Текст книги "Вниз по течению. Книга первая"

Глава 20

«У меня день на пятнадцатый запоя в диване оказалась (по моему мнению) база чеченских террористов. Весь диван изрезал ножом в клочья. Во накрыло!!!»

«А у меня один собутыльник, ныне покойный, когда поймал белочку – держал дом, потому что он падал. То есть выбежал на улицу (в одних трусах), упёрся руками в стену своей девятиэтажки и просил каждого, кто проходил мимо, ему помочь, потому что дом вот-вот упадёт… Причём один согласился! В смысле, чисто с целью поддержать его морально, до приезда скорой, стоял рядом, упёршись руками в стену…»

Первого января Натка проснулась в глубокой апатии, без желания что-либо делать и кого-либо видеть. Даже идти в гости к подругам не хотелось, и она сама не могла объяснить почему. Возможно, подействовала выработанная годами привычка, память тела о похмельных мучениях, неизбежно сопровождавших эту дату в прошлом и проецирующая упадническое настроение в настоящее. Причём, похоже, что загадочный синдром поразил и других обитателей Нижних Колдырей – деревня словно вымерла. Было пасмурно, падал редкий снег, и с утра ни один след не запятнал его девственный покров на единственной улице деревни.

Выпив растворимого кофе из жестяной кружки, прямо в которой он и был вскипячён на печи, Натка листала подборку журналов «Космополитен» взятую в импровизированной местной библиотеке. Бездумно глазела в окно, ходила по избе из угла в угол, томилась непонятной тоской, и вдруг поняла, что сегодняшнее первоянварское состояние больше всего похоже на ту самую вязкую Муть, из которой она не так давно вырвалась, и возвращения которой боялась, как боится ночного кошмара человек только-только от него пробудившийся и ещё не понимающий, где сон, а где явь.

Испугалась и в этот раз. Тряхнула головой, стараясь прогнать из неё отупляющую пелену, сделала несколько энергичных наклонов в разные стороны, пару раз присела, доказывая самой себе, что тело не потеряло подвижность и гибкость, обретённую за последние недели, не стало снова слабым и больным. И начала одеваться.

Мысль об одиночной вылазке в тайгу на лыжах уже давно засела в Наткиной голове, и до сих пор её осуществлению мешал только упёртый Клим, стремящийся использовать каждый шанс, чтобы побыть наедине со своей пассией. Но сегодня он не пришёл, то ли ещё спал, то ли его тоже настиг первоянварский призрак былой Мути, но таким случаем грех было не воспользоваться. Когда как не сейчас можно сбежать от фантомных похмельных мучений в белоснежное безлюдье, остаться наедине с необъятными лесными просторами, наконец-то почувствовать единение с суровой природой здешних мест?

И Натка сбежала.

Снегопад не стал помехой её движению сквозь морозную мглу. Скорее наоборот – летящие навстречу снежинки создавали дополнительную иллюзию скорости, и Натке казалось, что она летит над сугробами, как стремительный лайнер над облаками. Промчавшись до Реки, она свернула налево, вниз по течению, в ту самую зловещую северную сторону, о которой вчера полушёпотом рассказывал Клим. Не из желания побравировать или испытать судьбу – просто лыжня в этом направлении была удобнее. Да и какая бравада в том, чтобы прокатиться по местам уже давно хоженым-перехоженым деревенскими? Тем более на лыжах, на которых Натка чувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем без них. Когда твоё тело может невесомо скользить между спящими стволами деревьев со скоростью недоступной ему никогда ранее, что значит какой-то бесплотный скрип Стон Земли? Что значат серые полупрозрачные силуэты, что по рассказам колдыровцев иногда встречаются в густых подлесках, почти сливаясь с массой их переплетённых ветвей? Что значат дикие звери, которые всё равно не догонят её, застревая по брюхо в глубоких сугробах? А больше здесь и бояться некого. В этом своеобразная прелесть диких мест: нет людей – нет и исходящей от них опасности.

