Текст книги "Следы во времени"

4

Работали оба на фабрике: Ульяна – упаковщицей, Рудольф – грузчиком.

Во время обеденного перерыва в прокуренной столовой под сальные шуточки и приколы рабочих и работниц привыкали к городской жизни.

В деревне свободного времени не оставалось, а значит и лишней суеты не было.

Теперь Ульяна с трудом осваивалась с городским ритмом и обычаями жителей.

Ей приходилось даже привыкать к анекдотам, которые рассказывали городские знакомые, и заставлять себя смеяться над совсем не смешными, как ей казалось, шутками.

Через полгода Ульяна таинственно объявила Рудольфу:

– Рудольф, у нас будет ребенок.

Рудольф вскочил с дивана, на котором сидел закинув руки за голову, и воскликнул:

– Да ты что?

– А как же? Так оно и бывает.

– Никакого ребенка! Я только на ноги стал подниматься. Пожить для себя хочу, – сказал Рудольф и вышел в коридор.

Ульяна пошла за ним:

– Так, как же…

– Не в каменном веке живем, – вышла из своей комнаты тетка. – Знаешь сама, что делать надо. И жить вам негде. Я свою квартиру пеленками завесить не дам.

– Так, как же… – беспомощно хлопала глазами Ульяна, – можно в общежитие пойти…

– А-а-аборт иди делай, вот как! – взвизгнул по-бабьи Рудольф, – в общежитие одна пойдешь, а я здесь останусь. Таких, как ты, – целая фабрика, так что без тебя обойдусь.

Ульяне стало душно, она надела пальто и вышла во двор. Шел снег. Постояв возле парадной, прошла в сквер, подошла к скамейке, счистила с нее снег рукавицей и села.

Сколько прошло времени, она не знала.

– Дочка, – вдруг, услышала Ульяна чей-то голос, – тебя же снегом занесло, замерзнешь.

Ульяну тряс кто-то за плечо. Она подняла голову и увидела перед собой старушку.

– Что с тобой? Ну-ка, поднимайся.

Онемевшими от холода пальцами Ульяна ухватилась за руку женщины и поднялась со скамейки.

Пройдя квартал, они вошли в теплый подъезд. Жила старушка на первом этаже. В квартире у нее было чисто и тепло. Ульяна отогрелась и, улыбнувшись, сказала:

– У вас как у моей мамы в доме.

– Что случилось у тебя?

Ульяна заплакала. Она долго не могла говорить.

Старушка открыла окно, подсыпала корм в кормушку для птиц. Когда Ульяна немного успокоилась, старушка сказала:

– Меня Мария Ивановна зовут, а тебя как?

– Ульяна. – И она рассказала свою историю.

– Ничего нового и ничего удивительного, – сказала, внимательно выслушав все, Мария Ивановна, – только как же прервать жизнь, которая за тебя цепляется и от тебя зависит? Ты у меня оставайся. Я одна живу, поместимся.

На следующий день Рудольф встретил Ульяну возле фабрики:

– Где ночь провела?

– Старушка меня пригласила к себе. Я сегодня за вещами зайду.

– А может, ты и раньше у «старушки» этой бывала? Ребенок-то мой? – спросил Рудольф.

Ульяна с трудом сдерживала слезы.

Рудольф сказал:

– Ты несчастную-то из себя не строй перед всеми, а то смотреть жалко.

– Я не заставляю смотреть, – сказала тихо Ульяна.

– И не заставишь! Я не пристяжной, поняла? Я человек свободный!

Ульяна отошла от Рудольфа и прошла через вертушку. Рудольф еще некоторое время болтался у проходной, будто не решаясь идти в цех.

Вахтерша тетя Валя выглянула из своей будки и спросила:

– Свободный ты? А что такое свобода знаешь хоть?

– Все знают. Делай что хочешь – вот тебе и свобода.

– Ты, парень, так всю жизнь разбазаришь. В школе учился?

– Лучше всех!

– Так вот, знать должен, что Земля свободно вращается вокруг Солнца. Оторвись она от орбиты, так ее на куски разорвет. Свобода, сынок, – это когда есть вокруг чего вращаться, когда есть ради чего жить, ради чего уставать, когда смысл есть во всем, что делаешь. А свобода мужчины – в его привязанности к семье. Сохраняется мужчина так.

