Текст книги "Зачем?"

Доктор с пониманием кивнул, не в силах говорить ни на одном языке.

– А у нас теперь цветы растут с именами! Федька что вычитает в цветочной энциклопедии – то и растёт у него на той клумбе. Розы с ОКС. Розы с ЗКС. Есть Дон-Жуан, есть Астрид Линдгрен, Румба, Моника, потом… эта… Казанова чайно-гибридная!

– Что за ОКС? – пискнул Васька, вытирая слёзы.

– Открытая корневая система, – пожала плечами Дуня. – Само собой.

Иван Иванович вдохнул побольше воздуха и решился открыть рот:

– То есть он что вычитает в энциклопедии, то и получает на клумбе, просто полив грунт своей… ой… мама… – и Иван Иванович захохотал так, как никогда в обеих жизнях. – Вот так осложнение!

Васька рыдал на полу, размазывая слёзы, держался за живот – и не мог остановиться. Смех Ужовых стал громовым, краем ума они боялись разбудить спящего в соседней горнице Федьку, но остановиться не могли.

Всё прошедшее, весь бред этих месяцев, вся горечь утрат и досада обретений, – всё вспыхнуло, взорвалось этим неукротимым смехом, вычистило душу – и отпустило.

Дуня, баба мудрая, переждала стихию, памятуя, что сама в своё время тоже вдоволь навеселилась над новыми Федькиными особенностями. Она пошла к комоду в углу и достала большие свежие носовые платки для Ужовых.

…Через некоторое время, когда собеседники обрели возможность говорить сидя, Дуня рассказала, как они с супругом дошли до жизни такой.

Когда Мария отослала Дуню из Москвы, попросив не посвящать Федьку в подробности болезни, Дуня сначала послушалась, но тут пришли месяца, а Фёдора, как назло, посетил мужской порыв. И он его осуществил, не обращая внимания на вопли жены.

Наутро, проспавшись, Федька почувствовал редкое блаженство вместо обычного похмелья. Позвав жену, он спросил совета: как понимать и её вчерашнее, с ломаньем, и его сегодняшнее, с кайфом?

Дуня быстро сварганила версию, что вот-де у неё редкая особенность завелась – заражать людей счастьем. На работе угостили. Но она вчера потому, дескать, отбивалась от пьяного Федьки, что хотела угостить вечным счастьем и его, но по-трезвому и в санитарно-приятное время.

– А-а, Дуня, брось! И так всё отлично. Я что – теперь могу пить сколько влезет и голова не бо-бо?

– Да, – торжественно провозгласила Дуня, впервые в жизни смело импровизируя на столь тонкую тему, как ежедневное похмелье.

Федька тут же поставил эксперимент: опрокинул, не отдыхая, литровую бутыль самогона. Покачнулся – и расплылся лицом в неизмеряемом блаженстве. И ничего более. Никаких осложнений. Он с умилением посмотрел на горшок с цветущей геранью, подошёл к подоконнику, наклонился и поцеловал герань. Дуня окаменела. Федька, чуть не приплясывая, побежал во двор, но не дошёл до нужника и оправился на ту самую заброшенную клумбу. Стоял февраль.

На следующий день в точке отлива выросла первая роза…

Словом, чудеса вскоре стали привычной и приятной частью их семейной жизни, такой счастливой и восхитительной, что Федька даже ни разу не спросил у жены, каким именно способом на работе угостили её.

– То есть он и сейчас не знает, что он бессмертен? – спросил Васька.

– Именно. Он пьёт сколько хочет и не умирает, вместо похмелья – бодрость и мужская сила, спит вволю, читает всё подряд, поливает клумбу, разводит цветы, продаёт их на соседней станции, а выручка громадная, потом покупает лучшие напитки – нам теперь самогон ни к чему – пьёт, спит, читает, поливает и так далее.

– А как же соседи? – поинтересовался Иван Иванович.

– Ну, соседей-то у нас три калеки… А вот как-то раз участковый заходил, дурацкие вопросы задавал. Естественно. Ведь раньше ни одна душа на свете не заподозрила бы Федьку в любви к цветам и вообще в любви. А тут он, видите ли, ходит фертом, рожа светится, орхидея в петлице, – умора! Короче, мы участкового таким мартини с текилой накачали, что он теперь как Федьку видит – фуражку снимает.

