Текст книги "Вниз по течению. Книга первая"

Глава 21

«Последний запой это жесть. Пил по поводу отпуска. Отходил дня два.

Начались сны – первый – я лежу на кровати, вдруг дверь открывается, и в комнату входит человек с мутными очертаниями, я вглядываюсь и вижу свою бывшую девушку, она подходит и ложится рядом со мной. Вроде бы всё нормально, но тут я замечаю, что у неё одна рука покрыта струпьями, и на ней три неестественно толстых, окровавленных и обезображенных пальца. Я спрашиваю, что типа это у тебя? Она совершенно спокойно – да все нормально. Я беру её руку, и она отваливается, остается один окровавленный гнилой обрубок! Причём у нее СОВЕРШЕННО СПОКОЙНЫЙ вид и реакция на всё это. Потом она говорит, ну всё типа мне собираться домой надо, я пошла. И тут я просыпаюсь и вижу на кровати следы крови, какие-то ошмётки. И я начинаю думать, что всё это было на самом деле. Стало страшно. Вглядываюсь в эти пятна крови – а это оказывается всего лишь узор на одеяле…»

Генерал не удивился вопросу. Очень светлые глаза его снова обратились к окну, широкие плечи под свитером неопределённо двинулись вверх-вниз.

– Стон Земли? Звуковая аномалия, я думаю. И не единственная в своём роде. Есть, например, похожее явление в США, так называемый Таосский гул. А то и ближе – баррантиды на Ладоге. Всё это учёные до сих пор не могут объяснить. А здесь и объяснять некому – места дикие.

Натка не ждала, что ей сейчас на блюдечке с голубой каёмочкой преподнесут подробное объяснение феномена землескрипения, но всё равно почувствовала разочарование. Возможно, от будничного тона Генерала, который совершенно не вязался с темой разговора.

– Но разве вам не интересно? Или не страшно? Вы уверены, что Стон Земли ничем не угрожает нам? Ведь судя по звуку оно… это… что шумит, оно где-то близко!

– Почему думаешь, что близко? – светлые глаза обратились к ней, – Это очень мощный звук, его явно издаёт нечто не просто большое, а гигантское. Сам источник может быть довольно далеко, но кажется близким из-за силы своего звучания… хотя, с учётом масштабов Сибири, «далеко» – понятие очень растяжимое.

– В той стороне ничего нет, – пробормотала Натка, и это был не вопрос, не желание получить лишнюю крупицу информации, просто мысли вслух, – Наверно кроме нас его никто и не слышит…

– Населённых пунктов нет точно, – подтвердил Генерал, больше не пытаясь обвинить её в какой-либо хитрости, – А если есть какие-то секретные правительственные объекты, то я о них не знаю.

– А разве… – начала Натка и осеклась, вспомнив предупреждение друзей. Она хотела наивно спросить: разве не являются сами Нижние Колдыри секретным правительственным объектами, но вовремя поняла, что это будет уже лишним.

Однако Генерал услышал не прозвучавший вопрос и сухо улыбнулся.

– Думаешь, что все секретные объекты в курсе о других подобных объектах? Милая, ты была бы очень удивлена, узнав, что существуют такие места, о которых не знают даже в Кремле.

Глупо зардевшись от слова «милая» Натка с деланным безразличием пожала плечами.

– Ну, мне было бы спокойнее, если бы я думала, что Стон Земли – дело рук человека. Оружие там какое-нибудь испытывают или подземные работы ведут.

– Понимаю. Но этот скрип звучит раз в три-пять месяцев уже на протяжении нескольких лет, и он никогда не приближался и не повлёк за собой никаких последствий. Однажды, когда я услышал его во второй раз, то сел на снегоход и погнал навстречу звуку по Реке, она тогда тоже была подо льдом. Отмахал километров двадцать, не меньше, пока скрип не смолк. Но он так и не стал ни ближе, ни громче. Так что советую относиться к этому, как к местному природному явлению, вроде того же северного сияния. И такому же безвредному.

