлично фантазировать насчёт Маши, я уже не мог стерпеть. Почему ты сейчас вспомнил? Зачем?

– Сам не знаю. Прости. Это пустое. Пойдём поздороваемся с хозяйкой.

– А где хозяин? – уточнил отец.

– Отдыхает. До завтра не протрезвеет, – сообщил Васька, выключая своё измочаленное ясновидение.

Они постучали в дверь. Дуня, уже десять минут наблюдавшая за ними из окошка, открыла и радушно пригласила гостей к столу, который был добротно, в нормальных деревенских традициях накрыт и источал запахи столь основательные, что даже Ужовых проняло.

– Я вас давно жду, – сказала Дуня, наливая гостям борща.

– У вас что – тоже осложнение? – без церемоний уточнил Васька. – Мы ж только на днях решили к вам лететь.

– У вашей матушки на служебном столе всегда стояли ваши фотографии. Узнала я вас, как только в окно глянула. А давно жду – это понятно. Вам пока больше деваться-то некуда.

Ужовы переглянулись – всё так просто? – и налегли на борщ. Даже им, практически не нуждавшимся в еде, он очень понравился. Повеяло воспоминаниями. Нормальной жизнью на земле, в доме.

– Дуня, как вы тут? Никто не беспокоит? Мы уже замучились в окна прыгать, в облаках летать, разговаривать с сумасшедшими, жадными до совершенно незаслуженной вечности…

– Ой, вы сейчас животики надорвёте! – Дуня что-то вспомнила и залилась умильным смехом. – Я вам такое расскажу!

Она выбежала в соседнюю комнату и быстро вернулась:

– Федьку проверила!

– А как ваш Фёдор? – спросил Иван Иванович, которому до сих пор не было доподлинно известно, как же передаётся зараза. То есть кровь – это единственный путь или?..

– Он счастлив. Абсолютно. Раньше он пил и очень боялся похмелья. Оно у него было тяжкое. Вдруг сердце там порвётся, или печень, или голова!.. Теперь он пьёт без страха и каждый день целует мне ноги, руки и что попало. И мне жить – просто рай. Прежде мы частенько с ним ругались, до драки доходило, дрянная жизнь была, даже вспоминать неохота! А теперь! Сказка. Я как Марионну повстречаю – расцелую! – Дуня вся светилась восторгом бытия.

Ужовы еще раз переглянулись: до сих пор им не попадались радостные, беспроблемные бессмертные. Опять возникла тень бедной Ильзе.

– А как он, простите, нужду справляет? – осторожно спросил Васька, отложив суповую ложку на салфетку.

– Как и я. Как все… – невероятно удивилась Дуня. – Идёт до ветру и справляет. Иногда не дойдёт, бывает, до нужника, так делает на клумбу. У нас была заброшенная клумба. В дальнем углу, ненужная. Так теперь на ней всё само растёт, да как растёт! – Дуня сложила пухлые ладошки. – Розы да орхидеи! А в июле – вы не поверите! – недели две подснежники цвели! Хотите посмотреть?

Ужовы переглянулись и дружно отказались. Как-нибудь в другой раз. Вне рамок обеда.

Завершив трапезу и поблагодарив радушную хозяйку, Иван Иванович всё-таки вернулся к вопросу о Фёдоре и его суперосложнении: жидкость, извергаемая профессиональным пьянчужкой на заброшенную клумбу, вызывает рост прекрасных цветов, причём даже в таких неудобных условиях, как неухоженный огород в глухом лесу. Июльское буйство подснежников тоже умилило до невозможности.

– А сам-то как относится к цветам? – спросил Ужов, не зная, как подойти к основному вопросу – о способе заражения Фёдора.

– Ой! – всплеснула руками Дуня. – Счастье! Просто счастье! Жизнь Федькина теперь идёт по особому графику. С утра – рассол, стопарик, овсянка-сэр…

– Что овсянка? – поперхнулся Ужов, а Васька просто скатился на пол.

– Повторяю: рассол огуречный. Потом сто граммулечек для поддержания традиции. А потом каша из овса. Он где-то вычитал – он теперь много читает, – что в какой-то стране утром мужчинам дают овсянку-сэр, чтоб здоровые были, как кони. Поэтому он делает всё по уму. Поест – и читает энциклопедию. И – как конь…

– Ка-ак-кую энц… ик!.. ик… лопедию? – повизгивая на полу, задыхаясь, просипел Васька.

– Про цветы и все остальные книги тоже. Он на днях читал «Войну с миром» одного графа.

– «Война и мир»? Толстого Льва Николаевича? – уточнил Иван Иванович, придерживая лицо.

– Ну да. И пересчитал всех героев, ну сколько их в книге. Около четырёх тысяч! И он на каждого завёл карточку: на какой странице герой появляется, что делает и когда пропадает. Так вот, там очень многие пропадают! – огорчённо сообщила Дуня доктору филологических наук Ужову.