– Да-а… – сказали отец и сын. – Да-а…

Из соседней комнаты проскрипели шаги, кряхтнул кашель, дверь распахнулась – и явился счастливый мужик Федька. Заспанный, лохматый, зевающий посекундно, он тем не менее являл собой великую радужную картину; особенно глаза. Из них лилось солнце.

– Дунь, а Дунь, я до ветру… – и пошёл он на двор, а возбуждённые свидетели прильнули к окнам в ожидании чуда.

Федька честно метил в угол, где стоял дощатый нужник. По дороге он покачнулся, а терпеть не было сил, Федька дёрнул полотняные штаны – и потекло. Лицо Фёдора стало прекрасным, он зажмурился, как школьник перед получением золотой медали.

Когда жидкость вытекла, Федька рванул к нужнику за следующей надобностью, а за пять – семь минут его отсутствия на многострадальной клумбе появились дополнительные товары: голубые и томные, как утреннее небо в турпоходе, ирисы, лохматые ромашки величиной с подсолнух, розы без шипов…

– Ой! – сказала Дуня. – Ещё новости! Таких цветков ещё не было!

– Да-с, – покачал головой Иван Иванович, на грани нового смехового приступа.

– Бляха-муха! – воскликнул Васька. – Ну и везёт же некоторым! Может, я тоже попробую? У вас нету ещё какой-нибудь заброшенной клумбы?

– Вася! – с лёгкой укоризной сказал Иван Иванович. – Мы в гостях!

– Папа! – с утяжелённой укоризной сказал Вася. – За гостеприимство чем-то надо платить, а чем? Тем паче мы не знаем, надолго ли мы здесь. Полную неопределённость надо сократить хотя бы до неполной.

Иван Иванович собрался было произнести речь о политкорректности, о конспирации и о других ценных вениках, но помешала Дуня:

– А и правда, пусть малец попробует. Клумба не клумба, но уголок за сараем, где вы приземлились, имеется. С улицы его не видно. Разок попробует, никакого ущерба хозяйству не будет. Ну а если получится как у Федьки – заживём, ребята!

Мечтательность и нега отразились на Дунином челе. Она будто увидела новые горизонты: отремонтированный дом, корову, козу, пчёл, десяток новых платьев…

Васька не мог позволить даме бесплодно мечтать в присутствии двух мужчин, наделённых особыми возможностями. Он вышел вон и скрылся за указанным сараем. Через пять минут он вернулся в дом и сел:

– Ждём.

Вернулся и Федька. Иван Иванович попросил его дать что-нибудь почитать, а то совсем одичать можно. Мужчины удалились в Федькину спальню-библиотеку, Дуня занялась уборкой, а Васька ждал и ждал, глядя прямо перед собой, но ничего в упор не видя. Он столько сил и души вложил в недавнее мочеиспускание, что неполучение результата могло крепко обидеть его детский ум.

Домыв посуду, Дуня ласково предложила донельзя напряжённому Ваське вместе прогуляться за сарай в разведку. Васька взволновался.

Шли медленно. Васька страшился творческого, так сказать, бесплодия; Дуня мечтала о корове. В небе далеко за лесом громыхнул гром. Сарай приближался. Спутники обошли поленницу дров, бочку с дождевой водой, вышли к цели. Увидели. Как реагировать?

Изумрудный газончик. В центре – маленький колодец. По периметру газончика покачивается красная кайма дивной красоты – живая изгородь из бегонии махровой.

– У вас, Дуня, очень плодородная земля, – галантно проговорил Васька сразу после выхода из ступора. Откашлялся. – Я за папой сбегаю, а вы посторожите всё это. Я боюсь… проснуться.

Дуня молча кивнула, плюхнулась на обрубок толстенного бревна и схватилась за сердце. За лесом громыхнуло ещё раз. Упали первые капли. Солнышко спряталось, птички умолкли, кроме одной, которая слетела с неба и присела близ Дуни на поленницу.

