Текст книги "Вниз по течению. Книга первая"

Глава 14

«А у меня это и снами назвать нельзя – первую ночь не сплю, смотрю фильмы только, чтобы в потолок не смотреть, а последующие две это просто состояние дрёма, когда я все слышу вокруг, а перед глазами люди, уроды, движения, действия, в которых я не могу не участвовать – они заставляют с ними общаться и т. д. Причём я могу выбирать на какие темы разговаривать, вот только не могу себе заказать пляж, солнце, океан, расслабон, всё снова превращается в помои и так всю ночь! Ужас»

На шестые сутки Наткиного пребывания в Нижних Колдырях к ней снова явился Клим. Он теперь заходил каждый день под предлогом мужской помощи по хозяйству. Хотя почему под предлогом? Он действительно помогал, пусть они оба и знали, что истинная цель его визитов иная. Но Натка не задавала вопросов, а Клим, видимо, решил молчать покуда хватит терпения, дабы не спугнуть её излишней торопливостью. Терпения хватило ненадолго.

– Натуль, – не выдержал он сегодня, – Так что ты решила дальше делать?

Они вдвоём укладывали поленницу перед баней. Дрова доставили по распоряжению проверяющего после того, как на берегу он внимательно выслушал Наткины пожелания насчёт обустройства её хозяйства в преддверии зимы. Сам Дмитрий Валентинович тоже пожаловал в гости, и даже вежливо топтался на пороге, пока новоявленная хозяйка не пригласила его сесть за стол. Стол правда был пустым, но тут уж она ничем помочь не могла – никакой провизией её ещё не обеспечили, сама жила только тем, что приносила добросердечная Рая. За этим пустым столом они и поговорили уже без свидетелей.

– Ничего пока не решила, – ответила Натка Климу, в который раз подворачивая рукава великоватой для неё телогрейки, также доставленной по распоряжению господина проверяющего, – Время ещё есть. Пока даже на обследование не зовут.

– Скоро позовут, – «утешил» Клим, – Они ждут, когда у тебя алкоголь окончательно из крови выветрится. А на это пару недель нужно самое большее, даже если до этого два месяца бухала.

– Я не два месяца бухала, – усмехнулась Натка. Клима она не стеснялась – они были одного поля ягоды, – С полгода наверно не просыхала точно. Ну как не просыхала – или пила, или болела, или похмелялась.

Клим щёлкнул языком, кажется, с завистью.

– Девкам в этом деле хорошо. Всегда найдётся кому налить. А то, бывало, целый день мелочь стреляешь у магаза, сам еле на ногах стоишь, а наберёшь, хорошо, если на банку крепкого пива. Толку-то с неё…

– Физического толку нет, – согласилась Натка, выравнивая поленья, – А морально помогает. Хоть не полный сушняк.

– Точно. Плацебо, – ввернул Клим умное слово, и, взявшись за поясницу сделал несколько наклонов в разные стороны, – Ну вот и управились! Теперь тебе баньку топить – не перетопить, дрова рядом!

– Спасибо, – поблагодарила его Натка за проделанную работу, и из вежливости добавила, – Захочешь попариться – приходи.

Тот мгновенно принял охотничью стойку.

– Приглашаешь?

– Я имела в виду, чтобы тебе свою баню лишний раз не топить, можешь прийти в мою, я всё равно часто мыться буду. Дым увидишь, так приходи.

– А ты и спинку не потрёшь?

Натке надоело это хождение вокруг да около, и она спросила прямо.

– Клим, ну мы же вроде всё выяснили, зачем опять начинать?

– Ничего мы не выяснили, – упёрся он, – Нос ты мне за дело чуть не откусила, не спорю. Погорячился я и поторопился, виноват, но предложения своего не снимаю. Выходи за меня замуж. Всё равно ж за кого-то придётся.