Глазами воображения Натка, как наяву увидела летящий над замёрзшим речным руслом снегоход, оставляющий за собой шлейф снежной пыли. А на нём – азартно пригнувшуюся к рулю мужскую фигуру: поседевшие волосы прижаты к голове встречным потоком воздуха, светлые глаза прищурены и сосредоточены на какой-то лишь им видимой цели, плечи и руки напряжены до дрожи, воротник куртки трепещет… А над немой тайгой, над бескрайними пасмурными далями разносятся, сливаясь в унисон, рёв мотора мощной машины и небесный трубный глас приближающегося апокалипсиса…

В тот момент Натка не видела себя со стороны и не могла знать, как взволнованно приоткрыты её губы, как мечтательно затуманены глаза, как учащённо вздымается грудь, и как пальцы нервно закручивают падающий на лицо локон в тугую спираль. Но ничто из этого не укрылось от взгляда Генерала, и он – привлекательный, умный, властный и опытный мужчина, привыкший к женскому вниманию, прочитал Натку, как раскрытую книгу.

Книжонка на его взгляд была так себе – скучноватая, написанная нехитрым языком, с предсказуемым сюжетом, однотипными персонажами, и банальной завязкой. Без надежды на хороший финал. Но другой в этот вечер не было. И он уже не раз убеждался, что иногда чтиво подобного жанра бывает занимательным, что от него можно получить несколько часов примитивного удовольствия, чтобы потом с не меньшим удовольствием иметь возможность про это забыть.

Не подозревая о том, что именно сейчас сидящий напротив человек решает её судьбу, Натка вся отдалась во власть собственного воображения, и красоте нарисованной им картины. Впрочем, картина эта, на которой красивый породистый мужчина бесстрашно мчался сквозь морозную дымку навстречу опасности, уже дополнилась одной деталью. Теперь на снегоходе за его спиной сидела она сама, разрумянившаяся от встречного ветра и близости напряжённого мужского тела, щурящая довольные, как у сытой кошки глаза.

– Вам не было страшно? – в горле почему-то пересохло, и Натка облизнула губы.

– Страшно? – Генерал откинулся на спинку скрипучего стула. Он уже принял решение, и его голос изменился, стал мягким, обволакивающим, – Ну, не стану врать, будто был рыцарем без страха и упрёка, кое-какие опасения в душе шевелились – всё-таки звук очень специфический, на нервы действует. Но я тогда уже склонялся к мысли, что такое явление не несёт опасности, что оно – нечто наподобие грома. Шумно, но безвредно.

– Гром бывает только от молнии, – резонно заметила Натка, удивив саму себя, – А молнии очень даже опасны.

Генерал обдумал её слова, кивнул.

– Да, я не так выразился. Опасен не сам звук, опасно его происхождение. Но как видишь – всё обошлось. Зато теперь ты можешь быть уверена в том, что как минимум на расстоянии двадцати километров на север нет ничего страшного.

– А что есть? – она сразу прикусила язык, подумав, что местный гендир снова расценит её слова, как попытку выведать полезную информацию, но, кажется, он уже уверовал в её бесхитростность.

– Да то же, что и тут. Река, тайга, небо. Местная природа вообще не балует разнообразием пейзажей.

– Здесь красиво! – Натка почему-то обиделась за окрестности Нижних Колдырей.

– Красиво! – не стал спорить Генерал, но тут же добавил, – Но красиво особенной северной красотой. Я много где был и видел разные места. Красота природы бывает такая, что дух захватывает! Как с рекламного буклета турфирмы, только по-настоящему. Океан ярко-синий, горы изумрудные, тропические цветы дичайших расцветок, реки, как текучий хрусталь! Тут же всё иначе. Здешнюю красоту нужно уметь видеть. Спокойную красоту, не кричащую, красоту в деталях и нюансах…

Мужская речь становилась всё тише и вкрадчивее, завораживала, и Натка вдруг почувствовала себя польщённой, словно Генерал говорил уже не о красоте природы, а о ней самой… Быстро глянув из-под опущенных ресниц, она увидела, что его светлые глаза потемнели. Была в них выцветшая голубизна – стала грозовая синь. Но прежде чем успеть удивиться, Натка поняла, что это просто за окном уже начали сгущаться вечерние сумерки, окрашивая мир снаружи в свои мрачные тона.