Длинные, прозрачные, посверкивающие перламутром перья и сладкоголосое нежное посвистывание поначалу сбили Дуню с толку. Женщина перекрестилась, но невиданная птица с длинной изящной шеей и пёстрым, пышным, почти павлиньим хвостом – не исчезла. Она подпрыгнула вплотную к Дуне и ласково клюнула её в руку, словно поцеловала-поздоровалась.

Дуня опасливо перевела взоры на то, что ещё четверть часа назад было заброшенным куском засарайной почвы площадью примерно два на два метра.

Дождик, усиливающийся с каждой секундой, усиливал и те сверхъестественные эффекты, что посеял Васька. Вода небесная усердно подгоняла развитие жизни в новоявленном оазисе. Бегонии – «розы без шипов» – подросли.

Подошли Иван Иванович с абсолютно трезвым Фёдором. Васька бережно держал хозяина этой земли за руку, переживая за его душевное здоровье. Дуня привстала, а прозрачно-перламутровая птица перелетела на Васькино плечо.

Гроза разошлась вовсю, но собрание, молча созерцающее явление за сараем, не чувствовало её. Первым очнулся Иван Иванович:

– Вась, ты породил этого попугая? Ну, да ты болтун известный…

– Разве такие попугаи бывают? – Васька осторожно погладил птицу, а она в ответ тихонько тюкнула его в запястье крупным золотистым клювом.

– Дунь, а Дунь, – полушёпотом позвал жену Фёдор. – На нашей станции такую птицу не купят. Может, в зоопарк?

– В нашем медвежьем углу, Федя, всё – зоопарк. Везде, – назидательно сказала Дуня, не в силах оторваться от разворачивающегося на участке зрелища. – Я её лучше в курятник уберу. Красавица какая!..

– Я буду здесь! – напевно-хрустально сообщила птица. – Я нашла воду бессмертия.

Публика воззрилась на Ивана Ивановича. Доктор наук порылся в памяти:

– Вспомнил! В тринадцатом веке был поэт Фарид Уд-Дина Аттар. В его сочинении «Совет птиц» попугай ищет воду бессмертия! Но причём тут Россия?

– Ну и что? Он… Она… не совсем попугай, – заметила Дуня, возжаждавшая всё-таки как-нибудь приватизировать прекрасную птицу.

– Ой! Смотрите! Ещё! – Васька показал на землю.

Из маленького серебряного колодца, образовавшегося на месте Васькиного творчества, выпорхнули одна за другой ещё три птицы, похожие на перламутрового попугая-первооткрывателя, и сели на плечи собравшихся, по одной на каждого. Федькина птица вообще оказалась синей. Дунькина – алой. Ивану Ивановичу досталась зеленоватая, с фиолетовым пушком на горле.

Переливчатая Васькина подруга отличалась от остальных особой шелковистостью и рассудительностью. Она сказала:

– Друзья мои! Настало время. Вы обязаны. И вам помогут.

Федькины нервы всё-таки не выдержали, и он привычно понёсся в свой угол этой зачарованной латифундии, на свою клумбу. Там всё уже как-то устоялось. Мужик пообвыкся, да и денежный доход регулярный. Добежав до цели, он привычно стянул штаны, но его синяя птица, цепко державшаяся за плечо, проворковала:

– Фёдор! Ты забыл почитать энциклопедию. Не расточай свою влагу без готовности разума!

От этих слов Федька так растерялся, что побрёл в избу, забыв натянуть штаны. Ввалившись в комнату, он первым делом потянулся к рюмке, но птица осторожно взяла его за запястье и направила руку в сторону книжной полки. Рука сама легла на справочник по георгинам.

– Что ты хочешь? – пролепетал Федька, предчувствуя, что теперь ни шагу без пернатой подруги ему не сделать.

– Читай, – повелела птица, открывая ему нужную страницу крылом.

В глазах у Федьки рябило, руки дрожали, но неумолимая птица вспорхнула ему на темя и чуть-чуть тюкнула – для убедительности.

Пока Федька изучал Барбароссу и Розабеллу, выявляя собственные предпочтения во флористике и напитываясь красотой, птица перелетела на верхнюю полку и каким-то чудом сволокла с неё тяжеленную Красную книгу Природы. Положив её на стол, птица смахнула невесть откуда взявшуюся застарелую пыль своими шикарными синими крыльями и сообщила:

– Вот теперь, Фёдор, ты должен узнать – зачем тебе жить на свете.