Рудольф раздраженно выпалил:

– Рано мне о семье думать еще! Нагуляться хочу!

– Хочу – не хочу – ориентир ненадежный. Кто-то украсть хочет, кто-то убить…

– А не ваше дело, тетя Валя!

– Жаль, что не мое, – вздохнула тетя Валя.

5

Маленький комочек в пеленках моргал смышлеными глазками и всматривался в лицо своей мамы. Ульяна улыбалась. После всех родовых мук и страхов она отдыхала и любовалась своей красавицей дочкой.

Назвала Ульяна ее Лидией, а звала просто Лида.

Выписавшись из роддома, Ульяна с ребенком приехала на автобусе в квартиру Марии Ивановны.

Две женщины крутились вокруг Лиды, делая многое не так, как надо. Мария Ивановна все забыла, а Ульяна и не знала.

Нужно было выживать, и в три месяца девочку отдали в ясли, чтобы Ульяна могла пойти работать.

– Еще одна плакса, – грубо сказала няня, когда дверь за Ульяной закрылась.

– А и пусть орет. Пойдем чай пить, – сказала воспитательница.

Лида кричала. Ей было страшно, плохо, одиноко. Ее бросили, забыли. Проснулись лежащие рядом малыши. Нянька вбежала на крик.

– Вот дрянь какая!

Нянька грубо развернула пеленки, при этом зацепив мизинец Лиды. Пальчик сломался, и Лида зашлась плачем с новой силой.

– Фу, гадость какая, – ворчала нянька, обтирая Лиду.

Она завернула ее в чистые пеленки. Лида не успокаивалась, няня кинула ее в кроватку, сунула соску и ушла.

Устав от крика, Лида заснула. Она вздрагивала во сне, тяжело вздыхала. Ее разбудили, чтобы скормить бутылку невкусной смеси, и снова кинули в кроватку.

От невкусной смеси разболелся живот.

Только вечером после работы Ульяна забрала Лиду домой.

Лида увидела маму и успокоилась.

– Какая спокойная у меня доченька, – любуясь Лидой, сказала Ульяна, – вот повезло няням в ясельках!

Сломанный пальчик Ульяна не заметила.

Когда на следующее утро Ульяна несла Лиду в ясли, Лида кричала на всю улицу.

– Что случилось? У тебя что-то болит? Сейчас нянечка с тобой поиграет и тебе станет хорошо, – успокаивала дочку Ульяна.

В яслях встретили и проводили Ульяну с улыбками, но, как только за ней закрылась дверь, улыбки исчезли и началось привычное: ругань, крики, шлепки.

С каждым разом Лида плакала все меньше. Наступившее ощущение безнадежности и полной беззащитности перед людьми и обстоятельствами выключило рефлекс реакции плачем на какие-либо неудобства или боль. Но одновременно в глазах исчез живой блеск.

Лида целыми днями смотрела в потолок, лежа в кроватке, не выражая никаких эмоций.

– То-то же! – посмеивались няня и воспитательница.

Когда Лиде исполнилось два года, ее перевели в детский садик. И первым делом отвели в туалет.

В туалете было открыто окно. Воспитательница показала Лиде, где ее горшок. Лида, как могла, уселась, но металлический горшок оказался очень холодным. Она вскочила, и горшок с грохотом опрокинулся.

– Ты что, издеваешься? – заорала воспитательница.

Лида поправила горшок и, стараясь не делать лишних движений, с трудом заставила себя расслабиться. Она почувствовала, как у нее намокли колготки. Вокруг горшка появилась лужа.

– Дрянь какая!

Воспитательница схватила Лиду за шиворот, встряхнула ее и вывела из туалета. Втолкнув в раздевалку, она усадила девочку на скамейку, достала из шкафчика трусы и колготки и швырнула в Лиду:

– Переодевайся!

Лида не смогла снять мокрые колготки, и воспитательница, выскочив из раздевалки в группу, привела всех ребят и скомандовала:

– Стащите с нее штаны!