– Вы не заблудитесь в темноте? – спросила она Генерала, стараясь не выдать голосом разочарования близящейся разлуки.

Но в этот момент, словно подчёркивая её опасения, снаружи взвыл ветер, уже не ровно и уныло, а яростно, как атакующий демон. Изба вздохнула, что-то упало на чердаке.

– Вот же засада! – покачал головой Генерал, – Кажется, накликал я своими рассказами настоящую пургу. Сейчас выезжать действительно опасно, видимость ни к чёрту. Чуть свернёшь не туда, и привет! Ещё и шапку, как назло не надел, думал недалеко прокачусь, только освежиться. А увидел на Реке чью-то свежую лыжню и интересно стало.

– Может, попросить кого-нибудь из мужиков проводить вас? – предложила Натка и сразу прикусила язык, испугавшись, что могла обидеть важного гостя, усомнившись в его самостоятельности.

Но он засмеялся, сверкнув очень белыми даже в наступающих сумерках зубами.

– А их обратно кто проводит? Или на том берегу оставить ночевать? Так они вряд ли захотят, не нравится там вашему брату.

В иной ситуации Натка не сдержала бы желания ехидно заметить, что у колдыровцев есть все причины не любить другой берег, но сейчас даже не заметила мрачного смысла прозвучавшей фразы. Вместо этого в сотый раз за сегодняшний день густо покраснела, уже понимая, к чему идёт разговор.

– Так что? – оправдал её ожидания Генерал, – Придётся тебе, красна девица, приютить добра молодца, спасти его от лютой погибели в морозной ночи. Накормить, напоить, в баньке попарить, а?

Натка никогда не была скромняшкой, даже в подростковом возрасте, едва выйдя на «битву полов» она не стеснялась прямо выражать свои симпатии. Да и чего стесняться? Что может быть естественнее желающих друг друга мужчины и женщины? Ей были противны показное ханжество и придуманные кем-то давным-давно «приличия», которые когда-то, может, и играли важную роль в становлении общества, но в современности лишь усложняли и без того вконец запутанные понятия «хорошо-плохо».

Сейчас Натку тоже не смутил прозрачный намёк. Её смутила, а скорее обескуражила волна стыдливой радости, захлестнувшая душу от понимания, что сегодняшнюю ночь она проведёт с этим красивым и умным мужчиной, из числа тех, кого раньше могла видеть только за тонированными стёклами вызывающе-дорогих авто. Из тех, кто в прошлой жизни не удостоил бы её даже презрительным взглядом.

«Это я удачно зашла!» – завертелась в голове одна-единственная дурацкая мысль, и Натка не сразу сообразила, что Генерал уже добрую минуту ждёт от неё ответа, вопросительно приподняв густые брови. Тогда она прочистила горло хриплым покашливанием, и с несмелой улыбкой задала встречный вопрос:

– Баню поможете растопить?

Метель длилась всю ночь, очень удачно на это время отрезав Наткину избу от всего мира, создав иллюзию полной изоляции для двоих человек, которым сегодня никто больше не был нужен. Ветер усилился, казалось, что он несёт по воздуху целые сугробы, грозя погрести под ними любого, кто осмелится бросить вызов северной стихии. Короткий путь от крыльца до бани, обычно занимающий десяток-другой секунд, нынче превратился в экстремальное путешествие сквозь зыбкие снега.

Но Натку и Генерала, который попросил звать его просто Славой, это ничуть не пугало. Держась друг за друга, хохоча, и захлёбываясь мокрым ветром, они совершили несколько таких «рейдов», пытаясь вытоптать тропинку, которую тут же снова заметало. Сизифов труд, но он развеселил их и помог скоротать время до того момента, когда баня, наконец, протопилась так жарко, что в густых клубах её пара метельная ночь перестала казаться страшной.

