Текст книги "Вниз по течению. Книга первая"

Глава 13

«В начале похмелья я был мертвяком, валялся по семь часов в ванной. А вот к вечеру, к ночи, когда потихоньку оживал, у меня несколько раз случалось довольно реалистичное ощущение, что у меня на диване сидит какой-то светящийся изнутри чувак, в плаще и шляпе, лицом уткнулся вниз, ногу закинул на ногу. Я стою в коридоре в зал, где стоит диван, ещё не вошел, но точно знаю – на диване сидит это чувак и светится. Страшно. Реально страшно. Брррр»

Воцарилась тишина. Все трое замерли и, казалось, даже не дышали, пока поп-груша обводил избу взглядом лукаво блестящих глаз-маслин. Натка вдруг подумала, что вид у попа, если снять с него рясу, самый что ни на есть алкашеский. Воображение само рисовало сего персонажа где-нибудь на скамеечке в парке с банкой дешёвого креплёного пива в дрожащих руках, которую он держит, предусмотрительно обернув газеткой.

– Да ты, гляжу, уже гостей принимаешь, красна девица? – тягучий голос с визгливыми нотками также гораздо больше подошёл бы для распевания пьяных частушек, чем для чтения молитв, – Никак полегчало?

– Да, уже лучше, спасибо, – машинально буркнула Натка, совсем не обрадованная этому визиту. Вместе с попом-грушей к ней словно вернулась первая и страшная ночь, проведённая в этом месте. Она даже ясно почувствовала кислый запах засыхающей на полу блевотины, и невольно сморщила нос.

– Раиса, Клим! – продолжал умилённо тянуть поп, – Как по-добрососедски с вашей стороны было навестить новенькую! Хотя от Раи я этого и ожидал, она у нас добрая душа, но вот ты, Климушка, приятно удивляешь! Скажи-ка мне как на духу – пришёл из бескорыстных побуждений, али удумал чего?

– Чего я опять удумал? – огрызнулся Клим, упрямо глядя в пол.

– Ну тебе виднее чего, – уклончиво ответил поп, – В прошлый раз на тебя Марина жаловалась при таких же обстоятельствах. А новенькая пожаловаться не хочет?

Он перевёл испытующий взгляд на Натку, и она поняла, что последний вопрос адресован ей.

– Нет, не хочу. Клим затопил мне баню и принёс воды.

– Надо же – какой молодец! – восхитился поп, всплеснув короткопалыми кистями, – Никак на исправление пошёл? А мы уж хотели тебя на тот берег сплавить, чтобы людям жизнь не отравлял.

Клим вжал голову в плечи, но промолчал. Поп ещё несколько секунд буравил его испытующим взглядом, потом повернулся к Натке.

– Я по делу, красавица. Сказать, что раз чувствуешь себя лучше и на ногах держишься, то завтра будь готова с проверяющим знакомиться. Тебе уже рассказали, что тут к чему?

– Рассказали. Весело у вас.

– Не веселее твоей прежней жизни, – парировал поп, и его улыбка стала шире, – Глаза, смотрю, сухие, не заплаканные – неужто обошлось без истерик?

– Не дождётесь, – едва шевельнула губами Натка, но поп услышал. Ответил невозмутимо:

– А мы и не ждём, не приведи Господь. Сыты истериками по горло. Хотя, может, тебе ещё не всё рассказали?

Красноватые глазки снова переместились на Раю и Клима.

– Всё мы ей рассказали, – торопливо заверила женщина, – И про тесты, и про пятилетний срок, и про жизнь нашу…

– А про замужество?

– Сказали, что, если хочет – может замуж выйти.

– Именно. Только ко мне обращаться на забывайте, я обвенчаю. Грех во блуде жить.

– А детей тоже вам нести крестить? – спросила Натка с целью так называемого троллинга, но поп-груша воспринял всё на полном серьёзе.

– А как же! Детей крестить – это первое дело, нельзя младенца без защиты Божьей оставлять. Тем более в наших местах – леса тут больно недобрые.

Натка растерянно посмотрела на Раю и Клима, но они не подняли глаз.

– Это что… тут и дети тоже есть? Здесь детей рожают?!

