Текст книги "Лучшие истории любви XX века"

Владимир Маяковский и Лиля Брик:
«Лиля, люби меня…»

Владимир Маяковский и Лиля Брик

♦ Маяковский Владимир Владимирович (7 июля (19 июля) 1893 года, Багдади, Кутаисская губерния, Российская империя – 14 апреля 1930, Москва, РСФСР, СССР) – выдающийся поэт-футурист.

♦ Каган (Брик по мужу) Лиля Юрьевна (Лили Уриевна) (11 ноября 1891 года, Москва, – 4 августа 1978, Переделкино) – муза, держательница литературного салона.

♦ Он – страстный, обидчивый, чувствительный, нежный, влюбчивый, на всю жизнь сохранил в себе подростковый максимализм.

♦ Она – умная, лукавая, загадочная, властная, обладала особым эротическим магнетизмом и железной силой воли.

♦ Любовники. Сожительствовали с полного согласия законного мужа Лили Юрьевны Осипа Эмильевича Брика.

♦ Любили друг друга, но на фоне этой постоянной и неумирающей любви могли переживать другие увлечения. О верности в их ситуации речь не шла: они культивировали сексуальную и личную свободу.

♦ Детей не было.

♦ Были вместе с июля 1915 года по 14 апреля 1930 года.

♦ Их разлучило самоубийство Владимира Владимировича Маяковского.

Владимир Маяковский писал в своей автобиография: «Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом». Он хотел, чтобы его знали и помнили только как поэта. Но прожил такую жизнь, что, пожалуй, судьба его не менее интересна, чем творчество. Он жил страстями, много любил и много ненавидел… Но истинная любовь в его жизни была только одна. Женщина, которую многие считали роковой для мужчин вообще и для Маяковского в частности. Лиля Брик.

Ключом к пониманию жизни и творчества Владимира Маяковского вполне могут быть строки из поэмы «Облако в штанах», где он говорит о себе: «безукоризненно нежный, не мужчина, а – облако в штанах!» Он действительно был нежным. Эмоциональным. Уязвимым. Всю жизнь – с обнаженными нервами. Как подросток, не умеющий справляться со своими чувствами: «Громада любовь, громада ненависть». В его коротеньких воспоминаниях и в сохранившихся письмах прослеживается резкая полярность чувств: или любовь, или ненависть, среднего не дано.

Осип Брик, Лиля Брик и Владимир Маяковский

Если что-то не давалось ему легко и сразу, если в чем-то постигала его неудача – Владимир начинал это ненавидеть. Он вспоминал, как во время экзамена в гимназии «священник спросил, что такое «око». Я ответил: «Три фунта» (так по-грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что «око» – это «глаз» по-древнему, церковнославянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу – все древнее, все церковное и все славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм».

Семья Маяковских, Кутаиси. 1905 год

Но зато если в чем-то он преуспевал – это становилось любимым занятием. В детстве Володя легко заучивал даже длинные и сложные стихи, часто не понимая их смысла. Родители этим гордились, и когда приходили к ним гости, мальчика выводили на середину комнаты и просили что-нибудь почитать наизусть. Он читал – и все восхищались. Естественно было для него полюбить стихи. Еще Володя в детстве хорошо рисовал. Его художества хвалили. И рисование стало его вторым любимейшим занятием.

Та же тенденция прослеживалась для него и в отношениях с друзьями, и в отношениях с женщинами. Все – или ничего. Не получая желаемого, он жестоко обижался на людей и на жизнь в целом. С ним было трудно. Но и ему самому с собой было тяжело. Однажды внутренний конфликт достиг такого накала, что разрешился – выстрелом в сердце…

Владимир Владимирович Маяковский родился 7 июля (по новому стилю 19 июля) 1893 года в бедной дворянской семье. Отец – Владимир Константинович Маяковский, лесничий третьего разряда в Эриванской губернии. Мать – Александра Алексеевна Павленко, из семьи потомственных кубанских казаков. Володя родился в день рождения отца, поэтому назван был тем же именем. В семье росли четверо детей: Люда, Оля, Костя и Володя. Во время эпидемии скарлатины Костя умер. Володя остался единственным сыном, обожаемым баловнем для матери, сестер и многочисленных теток. На нем сосредоточились вся любовь и все внимание. Любые его успехи превозносились. А неудачи старались не замечать.