Натка возвела глаза к небу, вымаливая себе терпения. Небо было высоким и очень голубым. Для бабьего лета поздновато, да и температура далеко уже не летняя, но последние дни погода радовала солнцем и безветрием. Снег здесь ещё не выпадал, но в прозрачном воздухе пахло близкой зимой, а по утрам на пожелтевшей траве блестела изморозь.

– Скоро темнеть начнёт рано, – Клим тоже посмотрел в небо, – А светать – поздно. Зимой тут хоть вешайся без электричества. Сидишь как сыч в тёмной избе, а снаружи метель воет… Тошно одному. И тебе тошно будет. Сошлись бы да жили вместе, что ещё нужно?

– Клим! – Натка посмотрела на него в упор, – Я, конечно, не скромница и не ханжа, всякое у меня было. Но тебе не кажется, что для того, чтобы жениться, нужно любить друг друга? Или хотя бы знать подольше! А ты меня с первого дня знакомства начал замуж звать, серьёзным это не выглядит.

– Любить? – Клим пожал плечами, – Мы дети что ли – в любовь играть? Любовь со временем приходит, с годами, когда люди друг в друга врастают. А киношная романтика – это тьфу, видимость одна для озабоченных подростков.

– То есть тебе вообще что ли всё равно на ком жениться? – Натка чувствовала, как закипает в ней ядовитое раздражение, так свойственное зависимым людям, вдруг оказавшимся лишёнными предмета своей зависимости, – Если бы на моём месте была другая, ты бы сейчас к ней лип?

– Если бы мне было всё равно, я бы и к Рае подкатил! – огрызнулся Клим, – Она до твоего появления уж который месяц одна жила, мужики все пороги обили, а я ни-ни! А ты мне сразу понравилась, мне всегда худые и глазастые нравились. И характер у тебя боевой оказался! Я сам сорвиголова, мне с тихоней скучно будет. Да и тебе не нужен подкаблучник.

– А давай я без тебя решу, кто мне нужен, а кто нет? И нужен ли вообще.

– Конечно, нужен! – Клим даже слегка стукнул кулаком по только что сложенной поленнице, – Или в подопытные кролики лучше? У тебя выбор есть, а ты не ценишь!

– Какой выбор?! – Натка почти закричала, – Рожать детей здесь? И что потом с ними будет?

Этот же вопрос она задала и господину проверяющему, когда они беседовали наедине за пустым столом, и он посоветовал ей не затягивать с выбором жениха, потому что примерно спустя месяц после обязательного для всех новичков медицинского обследования, она отправится на первое тестирование. И единственный способ избежать этого – забеременеть к тому времени. Зачем? А разве она сама не хотела однажды стать матерью? Каждая женщина хочет. Что значит «не в таких условиях»? А в каких, интересно? В паре с таким же алкашом в однокомнатной хрущобе? Она же не думала, что нормальный мужик станет заводить с ней детей, правда?

– Что потом будет – потом и решим, – примирительно ответил Клим, и добавил, почти словами проверяющего, чем вызвал у Натки новый прилив раздражения, – Тебе сейчас главное – здоровье сохранить. Рожать всё равно когда-нибудь придётся, разве ты не хочешь детей? А здесь все условия.

– И какие же условия? – она с ядовитой усмешкой повела рукой вокруг, показывая убогую деревушку и дремучий лес вокруг неё, но Клима это не смутило.

– Ну, а что тебе не нравится? Природа, красота, воздух и вода чистые, овощи со своего огорода без всякой дряни. Скотину заведём, я охотиться буду, рыбачить. Опять же беременность и роды под медицинским наблюдением. Сдаётся мне, что такого оборудования, как в нашей лабе – не в каждой европейской клинике сыщешь.

– Хорошо, допустим, рожу, – Натка сложила руки на груди, – Одного рожу, второго рожу, пять лет свои отмотаю. А дальше-то что?