– А что тебя удивило? – ответил поп за всех, – «И благословил Бог человека, и сказал: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю». Дело это – всегда и везде благое, богоугодное, так почему здесь люди не должны следовать слову Господнему?

Натка пристально всмотрелась в его лицо, ища там намёк на скрытую иронию, на улыбку. Не нашла и тогда рассмеялась сама. Нервно и взвинчено.

– И зачем тут дети? Лесными дикарями их растить или тоже на опыты? Так они ж не алкоголики!

Клим и Рая ещё ниже опустили головы, а поп-груша неожиданно поддержал Наткин смех – задребезжал неприятно и пронзительно. И это её отрезвило, заставило резко замолчать. Поп тоже сразу оборвал своё дребезжание, словно того и добивался. Ответил сухо, даже резко:

– А детям и не нужно быть алкоголиками, достаточно родиться от алкоголиков. Наследственность в этом плане, знаешь ли, тема малоизученная, но важная. Так что ты уж поспеши с выбором жениха. Тебе самой в этом выгода немалая будет – на беременных тесты не проводят. И на кормящих. О пропитании опять же беспокоиться не придётся – мамочки и дети у нас ни в чём нужды не знают. Так что считай ребёнка родила – два года себе скостила. Второго родила – четыре года. А там и срок вышел, и живи себе спокойно, с детьми и любящим мужем.

Натка открыла рот, попыталась поймать взгляд Раи или Клима, но они по-прежнему смотрели в пол. Зато поп таращился с неприятной жадностью, словно хотел напитаться её ужасом. И только поэтому, назло ему, Натка сдержалась, задавила бушующие в душе эмоции, не дала им прорваться наружу криками и руганью.

Дети – вот то немногое, что удержало её когда-то от окончательного падения. Кто-то мог бы спросить: куда падать ещё ниже? Но всегда есть куда. На любую бездомную алкоголичку или наркоманку, если она ещё молода и выглядит более-менее сносно, рано или поздно найдутся свои «покровители», предлагающие возможность заработать известными услугами в их заведениях. И такие предложения могли быть очень заманчивыми, учитывая, что «трудоустройство» обычно включало в себя обеспечение жильём, а зачастую и дармовой выпивкой. Натка знала девушек, которые не устояли перед ним. Но она сама устояла. Не ради себя, не ради бесполезной гордости, которой у неё к тому времени всё равно почти не осталось, но ради своих будущих детей. Нельзя детям узнавать, что их мама была проституткой. Если они узнают всё остальное, то могут простить, но такого не простят никогда. Она бы не простила. А дети быть всё равно должны. Дети – то единственное ради чего стоит жить и стоит бороться. Ради чего лучше ночевать на вокзале, мёрзнуть, и голодать, но не соглашаться продать своё тело. Её тело принадлежит будущим детям, оно создано для того, чтобы послужить их появлению на свет. И тот факт, что Натка безжалостно травила его алкоголем, как ни странно только подстёгивал желание когда-нибудь вопреки всему подарить жизнь ребёнку. Пусть даже никаких материальных и социальных возможностей для этого не было.

Но вот теперь у Натки появился свой дом. Достался даром, о чём раньше она и мечтать-то не могла! Дом, пусть без электричества и водопровода, зато с баней, огородом, с жаркой печью – сосредоточием и олицетворением уюта. Больше ей не нужно беспокоиться о ночлеге, не нужно искать способ хоть какого-то заработка, не нужно прятаться от полиции… не нужно думать ни о том, где достать выпить, ни даже о том, как бросить пить. Это всё уже решено за неё. Словно появился, наконец, тот самый, настоящий рыцарь, который, как в сказке, взял на себя ответственность за Наткину жизнь, одним днём решив все накопившиеся проблемы. И проблема теперь осталась только одна – как сбежать из замка этого рыцаря? Потому что рожать здесь детей, даже при всех вдруг появившихся для этого условиях – тёмное безумие. Куда хуже той одурманивающей Мути, что окружала Натку последние годы и только-только начала расступаться.

– То есть я должна выйти замуж, чтобы потом на моём ребёнке опыты ставили?!

Поп-груша вскинул руки в искреннем возмущении.

– Помилуй, да что мы – изверги?!