С хохотом и гиканьем, поглядывая на воспитательницу, стараясь угодить ей и выслужиться, девочки и мальчики, держа Лиду кто за руки, кто за ноги, стянули с нее колготки и тут же все дружно брезгливо заверещали, зафукали, бросили Лиду на пол и веселой гурьбой вернулись в группу.

Лида надела сухое белье и тоже вернулась в группу.

Самые хорошие игрушки стояли на недосягаемой высоте, похуже были в руках у детей, и Лида взяла то, что осталось – несколько деревянных кубиков.

Лида поставила один кубик на другой и любовалась своим достижением: кубики не падали. Они стояли твердо, выстроившись в башню.

– Убираем игрушки и идем обедать, – скомандовала воспитательница.

Лида хотела в туалет, но боялась туалета и поэтому боялась попроситься. Страх перед этим самым туалетом становился все сильнее по мере усиления нужды и необходимости в него пойти.

Лида чувствовала себя пойманной в ловушку, и ей стало по-настоящему страшно. Терпеть она больше не могла…

– Можно в туалет?

– Так у тебя уже штаны мокрые! Ты когда должна проситься?

Лида, чтобы слышать не все, что ей кричали, смотрела по сторонам. Наконец она услышала:

– В глаза мне смотри!

Лида посмотрела воспитательнице в глаза. Под этим взглядом немели руки и дрожали колени. Лида смотрела сквозь воспитательницу, стараясь думать, что ей все снится.

– Запомни: когда хочешь в туалет, надо проситься! Иди, переодевайся и за стол!

На обед были голубцы. За одним столом с Лидой сидел мальчик и ковырялся ложкой в тарелке. Воспитательница подскочила к нему, взяла тарелку с голубцами и, схватив мальчонку за воротник рубашки, пригрозила:

– Не будешь есть, за шиворот все вывалю!

Мальчик принялся набивать рот голубцами. По щекам его текли слезы.

После обеда все вернулись к своим игрушкам. Лида снова принялась составлять башню, и когда башня была построена, подошел тот самый мальчик, который не хотел есть голубцы, и, пнув башню ногой, рассмеялся.

Лида не могла понять, почему и за что? Она не знала, что мальчику нужно было отыграться за свою слабость, отомстить ей за то, что она стала свидетелем его слез, его поражения. Ему необходимо было доказать, что он сильный!

– Ты что? – крикнула Лида, наивно надеясь, что мальчик поймет, насколько не прав. Она горько заплакала, глядя на разрушенную башню.

– Это кто там орет? – послышался голос воспитательницы.

– Он мне башню разрушил, – пожаловалась Лида.

– Владик, не обижай девочек, – сказала воспитательница.

Владик дернул Лиду за волосы. Воспитательница это увидела и поставила его в угол. Через две минуты Владик заныл:

– Я больше не бу-уду-у-у.

– Ну, выходи, – сказала воспитательница.

Владик вышел из угла и, проходя мимо Лиды, со всей силы ударил ее кулаком в спину.

Лида сложила кубики и взяла со стола книжку.

Сидя на полу, она листала страницы с красивыми картинками, и одна страница в книжке оказалась порвана.

Мимо проходила воспитательница и увидела порванную страницу:

– Дрянь какая! Книжку порвала! Иди в угол! А матери скажи, чтобы книжку новую принесла!

Лида стояла в углу, ей уже и самой казалось, что это она порвала книжку Было очень стыдно. Прошло сколько-то времени, и Лида услышала, как воспитательница говорит:

– Вот ведь упрямая какая, ни за что прощения не попросит.

– Да и пусть стоит, – равнодушно заметила няня. – Кто у нее родители?

– Мать-одиночка.

– А-а-а…

Лида не просила прощения. Она уже поняла цену этих извинений и не хотела обманывать. Только что Владик ныл, что больше не будет, а сам вышел из угла и сделал еще хуже.

Лида знала, что не будет рвать книжки, независимо от того, выпустят ее из угла или нет. Она не хотела произносить пустые слова и угождать равнодушным людям, которые не желали внимательно разобраться в ситуации.

Лида мужественно стояла в углу, как воин, охраняя что-то очень важное и по-настоящему ценное, но ею еще не понятое и не сформулированное. Придет время, и она поймет, что это. Обязательно поймет!

– Все идем на прогулку! – раздалась команда.