В предбаннике Слава разделся сразу и без малейшего стеснения. Впрочем, стеснения от взрослого мужика Натка и не ожидала, но её удивило также полное отсутствие позерства, желания покрасоваться, которым обычно грешат привлекательные парни, не обделённые кроме всего прочего размером мужского достоинства. Генерал же демонстрировал свою наготу с равнодушием нудиста, совершенно не заботясь о первом впечатлении, произведённом на женщину, которая вот-вот должна была очутиться в его объятиях. Натка таким пофигизмом сегодня похвастаться не смогла. Она, конечно, тоже разделась, и даже попыталась изобразить подобие генеральского равнодушия, но руки сами собой поднимались в попытке прикрыть грудь, глаза смотрели в пол, а живот испуганно втягивался под рёбра, в чём совершенно не было нужды – за недели проведённые в Нижних Колдырях она не поправилась ни на грамм – всё съеденное компенсировалось движением, шло в укрепление мускулатуры.

Они окатили друг друга тёплой водой, вошли в парилку. Здесь было тесно, и Натка всегда сетовала на это, когда они парились вдвоём с Раей, но сегодня теснота её обрадовала. Крупное, пышущее силой и здоровьем мужское тело, покрытое бисеринками пота было совсем рядом, электризовало воздух. Она боролась с искушением протянуть руку и коснуться загорелой (недавно с югов он что ли?) кожи, но сам Слава прикасаться к ней не спешил, что немало интриговало и даже обижало девушку. В свои двадцать семь лет она перепробовала десятки самцов, начиная со спермотоксикозных подростков, и заканчивая рыцарями предпенсионного возраста, уже мало на что способных как мужчины, зато от души самоутверждающихся игрой в спасение заблудшей овечки. Но всех их объединяло одно – спешка и жадность до её тела.

Сегодняшняя ситуация шла вразрез с богатым Наткиным опытом, и она не знала расценивать ли это как недостаточную свою привлекательность в глазах Генерала, либо винить во всём его принадлежность к иным кругам, где возможно не принято набрасываться на женщину, едва только она оказалась без одежды.

Они сделали два захода в парилку, помылись в промежутке, натирая друг другу спины единственной Наткиной мочалкой. И даже тогда Слава не попытался ни обнять её, ни прижаться, ни просто провести ладонью по намыленной женской коже. Зато он здорово умел парить двумя вениками сразу. Очень удачно веников у Натки хватало, ими поделилась Марина, в избытке заготовившая этого добра ещё с лета.

Снаружи выл ледяной ветер, но баня была натоплена так жарко, что внешний холод уже не пугал. Близость желанного мужчины пьянила не хуже алкоголя, и очень скоро Натка начала подзадоривать Славу прыгнуть в снег голышом. Неожиданно такая инициатива была горячо одобрена – в очередной раз вдоволь намахавшись вениками, распарившись до оттенка варёных раков, они распахнули настежь дверь предбанника и с отчаянными воплями бросились во вьюжную темноту…

Тут-то всё и случилось. Натка нырнула в сугроб головой вперёд, завизжала от обжигающего холода, который сначала тоже показался ей жаром, забарахталась, хохоча… и почувствовала, как сильные руки поднимают её в воздух. Тело само знало, что нужно делать, и она, с залепленным снегом лицом, ничего не видя вокруг, сумела безошибочно обвить руками горячую мужскую шею, а ногами – широкий торс, повиснув на нём всей тяжестью. Генерал подхватил её под ягодицы и внёс обратно в предбанник, забыв закрыть за собой дверь, так что последующие несколько минут вой метели сливался с женскими стонами, а снежинки, залетающие в дверной проём таяли на горячих телах…

Всё кончилось слишком быстро, но Натка не разочаровалась. Сексуальное удовольствие не было её целью, она получила нечто более важное, тонкое, и неуловимое, чего не смогла бы объяснить словами. Некую возвышенную приобщённость к чему-то до сих пор ей недоступному, торжество выхода на новый уровень, вкус одержанной победы и пьянящий кураж. А ещё впервые за много лет она занималась сексом на абсолютно трезвую голову, благодаря чему смогла насладиться массой чувственных оттенков, которых, заглушённых пьяным угаром, ранее не замечала.