– А что ли нет?!

– Нет. То, что происходит здесь с вами есть расплата и искупление за разгульную грешную жизнь, – с удовольствием пояснил поп, – А невинное дитя в чём провинилось?

– А вы кто такие, чтобы решать кому за что расплачиваться?! – Натку опять затрясло, но теперь абстяга была здесь ни при чём, – Ты же вроде святоша, как там насчёт «не суди»?!

Поп улыбнулся одними губами, сокрушённо покачал головой, и повернулся к Наткиным гостям.

– Раечка, Клим, можете оставить нас наедине? Зайдите попозже.

Те повиновались, даже не подняв глаз, только Рая чуть замешкалась на пороге, словно собираясь что-то сказать, но лишь еле слышно вздохнула. Дверь за ними закрылась, стихли шаги на крыльце, и тогда поп вдруг оказался прямо перед Наткой. Переместился в пространстве стремительно и бесшумно, как тень, что было удивительно при его неуклюжей на вид грушеобразной фигуре.

Натка отшатнулась от неожиданности, но это не помогло. Пухлая ладонь с неожиданной силой стиснула её плечо и вдруг потащила к краю полатей. Девушка и опомниться не успела, как с полутораметровой высоты грянулась боком об пол, под ноги попу, больно подвернув локоть и прикусив от удара язык. Полотенце, которым она обернулась ещё в бане, и в котором так и залезла под одеяло, слетело с неё второй раз за день, что было вдвойне унизительно. Но застесняться своей наготы Натка не успела – всё та же короткопалая пятерня вцепилась ей в волосы, а прямо перед глазами возникла раскрасневшаяся физиономия попа.

– Слушай сюда, бичовка убогая, – зашипел он, брызгая слюной, – Слушай и запоминай, потому что дважды я повторять не стану! Никогда! Не! Смей! Мне! Хамить! Рылом ты не вышла, лярва подзаборная, чтобы пасть раскрывать, ясно?! Ты здесь никто и звать тебя никак, достаточно одной моей жалобы, чтобы тебе в лабораторию на непрерывные тесты отправиться! Ещё не поняла, где оказалась?! Твоя грязная жизнь и раньше ничего не стоила, а теперь и подавно! Да корову или козу сюда привезти выйдет дороже, чем с десяток таких бесхозных дешёвых шкур, как ты!

Он отпустил Наткины волосы, выпрямился, и пихнул её ногой.

– Поняла или нет?! Не слышу!

– Поала, – выдавила она распухающим языком, и получила ещё один пинок – поувесистей.

– Так нужно бы извиниться, как думаешь?

– Иините…

Третий удар пришёлся Натке в грудь, и там что-то хлюпнуло. Она беспомощно опрокинулась на спину.

– Извините, батюшка Никодим, – отчеканил поп, глядя на неё сверху вниз, как на какое-то мерзко копошащееся под ногами насекомое.

Он ещё и Никодим, мать его!

– Иините, баюшка Ниодим.

Поп несколько секунд испытующе глядел на неё, потом благостно кивнул, снова расплываясь в елейной улыбке.

– Извиняю, дочь моя. Более не греши. Чистоту твоего тела уже не вернуть, но по крайней мере ты можешь блюсти чистоту языка.

Он повернулся и пошёл к двери. Оглянулся на пороге.

– Завтра чтобы со всеми остальными вышла к проверяющему. Рая за тобой зайдёт.

Третья ночь самой необычной Наткиной абстяги пришла ясная, и такая звёздная, какой никогда не увидишь в городе. Или в пригороде. Да вообще не увидишь нигде, где живут люди количеством больше тысячи человек. Говорят, что виной тому электрическое световое загрязнение и загаженный выхлопными газами воздух, но Натка склонялась к мысли, что звёзды там просто затёрты бесчисленным количеством взглядов. Как одежда выцветает от постоянной носки, так и звёздное небо тускнеет, если на него часто и много смотреть. Поэтому в дикой глуши, где смотреть вверх почти некому, оно и сияет нетронутой алмазной россыпью…

Натка сидела в огороде, на крыльце бани. Не то, чтобы ей хотелось кормить комаров, но нужно было как-то начинать бороться с фобией, привыкать к близости того, что столько лет держало её в страхе. Получалось вроде неплохо, но она всё равно не могла перестать прислушиваться – а не раздастся ли из-за двери едва слышный плеск или влажное шлёпанье по полу босых ног? Обваренных, красных, покрытых волдырями ног её давнего покойного соседа…

– Дура! – обругала она себя, и усилием воли заставила мысли течь в другом направлении.