Интерес к литературе у Володи проявился очень рано. Александра Алексеевна вспоминала: «Володя с четырех лет полюбил книги. Он часто просил меня читать ему. Если я была занята и не могла читать, он расстраивался, плакал. Тогда я бросала все дела и читала ему – сначала сказки, а затем басни Крылова, стихотворения Пушкина, Некрасова, Лермонтова и других поэтов. Читала я ему ежедневно. Сказки его занимали недолго – он просил прочесть что-нибудь «правдушное». Особенно любил Володя стихи. Те, что ему нравились, он просил прочесть два-три раза, запоминал с моих слов и хорошо, выразительно читал наизусть».

В 1889 году Владимира Константиновича перевели по службе и семья переехала в грузинское село Багдади. Образование мальчику поначалу давали домашнее, потому что гимназия находилась далеко, в Тифлисе. Туда отправили старшую, Людмилу, но вдали от дома девочке было грустно и одиноко, ее часто обижали и в гимназии, и в пансионе, где она жила. Обречь на такие же переживания всеобщего любимца Володеньку родные просто не могли. Маяковский вспоминал: «Учила мама и всякою-родные сестры. Арифметика казалась неправдоподобной. Приходится рассчитывать яблоки и груши, раздаваемые мальчикам. Мне ж всегда давали, и я всегда давал без счета. На Кавказе фруктов сколько угодно».

Маяковский. Казань. Февраль 1914 года.

Читать Володя научился сам, легко и быстро, мать даже не успела заметить, когда это произошло, и с удивлением обнаружила, что малыш забился в кресло с толстой книгой, да не с какой-нибудь, а с «Дон-Кихотом» Сервантеса! «Первая книга – какая-то «Птичница Агафья». Если б мне в то время попалось несколько таких книг – бросил бы читать совсем. К счастью, вторая – «Дон-Кихот». Вот это книга! Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее…»

Детство у будущего «пролетарского поэта» было на редкость радостное и беспечное: щедрая грузинская природа, солнце, фрукты, игры с сестрой Олей, верховые прогулки с отцом, запойное чтение. Когда все же пришло время отдавать мальчика учиться, Александра Алексеевна поехала вместе с ним в Кутаиси. Поскольку Владимир Константинович покинуть место службы не мог, семья собиралась вместе только на Рождество. Оставаясь один, без жены и детей, Владимир Константинович тосковал до депрессий. Но для Александры Алексеевны оказалось легче пожертвовать душевным благополучием мужа, чем отпустить от себя младшего сына.

Революцией Владимир Маяковский увлекся из-за стихов. Не идеей как таковой, а красотой и романтичностью этой идеи. Людмила посещала «сходки», где раздавались листовки и выступали ораторы с призывами свергнуть власть. Однажды она принесла брату листовку со стихотворным обращением к солдату: «Опомнись, товарищ, опомнись-ка, брат, скорей брось винтовку на землю…»

«Это была революция. Это было стихами, – позже писал Маяковский. – Стихи и революция как-то объединились в голове».

Участвовать в революционных событиях оказалось конечно же интереснее, чем учиться. Успеваемость снизилась. С трудом переходил из класса в класс.

Маяковский. Фото А. Темерина. 1929 год

В 1906 году скоропостижно скончался отец: укололся булавкой, что вызвало заражение крови. С тех пор Володя Маяковский ненавидел булавки, старался не держать их у себя в доме.

По инициативе Людмилы осиротевшая семья Маяковских переехала в Москву. Сняли квартирку на Бронной. Пенсия составляла 10 рублей в месяц. Мать сдавала комнаты студентам и держала столовников. Людмила давала уроки. Главной целью было, чтобы Володенька благополучно доучился.

Но несмотря на все жертвы, закончить гимназию Маяковскому было не суждено. В марте 1908 года его исключили: нет, не за участие в революционном кружке, как часто утверждают, а потому, что за учебу не было вовремя уплачено. Безделье и жажда романтики привели юношу в ряды Российской социал-демократической партии, то есть – к большевикам. Он стал пропагандистом.