Позже, когда они поднялись с пола, закрыли распахнутую в ночь дверь, и вернулись в парилку, Слава спросил, небрежно поглаживая её бедро:

– Почему тебя здесь ещё никто не охмурил? Ведь ты со всех сторон чудесная девушка.

Растаяв от комплимента, как эскимо в кочегарке, Натка ответила, пожалуй, слишком торопливо:

– Не хочу охмуряться. Мне тут никто не нравится, – и мысленно добавила «кроме тебя».

– Хм, – мужская рука переместилась с Наткиного бедра на впалый живот, – Но ты же знаешь, что здесь выходят замуж не по любви. Ты молодая, и как показало обследование, почти здоровая женщина, можешь родить не одного ребёнка.

Жёсткие пальцы всё поглаживали её живот, ощупывали, измеряли, словно прицениваясь. Натке стало щекотно, она хотела отодвинуться, но почему-то постеснялась, и замерла, покорно ожидая, когда сидящему рядом мужчине наскучит пальпирование её брюшной полости

– Разве ты никогда не мечтала о детях?

– Мечтала. Но у меня никогда не было такой возможности… я же…

– А замужем была?

– Нет. То есть вместе жили, конечно, но до ЗАГСа не дошло.

– Жильё есть? Родные? Паспорт?

– Паспорт я недавно потеряла в Новосибирске и так и не собралась восстановить. Жилья нет. У матери есть, но это развалюха… Да и не прописана с матерью.

– Где жила тогда? – Слава, наконец, убрал руку с её живота, больше заинтересовавшись разговором.

– Когда как. У парней своих… у друзей иногда. Потом в основном у одного друга, помогала ему по хозяйству, он сам пожилой уже и больной весь.

– Работала?

– Тоже когда как. Старалась, конечно… кассиршей, уборщицей, на складе, на фабрике…

– На панели?

Натка вздрогнула, обиженно вскинула глаза.

– Нет! Никогда!

Генерал успокаивающе положил ладонь на её плечо, большим пальцем погладил шею.

– Не злись, я же не просто так спрашиваю. Мне интересно лучше узнать тебя.

Этой незамысловатой фразы хватило, чтобы Натка моментально размякла и потёрлась щекой о приласкавшую её руку.

– Да нечего про меня узнавать. Точнее – ничего хорошего. Но проституткой я правда никогда не была. Случалось только, что бухали вместе на хате, ну и чтобы потом на улицу ночью не идти, оставалась… Мужики ведь не просто так поят-кормят.

– А своего мужика, значит, так и не встретила?

Она позволила себе тихонько рассмеяться.

– Какого своего? Они все свои до поры до времени! От своего до чужого – пять минут.

– Ну, значит того, который остался бы своим?

Натка вздохнула – разговор её тяготил. Отсюда, из настоящего момента, из хрустальной Ясности, оглядываться назад, в Муть, было не только больно, но и очень стыдно.

Чувствуя её зажатость, Генерал повторил:

– Я не просто так спрашиваю. Ты мне теперь не чужой человечек, и я думаю как устроить тебя получше. А для этого мне нужно знать, что вообще в твоём представлении «получше». Чего тебе хочется?

Натке было очень жарко в клубах густого банного пара, плюс сказывались недавние упражнения на жёстких половицах – голову повело. Но это было приятное головокружение, сродни той дремотной неге, в которой пребываешь, едва проснувшись, находясь на границе сна и реальности. Слова Генерала прозвучали очень кстати, и расслабили её окончательно, Натка так давно не чувствовала чьей-то искренней заботы и поддержки, никто так давно не интересовался тем, чего ей хочется, что сейчас она как-то вдруг сразу поверила, будто теперь всё будет хорошо. И зажмурила глаза, борясь со слезами.

– Ну-ну-ну! – Генерал торопливо поднялся, обнял её за плечи, мягко подтолкнул к дверям, – Пора отдохнуть.