Федька испугался и наконец натянул штаны как положено. Всё-таки с девушкой беседует. По крайней мере голос у птицы был девичий, гладкий.

– З-з-з-а-ч-ч-е-ммммммм? – У Федьки с голосом и дикцией было много хуже, чем у птицы.

– Понимаешь, Фёдор, ты в жизни выпил алкоголя преизрядно, – начала птица.

– Понимаю, – ответил Фёдор с действительным пониманием.

– И всё это было зря. Похмелье помнишь? Дуню бил. На хозяйстве – просто никакой ты был хозяин, понимаешь?

– Помню… Понимаю…

– Потом ты научился – без особого, прямо скажем, труда – выращивать и продавать на станции хорошие цветы, но выручку бросал на ветер, то есть опять на алкоголь. Понимаешь? – В её голосе не было назидательности. Птица просто и доходчиво рассказывала нехитрую быль, но приуготовляя своего трясущегося слушателя к какой-то новой правде его жизни. – Ты, конечно, и дальше мог бы так существовать. Здоровье твоё теперь вечное. Цирроза печени тебе не видать, как своих ушей. – В этом месте голос птицы пронизала легчайшая, почти незаметная угроза.

– Правда? – обрадовался Федька, не расслышав нюанса.

– Мы никогда не обманываем. Конечно, правда! Слушай главное. Смотри мне в глаза! – птица возвысила мелодию голоса.

– Слушаю! – ответствовал Федька.

– Отныне ты каждый день будешь читать эту Красную книгу. Все растения, погубленные человечеством, ты будешь восстанавливать своим личным трудом. Уринотрудотерапия. А пить… для этого… ты будешь только красное вино.

На этих словах Федька заплакал.

– Ничего страшного! Я буду поставлять тебе самые прекрасные красные вина со всего света. Привыкнешь! Перестань плакать!

Федька послушно вытер глаза рукавом и поднял на птицу умоляющий взор:

– И ни-ни?..

– И ни-ни. Ну и воду, конечно, из того серебряного колодца, который теперь за вашим сараем.

– А куда я дену товар? – Федька перешёл на деловые рельсы.

– Ты сначала дай результат, а уж потом торгуйся, – сердито ответила птица. – Сколько времени ты был паразитом? Всегда. Тебе расплачиваться – вечность. Понял?

– Понял. – Федька опустил голову. – И когда начинать?

– Сейчас же! – сказала птица.

На столе возник, словно из воздуха проступил, глиняный кувшин. Федька, начитавшийся в последнее время разных книг, красиво подумал: «Амфора!»

Вокруг амфоры птица разложила на фарфоровых блюдах неизвестные Федьке продукты, скорее всего, питания.

– И есть будешь только это! – приказала птица.

– Есть! – отозвался Федька.

– В путь! – и она улетела в открытое окно, оставив Федьку постигать смысл его жизни.

Прочие участники события, заметив, что синяя птица вылетела из дома без Федьки, сначала заволновались, но тут кончился дождь, на всех листочках вспыхнули алмазы, а со стороны колодца донеслась небесной красоты музыка на колокольчиках.

– Знаешь, Вась, – шепнул сыну на ухо Иван Иванович, – мне почему-то кажется, что вся эта фантасмагория скоро кончится. И мы проснёмся.

– Сейчас узнаем. Подожди минутку, – тихо ответил Васька, включая своё ясновидение. – Ой! Господи…

– Что? – встревожился отец, заметив страшную белую бледность на лице сына.

– Маму смололи. – Васька зажмурился и замахал руками, отгоняя видение, но от этого оно лишь ярче и подробнее проступило.

Иван Иванович машинально стряхнул со своего плеча свою птицу, но она перелетела на другое плечо и вцепилась крепче. У сарая Дуня, с пунцовыми щеками, перешёптывалась со своей красной птицей, не замечая ничего вокруг.

Иван Иванович засуетился, забегал по участку, сжимая кулаки. Получается, случилось именно то, от чего они бежали все, спасались, страдали, – но почему же это всё-таки произошло? Как же Маша попалась? Неужели гадёныш Аристарх перехитрил её, милую, слабую, бессмертную… Зелёная птица погладила его крылом и сообщила:

– Так было надо, не переживай. Всё правильно!