Его арестовали прямо на улице, в 11 часов утра: как он сам писал – «обыскали и отправили в участок». Тюремный быт оказался весьма комфортным. Владимир проводил время в заключении с пользой для своего образования. Сестре он отправлял спокойные и веселые письма. В первом просил книги: «Алгебру и геометрию Давидова, Цезаря, грамматику латинского Никифорова, немецкую грамматику Кейзера, немецкий словарь, маленькую книжицу на немецком языке Ибсена (она лежит у меня на полке), физику Краевича, историю русской литературы Саводника и программу для готовящихся на аттестат зрелости. Из книг для чтения следующие: психологию Челпанова, логику Минто, историю новейшей русской литературы (чья – не помню, она лежит у меня на столе), «Введение в философию» Кюльпе, «Диалектические этюды» Унтермана и «Сущность головной работы человека» Дицгена. Все эти книги ты найдешь у меня в комнате. Затем спроси, не найдется ли у Владимира или Сергея 1-го тома «Капитала» Маркса, «Введение в философию» Челпанова и сочинения Толстого или Достоевского… Если найдешь (постарайся), то принеси Гнедича «Историю искусств», Мутера «Историю живописи в 19 столетии», если есть, то принеси от кого-нибудь другого, а если нет, то в крайнем случае те, которые лежат у меня в сундучке, только оберни в бумагу».

В тюрьме Владимир написал свои первые стихи, которыми, впрочем, остался недоволен. Позже он вспоминал с бравадой: «Спасибо надзирателям – при выходе отобрали. А то б еще напечатал!»

Сидеть ему пришлось еще дважды. После третьей отсидки Владимир из партии вышел и больше не вступал.

Революционный период был для Маяковского закончен. Начался другой – футуристический.

Родилась Лиля Юрьевна Брик в Москве 11 ноября 1891 года. Отец – юрист Урия Александрович Каган. Мать – пианистка Елена Юльевна Берман. Мать давала дома музыкальные вечера, у девочек – Лили и Эльзы – была гувернантка-француженка, позже они учились в частной гимназии.

Кстати, родители назвали старшую дочь «Лили» – в честь Лили Шенеман, возлюбленной великого Гете, которого боготворил Урия Александрович. Лилей она стала, когда повзрослела, наступили новые времена, и изысканное «Лили» всем казалось смешным и претенциозным.

Лили было пятнадцать, когда она забеременела. От кого – неизвестно. Ее отправили к родственникам, в провинцию, где нашли врача, согласившегося сделать аборт на довольно значительном сроке. Результатом этого приключения для Лили стало бесплодие. Но ее это никогда особенно не печалило. Или же она не говорила о своей печали, потому что не любила жаловаться: не любила, чтобы ее жалели. Уже в старости она говорила о своем нерожденном ребенке: «Обрекать человека на те мучения, которые мы постоянно испытываем? Ведь если бы у меня был сын, то он наверняка загремел бы в 37-м, а если бы уцелел, то его убили бы на войне».

В 1909 году Лили поступила на математический факультет Высших женских курсов, потом бросила – и поступила в архитектурный, на отделение живописи и лепки. Весной 1911 года Лили уехала в Мюнхен, поступила там в художественную студию. А в 1915 году вдруг увлеклась балетом, поставила в комнате станок и брала уроки у балерины Александры Доринской.

«…Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности, – вспоминала ученицу Доринская. – Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых… «рыжих» волос. Ее глаза действительно «вырывались ямами двух могил» – большие, были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы… Дефектом внешности Лили Юрьевны можно было бы почитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты».

Впрочем, некоторые – особенно часто женщины – находили Лили на редкость непривлекательной и удивлялись, почему ее так любят мужчины. Одна современница записала: «Боже мой! да ведь она некрасива. Слишком большая для маленькой фигуры голова, сутулая спина и этот ужасный тик».

Лиля в экстравагантном наряде. 1924 год

С Осипом Бриком она познакомилась, когда Осипу, сыну обеспеченного торговца, было семнадцать, а Лили – всего тринадцать. Поженились они то ли зимой 1912 года, то ли в марте 1913 года. Родные Осипа были против этого брака. Но если Лили вцеплялась своими коготками в какого-то мужчину, вырваться он уже не мог. А Осипа она очень любила. Пожалуй – больше, чем кого бы то ни было из тех, кого ей случилось любить. Лили признавалась в этом открыто: «Но я любила, люблю и буду любить его больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, нигде. Я люблю его с детства, он неотделим от меня».

