Текст книги "Зачем?"

Животное решило не возвращаться в сумку к Марии. Оно впервые в своей странной подопытной жизни оказалось на свободе, а это кого угодно поначалу впечатляет.

Петрович скользнул в ближайший подвал. Пахло чем-то необычным. Среди знакомых ему людей так не пахло.

Подкралось большое чудовище с горящими глазами и сказало что-то невразумительное: «Мяу!»

Петрович хотел ответить, но чудовище махнуло чёрной лапой и ударило Петровича по шее.

«Что за времена! Бьют, жгут, пугают!» – возмутился Петрович и подпрыгнул. И совершил третий покус.

Чудовище замерло: такой наглости в этом подвале себе никто не позволял.

Крыс и кот с ненавистью зыркнули друг на друга. Петрович, конечно, не мог знать, что его внезапный знакомец очень любит маленьких серых мышей и терпеть не может крупных холёных белых крыс. Сам Петрович пока не имел предпочтений, опыта было маловато. Но копить опыты свободы порой приходится в совершенно неожиданных условиях!

Кот, почувствовав странное томление в жилах, вдруг сел, подобрал хвост и умиротворённо сказал: «Мур-р…» Никогда раньше он не чувствовал такой неги во всём теле, от ушей до хвоста. Впрочем, он никогда раньше не позволял крысам кусать себя. Или, может, они не позволяли этого себе. Кот немедленно сделал прямой вывод: крысы – источник блаженства. И почему он раньше не понимал этого, а довольствовался глупыми мелкими мышами!

Пока укушенный кот млел и пересматривал своё мировоззрение, Петрович убежал. Ему прискучило кусаться. Он, попробовав такой свободы, теперь захотел покоя. В дальнем углу подвала стояла небольшая решётчатая коробка с кусочком засохшего сыра внутри. Петрович сначала унюхал сыр, а потом разглядел неподвижное хвостатое животное, прибитое чем-то непреклонным к днищу коробки.

«Спящая крысавица!» – подумал бы Петрович, если бы мог. Он пролез в коробку, пристроился рядом с покойной и задремал. Ведь он хотел только покоя, без людей.

– Ни хрена себе! – рявкнул грубый человеческий голос.

Коробку с крысами подхватили и понесли. Петрович проснулся, в панике осмотрелся и обнаружил себе парящим по-над подвальным полом. Он попытался выбраться, но дверца коробки не поддавалась. Хозяин коробки очень быстро шёл по узкому проходу между ящиками, корзинами, грудами хлама, а коробка болталась и стукалась.

Петрович огорчился и с горя цапнул соседку по камере. Он ничего не имел в виду. Он просто цапнул мёртвую крысу за хладную лапку. Может, хотел познакомиться. Он же не знал, что с мёртвой крысой трудно познакомиться. Она улыбнулась…

…Через два часа, когда хозяина коробки привели в чувство специалисты психиатрического института, он слабо сказал:

– Сожгите мой дом… – И опять отключился.

Информация об ожившей серой крысе на сей раз быстро пошла куда следует. Мигом нашли генерала Сидорова. Правда, его нашли в такой задумчивости, что сами призадумались. Ах, если б его нашли чуть раньше!

Сразу после встречи с белой пушистой крысой генерал, в шквальных эмоциях, вернулся и забегал по кабинету, решая задачу: признаться или не признаваться? Что будет с ним, если правда о его инфицированности просочится хоть куда-нибудь? Особенно его пугала возможная реакция жены. Впрочем, и по начальству докладывать он не рвался. Когда всё это дело лишь начиналось, генерал, как вы помните, очень хотел найти Ужовых, хотел власти, славы и прочей белиберды, но он забыл продумать одну маленькую личную проблему. Кузьма Африканович не успел представить на месте Ужовых – себя. Впрочем, это свойственно всем людям.

Когда сотрудники явились к нему с крысоловкой и с отчётом о происшествии в подвале, генерал первым делом поинтересовался состоянием здоровья хозяина коробки. Сотрудники восхитились генеральским человеколюбием и сообщили, что психиатрия вся на ногах.

Генерал успокоился, когда узнал, что данных крыс из коробки не вынимали, в руки не брали, – хозяин подвала, в частности.