– Зачем мне это бессмертие?! – рычал Ужов. – Зачем эти птицы, колодцы, зачем вся эта фантастическая муть, если я, мужчина, не уберёг одну-единственную женщину на Земле, которую любил!.. Зачем я её послушался?

– Не надо употреблять этот глагол в прошедшем времени, – попросила зелёная птица. – Дело ещё не закрыто.

– Какой глагол? – рявкнул Иван Иванович.

– Любить, – пояснила его птица.

– А что мне делать? А Ваське?

– О! Вам обоим ещё много предстоит. Потерпите, – попросила птица.

– Давай гарантии! – крикнул ей Ужов.

– Какие?

– Что предстоит – много!

– Вера, доктор, лучше гарантий. Ты же русский человек.

– Господи, а это тут причём? Зачем ты говоришь о вере?

– Вот именно это тебе и предстоит узнать. Зачем, зачем… – проворчала птица и принялась чистить изумрудные перья. – Любопытный какой.

Слушая их нервный диалог, Васька экстренно разрабатывал план действий, но у него не получалось ничего путного. Воздушное бегство из Москвы в Костромскую губернию к Дуне с Федькой пока принесло лишь картинные чудеса, практически бессмысленные, а маму тем временем смололи в брикет столичные спецы. Васька разглядел всё, как было: и бабулю, и дурачка водителя такси, и даже его рыдающую над звездой Героя вдову. Ну и что? Дальше-то что? Никакого смысла! Он заплакал от самого невыносимого бессилия, какое только мог ощутить одиннадцатилетний человечек, одаренный вечностью, ясновидением, чудесными приключениями, Родиной, при отце и даже почти друзьях: он не повлиял на судьбу матери.

Переливчато-перламутровая птица обняла шелковыми крыльями Васькину голову:

– Но я же бессмертна!

– А ты при чём? – всхлипнул Васька.

– Я – её душа. Я временно покинула бедное тело, которое вполне надёжно хранится в жидком азоте, в смеси с… сам знаешь.

– Правда? – Васька подпрыгнул и даже взлетел. И покружился над сараем. – О! И у меня теперь такое же осложнение, как у папы!

Иван Иванович, увидев это, почувствовал прилив энергии, подпрыгнул, догнал Ваську, и они взвились высоко над лесом. Птица – за ними. Дуня краем глаза наблюдала за этими фортелями, но удивляться чему-либо она уже не могла.

Успокоившись, Ужовы практически всей семьёй приземлились на крышу сарая и принялись целоваться-обниматься. Особенно досталось птице-душе, смущённо принимавшей бурные проявления любви. Она только крылья поджимала, словно опасалась повреждений.

– А та птица, красненькая, которая с Дуней воркует, она кто? – тихо спросил Васька у своей, перламутровой.

– Этого тебе пока знать не надо, – ответила та. – Извини, это не моя тайна.

– Ну и ладно! Главное – ты с нами! – Васька бережно взял свою птицу и слетел с крыши на газончик у колодца.

– Будь осторожен, – попросила его птица. – Я уязвима. Старайся держать себя в руках. В смысле – себя, а не меня. Я очень хрупкая…

Дуня, всласть наговорившаяся со своей алой пернатой, объявила, что сейчас будет праздничный обед. Всех – к столу! Дуня сияла всем телом. Очевидно, её перспективы, пока неизвестные окружающим, нравились ей чрезвычайно.

Взбудораженная компания собралась в центральной комнате за дубовым столом, покрытым твёрдой белоснежной скатертью. Птицы тоже присутствовали, сидя на плечах у своих подопечных. Васька царственно предложил отцу временно поменяться, чтоб Ужов побыл с душой жены, однако птицы попросили людей не изобретательствовать в делах, в которых не разбираются, несмотря на свои уникальные болезни и осложнения.