Рая и Клим к ней сегодня больше не приходили, хотя она их ждала, кипя от обиды и пережитого унижения, желая рассказать про выходку грушевидного попа Никодима, и испытать от этого хоть какое-то облегчение. А ближе к вечеру поняла, что скорее всего именно Никодим и запретил им появляться у новенькой. В воспитательных целях, чтобы в одиночестве она подумала о своём поведении и сделала выводы.

Что ж, новенькая подумала и выводы сделала. Первое: поп здесь действительно имеет власть, с ним лучше не ссориться, и вообще держать ухо востро – очень уж скользкий, из тех, про кого говорят «мягко стелет, да жёстко спать». Второе: всё, что рассказали Рая и Клим об этом месте – правда. Поводов сомневаться в этом вроде и так не было, но одно дело слышать информацию, а другое, когда её в тебя вколачивают в буквальном смысле этого слова. Пинки Никодима показали всё бесправие Наткиного положения лучше тысячи слов. И это было обидно, хоть почему-то совсем не страшно.

Предстоящие тесты её не пугали. Да, Натка отдавала себе отчёт в том, что просто ещё не представляет, как это всё должно происходить и чем может быть чревато. Ну, закодируют-зашьют, ну заставят потом сорвать кодировку, ну будет какое-то время от этого плохо. Дело известное – плохо действительно бывает, и даже очень, но разве можно этим напугать запойную алкоголичку, у которой каждый отходняк – агония длиной в несколько суток? Да – ужасно. Да – опасно. Но Рая права: она молодая, организм ещё сильный, ещё не сжёг свои ресурсы, ещё способен на многое, так что скорее всего летального исхода можно не опасаться. А можно вообще, как сказал поп Никодим, забеременеть и тем счастливо избежать участи лабораторной мыши. Но забеременеть – оно, конечно, дело не хитрое, вот только что делать дальше? С ребёнком сбежать отсюда точно не получится.

Сбежать. Куда бежать, как она справится с этой задачей, если даже единственный побег здоровенного мужика Клима, по его же словам, закончился слезами и соплями?

Натка медленно огляделась вокруг, и взгляд утонул в почти непроглядном мраке. Смутно различался лишь силуэт избы перед ней и силуэт бани позади неё, больше ничего не было видно. И это в деревне, на открытом пространстве, на возвышенности над рекой! Каково же сейчас в лесу? Какая первобытная тьма царит там, среди покрытых мхом вековых еловых стволов? Какие звери бродят под её покровом, какие тени? И на какое невообразимое для пешего человека расстояние протянулась эта населённая тенями чернота? Сколько недель нужно двигаться сквозь неё, прежде чем впереди загорятся первые огни? Не мёртвое свечение болотных гнилушек, а яркий и живой электрический свет, знаменующий присутствие человека?

Снова закружилась голова, и Натка вдруг вспомнила, что ничего не ела со времён принесённой ей на завтрак яичницы. Да и та в итоге оказалась на земле, спасибо Климу. Голода не ощущалось, но она понимала, что поесть нужно – организму требовались силы для того, чтобы пережить третьи абстяжные сутки. И пусть сегодняшний день прошёл значительно легче двух предыдущих, вряд ли ночь дастся так же легко.

Однако, стоило Натке слегка перекусить пустой варёной картошкой, забраться на полати, и положить голову на подушку – она уснула так быстро и незаметно, как будто снова была маленькой девочкой, ещё не отравленной алкогольным ядом. И спала, не просыпаясь и не шевелясь во сне, до утра, при этом незаметно для себя продолжая всплывать на поверхность, возноситься из мути в ясность, из мути в ясность, из мути в ясность…

– Наточка! – заполошный Раин голос ворвался в уши, разбивая вдребезги остатки сна, такого крепкого и сладкого, что Натка жалобно застонала, не желая отпускать эту сладость. Голос стал виноватым:

– Наточка, надо встать. Проверяющий приехал, ждёт всех на берегу. Часто он сам по домам ходит, но видать лень стало с утра пораньше.