Отпустив подчинённых с указанием строго хранить всё в тайне, Сидоров сел за стол и принялся рассматривать своих хвостатых гостей. В белой крысе, недовольно поглядывающей на людей, он сразу узнал ту самую, которая. Другая, обычная подвальная, серо-коричневая, смотрела на белую-пушистую влюблёнными глазками и явно ничего не понимала.

Зато понимал Кузьма Африканович. Он хотел стать героем и осчастливить человечество. Вместо этого он сидит в компании двух живучих животных и с омерзением переваривает собственное с ними – с ними! – кровное единение.

Казалось бы: ну какая разница, откуда пришло бессмертие!

Оказалось: разница есть. И очень большая. Существует брезгливость, а она свойственна даже генералам, возглавляющим проекты типа «Восток – Запад».

Через полчаса глубоко несчастный генерал вызвал самых педантичных сотрудников проекта «Восток – Запад» и велел проделать эксперимент: надеть перчатки из пуленепробиваемого материала, отрубить крысам хвосты, упаковать в самый крупный сейф, а тела пропустить через самую мощную электромясорубку, после чего сжечь фарш в крематории, а полученный пепел развеять с самолета где-нибудь над чернобыльской зоной.

Сотрудники не посмели удивиться и пошли исполнять.

Генерал дождался предъявления хвостов, одобрил, после чего напился до чёртиков и рухнул спать.

И Мар Марыч всё-таки решил заразиться. Но тайком.

Он пошёл в баню – поговорить с Ильзе.

Девушка возлежала на ортопедической тахте и смотрела в дорогой плоский телевизор. Мар Марыч извинился и присел рядышком. Извинился ещё раз, что давно не заходил и что вёл себя резковато.

Ильзе кивнула головой и промолчала. Она уже поняла, зачем он пришёл.

– Ты сделаешь это для меня? – спросил Мар Марыч, поглаживая её ноги.

– Нет, – ответила девушка, отодвигаясь от него.

– Почему? – искренне удивился Мар Марыч. – Я ведь ни в чём тебе не отказывал.

– Я мало хотела. А вы хотите бессмертия. Это много. Особенно для вас.

– Почему? – ещё больше удивился он. – Почему для меня особенно?

– Вы бросали меня с вертолёта. Вы не боялись моей смерти. Вы вообще не боитесь чужой смерти. Почему я должна бояться вашей?

– Ты же понимаешь, что я могу получить что захочу и из других рук.

– Не можете. Вы же пришли ко мне. Значит, вы не желаете раскрывать свою задумку. Выбор невелик: или наша мышка, которую я, кстати, вчера надёжно спрятала, вы даже не узнаете как, или ваши гости Ужовы. Ни от кого из них нельзя получить инфекцию приятным для вас способом.

– Ильзе, – потемнел Мар Марыч, – ты полагаешь, что заразиться от тебя – это приятный способ?

– Полагаю, – кивнула Ильзе. – Вам всегда нравилось спать со мной. При вашей комплекции вам нужна женщина с уникальными анатомическими данными.

– Почему ты не желаешь продемонстрировать свою уникальность ещё один раз?

– А вдруг не один? – злобно хмыкнула Ильзе. – Вдруг с первого раза не получится? Вдруг вы захотите провериться – и погибнете? На вертолёте!!! Что же я тогда людям-то скажу?

Ильзе глумилась над хозяином, который быстро становился бывшим, и наслаждалась. Воспоминания о её первом полёте к земле с борта вертолёта со связанными руками были свежи кроваво, необыкновенно. Она переживала такую острую ненависть к этому борову, что материализуйся её чувства – от Мар Марыча осталась бы только пыль. Ильзе тянула время и победно разглядывала его перекошенное, в толстых беспорядочных бороздах лицо.

Образовалась вязкая пустота, в которую бесшумно провалились все их былые связи, воспоминания, надежды. Ильзе воспарила над поверженным. Он, быстро пережив феерический гнев, прагматично притих, замолчал, будто покорился, уменьшился. Встал, вышел и запер её одну.