– А дальше и видно будет, – невозмутимо ответил Клим, – Чего раньше времени-то панику наводить? Дети подрастут, там и подумаем.

Натка психанула бы от такой незамутнённости, если бы тремя днями раньше не услышала от проверяющего другого ответа на свой вопрос – похуже.

С каких это пор она стала такой предусмотрительной и дальновидной, спросил он. Разве совсем недавно цель её существования не сводилась к тому, чтобы найти сотню рублей на опохмел или упасть кому-нибудь на хвост? Разве не давала она чужим мужикам за бухло и еду, совершенно не заботясь о том, какое будущее ждёт ребёнка, который может появиться на свет в результате сего обмена ресурсами?

Тогда она не нашлась с ответом, слишком неожиданной была грубая прямота господина проверяющего, такого с виду приветливого и деликатного мужичка-колобка. Да и разве он сказал не правду? Что на это можно было возразить?

Другое дело – ответить Климу.

– Я в это вляпалась – мне и выпутываться. Не хватало ещё прикрываться детьми! Пять лет и так протяну, не сдохну как-нибудь.

– Думаешь – убежишь? – проницательно спросил Клим, – Тебе моего рассказа не хватило? Ну, можешь других расспросить, кто пытался, если думаешь, что я один тут такой слабак и трус – в трёх соснах заплутал. Тебе про здешние леса многое расскажут – Стивен Кинг обзавидуется.

– Спасибо за помощь! – Натка кивнула на поленницу, давая понять, что тема закрыта, а её решение окончательное, – А в баню приходи хоть завтра, буду топить вечером.

– Я и сам буду, – буркнул Клим, отворачиваясь. И пошёл прочь, понурив голову – не иначе, как обиделся. Детский сад…

Натка вернулась в избу и, подкинув дров в печь, сразу полезла на полати. Двое суток, прошедшие с визита проверяющего, она только и делала, что спала. Спала ночью, спала днём, спала вечером… Не слышала, как Рая заходила на цыпочках, оставляла для неё на столе обед или ужин, и уходила, бесшумно прикрыв за собой дверь. Натка просыпалась, ела, мысленно посылая лучи добра соседке-благодетельнице, и снова засыпала. Организм, измученный годами пьянства и неизбежно сопутствующей ему жестокой бессонницей, теперь пытался добрать своё. Натка не возражала. Ей нравилось спать, она уже забыла, насколько приятным может быть это занятие, когда тебе не снятся кошмары, не скручивают внезапные судороги, и не заходится в бешеном ритме сердце, заставляя вскидываться, задыхаясь, на постели.

Тем более, что, кроме как спать, делать больше было особо нечего. Проверяющий советовал ходить в гости, знакомиться с соседями, узнавать о местной жизни, ну и, разумеется, приглядывать себе будущего мужа, но Натке пока не хотелось видеть никого, кроме Раи. Ну, и иногда Клима. Тёплых чувств он в ней по-прежнему не вызывал, но привносил некое оживлённое разнообразие в невесёлую окружающую действительность.

Невесёлой она была ещё и потому, что Наткина старшая соседка и подруга незаметно, но непрестанно транслировала в их маленький мир тихую покорную тоску. Это чувствовалось сквозь её показную живость, сквозь неуёмную разговорчивость, и пусть о причинах Раиной боли Натка могла только догадываться, она ощущала её, как свою.

Зато новоприобретённое хозяйство понемногу налаживалось. Господин проверяющий своё дело знал – доставил с другого берега всё, о чём его просили, и даже больше. В избе появились половики и занавески – роскошь, достающаяся здесь только женщинам, поскольку, считалось, что мужики всё равно не способны оценить эту роскошь по достоинству, как и содержать в надлежащей чистоте. Появилась кое-какая кухонная утварь, сменное постельное бельё, второе одеяло, скатерть, керосиновая лампа. В бане заняли свои места мыло, шампунь, мочалка, а также эмалированный таз в комплекте с ребристой и блестящей стиральной доской, словно доставленной сюда на машине времени из советских времён.