Осип окончил юридический факультет Московского университета, но служил в фирме отца, а после революции стал юрисконсультом ЧК, что ему до сих пор вменяется в вину.

В июле 1914 года Лили и Осип Брик переехали в Петроград. Квартиру, которую сняли родители Осипа, Лили – уже Лиля! – превратила в литературный салон. К ней с удовольствием приходили писатели, поэты, музыканты, художники, кинематографисты – она интересовалась всеми людьми и всеми видами искусства. Ее общительности, огня и обаяния хватало на всех.

В июля 1915 года ее младшая сестра Эльза привела в эту квартиру поэта-футуриста Владимира Маяковского.

Владимир мучительно искал себя в искусстве. Ему казалось, что поэта из него не получится. Хотел стать художником. Поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества: собственно, единственное место, куда принимали без свидетельства о благонадежности. Там познакомился с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея». Сначала они подрались. Потом стали друзьями.

Именно Бурлюк вернул Маяковского в поэтическое русло, за что Владимир навсегда остался ему благодарен: «Днем у меня вышло стихотворение. Вернее – куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю – это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: «Да это же ж вы сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!» Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом. Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: «Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский». Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Еще и рычал на меня, отойдя: «Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение». Пришлось писать. Я и написал первое (первое профессиональное, печатаемое) – «Багровый и белый» и другие. Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом. Читал мне французов и немцев. Всовывал книги. Ходил и говорил без конца. Не отпускал ни на шаг. Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтоб писать не голодая…»

Первое стихотворение Маяковского также издал Бурлюк – в 1912 году, в сборнике, называвшемся «Пощечина общественному вкусу». Следует отметить, что стихи из этого сборника особого внимания не привлекли. Зато манифест кубофутуристов остался в истории: «Читающим наше Новое Первое Неожиданное. Только мы – лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве. Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности… Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми. Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. – нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!»

Лиля и Владимир. 1915 год

Намерение бросить классиков с парохода современности Маяковскому припоминают до сих пор. На самом деле классиков Владимир любил и ценил, часто перечитывал, к книгам относился бережно, всегда оборачивал обложки, чтобы не истерлись. Но цель футуристов – шокировать общество. Вот они и нашли, чем именно шокировать.

Стихи Володя Маяковский с детства привык запоминать со слуха, а не по напечатанному тексту. Поэтому для него навсегда неотделимы стали строки – и звуки. Он должен был сначала проговорить стихотворение, услышать его в собственном исполнении и только потом мог записать.

«Он сперва глухо гудел… себе под нос, – вспоминал поэт Петр Незнамов, – потом начиналось энергичное наборматывание, нечто сходное с наматыванием каната или веревки на руку, иногда продолжительное, если строфа шла трудно, и наконец карандаш его касался бумаги».

«Иногда он останавливался, – рассказывал Корней Чуковский, – закуривал папиросу, иногда пускался вскачь, с камня на камень, словно подхваченный бурей, но чаще всего шагал как лунатик, неторопливой походкой, широко расставляя огромные ноги в «американских» ботинках и ни на миг не переставая вести сам с собою сосредоточенный и тихий разговор».

В 1913 году выходит уже авторский сборник Маяковского, называвшийся «Я» и включавший в себя четыре стихотворения. В том же году в трагедии «Владимир Маяковский» (да, несколько нескромно, но для футуристов это было нормой) он писал: «С небритой щеки площадей стекая ненужной слезою, я, быть может, последний поэт…»

Именно так себя он и чувствовал. Последним поэтом в обреченном на слом и погибель мире. Но стал – первым поэтом мира нового.

Женщины в жизни Маяковского – тема интересная уже потому, что несмотря на страстность натуры и популярность, благодаря которым он мог бы менять любовниц как перчатки, Владимир относился к чувствам очень серьезно. С 10-х по начало 30-х годов в СССР царила сексуальная раскрепощенность. Но Маяковский каждый свой роман переживал глубоко и болезненно. Он не «срывал цветы удовольствий», как многие. Каждую из своих женщин он действительно любил. Пусть не надолго, зато – по-настоящему. Практически все его по-настоящему выдающиеся произведения – вовсе не революционный стих, а пламенная лирика, причем не абстрактное воспевание чувств, а поэтическое признание в любви женщинам, игравшим в его жизни значительную роль.