Девушка повернулась к телевизору. Экран вдруг погас. Девушка включила радио. Звука не было. Через пару минут всё, что работало в банном домике на электричестве, выключилось. Наступила мёртвая тишина. Темнота. Мар Марыч начал мстить.

Он клял себя последними словами. Его женщина, его рабыня – отказала ему. Она отказала ему в любви и в бессмертии. Ему! Женщина! Он клял себя, что пошёл к ней. Он клял себя, что не просчитал её. Что не включил фантазию и не догадался, что она тоже будет мстить.

Вырубив весь свет в банном домике, он вернулся в свои хоромы и попытался заснуть. Не получилось.

«Я – боюсь», – стуча зубами приговаривал миллиардер и вертелся под одеялом.

Окружённый бессмертными пленниками! Раздавленный собственным величием, до которого его пленным нет никакого дела! Желание заразиться разрослось, распухло, как фурункул. Мания. Вот что такое маниакальное желание жить! Вот как сходят с ума от страха! И вот как страшна гордыня в абсолютном выражении. Мучимый оскорблённым самолюбием, он боялся, что вот здесь, сейчас, без видимых причин скончается от разрыва каких-нибудь важнейших сосудов, – поскольку сердце, терзаемое злобой и завистью к этим червякам, сердце выпрыгивало чуть не через уши.

Ему стало совсем плохо.

Он еле поднялся и, накинув халат-парашют, потащился в столовую. Нашел корвалол, накапал полрюмки. Больше всего он сейчас боялся встретиться с собственным охранником. Его не должны видеть слабым. Никто.

К утру он протрясся, закутался в три пледа и задремал с ужасной мыслью, что надо любой ценой найти хотя бы мышь, спрятанную Ильзе. Куда делась мышь? Была в клетке, пропала. Ильзе издевается. О!!!!!!!!!!!!

А во сне ему привиделось, как найти ужовскую жену: через массмедиа. У него их много.

Мария шла по городу и плакала, будто по усопшим, – по всем-всем родным, двоюродным, по седьмой воде на киселе (иностранцы замучаются переводить эту идиому)…

«Я люблю вас, умершие родственники. Вы смотрели на жизнь через идею какого-то развития! Прогресса! Борьбы с природой! О, какие мы все болваны!!!»

Случайно всплыло воспоминание об одной ночи, давно затопленной в памяти, ночи, когда любовь её с мужем была ещё свежей, новой и несовершенной, а сердца только учились биться в лад.

Мария никогда не вспоминала тот жуткий случай, когда они приехали отдыхать к Азовскому морю, а в гостинице не было воды, а в пустом холодильнике загадочно валялась продолговатая позеленевшая котлета, полная темпераментных жирных белых червяков: предыдущие постояльцы её забыли!!! Червяки ходили по котлете, внутрь, вне, внутрь, вне, жёлто-серые, жадные, крупные, хорошие червяки!

Вообще-то любовь не должна обращать внимания на червяков, но одинокий котлетин труп в чреве громадного холодильника произвёл на молодых столь сильное впечатление, что спать они легли в разных комнатах и каждый до утра как мог боролся с тошнотой.

На другой день Ужов хотел пойти к администратору побеседовать о судьбах отечественного сервиса и гостиничного бизнеса, но, представив себе одно лишь начало своей речи («Вчера ночью, прибыв на отдых с любимой женой, я открыл ваш холодильник, который по определению должен был быть пустым и чистым…»), он схватился за горло и помчался в туалет.

Тогда храбрая Маша взяла удар на себя. Стараясь не смотреть на дверцу холодильника, она на цыпочках выбралась из номера и пошла беседовать о судьбах. Администратора на месте не оказалось. Маша поймала женщину с ведром и шваброй, решив, что это уборщица, и сбивчиво поведала ей о червяках… Женщина взвилась:

– Ищите начальство! А я живу тут! На отдыхе мы!

Потрясение Маши возросло дополнительно. В этом отеле, оказывается, отдыхающие курортники сами моют полы. Действительно, тогда всё логично, всё сходится, жаловаться абсолютно некому.

Представив себе лицо мужа, когда он будет принимать её отчёт о визите в администрацию, Маша застонала. Не решившись подняться в номер, она вышла из гостиницы и направилась к пляжу. По дороге ей не встретился ни один человек. Местность казалась заколдованной.

