Текст книги "Жизнь на Repeat"

* * *

С сентября по декабрь у нас было два матча – и оба мы просрали, не прошли даже в тройку. Тренер рвал и метал, орал на Артема, потому что тот капитан. Но Артем совсем не думал об игре, все его мысли занимала Лиза. Впрочем, не он один был виноват в наших поражениях: настроение упало у всех – учителя и родители только и делали, что пугали нас ЕГЭ. Близились тренировочные экзамены. Вариться в адском котле тому, кто додумался устроить пробный ЕГЭ на зимних каникулах.

Все наши родители разбились на два лагеря. Первый кормил детей лозунгами «Сдай ЕГЭ или умри» и «Автозаправка по тебе плачет». В этом лагере все считали, что важнее ЕГЭ в этой жизни ничего нет и не будет. Не доберешь баллы – автоматом станешь одноногим глухонемым бомжом с энцефалитом и проказой, в жизни не найдешь работу. Но был и противоположный лагерь – с лозунгами «Насрать» и «Мир полон удивительных возможностей». Видимо, ко второму лагерю относятся те родаки, которые сами в свое время наелись угроз от своих стариков – сторонников первого лагеря.

Новый год меня заставили отмечать дома. С папой спорить было бесполезно – он провозгласил Новый год семейным праздником. Хм, по логике семейный праздник – Рождество, но в Рождество папа обычно сваливает со своими корешами с баню. В общем, Новый год мы отмечали в уютном семейном кругу. И пофиг, что мы в этот момент все дружно друг друга ненавидели. Динке даже ее парня не разрешили пригласить. Моя компания собиралась на хате у Дэнчика, но Артем тоже отмечал с семьей, поэтому мне хоть было не так обидно.

В два часа мне удалось слинять на улицу. С парнями мы оккупировали многоуровневую детскую площадку-замок. Шел сильный снег, мы забрались на самый верх, под крышу башенки. Притащили ингредиенты для Боярского – лучшего в мире зимнего шота! Правда, в рецепте парни проявили изобретательность…

– Что, у нас снова «Генеральский Боярский»? – спросил Артем.

– А то! – с гордостью ответил Костян, доставая пластиковые стаканчики.

Наш шот мы назвали «Офицерский Боярский». Вместо гренадина – крыжовенное варенье бабушки Дэнчика, а вместо табаско – перемолотые в блендере с салатным уксусом острые перчики; их мамка Юрца сушит тоннами.

– Не, да какой это генеральский! Генеральский был на батиной самогонке. Вот это был генеральский! – Костя, видя, что Дэнчик достает бутылку водки, сморщился.

– Не, Костян, не очень тогда вошла самогонка, честно сказать… – сказал Дэнчик.

– Зато вышла как! Такие фонтаны с пятого этажа были, – хмыкнул Артем.

Все засмеялись.

– Да идите в жопу. Никакой тогда это не «Генеральский Боярский», раз без самогонки, – обиделся Костян.

– А какой? – спросил я.

– Майорский!

Все опять засмеялись и чокнулись.

– Пора-пора-порадуемся… – Все запели хором.

До пяти утра мы проторчали на площадке. Снегопад и минус двадцать, а мы под башенкой. Нас грели разговоры о девчоночках и объятия Боярского. В колонке Дэнчика – «На улице дубак» Anacondaz. Мы бросали вниз петарды, смотрели на фейерверки. Рядом был Артем… Впереди – длинные каникулы, которые не испортит даже тренировочный экзамен. Это была самая уютная ночь, которую я помню.

* * *

В последнее воскресенье февраля я проснулся от папиного баса:

– Ты что, все дрыхнешь?

Я разлепил глаза и посмотрел в телефон.

– Блин, и правда, что это я? Воскресенье же, восемь утра! Единственный выходной. Спасибо, что разбудил, пап!

– Ты поехидничай еще. Давай, поднимай жопу. На балконе надо разбираться.

– На каком еще балконе? – заныл я.

– Вставай, вставай. Надо яблоки выкинуть.

– Там минус тридцать! Они до весны не подождут?

– Не подождут. Нужно место освободить. Колеса на балкон переезжают.