В первый раз влюбился Маяковский довольно поздно: в двадцать лет. Ее звали Мария Денисова, ей исполнилось девятнадцать, она училась на скульптора. Познакомились они в Одессе, у моря. Владимир говорил ей: «Вы Джоконда, которую надо украсть!» Именно Денисовой он посвятил полные страсти строки поэмы «Облако в штанах»: «Мария, ближе! В раздетом бесстыдстве, в боящейся дрожи ли, но дай твоих губ неисцветшую прелесть…»

Давид Бурлюк предупреждал Владимира, что вряд ли эту любовь ожидает счастливый финал: «Я не верю в удачу. Из первой любви никогда ничего не выходит. Джоконда только произведение. На него можно лишь смотреть, а если она скажет родным, что любит поэта, ее сочтут за помешанную и запрут».

Он оказался прав. Но когда Мария и Владимир расставались в 1913 году, вряд ли они предполагали, что судьба сведет их вновь…

С главной женщиной в своей жизни – с Лилей Брик – Маяковский познакомился в июле 1915 года. К тому времени Владимир уже почти два года ухаживал за ее сестрой Эльзой Триоле. Но стоило ему один раз увидеть Лилю – и его судьба была решена. В первый же вечер он посвятил ей поэму. И дальше он уже не мог жить без нее. А между тем Лиля была замужем за Осипом Бриком, причем вполне счастливо. Но счастливое замужество для нее не исключало отношений с другим мужчиной.

Л. Ю. Брик. Рисунок В. Маяковского. 1916 год

Лиля была умной и хитрой, очень опытной, достаточно жесткой, чтобы укрощать темперамент Маяковского, и достаточно тонкой, чтобы разглядеть в нем мальчика и заботиться о нем по-матерински. К тому же она была пикантна со своей дерзостью, клетчатыми чулками, лисьими хвостами на шали и огромными украшениями. Она была способна играть в теннис обнаженной, но при этом обращалась с Владимиром на «вы», соблюдая «пафос дистанции». Лиля вспоминала: «Совсем он был тогда еще щенок, да и внешностью ужасно походил на щенка: огромные лапы и голова – и по улицам носился, задрав хвост, и лаял зря на кого попало, и страшно вилял хвостом, когда провинится. Мы его так и прозвали – Щеном».

Лиля сделалась для Владимира не просто желанна, но необходима. Он даже переехал на Надеждинскую улицу, чтобы быть поближе к ней. Уже в старости она говорила: «Это было нападение, Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты – буквально. И хотя фактически мы с Осипом Максимовичем жили в разводе, я сопротивлялась поэту. Меня пугали его напористость, рост, его громада, неумная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна. Володя влюбился в меня сразу и навсегда…»

Решение о начале серьезных отношений приняла Лиля: когда сочла это приемлемым для себя. А Осип этому решению покорно подчинился. В их семье существовал запрет на выяснение отношений.

Впрочем, сама Лиля Брик заявила, что Осип физически не был ее мужем с 1916 года, а Владимир – с 1925 года. Так ли это на самом деле – никто не знает.

К Осипу Маяковский относился без ревности. Как к другу или брату. В письмах неизменно передавал ему приветы. Так они и жили – будто два законных мужа одной жены. «Супружество втроем» вызывало недоумение у окружающих, но в те времена, когда ломались старые устои и утверждалась новая нравственность, в творческой среде постарались принять и понять трио Маяковского и Бриков. Николай Асеев считал так: «Он выбрал себе семью, в которую как кукушка залетел сам, однако же не вытесняя и не обездоливая ее обитателей. Наоборот, это чужое, казалось бы, гнездо он охранял и устраивал, как свое собственное устраивал бы, будь он семейственником. Гнездом этим была семья Бриков, с которыми он сдружился и прожил всю свою творческую биографию».

Вместе они пережили самые трудные времена, когда практически голодали, и хотя все трое много работали – Маяковский и Лиля на «Окнах РОСТА», для которых он писал стихи и рисовал яркие плакаты, а она раскрашивала эти плакаты по трафарету, – все равно на полноценное питание средств не было, и Лиля заболела от авитаминоза. Но эти же страшные послереволюционные годы оказались и самими в их жизни счастливыми: у них была любовь, было взаимопонимание, были надежды на какое-то невероятно светлое будущее. Время ссор и разочарований друг в друге еще не пришло.