Наткин гардероб также обновился. Кроме обязательной в здешних краях телогрейки, она обзавелась ватными штанами, двумя парами вязаных носков, вязаными же рукавицами, свитером из собачьей шерсти, и настоящей пуховой шалью. Изрядно повеселили тёплые панталоны с начёсом и древнего вида лифчик на косточках. Но, как известно дарёному коню в зубы не смотрят, а Натка никогда не была избалована излишествами, так что обновки приняла с радостью. Да и перед кем здесь красоваться? Уж не перед Климом ли?

…В избе приятно пахло свечными огарками. Свечи тоже доставили по распоряжению управляющего и Натка зажигала их, когда за окнами становилось темно. Темнело уже рано, и вечера, как предупреждал Клим, грозили стать потерянным временем, если бы не спасительный сон, который совсем недавно был для Натки редкой роскошью, а теперь давался легко и в избытке. О том, что так наверняка будет не всегда, Натка старалась не думать, и просто наслаждалась тем, что согласно народной мудрости, на свете всего слаще.

Но сегодня посмаковать эту сладость сполна не удалось. Едва только она, переодевшись в ночную рубашку, с уже привычной сноровкой забралась на полати, и укрывшись одеялом, закрыла глаза, как раздался лёгкий, почти не слышимый стук в окно. Натка даже не сразу обратила на него внимания, списав на птиц или прикоснувшуюся к раме ветку куста, но скоро звук повторился уже громче. Она повернула голову.

С улицы, через мутное оконное стекло в избу заглядывала девушка.

Именно девушка, не женщина. Молодая, может быть Наткина ровесница или чуть постарше. Тёмно-русые волосы обрамляли гладкое, без морщин, лицо, карие глаза смотрели настороженно, а пухлые губы были чуть приоткрыты и вытянуты вперёд, словно девушка собиралась свистнуть. Но вместо этого подняла сжатую в кулачок ладонь, и снова чуть-чуть коснулась стекла. Тук-тук-тук.

– Сейчас! – крикнула Натка, не уверенная, что её можно увидеть в полумраке комнаты. Торопливо слезла с печи, и приблизилась к окну.

Какое-то время новая хозяйка избы и незваная гостья, разделённые стеклянной преградой окна, молча глядели друг на друга, изучая и сравнивая. Потом пришлая девица подняла ко рту два растопыренных пальца и пару раз быстро приложила их к вытянутым трубочкой губам: покурим? И Натка, набросив поверх ночнушки фланелевую мужскую рубашку, неизвестными путями оказавшуюся среди её «приданого», пошла к дверям.

Они встретились на крыльце.

– Привет, – голос у девушки оказался низким, с хрипотцой. Пожалуй, несведущему человеку, особенно мужчине, он мог показаться признаком сексуальности, но Натка знала, что это всего лишь последствия затяжного пьянства. Такие голоса и называют – пропитыми.

– Привет.

– Будешь? – гостья показала открытую пачку дешёвых сигарет, одну из которых уже держала в руке вместе с зажигалкой.

Натка курила по настроению. Настроение такое неизбежно возникало вместе с каждым, даже самым лёгким опьянением (Витя говорил «грех притягивает грех»). А поскольку пьяная она бывала почти всегда, то и курила частенько. Ровно столько, сколько её угощали – у самой денег на курево обычно не было. Выбирая между покупкой банки пива или пачкой сигарет на последние сто рублей, она всегда выбирала первое, и потому привыкла считать, что не имеет никотиновой зависимости. Что касается угощений, то зачем же отказываться от халявы, если её предлагают?

Не отказалась и сейчас.

Они затягивались молча, стоя рядом, но избегая смотреть друг на друга. У Натки сразу и сильно повело голову, она даже сделала полшага назад, принимая более устойчивое положение, но курить не перестала. Нежданная сигарета была как привет из прошлой жизни, от которой её отделяли всего несколько дней, но которая теперь уже казалось далёкой и зыбкой, как мираж.