– А чего гараж?

– А в гараж тети Люсино пианино.

Я взвыл.

– Пап, вопрос на миллион: мы нахрена яблоки все лето собирали? Чтобы их в феврале выкинуть? Они еще даже годовщину не отметили!

– Ха-ха! – скривился папа. – Давай поумничай мне. Мы яблоки собирали, чтобы вы витамины ели. Здоровое, свое, с огорода. А вы все свой пластик жрете. – Папа пнул упаковку от чипсов на полу. – Чего за бардак тут у тебя? Как не войдешь, все свинарник.

Вообще-то, в комнате был идеальный порядок. Его нарушала лишь одинокая пачка из-под чипсов, к которой папа и прицепился. Я встал, взял пачку, не отводя от папы взгляда, подошел к мусорной корзине и демонстративно выбросил ее.

– Все, пап, я убрался.

У папы от гнева покраснела шея.

– Чтобы через полчаса драил балкон!

И вот через полчаса я, одетый в пуховик и дутые штаны, стоял на нашем открытом продуваемом балконе и с восторгом смотрел на пять громадных ящиков. Все они были доверху забиты намертво смерзшимися яблоками. Да тут целый квест! Задача усложнялась тем, что ящики тоже вмерзли в пол. Я чуть от натуги не обкакался, когда попытался их сдвинуть, а они – ни на миллиметр!

На балкон заглянул папа.

– Нет, это никуда не годится. Ты сначала яблоки отковыряй, потом с ящиками уже проще будет.

Так я отбивал яблоко за яблоком стамеской. Даже не помню, когда в последний раз я так злился.

Через двадцать минут я задубел и вошел в комнату. Еле сдернул с рук ледяные перчатки. Стал дуть на красные онемевшие пальцы. На телефоне моргало новое сообщение: мне написал Артем, прислал в личку репост с Лизкиного профиля.

Чтобы насолить ему после ссоры, Лиза подписала контракт с пятью другими брендами нижнего белья. Но Артем смирился и перестал выносить ей мозг. Теперь из-за рекламы у Лизы постоянно были съемки, она подзабила на тренировки, разругалась с тренером. На Чемпионате России Лиза ни по одной дисциплине не попала в пятерку лучших. Дальше – еще несколько провалов. СМИ зубоскалили, вышло несколько ядовитых статей. В одной Лизину победу на Олимпиаде посчитали случайностью, в другой говорилось о допинге, еще в нескольких – о подкупе судей и что Лиза на самом деле – любовница Того Самого Человека, имя которого менялось вместе с источником.

После тех статей Лиза закрылась, на время перестала мелькать в Сети, о ней не было никаких новостей, кроме выхода свежей серии рекламных снимков. А потом Лиза неожиданно появилась перед публикой с шокирующим заявлением о завершении своей спортивной карьеры. Именно эту новость и прислал мне Артем

Я аж сел. Ох и нифига себе!

Я отправил Артему ответ.

Она что, дура? Столько лет пахать, чтобы в один момент все бросить? Ей слава походу крышу снесла.

Тоже так думаю. Я ей позвонил, но не отвечает.

А родители ее что?

Не знаю, но мне кажется, они не в восторге от ее решения.

На это я отправил фейспалм. Я думал, что еще ответить, и стал уже набирать сообщение, но увидел, что Артем мне что-то пишет.

Я не могу дозвониться до нее уже дней пять. И на сообщения она не отвечает.

Я вздохнул. Ну что тут сказать?

За семь месяцев Лиза виделась с Артемом только четыре раза. И понятно было, куда все идет. Хотя Артем пытался задавать прямые вопросы, Лиза увиливала от ответов. Я не понимал, почему. Зачем ей держаться за эти отношения? Она ими не дорожила, в отличие от Артема. Да, еще летом он сам делал вид, что с Лизой у него все несерьезно, но вспомнить, как он готовил и вез ей котлеты за триста километров… Подобное не будешь делать для человека, которого не ценишь.

Я долго думал, что написать другу.

Жалко ее, с одной стороны. И реакция понятна – столько лет пахать, а тут в один момент все к ней пришло. Подумала, что деньги и популярность можно заработать легким путем.