Они оба пробовали новые виды искусства: например, снимались в кино. В 1918 году вместе снялись в киноленте «Закованная фильмой» по сценарию самого Маяковского: правда, пленка сгорела, и от «фильмы» остались лишь несколько фотографий. Но для Владимира кинематограф стал еще одним увлечением, и он появлялся в кино еще дважды: в картинах «Не для денег родившийся» и «Барышня и хулиган» – последний фильм стал единственным с участием Маяковского-актера, сохранившимся до наших дней.

Да и литературный успех Маяковского достиг в эти годы пика. Он наконец получил серьезное признание. Много и плодотворно работал. «Володя писал стихи постоянно, – вспоминала Лиля Брик, – во время обеда, прогулки, разговора с девушкой, делового заседания – всегда! Он бормотал на ходу, слегка жестикулируя. Ему не мешало никакое общество, помогало даже… Если он слышал или появлялись в печати какие-нибудь хорошие новые стихи, он немедленно запоминал их, читал сто раз всем, радовался, хвалил, приводил этого поэта домой, заставлял его читать, требовал, чтобы мы слушали».

Его рубленые, чеканные строки, его громогласное, на крик срывавшееся исполнение отвечало требованиям времени. Публикации собственных стихов вызывали у Маяковского чистый детский восторг. Но едва ли не больше он любил сам читать свои стихи вслух – перед аудиторией. «Неповторима была сама манера и стиль чтения Маяковского, – рассказывал актер Игорь Ильинский, – где сочетались внутренняя сила и мощь его стихов с мощью и силой голоса, спокойствие и уверенность с особой убедительностью его поэтического пафоса, который гремел и парил царственно и вдруг сменялся простыми, порой острыми, почти бытовыми интонациями…»

«Неповторима была сама манера и стиль чтения Маяковского, где сочетались внутренняя сила и мощь его стихов с мощью и силой голоса, спокойствие и уверенность с особой убедительностью его поэтического пафоса, который гремел и парил царственно и вдруг сменялся простыми, порой острыми, почти бытовыми интонациями…»

Маяковский нуждался в Лиле всю свою оставшуюся жизнь. В ее советах, похвалах и критике. Из каждой поездки он писал ей нежнейшие письма, называя ее то Лисой, то Кисом, подписываясь – «твой Щен».

«Дорогой-дорогой, милый, родной и любимый кисячий детик лис. Я дико скучаю по тебе и ужасно скучаю по вас всех (по «вам всем»?)…»

«Дорогой, милый, изумительный и родной Кис… Не забывай меня, мой родненький, я тебя ужасно люблю и я твой ужасно».

«Люблю и целую тебя, родненькая. Пиши, детик!»

Лиля исполняла для Маяковского все функции писательской жены: вычитывала гранки, следила за публикациями, за критическими статьями. А еще она напоминала Владимиру о необходимости навестить мать и сестер, о которых он иной раз забывал, погрузившись в бурную политическую и творческую жизнь. Случалось, что она сама ездила навестить его родственниц, передать им деньги, хотя они-то как раз Лилю не любили, ее отношений с Владимиром не понимали и не принимали.

Мать и сестры считали, что по вине Лили, из-за увлечения ею Владимир так и не женился, не завел детей.

А ведь он нравился женщинам: рослый, могучий, с некрасивым лицом, но удивительными глазами.

«Глаза у него были несравненные, – вспоминал Юрий Олеша, – большие, черные, с таким взглядом, который, когда вы встречались с ним, казалось, только и составляет единственное, что есть в данную минуту в мире. Ничего, казалось, нет сейчас вокруг вас, только этот взгляд существует».

В 1925 году Владимир Маяковский поехал в Америку: путешествие, о котором мечтал еще в детстве. Путь был сложным, окольным: через Францию, Кубу и Мексику, где поэт почти месяц ждал разрешения на въезд в США. Зато дорожных впечатлений накопилось предостаточно.