Потом он одевал Натку в предбаннике, как маленькую девочку. Натягивал ей через голову свитер, застёгивал штаны, помогал продеть безвольно висящие руки в рукава телогрейки, нахлобучивал до бровей шапку… и её душа мурлыкала, как спасённая с ледяной улицы, едва начавшая отогреваться кошка.

И дальше всё тоже было замечательно. Они вернулись в избу, подбросили в печь дров, и нажарили целую сковороду хрустящей картошки. Ели её, обжигающую, запивая очень сладким чаем, разговаривая уже на другие, лёгкие темы. Вспоминали смешные случаи из жизни, фильмы, которые довелось посмотреть, места, в которых случилось побывать (тут в основном говорил объездивший полмира Слава, а Натка слушала, раскрыв рот). С обсуждения заморских краёв как-то незаметно опять перешли к теме здешних красот. Генерал рассказал, что если уйти в тайгу за лабой, и прошагать по прямой несколько часов, то можно наткнуться на очень странное место.

– Ровный круг без деревьев, – говорил он, таинственно понизив голос, – И без травы, как по циркулю! Серая потрескавшаяся земля метров пятьдесят в диаметре. А на ней кости животных. И совсем мелких, вроде мышей, и покрупнее. Зайцы, лисы, барсуки, волки, лоси, медведи! Все уже старые, временем выбеленные. Долго я на границе того круга топтался, страшно было шаг сделать…

– И не надо! – Натка испугалась так, словно её Слава стоял возле зловещего места в этот самый момент, и она могла предостеречь его от опасности, – Тех животных ведь что-то убило!

– Вот и я так же думал. Присматривался, прислушивался, воздух нюхал, но всё спокойно было. Даже слишком. Ни насекомые не летали, ни птицы не пели. В итоге решился, прошёл этот круг вдоль и поперёк, землю потрогал, кости пошурудил. Ничего. Только когда уходил уже, за спиной словно бы гудело что-то, будто гнездо ос неподалёку. Или как провода под высоким напряжением гудят.

– И что это было? – Натка поёжилась.

– Да кто же знает? – Генерал двинул широкими плечами, – В тайге чего только не увидишь, и далеко не всему современная наука способна найти объяснение.

– Никодим людей пугает, – пожаловалась Натка неожиданно для самой себя, – Рассказывает страшилки всякие. О тенях в лесу, о том, что Стон Земли предвещает конец света, что на север ходить нельзя.

Слава не удивился.

– На то он и местный батюшка, чтобы свою паству от опасностей предостерегать.

– Так ведь нет опасностей, придумывает он!

– Как же нет? Вся тайга – одна сплошная опасность, милая. Тем более для здешнего люда. Мало кто умеет по тайге ходить, все в основном городские.

– Но охотники же…

– Ой, ну какие они охотники? Научились мало-мальски силки на зайцев расставлять, и уже охотники? Да никто из деревенских дальше одного дня пути носу в тайгу не сунет.

Натка уже раскрыла рот, чтобы горячо заспорить, приводя в доказательство слова Бориса о некоторых колдыровцах, уходящих в леса на несколько дней, и изучивших здешние окрестности, как свои пять пальцев, но что-то заставило её промолчать. А секундой позже пришло озарение – он не знает! Главный человек здешних мест не знает, что деревенские давно способны на большее, чем просто собирать грибы на опушке и ставить силки на зайцев! Что тайга уже стала их домом…

– Разве что этот, – продолжал Генерал, не подозревающий о Наткиных умозаключениях, – Который сумасшедший. Он летом, кажется, вообще в деревне не жил, шлялся где-то.

– Шатун?

– Как есть шатун! Чем там питается, что делает – непонятно. И как его самого ещё не сожрали?

– Слава, а ты не знаешь, отчего он сошёл с ума?

– От глупости своей, – мрачно буркнул Генерал, – Самый неугомонный был. Два раза его из глуши вытаскивали, и ведь как далеко уйти успевал! Вот кто с тайгой на ты! Не знаю уж, кем он был раньше, но ходить по ней умел. И сейчас умеет, это у него осталось. В отличии от всего остального.