Федька, отныне на диете, выписанной ему его синей птицей, грыз яблочки, морковь и смиренно наблюдал за сотрапезниками, весело поглощавшими тушёное мясо. Дуня, вся радостно-загадочная, подкладывала добавки и сама ела, не отставала. Иван Иванович удивлялся собственному аппетиту. Васька, так же как отец не нуждавшийся ни в еде, ни в питье, изо всех сил налегал на окрошку и просил добавки. Было похоже, что все они перешли в новую стадию своих осложнений, в которой им дозволяется иметь некоторые былые привязанности. Наверное, так: у них теперь не было зависимости от этих самых привязанностей. Очень приятно понаслаждаться мясом раз в полгода, в полвека, когда от этого абсолютно ничего не зависит, особенно жизнь. Ни физическая, ни духовная.

Птицы иногда взлетали, у них были роскошные крылья, и мягко возвращались на соответствующие плечи. К еде и напиткам птицы были равнодушны. Васькина, прозрачно-перламутровая, время от времени просовывала голову во внутренние кармашки его курточки. Она ничего не искала. Просто замирала внутри кармашка – и всё. Васька очень нежно поглаживал её необыкновенные перья и говорил отцу:

– Помнишь? Когда собирались, я сказал тебе взять одежду с внутренними кармашками. Нет, ты скажи, пап, помнишь? Ведь я прав был! Это точно – она. Мама.

Тем временем в мире разворачивались грандиозные события. По всем континентам пролетел энергетический кризис необыкновенной конфигурации: всё отключались и отключались энергосистемы крупнейших и богатейших стран. Потом они включались, до смерти перепугав и население, и правителей, и нигде не было спасения от жёстких и странных стихий. Вашингтон подвергся атаке штормового ветра силой 100 метров в секунду. В Баренцевом море утонула ещё одна подводная лодка с ядерным реактором, на что одни страны ответили экологическими протестами, а другие мягко сообщили, что на дне этого моря уже давно лежат восемь аналогичных. Успокоили.

Московские школьники готовились к новому учебному году.

– Пап, я, кажется, пропускаю этот сезон знаний? – безразлично спросил Васька, глядя в телеэкран, по которому прыгали девчушки с новенькими рюкзачками.

– И мне так кажется, – ответил Иван Иванович, заинтересованно глядя в окно; Дуня копошилась в огороде, Фёдор в поте лица своего восстанавливал Красную книгу.

Птицы либо дремали на плечах у своих, либо совершали круговой облёт территории словно с инспекцией.

Накануне прозрачная птица предупредила Ужовых, что близится нечто важное и надо быть начеку: не спать, не есть и не пить. Надо быть лёгкими, как птицы, это понадобится. Выполнить это пожелание для Ужовых теперь не представляло труда, особенно после Васькиного взлёта, коему он весьма радовался – сравнялся с отцом! Хоть и в осложнении. Главное – ничего общего с участью Ильзе.

А ещё птица сказала, чтобы они готовили свои души к любым потрясениям и неожиданностям, потому что она – птица – теперь по собственному опыту знает, как трудно жить в столь неопределённом положении: тело там, в контейнере с жидким азотом, а душа здесь, в вынужденно чужой, временной оболочке, пусть даже такой удобной, как птичья. Прозрачная красавица пожаловалась Ваське, что привыкает к новому облику и немного волнуется перед возвращением в исходное тело.

– А ты уверена, что мамино физическое тело скоро восстановится? – допытывался Васька ежедневно.

– У нас пока нет другого выхода, – печально проворковала птица.

– Почему? Я и папа теперь умеем летать, а ты тем более. Может быть, в таком состоянии наша семья будет более дружной?

– Это дружелюбная стая, но не семья. Нам нужен общевидовой облик и общая задача на всю жизнь…

– Зачем?

– Задача зачем? – удивилась птица. – У всего в мире есть задача.

– Иногда всё кажется таким бессмысленным!.. – вздохнул Васька.

– А зачем ты хотел выдумать новую религию? – мягко напомнила птица.

– По молодости, – смутился Васька. – Я, наверное, не очень хорошо знаком с ортодоксальной…

– Ну ничего. Время у тебя есть. Мы все были слишком самодостаточны, за что и попали в эту историю. Но выйти из такой истории надо с честью, сынок.

– Никогда раньше я не восхищался этим званием – сынок – так сильно! Мама, я наконец ощутил – что я пропускал! Я впервые счастлив.

– Да, – покачала головой птица. – Человеческий ребёнок впервые ощутил счастье при говорении слова мама, только когда эта мама стала выглядеть птицей. Ну вот, сам видишь – до чего может докатиться даже самая обычная нормальная семья в наши дни!