Тут Рая преувеличила – едва открыв глаза, Натка поняла по заливающему избу солнечному свету, что снаружи, хоть и, несомненно, утро, но уже далеко не раннее. Часов десять-одиннадцать. То есть она проспала… батюшки, неужели почти половину суток?! Не просыпаясь! Когда такое случалось последний раз?

Она медленно села на постели, с удивлением прислушиваясь к собственному телу. Тело затекло от долгой неподвижности, но это было даже приятно. А ещё в нём не было напряжения, не было того состояния натянутой до нервной дрожи струны, к которому она уже так привыкла, что перестала его замечать. В ушах не слышалось биения пульса. Не дрожали пальцы. Глаза не метались в орбитах, как беспокойные зверьки в клетке. Не сохло во рту. Не тошнило. Не кружилась голова.

Спокойствие и нега.

Полный штиль.

А полный штиль на сленге алкашей означает лишь одно – абстяга позади. Девять кругов ада пройдены. Она выкарабкалась.

– Рая… – позвала Натка неуверенным и хриплым со сна голосом, – Рай… мне хорошо.

– Так вставай тогда, – не поняла та, – Одевайся, проверяющие ждать не любят!

– Мне хорошо! – повторила Натка громче, и медленно провела руками по волосам, по плечам, по груди, животу, и бёдрам, словно не веря, что это тело, чувствующее себя абсолютно здоровым, на самом деле принадлежит ей, – По-настоящему хорошо, слышишь!

Женщина моргнула. Её глаза на миг затуманились, подёрнулись поволокой воспоминаний.

– А… ты об этом! Поздравляю! Это да… это – как заново родиться.

– И так быстро! – не верила своему счастью Натка, – Обычно я болела неделю, как минимум дней пять было плохо! Точнее после трёх суток уже терпимо, но всё равно муторно… а тут как рукой сняло! Так не бывает!

– Здесь бывает. Здесь и не такое бывает. Места тут очень… дикие, – непонятно заверила Рая и снова заторопила, – Давай-давай, Никодим велел перед проверяющим как штык быть!

Никодим… Радость чутка померкла.

– Рая, а этот поп…

– Потом, всё потом! Они подплывают! – Рая уже протягивала её одежду: джинсы и свитер, уже выстиранные и высушенные – Натка понятия не имела, когда добрая женщина успела это провернуть.

И внезапно устыдившись своей беспомощности, она откинула одеяло и спрыгнула с печи. Пятки стукнули о доски пола, и девушка замерла, ожидая, что вот-вот мозги привычно взорвутся болью, в висках заколотятся молоточки пульса, а её саму заштормит и поведёт в сторону от приступа головокружения. Но в теле по-прежнему царил полный штиль, что было так же невыразимо радостно, как и удивительно.

Пока Натка торопливо одевалась, Рая нырнула в её «сундук» и проинспектировала его содержимое.

– У тебя тёплые носки, варежки, подштанники, есть? Сейчас проверяющий будет спрашивать, что нужно, так ты перво-наперво говори про тёплую одежду! Зима на носу. Посуду проси, мыло, стиральную доску, сменный набор постельного. Продукты не забудь, у тебя своего хозяйства пока нет, тебя кормить должны!

– А что, – спросила Натка, просовывая вытянутую ступню в штанину и удивляясь тому, что может легко удержать равновесие на одной ноге, – Сразу вот так и дают, что попросишь?

– Новеньким обычно дают, им обживаться надо.

– А если я лисью шубу попрошу? Зима же скоро…

Рая хихикнула.

– Дадут телогрейку. И не вздумай так шутить. За шутки-то не накажут, но и в почёте не будешь. У нас тут всё серьёзно.

– Да уж, серьёзнее некуда, – пробурчала Натка, натягивая ботинки, которые тоже оказались вычищенными, – Я готова!