– Я – Марина, – представилась гостья, по-прежнему глядя в сторону.

– Я – Ната. Не видела тебя здесь. Разве ты не ходишь встречать проверяющего?

– Я Марина, – зачем-то повторила девушка, проигнорировав вопрос, и добавила – Та самая.

Уже понимая, что тут имеет место быть какое-то неприятное недоразумение, Натка в очередной раз с жадностью затянулась, и лишь тогда сказала:

– Я не знаю никакой Марины.

Девушка, кажется, удивилась. Бросила на Натку быстрый испытующий взгляд, щелчком стряхнула под ноги пепел, и заметила в пространство:

– Надо же… а я думала, вы с Раей подружились.

– Подружились, – согласилась Натка, и вдруг поймала себя на том, что ей нравится смотреть на гостью: на её струящиеся по плечам волосы, на чёткий профиль, на длинные «музыкальные» пальцы, подносящие тающую сигарету к пухлым губам. Оказывается, здесь она успела отвыкнуть от молодых лиц. Все люди, которых до сих пор ей довелось видеть в Нижних Колдырях были уже либо пожилыми, либо выглядели таковыми из-за прежнего нездорового образа жизни.

– И она не рассказывала тебе про своего мужа?

Про мужа Рая не рассказывала, но благодаря их с Климом мимолётным обмолвкам не сложно было догадаться, что тихая неотступная грусть старшей подруги как-то связана с мужчиной, который некогда делил с ней хлеб и кров. Теперь Рая жила одна, и Натка думала, что её избранник разделил незавидную участь тех бедолаг, что не выдержали пяти лет тестирования антиалкогольными препаратами вперемешку с самим алкоголем. Поэтому она не затрагивала эту тему.

Но сейчас Раи здесь не было, и Натка спросила прямо:

– Он умер?

Гостья тоже не стала ходить вокруг да около.

– Нет. Он ушёл ко мне.

Сигарета дотлела до фильтра. Натка хотела бросить окурок в траву, но вспомнила, что отныне здесь её дом, и неплохо бы поддерживать чистоту не только внутри его, но и снаружи. Она беспомощно оглянулась, подумав, что нужно будет соорудить на крыльце некое подобие пепельницы.

– Давай сюда! – девушка, представившаяся Мариной, отобрала у неё окурок и ловко пульнула прямо на середину дороги. Пояснила:

– В деревне график есть. Дежурные убираются на улице и на берегу раз в неделю, так что не парься. Людям тут всё равно делать нечего.

– Давно ты здесь? – спросила Натка, и по-новому окинула взглядом ладную фигурку Марины, невольно в уме сравнивая её с грузным силуэтом давно уже немолодой Раи. Что же – выбор любого мужчины в их случае очевиден, как ни мерзко это принимать…

– С июня, – Марина затянулась последний раз и отправила свой окурок вслед за Наткиным, – А Борис ко мне в августе ушёл.

– Раин муж? Чего ж тебе – других мужиков мало было?

Гостья презрительно фыркнула.

– Да какие тут мужики? Хлам один. И чем моложе – тем дерьмовее.

– Раю жалко, – Натка беспомощно пожала плечами, не зная, что ещё можно сказать в такой ситуации. Судить чьи-то поступки она не любила, всегда помня, что сама далеко не святоша.

– Себя жальче, – Марина тоже не отличалась многословием, – Без мужика тут хана. И от скуки одна свихнёшься, и по хозяйству в своём доме постоянно что-то делать нужно, и дети от святого духа не появятся.