Артем ответил:

Боюсь за нее. Слава пройдет, еще полгода – и все про нее забудут.

У меня были те же мысли, но я все же решил подбодрить друга:

Ну, может, если сейчас подсуетится со своей рекламой, что-то получится.

Надеюсь.

А то, что игнорит… Ты просто продолжай звонить, ей некуда деться, ответит.

С яблоками я провозился до вечера. Потом мы с папой отнесли ящики на помойку, перетащили колеса на балкон. Пианино решили оставить на следующее воскресенье.

От колес и яблок, которые таскали туда-сюда, у меня на полу осталась грязь. Я с тоской думал, что сейчас придется убираться, но мама меня спасла: вызвалась помыть пол сама. Потом она еще и сделала мне два горячих бутерброда, которые я ухитрился утащить в комнату. Бутерброды были обычные, без зожных штучек. Я даже расковырял их, чтобы убедиться, не подставная ли колбаса? Но нет, колбаса была обычная, докторская; хлеб – смазан майонезом, а не йогуртом. О боже, мама, ты меня удивляешь! А еще были лучок, сыр и помидорка.

Обычно мы едим строго на кухне, всей семьей. При этом нельзя ни телек смотреть, ни в телефоне сидеть – просто пытка! Как так можно?! А тут у меня праздник – мама приготовила нормальные бутерброды, и я смог насладиться ими в уединении, под сериальчик, а папа закрыл глаза на такое безобразие. Награда за работу меня порадовала.

Телефон тренькнул – пришло сообщение от Артема. Он написал, что наконец смог дозвониться до Лизы. Он переслал мне их переписку. Лиза снова делала вид, будто между ними все прекрасно, а не отвечала, потому что завертелась… Мне это вранье уже надоело. Но Артем снова повелся. Он высказал опасения по поводу ее ухода из спорта, но она ответила, что решение осмысленное и что у нее много грандиозных планов, для которых сейчас самое время, а родители ее поддержали. Думаю, про родаков снова было вранье. Но Артем после переписки взбодрился. Тем более Лиза пообещала ему встречу на следующих выходных.

Думаешь, все у вас наладится? – написал я, кусая бутерброд.

Конечно. Уверен. Просто все немного выбилось из колеи, но сейчас пришло в норму. Ты же сам видел. У нас все снова будет, как летом, – и прибавил кучу радостных смайликов.

Я с грустью смотрел на сообщения, доедая бутерброд. Было мне как-то невесело. Я долго думал над ответом.

Надеюсь на это. Будет круто, если вернется лето.

Но я в это не верил. Лиза уже казалась совсем другой. Я не узнавал ее.

Аппетит пропал, я положил недоеденный кусок бутерброда на тарелку.

* * *

– За угол! За угол хватай! Поднимай выше! Вырастил дрыща, пианино утащить не может! – ворчал папа.

Мы волокли по улице несчастное пианино, папа – спереди, я – сзади. Оно было ужасно тяжелым. Сколько себя помню, у нас всегда стояло пианино тети Люси. Саму загадочную тетю Люсю я никогда не видел, в нашем доме она не появлялась ни разу.

Гараж размещался в старом кооперативе через две улицы. Машина стояла на территории нашего дома, так что гараж использовался целиком в качестве кладовки.

Никогда не думал, что пианино такое тяжелое! Я попробовал поднять его повыше.

– Куда? Куда повалил? – заорал папа, а потом как-то закряхтел.

Я опустил пианино ниже.

– Руки бы тебе поотрывать и в нужное место вставить! Чего заваливаешься? Прямо идти не можешь?

– Так тяжело же!

– Тяжело ему! Батя целый день на заводе железо тягает по десять часов, а он пианино раз в жизни поднять не может! Все, перекур. Каши с тобой не сваришь. Давай бросай его.

Мы поставили пианино на дорогу. Батя привалился к нему, размял плечи. Я пошевелил онемевшими пальцами. Руки были как ватные.

Тренькнул телефон – Артем прислал ссылку. Я открыл ее и остолбенел.