Пробежав вдоль берега по уже проложенной лыжне до поворота в лес, Натка решила идти своим путём, и, взмахнув палками, скатилась на лёд Реки, где снежный наст, сдуваемый ветром, был на порядок тоньше, тем самым облегчая ей скольжение. Снегопад усилился, видимость стала значительно хуже, окружающий мир исчез в мельтешащей белой пелене, но Натку это не остановило. Сбиться с пути, находясь на замёрзшем речном русле, между двух заросших лесом берегов было невозможно, и она безо всякой тревоги продолжила свой путь, лишь опустив ниже голову, чтобы летящий снег не заметал глаза. Собственное тяжёлое дыхание (идти без лыжни становилось тем тяжелее, чем большее расстояние оставалось позади) шумело в ушах, и Натка не сразу уловила пришедший со стороны низкий звук.

Она резко затормозила, невольно подавшись в сторону берега – в первый момент показалось, что это снова зарождается за горизонтом зловещий Стон Земли, и что от его тяжёлых вибраций лёд на Реке может начать ломаться и покрываться трещинами. Лёд и правда вздрогнул под ногами, но причиной тому оказался вовсе не Стон Земли, а окутанный снежным облаком ревущий снегоход, съехавший на замерзшее русло с пологого берега, как совсем недавно съехала оттуда сама Натка.

Всадника железного коня, пусть и не было на нём сегодня ни ярко-красного полушубка, ни белых расписных валенок, она узнала сразу, определила неким безошибочным женским чутьём. И невольно приосанилась, торопливо сдёрнув с руки варежку, принялась поправлять выбившиеся из-под шапки волосы…

Генерал резко затормозил в каком-то полуметре от мысков её лыж, тем самым показывая отличное владение машиной, и заглушил мотор. Возвращение тишины показалось оглушающим. Натка смотрела на мужчину, лицо которого, теперь не прикрытое искусственной бородой, могла видеть целиком, и понимала, что не зря вчера трепетала, сидя у него на коленях. Чёрт возьми, это был Самец с большой буквы!

Широкоплечий, с импозантной проседью на взъерошенных тёмно-русых волосах, с широкой челюстью и волевым подбородком, с наглым взглядом очень светлых, по-волчьи раскосых глаз – он словно сошёл с экрана, из голливудского блокбастера, где в зареве взрывов непобедимый Хороший Парень карает злодеев огнём и мечом.

«И моё сердце остановилось…»

Именно эта строчка из старой песни вертелась у Натки в голове, пока она молча пялилась на чудесное видение, как баран на новые ворота, и не могла разлепить пересохших губ, чтобы поздороваться с главным, если верить словам друзей, человеком здешних мест. И тогда, не дождавшись этого, главный человек поздоровался сам.

– Привет, – сказал вчерашний Дед Мороз всё тем же низким густым голосом, который наверняка мог греметь, как майский гром, если кто-то имел неосторожность злить его обладателя. Или нет… обычно люди такого типа не тратят своё драгоценное время на крики и ругань. Они действуют. Молча.

– З… зд… р… – оказывается губы не только пересохли, но и замёрзли, и теперь, онемев, никак не желали складываться в простое слово, – Здра… сте.

– Ты чего тут одна? – Генерал спрашивал с напускной строгостью, но глаза его улыбались, – Бесстрашная северная амазонка?

– Я первый раз одна поехала, – зачем-то начала оправдываться Натка, виновато утыкаясь взглядом в снег под ногами, – Обычно вдвоём всегда…

– С мужем? – прищурился Генерал.

– Нет! – слишком поспешно ответила она, и смутилась. Добавила уже тише, – С другом.

– Что же замуж не торопишься? Сколько времени ты здесь? Освоилась уже?

– Освоилась. Не хочу замуж.

– Вот как? – Генерал поднял густые брови, – Что же, раз в деревне о тебе беспокоиться некому, считаю своим долгом сопроводить тебя до дома. Ты довольно далеко забрела, а погода портится.

Снег и правда уже не валил на землю отвесно, а летел наискось, несомый усиливающимся ветром.

Натка приподняла лыжные палки в извиняющемся жесте.

– Вряд ли я угонюсь за вами. Если только вернуться на лыжню…

– Зачем на лыжню? Садись на снегоход. Тебя как звать-то, лыжница?

– Наталия. Через И, – она почему-то вспыхнула от слова «лыжница» будто оно было незнамо каким комплиментом, – Но лучше Ната. Я так привыкла.

– Как угодно, – Генерал слез со снегохода, и выпрямился сразу оказавшись на голову выше Натки. Помог ей скрепить вместе снятые лыжи, приладить их за спину. Крупные снежинки живописно путались в его волосах. На вид местному гендиру было не меньше сорока лет, но он и не думал начинать терять шевелюру.