Маяковский Владимир и Чуковский Корней с сыном Борисом в Куоккале. 1915 год

В Америке Маяковский имел огромный успех. Он вообще за границей привлекал всеобщее внимание, поскольку казался иностранцам неким человеческим воплощением Советской России – такой большой, грозный, громогласный. Одной из составляющих успеха стал его бурный роман с манекенщицей Элли Джонс.

На самом деле ее звали Елизавета Петровна Зиберт, она родилась в Уфимской губернии, в богатой семье, после революции эмигрировала. Вышла замуж за англичанина Джорджа И. Джонса, вместе они переехали в США. Была красива, поэтому работала на показах мод, как и многие русские эмигрантки. С Маяковским Элли познакомилась на коктейле в Нью-Йорке. Познакомил их Давид Бурлюк: он перебрался в США три года назад, после нескольких лет, проведенных в Японии. Владимир не знал английского языка. Бурлюк попросил Элли стать для Владимира переводчицей. Она согласилась. В тот год ей исполнилось двадцать. В супружестве Элли разочаровалась, жила с мужем порознь. Она мечтала о головокружительной любви, и такую любовь смог ей дать «пролетарский поэт». Элли утверждала, будто видела Маяковского один раз раньше, на Рижском вокзале, где он стоял у поезда вместе с Лилей Брик, и уже тогда в ее сердце шевельнулось какое-то чувство к нему.

Элли и Владимир быстро стали любовниками, понимая, как мало им отведено времени побыть вместе. Судьба отвела им три месяца. Элли приходила к нему почти каждую ночь. А наутро он ей звонил или даже отправлял телеграммы: «Служанка только что ушла. Твои заколки кричат о тебе!» Маяковский относился к Элли как к восхитительной добыче, гордился и бравировал этой связью, писал: «Нам смешны дозволенного зоны, взвод мужей, остолбеней, цинизмом поражен! Мы целуем беззаконно над Гудзоном ваших длинноногих жен!»

Когда он уезжал в Россию, Элли еще не знала, что беременна. В порту, провожая поэта, она с трудом сдерживала слезы. А вернувшись домой – обнаружила, что ее кровать вся усыпана незабудками: прощальный привет Маяковского.

Элли родила девочку, которую назвала Элла-Патриция. Маяковскому об этом сообщила, но вообще старалась хранить все в тайне. Владимир тоже хранил молчание о том, что у него в Америке родилась дочь. И все равно какие-то слухи в богемной среде курсировали, кто-то видел у Маяковского фотографию маленькой девочки, и Николай Асеев написал: «Только ходят слабенькие версийки, слухов пыль дорожную крутя, будто где-то в дальней-дальней Мексике от него затеряно дитя».

Владимир всего один раз видел свою дочь: в 1928 году, в Ницце, куда Элли привезла девочку на лечение. А вскоре Элли ему написала: «Рвите те мои глупые письма, если они еще целы». И уничтожила все его письма, рисунки и телеграммы. От их четырехлетней переписки уцелели пять писем, две открытки и надписанный конверт. Своей приятельнице Соне Шамардиной Владимир как-то раз сказал: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребенке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для нее сделать!»

После гибели Маяковского Лиля Брик пыталась разыскать его дочь. Но Элли Джонс не пожелала с ней встретиться. Она всю жизнь очень боялась, что девочку у нее отнимут и увезут в СССР: ведь она – дочь главного советского поэта! Изо всех сил скрывала ее происхождение. Правда стала известна только после ее смерти, когда сама Элла-Патриция (невероятно похожая на Владимира Владимировича) решилась ее рассказать.

В 1926 году Владимир Маяковский снова встретился с героиней «Облака в штанах» – Марией Денисовой.

Пожалуй, из всех женщин Маяковского она была самой яркой и выдающейся личностью. Она стала героиней Гражданской войны, пережила три тифа и несколько ранений. Солдаты говорили, что «черт из ее глаз смотрит», и побаивались Марию. После войны Мария стала прекрасным скульптором и вышла замуж за красного командира Ефима Щаденко: его впоследствии назначили заместителем наркома обороны СССР

И Мария, и Владимир были уже зрелыми людьми, признанными каждый в своем творчестве. Мария лепила потрет Маяковского, который назвала просто «Поэт». Не всем нравилась эта ее работа. Маяковскому она объясняла: «Работа «Поэт» построена на остром угле – да и по существу Вы остро-угольный».