Черт, черт, черт… а я подозревал, что такое может случиться. Лучше бы она просто порвала с ним, чем так…

Это был новый снимок папарацци, сделанный накануне. Вчера, в субботу, Лиза вроде как собиралась встретиться с Артемом, но снова его продинамила. Фотограф поймал в кадр ее и одного популярного влогера. Они выходили из кафе, держась за руки. Ниже шло несколько статей про новые отношения Лизы. Артем не упоминался нигде, будто его вообще не было. Вот предательство…

Я до конца надеялся, что Лиза не такая, не может так поступить с Артемом. Но это произошло. Я не знал, как сильно слава может испортить человека.

Я сунул телефон в карман и побежал.

– Эй, куда драпанул? А пианино? – кричал в спину папа, но мне было плевать. Я бежал к Артему.

Глава 11

Серафима

Лиза – единственный ребенок в семье. Ее отец – военный, и до увлечения гимнастикой она жила с семьей в военном городке по типу нашего.

Лиза вспоминала, как папа впервые привел ее в спортзал, – ей было четыре. Она влюбилась в гимнастику, а потом, посмотрев соревнования по телевизору, стала мечтать о победах сначала на Всемирных юношеских играх, затем на взрослых Олимпийских. Родители видели успехи и стремления дочери. Они пошли на серьезный шаг – в шесть лет Лиза с матерью переехали в Москву, к родным, чтобы Лиза могла заниматься в хороших клубах. Мама посвятила всю жизнь спортивной карьере дочери. Отец остался в военном городке. Лиза виделась с ним только на выходных и каникулах.

Лиза делала большие успехи. Перед ней открывались двери в большой спорт. Она побывала во многих странах, но, в то время как другие гимнастки влюблялись в Париж и Мюнхен, ее любимыми городами оставались Минск и Суздаль.

Любимый снаряд – брусья. Лиза не знала, почему. Не сказать, что брусья ей давались легче всего… Скорее наоборот, у нее была очень чувствительная кожа на руках, и от брусьев постоянно оставались кровавые мозоли. За это она ненавидела их и любила одновременно. От родителей Лизе достались высокий рост и широкая кость, она никогда не была миниатюрной худышкой. Но на брусьях Лиза чувствовала себя легкой, невесомой, как маленькая фея. Ей всегда хотелось научиться летать…

Лиза вспоминала счастливые и смешные моменты, которые дарила ей гимнастика.

Поезд Москва – Челябинск. В бельевую нишу девочки ставили фотоаппарат на таймер и всей командой садились на шпагат в провисе между полками.

Франция. Небольшая горная деревушка Пра-Луп. Шел сильнейший ливень. Девчонки синхронно перепрыгивали лужу в шпагате под восхищенными взглядами парней из местной спортивной школы.

Ростов-На-Дону. Персики, подаренные добрым кавказцем в поезде, сказались не очень хорошо – перед соревнованиями команда долго не могла выползти из туалета.

Спортивный лагерь в Болгарии. Бедным девочкам в столовой строго отводилась половина порции вместо полной. И по вечерам хоккеисты из соседнего корпуса тайком от тренера на веревке в окно отправляли вечно голодным гимнасткам контейнеры с макаронами и котлетами.

Германия. Маленький средневековый городок Мельзунген. Здесь Лиза впервые увидела уникальную немецкую архитектуру фахверк[9]9
  Фахверк – тип конструкции малоэтажных зданий: каркас, образованный системой горизонтальных и вертикальных элементов и раскосов из деревянного бруса.


[Закрыть], как на картинках. На опорах старинного каменного моста девочки делали стойку на руках, радуясь первой международной командной победе.

Родной спортивный клуб в Москве. Новый год. Пальцами ног девочки вешали игрушки на стоящую в холле елку – на спор, кто больше и выше повесит.

Лиза вспоминала моменты, когда гимнастки дурачились и веселились, как дети, толкали и пихали друг дружку. Бегали и прятались от грозного тренера, обнимались и целовались на вожделенном подиуме.

Случались и поражения – гораздо чаще, чем хотелось бы. Девочки плакали, выли и кричали, били зеркала, до крови сгрызали ногти и от нервов вырывали клоки волос. Они рвали сухожилия и ломали руки и ноги. Все ради того, чтобы однажды поцеловать вожделенную олимпийскую медаль.