У моря она всё-таки обнаружила жизнь. Бронзовотелый красавец с обложки мужского журнала занимался чисто мужским делом: надувал красно-сине-белые матрацы с блестящими чёрными рукоятками.

– Что это? – спросила у него Маша.

– Новинка мирового рынка. Диваны водно-развлекательные, с адреналином. Покатать?

– Нет, – испугалась Маша. – Вы здешний?

– А вы? – кокетливо отозвался он.

– Понятно, – вздохнула Маша и поплелась в отель.

Встреча с мужем была ужасной. Ему было прескверно. Брезгливость смешалась со стыдом (в какую дыру завёз молодую жену!), а любовь к морю закономерно отступила на самый дальний план бытия.

К вечеру Ужов задремал. Маша бродила по комнатам и всхлипывала. После тяжелой непродолжительной любви они наконец уехали в Москву, поклявшись друг другу никогда не вспоминать эти дни.

И вот сейчас, бредя по Москве, Мария всхлипывала, как тогда у моря, беспомощная и напуганная.

Аналогия получалась чудовищная.

В отеле у моря хотели отдохнуть, а повстречали энергичные формы развития… червей.

В человеческую жизнь пришли любить, а нарвались на агрессивную форму бессмертия.

Мария почувствовала себя тем белым червем, бездумно плодящимся в котлете и распугивающим нормальных смертных отдыхающих и любящих.

Мысли одна чернее другой роились в полыхающем мозгу и не сгорали.

А Москва вокруг сияла всеми красками потребительского бума. В витринах всё было как в европах, но почему-то стало меньше иностранцев. При Советской власти они медленными маленькими стайками регулярно бродили по столице в толстых пенсионерских очках и с фотокамерами на чистеньких сытых животиках. И смотрели, и смотрели…

Мария вспомнила тех, давнишних, любознательных, восхищённых Москвой туристов и с яростной завистью подумала, что многие из них сейчас уже благополучно умерли – со своей фирменной западной улыбкой счастья на загорелых морщинистых личиках.

Она шла по Тверскому бульвару и рассматривала родных соотечественников, примеряя свою новую оптику. Мир русской столицы перевернулся. Сограждане теперь были одеты не хуже, чем те славные старички из прошлого. Попадались грандиозного роста девицы на умопомрачительных каблуках, с практически голыми телами, – и они шли свободно, от бедра, легко выпрямляя колени. Мария вспомнила, что таких экземпляров в Москве раньше не было, а если и были, то в специально отведенных местах. А теперь на каждом шагу. И вместо того чтобы подивиться модному зрелищу, она с горечью подумала, сколько же хламидий и трихомонад, а то и чего похуже могут нести с собой эти шикарные топ-топ-топает-модель и что и до них какими-то невычисляемыми путями может добраться бессмертие.

С каждым осмотренным домом, деревом, человеком возрастала её тоска. Куда пойти? Почти все старинные прекрасные дома перестроены и перекрашены. На лице города – маска.

Деревья вырублены или пересажены. А некоторые огорожены и даже охраняются государством, но таких мало.

Люди переоделись, но забыли сменить выражение лица, и оно осталось, так сказать, невежливым.

Зачем, зачем, зачем все они тут стоят, идут, сидят?!

Зачем они все здесь находятся в принципе, если все изобретения изобретены, все потребности удовлетворены, если все деньги распределены!.. Зачем им Земля, которую они загадили? Что они собираются делать тут дальше? И почему именно сейчас, когда наступил самый трагичный век в истории, почему сейчас появился этот страшный вирус бессмертия?!

Может быть, это предвестие Страшного Суда?

Мария зашла в кафе, на редкость тихое. Работал подвешенный к потолку телевизор, но более ничто не навязывало посетителям звуки. Хорошо.

Села за прозрачный круглый столик, думая, что бы наплести официанту, если подойдёт с неотвратимой улыбкой чего желаете.

Он подошёл, но улыбку с собой не прихватил. Мария приятно удивилась.

– Вы хотите кушать?

– Не знаю.

– Теперь с этим будет сложно, – вздохнул официант.