Устраиваясь на сиденье снегохода, и обвивая руками талию сидящего впереди мужчины, Натка порадовалась, что другого способа удержаться на машине нет. Обнимать Генерала было приятно – под курткой прощупывались крепкие мышцы спины без грамма жира, а воображение охотно рисовало всё остальное. Этим, без сомнения, увлекательнейшим занятием, Натка и радовала себя по пути в деревню, не замечая ни сбившейся на затылок шапки, ни обжигающего лицо снега, ни всё усиливающегося ветра.

Избы Нижних Колдырей вынырнули из белой пелены внезапно, словно прятались под землёй. Вот ещё вокруг не было ничего, кроме метельной круговерти, а вот с двух сторон от мчащегося снегохода выросла стена заборов, и Натка поняла, что они уже посреди деревенской улицы.

– Где твой дом? – Генерал сбросил скорость, снегоход больше не ревел оглушительно – он урчал, как сытый кот, и так же по-кошачьи медленно крался вперёд.

– Дальше! В конце улицы! Но я могу сама… – договорить Натка не успела, чуть не опрокинувшись назад, едва успев с новой силой вцепиться в генеральские плечи, когда заснеженная дорога снова бросилась им навстречу… И буквально через несколько секунд стремительного полёта в горку, оказалась у своего крыльца.

С сожалением сползла со снегохода, с ещё большим сожалением разжала руки, невольно напоследок скользнув ладонью по широкой мужской спине, приготовила слова вежливой благодарности, и услышала:

– На чай пригласишь?

– Я… у меня не прибрано.

Это была наверное самая глупая фраза, которую ей довелось родить на трезвую голову, и, сразу поняв это, Натка почувствовала, как лицо вспыхнуло от стыда (только ли от стыда?) что наверняка со стороны выглядело смешно. Взрослая девица, прошедшая огонь, воду, и медные трубы, привезённая сюда в качестве никому не нужной отрыжки общества, краснеет и волнуется, аки девственница на выпускном балу! Неужели возвращение к трезвому образу жизни автоматически сопровождается откатом к «заводским настройкам», и теперь она будет реагировать на всё так, как это было десять лет назад, когда алкоголь ещё не занял в её жизни главенствующую роль?! Да ни за что!

– Но если вы подождёте пять минут, пока я не наведу порядок, то с удовольствием приглашу вас на чай.

Натка улыбнулась непринуждённо (по крайней мере ей хотелось думать, что улыбка получилась непринуждённой), от души надеясь, что Генерал не заметил ни её глупой фразы, ни горящих щёк.

– Подожду, – согласился он, и, демонстрируя готовность ждать, прилежно сложил руки на коленях. Снег уже присыпал его волосы, воротник, и заднее сидение снегохода, откуда Натка только что слезла.

Она кинулась в избу. Там царил не такой уж беспорядок, как можно было бы представить с её слов, но это был первый Наткин дом, собственное жильё, где хозяйничала только она, и поэтому очень не хотелось ударить лицом в грязь перед хозяином здешних мест, показав себя неряхой. К счастью, понадобилось действительно не более пяти минут, чтобы убрать со стола то, что осталось там от завтрака, заправить постель, пройтись веником по половицам, и сунуть в «сундук» вещи, лежащие не на своих местах. Натка даже успела подбросить дров в печь, которая почти остыла за время её отсутствия. В другом месте можно было бы попробовать привести в порядок и себя любимую, но здесь у неё не было ни косметики, ни нарядной одежды, ни даже какой-нибудь симпатичной заколки для волос, так что пришлось довольствоваться собой в том виде, в каком она пребывала последние недели.

И надо признать – вид этот радовал Натку сильнее обладания любыми заколками и косметикой. Особенно по сравнению с тем, что было до Нижних Колдырей. До Ясности.

С лица ушла типичная для алкоголиков одутловатость, успела сгладиться болезненная острота скул и подбородка, почти исчезли синяки под глазами, кожа приобрела здоровый розоватый оттенок, а белки глаз очистились от сетки лопнувших капилляров. Вот только выражение самих глаз пока оставалось прежним: настороженным, одновременно боязливым и наглым, как у бездомной собаки, опасающейся людей, но знающей силу своих клыков.