На улице было холодно. Дети бегали по площадке. Лида стояла под падающим снегом. На ее руках были синие рукавички. Девочка подняла ладошки и смотрела, как на них опускаются снежинки.

На синих рукавичках – белые снежинки…

Лида нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить. Где-то когда-то что-то такое она уже видела.

– Вытри ей сопли, – услышала Лида голос воспитательницы.

– Сама вытри, – ответила няня, – как что противное делать, так я?

Воспитательница подошла и, достав из кармана Лидиной шубки носовой платок, вытерла ей нос, больно зажав его пальцами, и брезгливо фыркнула:

– Фу!

Сцены в туалете, реплики воспитателей, выходки детей со временем стирались в памяти, но эмоции, связанные с этими случаями, оставляли глубокие раны в маленьком сердце.

А в памяти и в душе навсегда осталось одно: прикосновение к ней, к Лиде, вызывает у людей отвращение. Она, Лида, – противная. Ее не за что любить. Нет причин, по которым ее можно было любить, и в этом некого винить, потому как любить или не любить – дело добровольное.

После работы за Лидой пришла мама, и Лида слышала, как воспитатели на нее жаловались за порванную книжку, за упрямство и за мокрые, в очередной раз, колготки…

Лида видела, как маме было стыдно за нее, и слышала, как унизительно мама объяснялась перед воспитательницей, обещала принять меры… и говорила еще другие жалостливые слова.

Лида подрастала. Она приспособилась к садику и научилась реже говорить, больше молчать, чтобы над ней не смеялись. Научилась делать вид, что ей все нравится, чтобы ее не ругали.

Наступила очередная весна. Жили Лида и ее мама по-прежнему на первом этаже в квартире Марии Ивановны. Самой Марии Ивановны уже год как не стало.

В маленьком дворике в выходные дни галдели мальчишки и девчонки. В такие дни родители особенно старались поплотнее накормить детишек и угостить их чем-нибудь вкусненьким. Из окон то и дело слышалось:

– Юрасик! Иди обедать!

– Илюшенька, супчик сварился!

– Юленька! Кашка остынет!

Лида с ведерком в одной руке и с совочком в другой бодро шагала к песочнице. Она устроилась поудобнее и самозабвенно принялась лепить куличики. Захватывал сам процесс созидания. Песок можно было насыпать, высыпать, придавать ему любую форму.

– Иди отсюда, я с тобой не дружу, – услышала Лида из другого конца двора.

– И ко мне не подходи!

Эти реплики относились к девочке Ире, которая вышла во двор.

Ира была умственно отсталой. Она плохо говорила и не сразу понимала речь других людей. Отец Иры был алкоголиком.

Ира подошла к Лиде и долго смотрела, как она лепит куличики.

– Хочешь тоже попробовать? – спросила Лида.

Ира улыбнулась, села в песочницу и взяла из рук Лиды совок. Куличики получались. Ира развеселилась. Она спросила:

– Ты в садик ходишь?

– Да, – ответила Лида.

– И я. Со мной никто там не играет.

– Со мной тоже.

Ира понимающе взглянула на Лиду и спросила:

– Потому что ты глупая?

Лида ответила:

– Нет, потому что я дрянь.

– А что это? – спросила Ира.

– Не знаю, – ответила Лида, – плохое что-то.

Девочки молча строили куличики. Над ними весело щебетали птицы, а рядом в молодой весенней травке ползали проснувшиеся жучки. Запах набухающих почек на ветках кустов дарил надежду. Казалось, что вся природа о чем-то хотела рассказать двум девочкам, которые копались в песочнице.

Ира печально вздохнула и сказала:

– Я хочу сбежать из дома.

– Куда?

– Очень далеко.

– А у меня есть волшебное стеклышко, – весело сказала Лида и достала из кармана куртки зеленый осколок бутылки. – Если смотреть через него, то все будет зеленое.

Ира взяла стеклышко и посмотрела через него.

– Ух ты! – сказала она, – а знаешь, что можно сделать?

– Что? – спросила Лида.

– Секрет!

– Как это?

– Пойдем за дом, – сказала Ира.

Проходя мимо помойки, Ира набрала в ведерко несколько осколков бутылок, камушки, фантики от конфет и два больших осколка оконного стекла.