– Неужели? Война? Революция? Нашествие айсбергов?

– По телевизору сказали, что один доктор из Петербурга выдумал эликсир вечности и схему продления жизни до двухсот восьмидесяти лет[6]6
  В.В. Волков. Медицина бессмертия и 280 лет земной жизни. СПб: СФИНКС: ВАЛЕРИ СТД, 2002. Патент на изобретение № 2123198 Учебно-диагностическая модель «Биологические часы Земли» от 4 февраля 1997 г.


[Закрыть], – грустно ответил официант.

Мария чуть не закричала. Продышалась, посмотрела в потолок…

– Да что вы! – как можно ироничнее отозвалась она, дрожа всеми поджилками. – Сказки!

– Да, он всё понятно разъяснил: чем надо питаться в какое время года в зависимости от расы. Нам, белым, нельзя макароны… Мороженое. И ещё многого. Мы с директором всё наше меню просмотрели: ничто не подходит белому человеку. И на нас его эликсир не подействует, если не откажемся от макарон. И от бананов. И вообще он столько наплёл…

Официант говорил как в пространство, не замечая, что Мария встала, придвинулась к нему вплотную и даже поднесла ухо к его губам. По счастью, больше в зале никого не было.

– А фамилию учёного помните? – прошептала она.

– Не очень. Какая-то животная…

– Лошадиная?

Тут официант, не близко знакомый с русской классикой, наконец встрепенулся и заметил, что посетительница вот-вот заплачет.

– Что с вами?

– Любознательность. Любопытство. Чисто женское. – И она быстро села. – Принесите, пожалуйста, большую порцию макарон, парочку бананов и новую телепрограмму.

– Зачем же вам вредить себе? – вздохнул официант, безропотно записывая заказ.

– Чтобы спасти человечество, – с готовностью ответила Мария.

– Больная, – тихонько пробормотал он, уходя.

– Ещё как, – отозвалась она.

В ожидании ненавистной трапезы Мария рассуждала.

В Петербурге нет ни одного генетика из её знакомых, кто был бы так глуп, чтобы рекламировать по телевидению столь амбициозный проект. Животная фамилия – дело техники. А вот что идея бесхлопотного бессмертия пошла в массы – это либо просчёт каких-нибудь слишком молодых журналистов, падких на сенсации, либо слив информации со специальными целями. Так что же?

Макароны задерживались. Мария обратилась к подвесному телевизору, словно требуя немедленного чуда.

Пожалуйста, сказала судьба. Свежие новости.

В информационном выпуске сообщалось о новейших достижениях в розыскной технике. Оказывается, как только лицо, разыскиваемое по любому поводу, узнаёт о своём статусе разыскиваемого, оно начинает нетипично двигаться. Оказывается, у такого лица бессознательно меняются походка, темпоритм, гормональный фон, запах, и всё это в сумме даёт столь яркую и постоянную картину изменений, что новейшая аппаратура – теперь – может довольно быстро выявить его местонахождение по фрагменту любого из стандартных параметров этого лица. На любом расстоянии. Хоть на Луне. Скажем, сбежал алиментщик. Или рецидивист-насильник.

«Ну, это вы подзагнули. На Луне пока некого насиловать…» – хмыкнула Мария, чувствуя, что телесообщение ещё не закончилось и что вот-вот начнётся главное.

Репортёр крупно показал фотографию.

– Вот, например, бесследно пропавший несколько месяцев назад учёный Иван Ужов. А вдруг он жив? Надо продолжать поиски! Но как дать учёному знать о том, что его всё ещё ищут, надеются на встречу, любят? Ну, чтобы он стал нетипично двигаться…

Мария застыла. Так. Охота началась по-новому.

– И главное. Если он, не дай Бог, в плену или в больнице, без средств связи, теперь можно послать ему специально закодированный мысленный сигнал, который телепатически примет только он один. Разработана точная методика! И если он ещё способен двигаться, в нём практически мгновенно начнётся вышеупомянутая серия изменений. И тогда прибор, только что сделанный российскими специалистами, разыщет пропавшего учёного Ужова в считанные минуты. Останется только послать к нему отряд спасателей!