Зато как заблестели завились волосы, которые последние годы свисали с Наткиной головы тусклыми жиденькими сосульками! Словно теперь, когда организм в избытке получал все необходимые ему вещества, они решили наверстать упущенное, разом вернув себе былую красоту. И красоту эту не портило даже своеобразное «омбре наоборот», странная двухцветная масть, получившаяся в результате безденежья, пьянства, и вытекающего из этих двух слагаемых наплевательского отношения к себе.

– Проходите! – Натка распахнула двери настежь, и гость не заставил себя долго ждать. Оказывается, за время её отсутствия, он успел откатить снегоход ближе к избе, под самые окна, так, что теперь машина не торчала посреди дороги совершенно чужеродным здесь предметом. Впрочем, их появление в деревне наверняка всё равно ни для кого не прошло незамеченным.

Генерал переступил порог, но вместо того, чтобы чинно сесть за стол в ожидании угощения, как сразу предложила ему радушная хозяйка, принялся помогать ей растапливать остывшую печь. Свою серебристую полиэстровую куртку, явно предназначенную специально для езды на снегоходе, он повесил на гвоздик рядом с Наткиной телогрейкой (это выглядело, как внезапная встреча путешественников во времени) оставшись в простом свитере с оленями. Свитер мягко облегал торс вчерашнего Деда Мороза, и, судя по тому, что было видно сквозь вязаную ткань, торс этот вполне соответствовал Наткиным фантазиям по дороге в деревню.

Только когда огонь разгорелся и ровно загудел в печном зеве, а чайник был водружён на чугунную плиту, они наконец-то присели за стол, куда Натка уже успела выставить жалкий кулёк с несколькими шоколадными печеньями. Пачку такого печенья вместе с остальными продуктами ей привозили каждую неделю, и она старалась тянуть её как можно дольше, поскольку со сладким в Нижних Колдырях было туго. Но сегодня жалела лишь о том, что угощение вышло унизительно скудным.

Тем более, что и от него Генерал отказался.

– Я сыт, – сказал он таким небрежным тоном, что было непонятно: то ли он не хочет лишать Натку дефицитного здесь десерта, то ли просто брезгует такой простой и дешёвой едой, – Знал бы, что в гостях окажусь, сам бы чего-нибудь захватил, но увы. Однако постараюсь не забыть в следующий раз. Если пригласишь, конечно.

Натка почувствовала, что щёки вновь предательски краснеют, и торопливо отвернувшись, шагнула к печи, якобы проверить, не закипел ли чайник, но чувствуя спиной насмешливый взгляд Генерала, которого ей вряд ли удалось провести.

Следующий раз – как это понимать? Ясно, что он не против повторить визит, но почему? Ему нравится общение или нравится она сама?

Недостатка во внимании мужчин Натка никогда не испытывала, природа наградила её всем необходимым для этого, начиная с больших жемчужно-серых глаз и заканчивая изящными, аристократически тонкими лодыжками. Её внешность, даже загрубевшая от алкоголя, даже скраденная старой одеждой с чужого плеча, привлекала внимание. Это не была агрессивная красота брюнетки Марины, с её соболиным разлётом бровей, фарфоровой кожей, и хищной улыбкой-оскалом, скорее просто редкая гармоничность, удачное сочетание на первый взгляд ничем не примечательных черт, которое цепляло не сразу, но надолго. Вот только цепляло не тех, кого принято считать завидными кавалерами, что и неудивительно, учитывая Наткино былое окружение.

Именно поэтому сейчас она, привыкшая к куда более прямолинейным знакам внимания, граничащим с грубостью, находилась в замешательстве и не могла понять – действительно ли Генерал проявляет к ней особое расположение или просто блюдёт дежурную вежливость?

Чай вскипел. Разливая его по мятым жестяным кружкам, Натка снова испытала унизительную неловкость, словно и впрямь принимала мужчину в своём собственном доме, а не в своеобразной тюремной камере, куда её поместили против воли. Разум злобно шипел о том, что наверняка это Генерал и виноват в том, что деревенских не снабжают посудой получше и мебелью поновее, поэтому стыдно сейчас должно быть только ему, но эмоции не хотели слышать голос разума. А тело в свою очередь слушалось глупых эмоций, заставляя лицо гореть, а руки нервно подрагивать.

– Погода портится, – заметил гость, деликатно переводя взгляд с Наткиных пылающих щёк на обледенелые окна. В слишком светлых глазах отразился летящий снег.