На улице оказалось так кристально-прозрачно, как бывает только поздней осенью в ясный день, когда листва уже облетела, но солнце стоит высоко, и его лучи беспрепятственно пронзают воздух, уже пахнущий близкой зимой.

От яркого света Натка зажмурилась и первые шаги сделала вслепую. А когда открыла глаза – увидела людей.

Люди появлялись из домов и шли вниз по улице, не очень торопясь, но и не мешкая. Их лица не выражали какой-либо особенной тревоги или возбуждения – это были лица людей, исполняющих ежедневную рутину. Они, судя по внешнему виду, даже не потрудились ради такого случая привести себя в порядок: кто-то был растрёпан со сна, кто-то шёл в тапочках, кто-то и вовсе вышагивал с измазанными в земле руками, явно оторванный от огородных дел. Похоже, нравы в Нижних Колдырях царили самые что ни на есть простецкие.

Натка вдруг поймала себя на том, что ожидала увидеть местных этакими Иванами да Марьями: румяными, крепкими, русоволосыми и ясноглазыми – типичными жителями здоровой русской деревни. Возможно даже одетыми в лапти, сарафаны, да домотканые рубахи с нарядной вышивкой. Но всё выглядело куда более прозаично и даже уныло. Здешние обитатели ничем не отличались от жителей того рабочего пригорода, в котором она родилась и провела детство. Разве что у каждого на лице читались незаметные на первый взгляд, но легко узнаваемые и привычные для Натки признаки былого пьянства. Да и почему былого? Если тесты подразумевают под собой срыв разнообразных кодировок каждые два-три месяца, то люди здесь периодически продолжают употреблять, с той лишь разницей, что у них нет возможности сорваться в неконтролируемый запой.

Рая, цепко ухватив новенькую за руку, поспешно повела её вслед за остальными. Поскольку Наткина изба стояла почти в самом конце длинной и единственной в деревне улицы, к Реке они спускались одними из последних. Натка с любопытством вертела головой, но почти ничего интересного не увидела. Избы походили одна на другую, как бредущие гуськом монахини, заборы между ними тянулись одинаково серые, а парочка встретившихся на пути колодцев ничем не отличались от того, к которому она ходила за водой в свою первую здешнюю ночь.

Природа тоже не потрясала воображение. Слева, почти вплотную подступая к огородам, начинался хвойный лес, справа спускался к Реке пологий пустырь, заросший бурьяном, сейчас уже пожелтевшим и пожухшим от ночных заморозков. Пахло прелой листвой и близкой водой.

В конце улицы, у берега уже собралась небольшая толпа, и на Натку начали оглядываться. Заинтересованно, но без жадного любопытства, чего она опасалась. Видимо, новички тут не были такой уж редкостью. Что логично, учитывая упомянутое Климом кладбище. Сам Клим тоже находился здесь – стоял среди молодых мужчин, держащихся особняком от остального люда.

– А вот и женихи, – негромко сказала Рая, склонившись к Наткиному уху, – Холостяки наши. Женщин в Колдырях меньше, чем мужчин, так что смело выбирай любого!

Выбирать на Наткин взгляд было особо не из чего. Пьющие мужики, даже завязавшие, выглядят плохо в любом возрасте. Они могут при желании привести себя в порядок, но очень редко хотят это сделать. А ведь всего-то и нужно: одеваться – опрятно, бриться – гладко, мыться – часто, чистить зубы – ещё чаще. Всё это наверняка осуществимо даже здесь, но почему тогда вокруг толпится куча личностей, отличающаяся от бомжей разве что отсутствием характерного запаха?

– Мужик должен быть могуч, вонюч, и волосат, – не то в шутку, не то всерьёз сказала Рая, угадавшая Наткины мысли.

– Мужик должен быть чуть красивее обезьяны, – подхватила та, нервно хихикая. Теперь на неё обращали внимание уже более пристально, и Натке вдруг стало стыдно за свои дурацкие двухцветные волосы: тёмные ниже ушей и светлые на макушке. Всё-таки надо было в своё время пожертвовать парой полторашек пива и купить вместо них дешёвую краску.

– Здешним незачем себя украшать, – Рая снова взяла её за руку, поддерживая и успокаивая, – Их и так бабы разбирают. Стоит появиться новенькой, и она выскакивает замуж почти не глядя. После первого же теста, а то и до него.