Глаза репортёра вспыхнули зелёным огнём. Мария усмехнулась. Пора позвонить мужу и посоветовать мысленно перейти на язык хо. Спецы замучаются кодировать свои сигналы.

Последние месяцы Мария, естественно, не прикасалась к своим мобильным телефонам. Интересно, отключены ли мобильники у Ивана с Васькой?

Принесли макароны. В них было что-то печальное. Видимо, шеф-повар вложил душу, а она у него была в смятении от телепередачи.

Мария попросила у официанта местный телефон. Ей принесли. Она позвонила. Трубка загудела. Свободно!

Ответил какой-то незнакомый мужской голос. Мария не решилась заговорить с ним на хо и начала по-английски.

Но сообразительный Мар Марыч, ждавший этого звонка, ответил ей по-русски:

– Ваша семья остро нуждается в вашей помощи, Мария Ионовна. Я ваш новый семейный друг. А этот телефон я взял у вашего мужа напрокат. Вы меня слышите?

– Нет, – твёрдо ответила она. – И вам не советую слышать меня. И чаще смотрите телевизор.

– Не беспокойтесь. Я смотрю. Приезжайте в гости, а, Маша?

– Благодарю, новый семейный… Я уже в гостях.

– Мария Ионовна, ваш аппарат немедленно проверят, и у меня достаточно сил, чтобы найти вас очень быстро.

– Недостаточно. Поверьте.

Она выключилась, вернула официанту казённое устройство и съела макароны. Только взялась за банан, экран из-под потолка вдруг объявил, что в эфире экстренный выпуск.

– Мы сообщали вам, что новейшие достижения розыскной техники уже в боевом строю. Только что мы запеленговали место, где находится пропавшая жена пропавшего учёного – Ужова. Сейчас к ней приближается поисково-спасательный отряд, с членами которого она выйдет на мужа. Что ни говорите, а изобретательство живо в нашей стране! Следите за нашими выпусками.

Пока репортёр нёс этот бред, Мария преспокойно доедала банан. Она поняла, что техническую дезинформацию в дорогостоящий центральный телеэфир вбросил тот мужчина, который ответил ей с телефона Ивана. И что никакой такой новейшей аппаратуры ещё нет в природе. И что дальше всё по этой теме будет сплошное компьютерное кино и спецэффекты.

И вправду: в кафе никто не ворвался и через час, но зато на экране развернулась феерия! Вот счастливая жена (прокол журналиста: забыл объяснить, почему пропадала жена и почему об этом не упоминалось в предыдущем выпуске) припадает к груди свеженайденного мужа, гладя голову сына, а те наперебой утешают её, что их пребывание в качестве заложников (оказывается, и сын где-то пропадал с полгода) было хоть и длительным, но весьма сносным. И что их просто перепутали, когда похищали.

Блеск! Вот где техника так техника! Глядя на весь этот компьютерный цирк, Мария хотела даже повторить звонок недавнему собеседнику, но подумала и не стала: лень. Главное она теперь знает: Иван у кого-то, кто делает вид, что ищет Марию. Незнакомец вполне осведомлён в уникальном деле Ужовых и очень могуч в финансах, если может с такой скоростью покупать телевидение. Но сам он при этом тщательно скрывает, что Иван у него. Значит, надо убираться как можно дальше из Москвы, пока какой-нибудь нечаянный левша действительно не изобрёл только что выдуманный поисковый прибор. От русских можно ждать любых приборов.

Внезапные телесюжеты произвели тягчайшее впечатление на Кузьму Африкановича. Уж на что его службы контролировали эфир, но проворонить такой вброс – за это не погоны снимать надо, а головы!

Кто это сделал? Зачем? И главное – как?

Генерал вздрючил всех, кого мог, и с горечью узнал, что загодя смонтированные ролики вкупе с мешком денег на телеканал привезли квадратные добры молодцы. Они проконтролировали трансляцию роликов, физически посадив главного редактора на мешок с долларами, после чего увезли ролики и главного редактора в неизвестном направлении. И мешок тоже. Отпечатков не оставили ввиду распальцованности рук. Режиссёрам эфира, свидетелям и подневольным соучастникам акции по-хорошему посоветовали потерять память, что частично и произошло.