Лиза побывала во многих городах России и за границей: в Германии, Польше, Белоруссии, Франции, Болгарии и Китае. Планировалась и поездка в США. Звание мастера спорта, победы на олимпиадах и тысячи поклонников – все это могло бы быть у Лизы, если бы не…

Все произошло, когда Лизе было двенадцать. На тренировке в клубе она делала сальто на брусьях. Крепеж, соединяющий один из столбов с перекладиной, сломался. Перекладина вылетела. Лиза сорвалась, полетела вбок, мимо матов, и упала спиной на голый пол. Небольшое смещение позвонков – и путь в серьезный спорт отрезан навсегда.

Два года реабилитации. Глубокая депрессия. Плюс семь лишних килограммов. Вот во что превратилась яркая жизнь Лизы, насыщенная спортивными сборами, разъездами по миру, тренировками, соревнованиями и победами.

Мама, опасаясь, как бы дочь не наложила на себя руки, отправила ее на семинары психологической помощи подросткам, испытавшим сильнейшее эмоциональное потрясение. На занятиях Лиза выслушала множество чужих историй – нелепых и забавных, жутких и печальных, всегда разных.

Стулья, сдвинутые в круг. Все говорили по очереди и почему-то передавали друг другу маленькую фигурку пингвина, а с ней – право голоса.

Однажды мама Лизы пришла на семинар вместе с дочерью. Что она там увидела? Девочек, подвергшихся жестокому насилию. Девочек, родивших мертвых детей. Униженных и втоптанных в грязь девочек, лишившиеся всех прав, кроме права голоса.

Лиза слушала всех внимательно. Мама же, в испуге схватив дочь за руку, быстро потащила ее к выходу. В этот ад больше не ногой, решила она. Вечером Лизе пришлось отпаивать маму успокоительными – та была на грани срыва. Лиза перестала ходить на семинары, но не жалеет о тех, что успела посетить. Ей на многое открылись глаза. Жизнь, оказывается, – удивительно хрупкая штука. Живешь, идешь по прямой, а потом в один момент она бац – и искривляется.

– Жить – это как блуждать по дремучему лесу. Один неверный шаг – и ты уже не выйдешь на старую тропу. Ты можешь найти окольный путь домой и даже не один… Но понимаете, это будет уже не та жизнь. У меня иногда чувство, будто мы проживаем сразу несколько жизней. И каждый шаг с тропы создает новую реальность. Странные мысли, да? – рассуждала Лиза. Я задумалась и поняла, что считаю так же.

Еще Лиза осознала, что все ее потери не так уж и страшны по сравнению с тем, что поведали другие девочки. После семинаров жизнь для Лизы если и не расцвела заново, то хотя бы окончательно не почернела и не истлела. Лиза твердо решила: нужно вставать на ноги и двигаться дальше. Она не может без движения – просто сгорит от переполняющей ее энергии. Двигаться, но… куда? Этого Лиза не знала.

Для начала нужно было отпустить прошлое.

К тому времени отца перевели в наш военный городок, и Лиза с мамой переехали к нему. Мама настаивала, чтобы Лиза поступила в школу: новая обстановка, новые знакомые – все это пойдет на пользу. Лиза из-за постоянных тренировок всю жизнь была на домашнем обучении, а с шестого класса училась по облегченной программе. Мысль в шестнадцать лет впервые пойти в школу, когда все сверстники ее уже заканчивали, вызывала дикий ужас.

Но в чем-то мама была права – сидеть дома невыносимо. Лиза привыкла к публике. Привыкла быть в центре внимания. Сидеть в четырех стенах – это не для нее. Пора избавляться от депрессии. Начать новую жизнь. Но прежде – уничтожить старую…

Однажды Лиза с тоской посмотрела на стеллаж, где все эти годы жили ее медали, статуэтки, значки, кубки, броши, грамоты. Областные, региональные, всероссийские детские и юношеские соревнования, всемирные игры, детские турниры, открытые первенства, фестивали, кубки губернатора… Каждый раз, приезжая к отцу, Лиза смахивала с полочек пыль, мыла стеллаж и до зеркального блеска натирала каждую вещь. Лиза дорожила ими – своими победами. Они были ее жизнью. Но теперь, печально взглянув на стеллаж, Лиза безжалостно смахнула все в черный мусорный пакет. Возмущенный звон металлический кубков – что за варварское обращение? Их берегли, сдували с них пылинки, и вдруг – грубо швыряют их куда-то?