– Ма-ма… – с улыбкой блаженства произнёс Васька.

Птица вздрогнула и даже обронила одно перламутровое перо.

– Что с тобой? – испугался Васька.

– Начинается. Я чувствую. В Москве! Включай скорее своё внутреннее зрение. Зови отца! Нам пора!

* * *

Москва сияла. 1 сентября 2003 года, День так называемых знаний, приветствовал учащуюся молодежь великолепно-свежей погодой.

В Волгу стекала нефть – из-за пожара на Самарской пристани, где был пришвартован злосчастный танкер «Виктория». Ущерб – пять миллионов долларов.

Крупный террорист бен Ладен обещал миру новые акты. В Грузии, по-американски, началась борьба с табакокурением. Исполнилось 45 лет со дня начала шествия царицы полей в северные регионы СССР. Продолжалась бесплатная раздача монастырям великолепного издания из серии «Памятники церковной письменности» – «Житие Николая Мирликийского» в переводе Андрея Курбского, осуществлённом в середине шестнадцатого века. Латыши сделали самые длинные на свете янтарные бусы, но Книга рекордов их не признала. В Туркмении образовано Министерство справедливости. На Тайване – тайфун. Все были заняты своим делом в этот прекрасный день, когда только что наступила осень. Скоро сезоны светских выходов.

И только биологи от генной инженерии не замечали ничего вокруг: ни американские, ни российские. Первые – поскольку подобрались к созданию вакцины против старения и всерьёз размечтались о вакцине бессмертия, вторые – поскольку подобрались к созданию антивакцины, причём подобрались второй раз. После первого раза, как вы помните, главный учёный, Михаил, перепугался и всё унёс с собой – и погиб.

В дачной лаборатории покойного Аристарха Удодовича не заметили потерю бойца. Люди там трудились денно и нощно и не очень беспокоились о будущем Вселенной – по понятным причинам. Втайне почти все они готовились всё-таки сделать себе по укольчику вечности и слинять на какую-нибудь другую планету в обществе отборных красавиц, заразить коих они собирались самым приятным способом.

Гибель шефа стала достоянием местной гласности только по случайности: эксперт Дима после трёх смен шёл спать, качаясь от усталости, и ненароком задел телевизор. Чуткий аппарат включился, и в рубрике «Транспортное происшествие» Диме крупно показали некрасивую уличную композицию.

Дима вяло выслушал сообщение, не без труда узнал в смеси машины с человеком Аристарха Удодовича, протёр глаза, постоял и подумал. В изумлённом мозгу почему-то прозвенели стихи, некогда слышанные Димой от отца, очень просвещённого человека, частенько подкреплявшего свои мысли и поступки цитатами из известных произведений:

 
Край мой, родина красоты,
край Рублёва, Блока, Ленина,
где снега до ошеломления
завораживающе чисты…
 
 
Выше нет предопределения —
мир
к спасению
привести![9]9
  Андрей Вознесенский. Стихотворение «Экспериментщик, чёртова перечница…» // Ахиллесово сердце. М., 1966, стр. 78.


[Закрыть]
 

Дима стремглав побежал назад, в центральную лабораторию.

Она располагалась глубоко под землёй. Дорогу туда знали только Дима и пятеро ближайших сотрудников, а также покойные Михаил и Аристарх. Найти вход без помощи вышеперечисленных товарищей было невозможно, поскольку начиная с первого уровня и до самого последнего, одиннадцатого, все двери, дверцы, мебель, приборы и приборчики, – всё, что могло быть открыто, закрыто, передвинуто или вынесено прочь, – всё это реагировало только на отпечатки пальцев сих избранных. Так уж устроились эти народные умельцы.

Сами понимаете, если бы Мария утерпела, не уколола бы Аристарха в шею, а машина не врезалась в стену, то, даже добравшись до тайной дачи, Ужова не прошла бы в подземелье. Поскольку она всё ещё формально числилась директором этого заведения, хоть оно и переехало, то уж именно против неё были выставлены особые заслоны. И кстати, тоже по пальчикам.