– Да, – согласилась она, чувствуя непонятную радость, смутное предчувствие чего-то волнующего, – Может зарядить на всю ночь.

– На всю ночь – это ещё ничего, – Генерал скромно опустил себе в чашку ложку сахара без горки, – Может быть и хуже. Слышала про чёрную пургу?

– Нет, а что это? – Натке не пришлось бы изображать интерес – из уст этого мужчины она готова была слушать о чём угодно, но словосочетание «чёрная пурга» вкупе со снежной круговертью снаружи, действительно показалось ей интригующим.

– Это метель, которая длится несколько дней подряд. При такой метели скорость ветра достигает сорока, а то и пятидесяти метров в секунду, а видимость падает до нуля. То есть полноценный ураган, только со снегом. Во время него даже днём на улице темно, как ночью, отсюда и название. В деревнях в чёрную пургу жёны обвязывают мужей верёвкой, если тем нужно дойти до поленницы за дровами. И держат её конец в руках, стоя на пороге избы, потому что заблудиться и замёрзнуть насмерть можно уже в нескольких метрах от жилья.

Голос Генерала, низкий и глухой, звучал завораживающе, рассказывать он умел, и Натка невольно приоткрыла рот буквой О, как ребёнок, заслушавшийся страшной сказкой.

– Звери и птицы замерзают в лесах, деревья трескаются от мороза, сугробы вырастают выше крыш, снег заметает целые деревни. В такую погоду одинокая машина на дороге обречена, самолёты и вертолёты не могут подняться в воздух, поезда останавливаются на путях, ветром валит линии энергопередачи. И уже после того, как сама пурга утихнет, несколько дней будет держаться лютый холод, как будто кто-то открыл над этим местом окно в космос.

Тряхнув головой, прогоняя невольно возникшее перед глазами жуткое видение гигантского небесного окна, распахнутого в ледяную черноту, Натка осторожно спросила, боясь обидеть гостя недоверием:

– Но разве при таких стихийных бедствиях не бывает много жертв? Почему тогда об этом не говорят по телевизору, как о землетрясениях?

Генерал отхлебнул из чашки и к своей чести даже не поморщился, хоть там и был налит самый дешёвый чай – подкрашенная пыль в пакетиках. Разум опять возмущённо возопил о том, что это вина только самого Генерала, что он мог бы распорядиться завозить в Нижние Колдыри что-нибудь получше, но на тот момент Натка уже не желала слушать разум.

– Потому что, к счастью в тех местах, где случается чёрная пурга, люди почти не живут. Исключение – Норильск и ещё несколько маленьких городков за полярным кругом, но там научились уживаться с такой непогодой – сами города строились с расчётом на неё. Хотя жертвы всё же бывают, как и разрушения.

– А здесь? Случается чёрная пурга?

– Нет, – Генерал качнул головой, – Но случаются сильные метели, во время которых из дома лучше не выходить, особенно ночью. Самый пик холодов начнётся с середины января и продлится до марта. Но главное – это пережить февраль, а там уже начнёт потихоньку теплеть и светлеть.

– Тут нет полярной ночи?

Генерал оторвал взгляд от окна и внимательно, чуть насмешливо посмотрел на Натку.

– Пытаешься вычислить, где мы находимся?

Она сразу вспомнила предупреждение Марины и Бори о том, что здесь тот, кто задаёт лишние вопросы, долго не живёт, но не испугалась. Скорее обиделась на то, что Генерал мог так воспринять их, как она надеялась, доверительную беседу.

– Думаете, я сумею что-то вычислить? Да я в географии ноль!

– Это я уже понял, – серьёзно ответил гость, – Иначе ты бы знала, что полярная ночь на то и полярная, что бывает только за Полярным кругом. А там совсем другой пейзаж, тундра…

– Откуда мне это знать? – Натка поймала себя на том, что обиженно выпячивает губы, и торопливо поджала их. Она ждала в ответ пренебрежения или насмешки, но вместо этого Генерал почти сочувственно сказал:

– Ты просто не интересовалась. Зато теперь можешь смело спрашивать у меня, я – матёрый полярник.

И Натка спросила. Сама не поняла, почему задала именно этот вопрос, в тот момент её куда больше волновало совсем другое, но с языка вдруг сорвалось:

– Вы ведь слышали Стон Земли? Что это такое?