– Ты хочешь детей? – Натка снова внимательно оглядела новую знакомую, теперь больше внимания обращая на её лицо. Красивое лицо с правильными и женственными чертами, лицо, которое почти не испортило даже затяжное пьянство, лицо, чьей обладательнице наверняка пришлось пережить немало неприятных моментов по вине своей броской внешности вкупе с приписываемой всем пьющим женщинам доступностью. «Пьяная девка себе не хозяйка» – говорят мужики, оправдывая этой незамысловатой фразой любое скотство по отношению к той, что имела неосторожность позволить себе лишнего в их присутствии. Наблюдая это снова и снова сложно не потерять веру в мужчин. Сложно продолжать видеть в них кандидатов в рыцари и защитники. В мужья. В отцы своим детям.

– Само собой, – ответила Марина, возвращая Натке такой же изучающий взгляд, – А ты разве не хочешь? Тебе не говорили, что если забеременеешь…

– Говорили. Если забеременеешь – на тесты таскать не будут. Только потом-то что?

– Потом второго рожать. Пока носишь, пока кормишь, вот и пять лет прошли.

– Это понятно. Ну, а потом-то что? Через пять лет, с двумя детьми на руках? Что делать дальше?

Марина вдруг широко улыбнулась, продемонстрировав ровные, на удивление здоровые для девицы её пошиба, зубы.

– А вот затем и нужен мужик, – довольно пояснила она, – Пусть у него голова об этом болит. А уж у моего будет болеть!

– У Раиного мужа? – уточнила Натка, не сумев побороть искушения уколоть Марину, чья позиция нравилась ей всё меньше и меньше.

– У моего мужа! – резко поправила та, – И у отца моих будущих детей. Вот ты говоришь «мужиков тебе мало?» А ты видела этих мужиков, которые свободные?

– Ну, видела. Молодые есть.

– А толку с их молодости? Если молодой, а уже бухарик и бомжара, что от него хорошего-то ждать?

– А от немолодого?

– А у немолодого хотя бы гонору поменьше! Я для него – счастливый билет, последний вагон уходящего поезда. Он меня потерять боится, конкуренцию чует, вот и роет носом землю – всё для меня, всё для дома. И всё для детей, когда появятся. Так что моё дело – родить, а уж что там дальше, пусть Боря думает. С Райкой детей у него не получилось, да и до этого не было, а он очень хотел. Так что теперь я ему – весь мир!

– А если и у тебя не получится?

Гостья снисходительно усмехнулась, сунула сигареты в карман просторной куртки, и, дёрнув её молнию вниз, продемонстрировала Натке едва заметно округлившийся живот. Его можно было бы принять за результат обильного обеда, но торжествующее выражение Марининого лица говорило о другом.

– Уже получилось. Причём сразу, как только жить вместе начали. Четвёртый месяц. В апреле будет первенец.

– Что же ты тогда куришь? – только и смогла спросить Натка, как зачарованная, глядя на аккуратную выпуклость под заношенным свитером Марины.

Та закатила глаза.

– Ну вот ты ещё не начинай, а? Я курю-то раз в день. Думаешь, тут так легко сиги достать? Тем более мне, все ведь уже знают, что беременная – хрен дадут! Бородавка вообще сказал: увидит – выкидыш мне устроит. Ты не говори ему, ладно?

– Ещё чего! – Натка вспомнила сытое лицо проверяющего и передёрнула плечами, – А про выкидыш – это он серьёзно?

– А пёс его знает, – Марина застегнула куртку, втянула голову в воротник, – Разве поймёшь? Может и просто так сказал, а может и устроит. Здесь всё может быть. Вот если Никодим пронюхает, тогда точно ничего хорошего не жди.

– Так зачем ты тогда на улице куришь?! Сказала бы – зашли бы ко мне в огород.

– Да пошёл он! – Марина внезапно оскалилась, как волчица, – Я даже в школе от учителей не пряталась, а тут от какого-то попишки буду по углам шкериться?! Который думает, будто всех построил, а на самом деле просто шестёрка халатов! И смелый только с бабами!