Аристарх, не успевший повторно стать бессмертным, поскольку, боясь новых осложнений, всё ждал результатов эксперимента на Ужовых, – об остальном позаботился капитально. Например.

Дача-лаборатория могла жить автономно, не пополняя запасов провианта, год. Не меньше. А если бы все здешние трудящиеся вкололи себе свои фирменные укольчики, то и вовсе без провианта. Правда, этого они ещё не знали стопроцентно, поэтому воздерживались – пока – от массовой самовакцинации. Каждый знал за собой что-то, заставлявшее с содроганием вспоминать поучительный пример вакцинированного шефа с хвостом.

Вода была местная, подземная, артезианская. Связь с миром – самая разнообразная. Пользовались ею редко, поскольку трудились непрерывно, да и не интересовал их внешний мир. Когда уставали, то ради отдыха начинали повторно, для развлечения, секвенировать нуклеотидные пары. Каждый из здешних спецов мысленно мог секвенировать по десять – пятнадцать миллионов пар в сутки. Для сравнения – заокеанские коллеги к этому моменту умели читать тексты ДНК человека только с помощью машин-секвенаторов и специальных японских роботов.

Дима влетел в подземелье и крикнул:

– Братья! Аристарха… едем хоронить! – и неуместно закатился истерическим смехом, вспомнив первый опыт Аристархова бессмертия. С рогами.

– Тише! – одёрнули Диму. – Видишь? Саня кое-какой порох выдумал.

Отвлекшись от Аристарховой кончины, учёные столпились вокруг Сани, кривоватого жлоба, которого здесь держали для хохмы, за добродушную придурь, для пинков и насмешек, но никак не для науки. Местный шут. Мыть пробирки, мести полы, играть в компьютерные игры, всем надоедать дурацкими вопросами, – Аристарх и это продумал. Патлатый, рябой, с тремя зубами Саня больше других производил впечатление непризнанного гения. Все остальные гении тут были давно признаны.

Так вот, Саня держал рукой – не на подносе, не в изолированном шкафу, а рукой! – шаровую молнию. Или что-то очень похожее. И подбрасывал её.

Она вертелась вокруг него, потом послушно, как щенок на дрессировке, возвращалась на ладонь. Потанцует немного и взлетает к потолку. И не взрывается. И опять на ладонь к Сане.

– Что за мистика с фантастикой? – оторопел Дима. – Вы все что – в физики переписались?

– Нет, Дима, это изобретение века! И строго по нашей теме! – ответили ему хором коллеги, все очень весёлые.

– Объясняйте, а то мне и одного Аристарха достаточно! – рыкнул Дима, злобно косясь на танцующий огненный шар.

Саня, будто пава, прожурчал несколько слов, и все расслышали подтекст – вы все никто, а у меня звёздный час. В частности, он сказал:

– Это, Димитрий, наш центральный мусоросборник. Мы с помощью этого шарика можем отслеживать всех заражённых, не будем лукавить, бессмертием – и собирать их в необходимое нам место. Так сказать, собрание трудового коллектива. Это, так сказать, солнце вечных. Обычные люди вращаются вместе с планетой вокруг Солнца, которое может когда-нибудь остыть, а наши люди теперь имеют своё солнце, всегда готовое повращаться вокруг них, собрать в сообщество или спрятать внутрь себя, изменить внешность, среду обитания. Это – суперпомощник для вечных, правда, в единственном экземпляре.

– Значит, ты изобрёл солнце? А как насчёт принять снотворное и успокоиться? – взбесился Дима. – Нам надо немедленно принять новые решения. Выбрать, в конце концов, старшего. Аристарх погиб! До вас не дошло? У нас есть всё, кроме денег. Они все были у него. И документы наши! А патенты где? Вы представляете, что случилось?

– О, бедный Аристарх Удодович! – пропел Саня, ничем ничуть не обеспокоенный. – Давай, Дима, будь старшим. Только уходя на волю, вколи себе препарат.

– Почему на волю? И почему я должен вдруг колоть себе несовершенный препарат?

– Ты же сказал: хоронить надо. Ты и пойди. А мы тебе на твоём примере покажем, как работает прибор. Этот шар – прибор, его ведь испытать надобно. Поня-а-а-а-тно? А деньги ты возьми в ка-а-а-ассе.