С этим богатством девочки подошли к дереву. Ира выкопала совочком глубокую ямку, положила на дно осколок оконного стекла, а на него уложила фантики, камушки и цветные стеклышки. Вторым осколком от оконного стекла Ира сделала второй ярус этого тайника и все сооружение присыпала землей.

– Теперь это наш с тобой секрет, – таинственно сказала Ира, – только мы с тобой можем найти его и откопать. Правда, мы с тобой дружим?

– Правда, – ответила Лида, – а хочешь, я расскажу тебе свой секрет?

– Да.

Ира широко раскрытыми глазами смотрела на Лиду и приготовилась не пропустить ни одного ее слова.

– Я не отсюда, – сказала Лида.

– Как это? – спросила Ира.

– Это не мой дом.

– А где твой дом?

– Не знаю.

– А какой твой дом?

– Я не помню, – ответила Лида честно, – там все дружат.

– А ты возьмешь меня в свой дом? – спросила Ира.

– Да, – ответила Лида, – мы ведь дружим.

Возвращаясь во двор, девочки уступили дорогу мотороллеру. Мотор его грохотал на весь двор и замолк возле парадной Лиды.

Водитель мотороллера снял шлем и направился в подъезд. Лида побежала домой. Дома она сняла туфли, повесила на крючок курточку, вымыла руки и прошла в комнату. За столом сидел водитель мотороллера. Он посмотрел на Лиду и сказал:

– Здравствуй, дочка, я твой папа.

– Ты алкоголик? – спросила Лида.

– Почему ты так думаешь?

– У Иры папа алкоголик, – пояснила Лида.

– Нет, – ответил папа, – я вообще не пью.

Ульяна сидела на диване, Лида села рядом с ней. Все трое молчали.

Лида смотрела на Рудольфа, и ей было очень хорошо оттого, что это ее папа и что он не пьет.

Рудольф сказал:

– Можно я к вам приду жить? Моя тетя замуж выходит…

Ульяна рассмеялась и колко сказала:

– Так ты пришел только потому, что тебе жить негде?

– Я очень виноват… – попытался объясниться Рудольф, – хотел бы исправить, что еще возможно…

Ульяна не позволила договорить:

– Уходи и сюда больше не приходи. У Лиды нет отца! Понял?

Рудольф поднялся и, извиняясь, спросил у Лиды:

– Хочешь, я тебя прокачу на мотороллере?

– Да, – ответила Лида.

Рудольф с Лидой вышли во двор.

Рудольф подошел к мопеду, завел мотор, потом посадил перед собой Лиду и они поехали кругами по двору. Все ребята столпились и с завистью смотрели на Лиду и ее папу.

Когда мотороллер остановился, Лида спросила:

– А можно Ире покататься?

– Конечно, – весело ответил Рудольф.

Ира ехала на мотороллере и громко смеялась. Она кричала на весь двор:

– Мы дружим!

Когда Ира слезла с мопеда, Рудольф уехал. Лида молча смотрела ему вслед.

– Это мой папа, – сказала она Ире.

6

– Ну что это такое!? – крикнула из прихожей Ульяна, – Лида, когда ты перестанешь мусор в карманы пихать?

Ульяна встряхнула курточку Лиды, и из кармана выпало зеленое стеклышко.

Лида не могла пройти мимо битых бутылок. Она подбирала осколки и клала их себе в карман.

Лида любила смотреть через зеленое стекло на дома, на людей, на деревья. Это было весело.

– В музей идем сегодня, а у тебя не пойми что. И хочу тебя предупредить: в музее мы встретимся с дядей, при котором тебе нужно будет вести себя хорошо.

Возле входа в музей к Ульяне подошел молодой веселый парень и, улыбаясь, протянул билеты:

– Такую очередь отстоял! Здравствуй, Лида. Меня зовут дядя Саша. Я люблю твою маму.

– Саша, – покраснела Ульяна, – ну что ты такое говоришь? Она еще ребенок.

В музее было много народа. Лида поднималась по белой лестнице с золотыми поручнями, смотрела на белые колонны и чувствовала себя необыкновенно легко и свободно.