Криминалистам всех мастей генерал поручил, конечно, изучить след протектора, микрочастицы и прочую белиберду.

К концу дня генерал Кузьма Африканович Сидоров вновь решил покончить с собой. Взял табельное оружие и выстрелил в ухо. Смешно. Расстреляв полную обойму, он пошёл в комнату отдыха, разыскал свою старинную опасную бритву, направил на кожаном ремне, проверил на шёлковой нити – и принялся полосовать себя по горлу. Через полчаса ему это надоело. Он зарыдал. Слёзы величиной с кулак выкатывались из печальных глаз генерала и вкатывались обратно, не желая покидать автора. Бедный, бедный Сидоров. Он ещё не знал, что у каждого свои осложнения от бессмертия!

Осознав бессмысленность всего на свете, даже самоубийства, генерал решил скрыться от людей и взялся за карту мира – поискать приемлемый лес, остров, айсберг. Но он был слишком хороший специалист, он знал миллионы тайн, он переловил и пересажал тучу преступников. Он знал – подробно – даже карту подземной Москвы! И даже подземного Нью-Йорка!!! У него было слишком много коллег по белу свету, отчего исчезнуть бесследно лично он никак не мог – в отличие от семейства Ужовых, изначально не связанного с какой-либо разветвлённой материально-международной системой. Иван Иваныч – кабинетный жук, языковед. Мария Ионовна – генетический директор, так себе учёная, основной круг общения – семья; Васька – совсем малец, школьник, шельма, мерза-аааавец!!! Сидоров поймал себя на истошном, нечеловеческом крике, от коего посыпались обои со стен, а в дверь вбежал помощник и поймал падающего в корчах генерала.

…В уютной палате с видом на цветущий парк он спал, привязанный к койке, и видел чёрную эбонитовую телефонную трубку, из которой чуть картавый мужской голос колыбельно пел:

– А я вас, батенька, предупреждал! Батенька, батенька…

И опять – туманный покой имени Сербского.

* * *

Он презирал жизнь, пропитанную неискренностью, приспособленчеством. Ильич особенно любил роман Чернышевского «Что делать?»…

Н.К. Крупская. «Ленин о коммунистической морали»

Мария стояла перед Мавзолеем и смотрела на буквы: ЛЕНИН.

«Обеспечил себе бессмертие и спит спокойно, товарищ дорогой, – с неприязнью к мумии подумала она. – Небось знал, шельмец, что всё устроится как лучше. То есть как ему лучше. Эстет! Тело вон в какой красивый теремок сдал на хранение, а душой распоряжается как хочет…»

Когда в сумке затилинькал мобильный, Мария чуть не упала на брусчатку. Её телефон молчал с февраля 2003 года, а тут вдруг…

Устав бояться, на авось она ответила и услышала:

– Здравствуйте, Мария Ионовна, это Владимир Ильич.

– Ну и ладно, – согласилась она покорно.

– Я давно приглядываю за вашей семьёй…

– Как именно давно? – перебила Мария.

– С тех пор как, – разъяснил Ленин.

– Спасибо, Владимир Ильич, а то я себя совсем брошенной чувствую иногда, – вздохнула Мария и огляделась – нет ли кого поблизости из числа очевидно живых и здравствующих.

– Я немного беспокоюсь за современную Россию, – продолжал Ленин, – поэтому ваша проблема, действительно чудовищная, мне как родная. Поймите правильно.

– Пока не могу, – пожаловалась Мария.

– Не уходите с этого места, где сейчас стоите, пока я буду говорить. Мне вообще удобнее говорить с живыми, когда они приходят к Мавзолею. Я почти всегда здесь; красивое место, правда?

– Правда.

– Я – за правду.

– Говорите, Владимир Ильич, мне нужен хороший совет.

– Извольте, голубушка. Поезжайте к вашей бывшей сотруднице – уборщице Дуне. Сидите там в лесу и не высовывайтесь. Я обезвредил вашего официального преследователя, был такой Кузьма, но число желающих найти вас самостоятельно не уменьшилось, я их всех знаю, сволочи отпетые, поверьте мне, я в людях разбираюсь.