– То есть раньше он был совсем нормальный?

– Совершенно. И борзый. Слишком много вопросов задавал, везде нос совал, людей мутил, пытался на коллективный побег подбить, мол вместе выживать легче. Но люди-то не идиоты! В итоге ушёл один. А вернулся уже таким вот… с тех пор слова связного от него никто не слышал, ворчит только, как медведь. Что с ним там случилось в лесах, что он увидел – никому не ведомо. Одно хорошо – народ после этого присмирел, меньше бегать стали. А то ведь как надоедало их из тайги вытаскивать!

– Вы потому его и оставили? – догадалась Натка, – В назидание другим?

Она тут же испугалась, что Слава обидится, но он равнодушно кивнул.

– И поэтому тоже. Пусть люди видят, что бывает с теми, кто тайгу недооценивает. Да и вообще – что с ним делать-то? Не гнать же. Ест он немного, больше сам как-то кормится, дом его крайний, маленький, туда никто другой переехать не рвётся. Вот так и живёт, шатается по округе. Шатун, чтоб его…

Они помолчали. Изба продолжала вздыхать под натиском метели, но внутри было тепло, даже жарко. Натка вдруг почувствовала, что у неё закрываются глаза, и от души зевнула.

– И то верно, – одобрительно кивнул Генерал, – Пора спать. Ночи теперь долго будут длинные.

Но прежде чем осуществить это намерение, он снова властно притянул её к себе.

На этот раз всё произошло прямо у стола, и Натка чуть не вляпалась щекой в сковородку с остатками картошки, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, какой желанной она себя чувствовала в те минуты. Торопливость Генерала и отсутствие предварительных ласк были приняты ею за всепоглощающую страсть, а та небрежность, граничащая с грубостью, с которой он пользовался её телом – за естественную доминантность уверенного в себе самца.

Тем более, что всё это напрочь забылось, когда они легли в постель, и Натка свернулась калачиком в кольце больших, и уже кажущихся родными рук. Когда последний раз она засыпала в обнимку с мужчиной? Ах да… в Новосибирске, в той самой неухоженной квартире, откуда её потом выпнули в буквальном смысле этого слова, с чего и взяла начало цепочка событий, приведшая сюда. Она уже забыла имя этого парня… Володя? Валя? И как же давно всё это было! Далеко-далеко, глубоко-глубоко в Мути, как в другой жизни. Володя или Валя тоже обнимал её во сне, но разве чувствовала она те объятия так, как чувствует сегодня объятия Славы? Разве можно вообще их сравнивать? И их, и всё остальное?

Вспоминая сегодняшнюю ночь после, Натка поняла, что была в те часы безоглядно и бессовестно счастлива. Уютное потрескивание дров в печи, вой метели за окнами, спокойное дыхание мужчины рядом, изоляция от всего мира – всё это вдруг, как кусочки одного пазла, сложилось в идеальную картину абсолютной внешней и внутренней гармонии. Настолько совершенной, что вся прошлая жизнь с её маленькими радостями и скромными ценностями, с людьми, которые когда-то были дороги, разом померкла и выцвела, как старая чёрно-белая фотография, на которой уже с трудом можно что-либо разглядеть. Которую проще выбросить, чем восстановить.

И Натка выбросила. Без малейшего сожаления решила, что отныне у неё нет прошлого, что прошлое навсегда засыпано километрами и километрами нетронутых снегов, отделяющих её от прежней жизни. И вдохнула так глубоко, словно хотела вместе с воздухом втянуть в лёгкие и бескрайнюю тайгу, и белую ленту замёрзшей Реки, и витающие над деревней сны своих новых соседей, и тепло мужчины, в объятиях которого она лежала. Вобрать всё это, растворить внутри, навсегда сделать частью своего Я, слиться с настоящим моментом воедино…

И когда Натка уже уносилась прочь на лёгких крыльях сновидений, её догнала ещё одна радость – осознание того, что сегодня, впервые за много лет, нахождение в бане не вызвало в ней ни неприятных воспоминаний, ни связанного с ними страха.