Она снова выхватила из кармана пачку сигарет, нервно затеребила, открывая.

– Пойдём всё-таки в огород, – пользуясь начавшим налаживаться общением, Натка бесцеремонно ухватила Марину за локоть и увлекла за угол избы.

Гостья, как ни странно, послушалась, несмотря на то, что её верхняя губа продолжала нервно подрагивать. Это наводило на некоторые догадки и Натка не стала тянуть с вопросом:

– Он тебя бил? Никодим?

Марина уже сунула сигарету в рот и теперь торопливо щёлкала зажигалкой. Не прекращая этого занятия, снова оскалилась, и эта хищная гримаса на удивление шла её красивому большеглазому и скуластому лицу.

– Что, и ты уже с его методами познакомилась? Курить будешь?

Открытая пачка с зазывно торчащими из неё патронами фильтров, оказалась в соблазнительной близи от Наткиных рук, но она качнула головой.

– Да не, спасибо… голова кружится. Отвыкла уже.

Марина не стала настаивать, а сама Натка вдруг почувствовала гордость от осознания ещё одной своей маленькой победы. Разве отказалась бы она от халявного курева ещё несколько дней назад? Голова кружится– ха! Всегда можно просто принять сигарету и заначить её на потом, зачем добру пропадать? Но вот так, взять и отказаться – это что-то новое. Это – очередной гребок навстречу ясности.

– Так что Никодим? – напомнила ей Марина, выпуская в сторону струю дыма, – К тебе уже наведывался?

– Дважды, – Натка поморщилась от воспоминаний, и вдруг начала рассказывать незваной гостье о своём далеко не самом приятном знакомстве с грушевидным попом. Рассказывать то, чем не поделилась ни с Раей, ни с Климом, поняв по их отсутствию в злополучный день его второго визита, что от соседей защиты не будет. А поиски сочувствия могут навлечь беду не только на неё.

Но вот появилась Марина. Эта красивая девушка с волчьим оскалом, не боящаяся демонстративно курить в обход запрета местных власть имущих, дразнящая судьбу, идущая к своим целям по чужим головам… и Натка поняла, что ей можно излить свою обиду. Что она поддержит и разделит Наткину здоровую злость, не призывая к смирению ради собственной безопасности.

– Жирный козёл! – оправдала все ожидания Марина, которая, слушая новую знакомую, выкурила сигарету до фильтра, – Строит из себя важную писю перед новенькими! И то только перед женщинами, попробовал бы он так похмельного мужика поучить!

– А разве он не может на самом деле устроить неприятности?

– Ну почему, неприятности устроить может, хоть и сам тут никто по сути, – неохотно признала Марина, -Думаешь, он настоящий поп, которого над деревней поставили? Жополиз он и стукач, вот кто! Такой же алкаш, как и все, так же его притащили из какой-то подворотни.

– Так он что, даже не батюшка?!

– Бывший. Точно не знаю, но вроде попёрли его когда-то из церкви за пьянку. Но тут он едва прочухался и понял куда попал, так сразу про свой сан вспомнил! И запел халатам о том, как нельзя людям без веры, да как он готов искупить свои грехи и нести этот крест, типа спасая попадающие сюда заблудшие души! Ну, халаты не дураки, понимают, что верующими лоботрясами управлять будет ещё легче, чем неверующими, вот и освободили Никодимушку от тестов. Вместо этого разрешили ему церковь в Колдырях открыть и службы проводить.

– А где она? – удивилась Натка, ничего похожего на церковь до сих пор здесь не заметившая.

– Ой, да какая там церковь! Почти такая же изба, как и остальные, только побольше и с крестом на крыше. У самой Реки, не обратила внимание? Никодим и сам там живёт, а остальные таскаются к нему по воскресеньям грехи замаливать. И ведь даже не потому, что такие верующие, а чтобы к Никодиму подлизаться!