– А как же Галина и Николай? Ведь они мне так помогли!

– У них теперь та же проблема, как вы помните. Пусть разбираются друг с другом сами, мистики доморощенные, – хихикнул Ленин.

– А за что это всё нам, не знаете? – полюбопытствовала Мария.

– За всё.

– Очень лаконично, Владимир Ильич.

– Я вообще мастер слова, как вам известно. Видели моё собрание сочинений?

– Как и все, – скромно заметила Мария.

– Одним словом, Машенька, послушайтесь старика, уезжайте куда подальше. За мужа и сына не беспокойтесь, я присматриваю, они в очень жадных, но надёжных руках.

– Они ещё любят меня? – неожиданно для себя самой выпалила Мария.

– Конечно, конечно.

– А зачем вы нам помогаете, Владимир Ильич?

– Я как могу оттягиваю Второе Пришествие и Страшный Суд. Мне там не очень хочется оказаться. Меня могут неправильно понять.

– Ну, это вряд ли… А какое отношение мы, заражённые бессмертием, имеем к Страшному Суду?

– Вы, деточка, современные православные книжки читали? – вздохнул Ленин.

– Нет ещё.

– Объясняю вкратце. Россия – понятие не географическое, а конфессиональное. Если всё население России поймёт и примет православие, это будет крепчайшая на земле страна. Ну да это к делу не относится. Главное, что православные должны спасать свои бессмертные души. А не тела! А у вас уже есть бессмертное тело, то есть вы – нарушитель канона, и вам нельзя находиться на этой земле ни с религиозной, ни с атеистической точек зрения. А других точек зрения нету в природе. Атеисты-материалисты будут ловить вас, так сказать, на генно-инженерные сувениры, чтоб владеть миром, а верующие смутятся: то ли вы божественны, то ли наказание Господне. Руководители Церкви должны будут как-то объяснить пастве суть происшествия. Любое объяснение – подумайте сами – ведёт к ереси и уводит паству от основных догматов. И самый главный – о Воскресении Христа после мученической смерти – девальвируется, так сказать. Вы – олицетворение дьявольской гордыни, присущей почти всем учёным. И хотя вы не очень учёная дама и не вы изобрели вакцину бессмертия, распространителем судьба выбрала именно вас. Знаете почему?

– Нет…

– Вы работали в генетике, директорствовали в важнейшем и умнейшем институте, ни секунды не задумываясь над сутью своей деятельности. Вы были веселы и беспечны. Подавляющее большинство ваших коллег отдают себе отчёт в своих мотивах: жажда власти, славы, денег… Они все, миленькие, понимают чёрную побудительность своих изысканий. А вы так просто и безрассудно прощебетали столько лет! Вот и получили.

Мария подумала, что их разговор по мобильному сильно затянулся, выходит очень дорого, и батарейка сядет, а на станции беседу запеленгуют. Впрочем, что уж теперь.

– Не беспокойтесь, – сказал Ленин, – нас никто не слышит, и батарейка не сядет. Я тоже кое-что умею. В конце концов, электрификацию всей страны придумал я. С товарищами, – добавил он.

– Я, Владимир Ильич, так жить не хочу, – решительно сказала Мария.

– От вас теперь мало что зависит. Разве что найдётся противоядие…

– А это возможно? – разволновалась Мария.

– Всё возможно. Никто не может выдумать ничего, что отсутствовало бы в Природе. Всё есть, всё предусмотрено.

– Так почему вы не скажете мне всю правду?! Вы же так любите правду! – закричала Мария. – Вы же должны знать – где мои пропавшие сотрудники, есть ли противоядие и где оно, вы же… там… сверху всё видите!

– Так я это заслужил, дорогуша. А вы ещё нет. Вы ещё не расплатились за беспечность. Ваш урок ещё не выучен, а я давно зарёкся вмешиваться в чужие уроки. Я могу только чуть-чуть приоткрыть вам глаза. Я ведь приоткрыл?

Сердце Марии колотилось в горле. Она задыхалась от ярости, от беспомощности, от миллиона чувств и ничего не могла поделать с невероятным собеседником, беспардонно взявшимся учить её уму-разуму. А его экскурс в православие! Кто бы говорил!..