– Чтобы забеременеть? – спросила Натка и начала оглядываться, но детей в толпе не увидела.

– Да. Никодим правду сказал – беременных и кормящих баб в лабу не таскают на муки.

Натка помолчала, размышляя – неужели в этой зловещей лабе всё действительно так ужасно, раз женщины готовы выскакивать замуж за кого попало и рожать детей там, где их не ждёт ничего хорошего?

– Привет, – это незаметно подошёл Клим, – Как ты?

– Физически – великолепно, если ты об этом.

– Рад за тебя. Но проверяющему лучше скажи, что ещё не очень. Время выиграешь.

– Какое время? Зачем?

– Ну, пока ты не оклемалась от последнего заплыва, на тестирование не годишься. Для чистоты эксперимента требуется организм в нормальном состоянии.

– Да если бы! – вмешалась Рая, – Кого и сразу волокут. Тестирование продукта на то и тестирование, что должно быть опробовано в разных ситуациях. Мало что ли алкашей кодируют прямо в штопоре? С самим такого не было разве? Под капельницу – и сразу зашиваться?

– Я дурак что ли? – оскорбился Клим, – Всем известно, что это тупо мошенничество, денег из лохов натрясти! Не работает такое кодирование, видимость одна.

– Вот потому и нужны тесты, – назидательно подняла палец Рая, – Чтобы знать – сработает или не сработает. А уж как этим мошенники пользуются – другой вопрос.

– Ну и где ваш проверяющий? – прервала тревожащий её разговор Натка, – Вроде же подплывал?

– Так уже и приплыл. Вон он! Скоро сюда подойдёт.

Натка посмотрела туда, куда указывал палец Раи с облупившимся вишнёвым лаком на ногте (тут можно косметику достать?) и увидела невысокого полного мужчину в длинном и явно дорогом пальто, благодаря которому выделялся среди здешних жителей как пингвин среди ворон. По бокам от него возвышались двое бритых парней в камуфляже. Мужчина медленно пробирался сквозь толпу, любезно кивая собравшимся, и время от времени останавливаясь, чтобы ответить на заданный кем-то вопрос. Был он плешив, круглолиц, улыбчив, и на вид ничуть не строг. Однако, помня вчерашнюю выходку грушевидного попа, Натка не стала верить первому впечатлению.

– Как к нему обращаться? – спросила она старшую подругу, имея в виду скорее тон общения и степень его уважительности, но Рая поняла буквально.

– Дмитрий Валентинович. Но лучше «Господин проверяющий», он это любит.

– Бородавка, – ответил Клим почти одновременно с ней, – Но это не в лицо, разумеется.

– Чему девку учишь? – тут же зашипела на него Рая, – Хочешь ей неприятности устроить?

– А то бы она без меня не узнала, что его Бородавкой кличут! – ушёл в глухую защиту Клим. Они переругивались полушёпотом, пока Натка настороженно следила за приближением господина проверяющего. И замолчали как по команде, едва тот оказался неподалёку. Стал слышен его голос: негромкий, но очень отчётливый в окружающей почтительной тишине.

– Здравствуй, Мария. Здравствуй, Николай, что с твоей спиной? Ну, молодец, молодец, лечись! Катюша, как малыш? Рад за вас. О, чета Типаковых! Отлично выглядите. А у Анюты руки в муке, опять стряпаешь? Ох, избалуешь благоверного! Может, и я к вам на пироги забегу? Вот спасибо! Раечка, доброе утро! Тебе полегче стало?

Рая склонила голову и очень церемонно ответила.

– Вашими молитвами, Дмитрий Валентинович.

– Вот и молодец! Было бы из-за чего убиваться, – проверяющий шагнул ближе и заговорщическим тоном добавил, – Когда мужиков много, по одному сохнуть смысла нет, а?

Рая улыбнулась, но Натка видела, какой вымученной и фальшивой получилась эта улыбка. Сразу захотелось, чтобы Бородавка оставил женщину в покое, что он, собственно, и сделал, кивнув Климу, и, наконец, остановив взгляд на новенькой.

– А вот и наше пополнение! Ну что, давайте знакомиться?