– А он значит, что? – помолчав спросила Натка, – Всё-таки может как-то нагадить? Не впустую грозит?

– Может, – Марина смачно, по-мужски, сплюнула на траву, – Халаты к нему прислушиваются, уж не знаю почему. И если он настучит на кого-то – быть беде. Причём так, что он сам вроде и ни при чём окажется, не подкопаешься. И ходит потом, вздыхает, вот мол – Бог наказал! Тварюга скользкая…

– Он тебя бил? – повторила вопрос Натка, глядя на вспыхнувшие на Марининых щеках пятна нервного румянца, – Приходил к тебе?

– А как же! – охотно подтвердила та, – Он ко всем новеньким сразу приходит. Вроде как это его обязанность – встречать, успокаивать, правила здешние рассказывать. Помочь смириться и всё такое. Только на самом деле он этим занимается, потому что ему нравится наблюдать, как люди мучаются, как им плохо и страшно. Вот и прётся посмаковать.

Натка вспомнила, как поп-груша смотрел на неё в их первую встречу, в день её появления здесь, больше похожий на воплощённый кошмар, адскую квинтэссенцию всех абстяг вместе взятых. Смотрел с притворным сочувствием, за которым пряталось брезгливое, но жадное любопытство. С таким любопытством жестокий ребёнок наблюдает мучения жука, наколотого на булавку.

И она мысленно согласилась со словами Марины.

А та продолжала:

– Так вот, он приходит к человеку, которого с бодуна и так плющит в сучий блин, и начинает ему на мозги капать. И главное толком ведь ничего не говорит, не объясняет, всё загадками да намёками, чтобы новенькому ещё страшнее стало! Чтобы он потом ещё сам себе всякого напридумывал, когда один останется!

И снова Натка не могла не согласиться с новой знакомой, вспомнив о том, как ей самой после первого разговора с попом, стало ещё хуже и безнадёжней, чем до него.

– Вот и ко мне притащился, когда меня только привезли, – Марина уставилась на пачку сигарет. которую нервно вертела в руках, но от злоупотребления курением воздержалась, – Я, конечно, никакая была, лежала пластом и собиралась подыхать. А тут ещё он на уши подсел – начал мне втирать о грехе, да о расплате. Выбесил! Меня вообще с бодуна лучше не трогать, я бешеная сука! А уж пытаться мозги трахать – и вовсе суицид.

Маринка сделала театральную паузу, и мечтательно возвела глаза к небу, словно воспоминания доставляли ей неземное блаженство.

– Ох и послала я его! И по матушке, и по батюшке, и по кочкам через седьмое колено! Его предки, наверно, в гробу, как вентиляторы до сих пор вертятся! Я вообще за словом в карман не лезу, пока срок мотала – говорить научилась. У Никодимки чуть глаза на пол не выпали и челюсть до пупа отвисла. Но мне же мало показалось! Рядом у печи поленья лежали, их кто-то заботливо так приготовил на растопку, вот я одним поленом в поповское ебало и запустила!

Натка вдруг поймала себя на том, что слушает Марину, восхищённо приоткрыв рот, как ребёнок – бабушкину сказку.

– И попала?! А он что?

Гостья снова закатила глаза и даже причмокнула от удовольствия.

– Ещё бы я – да не попала! Прямо в лоб, а как же? Попишка как на стуле сидел, так назад и сковырнулся, только ноги в воздухе взбрыкнули. Заверещал, как свинья! У меня и так голова разламывалась, а от его визга я вообще чуть сразу не отъехала…

Натка расхохоталась. Неожиданно для себя и от души, чего здесь с ней ещё не было. Да и когда вообще последний раз было? Марина поддержала этот смех, сразу став похожей на задорную девчонку-подростка с зажмуренными от хохота глазами и беспечно запрокинутой головой.

Они так и смеялись в два голоса, когда из-за угла избы выступила облачённая в чёрную рясу грушевидная фигура.