Лида стала весело прыгать на одной ножке по ступенькам, и какая-то тетя сказала:

– Девочка, в музее так себя не ведут!

Лида пошла спокойно, пряча улыбку. Когда Саша, Лида и Ульяна вошли в зал с картинами, с Лидой что-то случилось. Она переходила от одного полотна к другому и по щекам ее текли слезы.

– Лидочка, что с тобой? Что у тебя болит? – забеспокоилась Ульяна.

Лида не отвечала. Она подошла к одной картине и протянула руку, чтобы погладить холст, но подскочила смотрительница и сказала Ульяне:

– Женщина! Вы можете за ребенком следить? Придут с детьми, а как вести себя не знают.

– Лидочка, – шепнула Ульяна, – здесь ничего нельзя трогать.

Ульяне было очень неловко за Лиду и она сказала Саше:

– Она в садике выросла…

Когда они вернулись из музея домой, Лида, сильно нервничая, трясущимися руками взяла краски и лист бумаги. Она хотела рисовать. Почему-то ее раздражало, что краска на кисточке быстро кончается, бумага промокает, тона не слушаются.

Лида скомкала лист, убрала кисточки, краски и стала вытирать стол.

Стол был старый, и Лиде в пальчик впилась заноза.

– Ой, мама, у меня заноза, – взвизгнула Лида и подбежала к маме, которая сидела на диване с Сашей, – вытащи скорее!

– А ты что не знаешь, как нужно просить мать? – спросил дядя Саша, посмотрев на Лиду как на случайно приблудившегося котенка.

В туалет Лида не хотела, но страх, тот самый, который появлялся в садике, появился и сейчас.

– Я, наверное, хочу в туалет, – сказала она.

– Вот видишь, какой у меня ребенок! Сущее наказание! – вздохнула Ульяна, всем своим видом показывая, что ребенок не станет препятствием в отношениях между ней и Сашей.

Лида вернулась из туалета и показала маме руку. Ульяна усадила дочку на диван и ловко, почти без боли выдернула занозу. Палец пришлось смазать йодом и забинтовать.

Лида весело вскочила с дивана и побежала к игрушкам.

– А спасибо нужно сказать? – услышала она слова дяди Саши, – или ты свою маму не любишь?

Девочка молчала.

– Так, спасибо скажешь или нет? – повторил дядя Саша.

– Что же ты, дочка, меня позоришь? – занервничала Ульяна.

– Спасибо, – сказала Лида тоном, отшлифованным в детском саду. Почему-то хотелось плакать.

– Я ведь теперь у вас жить буду. Всегда, – заявил дядя Саша.

Вечером Ульяна спешно уложила Лиду спать, даже не прочитав сказку.

Всю эту ночь Лида не спала. Мучили две правды: во-первых, она потеряла мать, но мешать маме радоваться Лида не имела права. Во-вторых, она, Лида, никогда не сможет рисовать так, как те художники, чьи картины висят в музее.

С этим почему-то Лида смириться не могла.

– Лучше бы вместо меня родился кто-нибудь другой, – вздохнула она.

Утро следующего дня началось с ароматных запахов из кухни. Лида вскочила с постели и выбежала из своей комнаты. В прихожей дорогу ей преградил дядя Саша:

– Сначала умойся, а потом в кухню.

Лида хотела проскочить, но дядя Саша снова встал у нее на пути.

Лида уперлась ему в живот. Дядя Саша с улыбкой не двигался с места. Девочка отчаянно била его кулачками и, поняв, что это не поможет, закричала:

– Мама!

Из кухни вышла Ульяна:

– Злючка какая! Вот ведь родила себе на голову! Быстро мыться и одеваться!

Лида направилась в ванную. Холодная вода освежила и восстановила потерянное равновесие. Через дверь она услышала слова дяди Саши:

– Да она тебя ненавидит. Я знаю такие случаи, когда дети родителей из дома выгоняли.

– Я только теперь поняла, какую эгоистку вырастила, – сказала Ульяна, – надо было избавиться от нее с самого начала, как все советовали.

– Ты меня не любишь, – сказала Лида, выйдя из ванной.

– А за что тебя любить? Ты мне всю жизнь испортила! Ничего, подрастешь, узнаешь. Вспомнишь еще… – бубнила Ульяна.