Лиза стиснула зубы и закрыла глаза, сдерживая слезы.

Опустошив стеллаж, Лиза перешла к комоду. Упаковки с гимнастическим тальком. Эластичные бинты. Спортивные чешки. Петли на руки. Все это тоже пошло в пакет. Родители будут недовольны, но отчасти они сами виноваты – заставляли ее посещать психологические семинары. Именно там Лизе и сказали, что нужно жить настоящим. Вот Лиза и собралась отпустить прошлое, все свои нереализованные мечты.

На пару секунд дольше Лиза держала в руках яркое трико для выступлений. Эластичная ткань, розовые и черные полосы, блестки и пайетки. Эта вещь была ее любимой. Но и трико в конце концов отправилось в пакет, который стал объемнее мешка Деда Мороза.

Лиза выскользнула из дома и направилась к реке. На пристани достала из пакета все предметы. Тяжело избавиться от своего прошлого. Она будто предавала близких – ведь все эти вещи были ее лучшими друзьями с самого детства.

Лиза смахнула подступившие слезы и резко вздохнула. Наконец она собралась с духом.

С пристани полетели медали. Кубки. Награды. Все, что составляло ее суть. Лиза смотрела, как медленно тонет в воде ее жизнь. Захлебывались и задыхались все ее прошедшие шестнадцать лет.

Мы слушали Лизу, не перебивая, замерев. Лиза рассказывала так живо, что я легко представила себя на ее месте, чувствовала весь ужас, который она пережила. Невыносимо. Мне было ужасно жаль Лизу. Я злилась на мир, который так жестоко и несправедливо обошелся с ней. Ведь все могло быть по-другому… Возможно, в этот момент где-то в параллельной жизни Лиза получает свою первую олимпийскую медаль.

Я не сказала, что все вещи Лизы лежат у меня под кроватью в коробке. Пусть пока это будет моей тайной. Когда-нибудь… в подходящий момент… я скажу ей об этом.

Потом мы стали говорить о парнях, и Ира спросила Лизу:

– У тебя есть парень?

– Нет.

– А был?

– Нет. У гимнасток нет личной жизни. Вообще никакой жизни, кроме спорта. Если вдруг застукают с парнем – сильно наругают. Заводить отношения нам запрещали.

– Просто изверги. Но сейчас ведь все изменилось! Тебе кто-нибудь нравится?

Вопрос был с подвохом.

– Не знаю… – неуверенно отозвалась Лиза. – Я пока не думала об этом. А у вас есть парни?

– У меня нет, – сказала я.

– У меня есть, – сказала Ира.

Я с удивлением посмотрела на подругу. Что она несет?

– И кто он? Кто-то с площадки? – спросила Лиза.

– Да. Это Артем.

– Артем? – Лиза удивилась.

Я нахмурилась. Что еще за дурацкая игра? Они не встречаются, Ирка Артему даже не нравится! Но разоблачать подругу я не стала, хотя безумно хотелось.

– Да. А что такое?

– Нет, просто… Он ничего не говорил.

– Мы это не афишируем. Наши отношения не такие, как принято у других. Мы не держимся за ручки и не сосемся на публике, не любим все эти сопли. Но просто говорю… Так, на всякий случай… у меня на Артема патент.

– Патент? – удивленно переспросила Лиза.

– А, это наше словечко. Это значит, что Артем уже занят.

Ира говорила шутливо, но в подтексте можно было уловить предупреждение.

– Понятно. В любом случае я сейчас не хочу ни с кем встречаться, – сказала Лиза с легкой грустью.

Внешне мы казались тремя хорошими подругами, дружба делилась поровну. Но вскоре я почувствовала, как что-то меняется.

Равенство превратилось в неравенство. Центр дружбы стал смещаться…