Текст книги "Вниз по течению. Книга первая"

Глава 18

«С хорошего бодуна скрючилась на диване, пытаюсь задремать, чтобы хоть маленькую частичку похмелья из себя выкинуть.

И, вдруг, абсолютно реалистичное ощущение, что в комнату кто-то вошел и стоит у меня за спиной. Я слышу дыхание, движение воздуха от двигающегося тела. И чувствую, как ОНО руку ко мне тянет и хочет мне ее на плечо положить. Резко поворачиваюсь – никого! Потом опять и опять… Только вроде как дремать начинаю, а ОНО тут как тут.

Я не выдержала, встала, побрела на кухню, а ОНО за мной.

Так весь день за мной по дому и шлялось…

Мерзкое ощущение – все время у меня за спиной кто-то есть»

– Ну, как тебе лаба? – этот вопрос задал вечером Клим, забежавший на огонёк с двумя пакетиками чая и кульком печенья.

Наверняка это подношение входило в пакет ухаживаний, и Клим рассчитывал на романтичный вечер вдвоём при свете печи, но у Натки на тот момент уже гостила Марина, пришедшая узнать новости, так что романтика не удалась, из-за чего Клим сидел за столом насупленный. Марину же его реакция на своё присутствие нимало не смутила, и она как ни в чём не бывало принялась уплетать принесённые гостинцы.

– Лаба впечатляет, – призналась Натка, – Я только одного не пойму – кто её строил? Там уже раньше стояли эти здания? Ну вроде как Нижние Колдыри ведь тоже когда-то были простой деревней, пока отсюда люди не ушли.

– Да кто ж нам расскажет? – Марина шумно прихлебнула чай, и покосилась на Клима с ехидцей, – Про лабу лучше вон у него спрашивать, он туда несколько раз чуть на ПМЖ не отъехал, небось уже по-хозяйски присматривался.

– Слушайте, а где там людей держат во время тестов? Всего же один этаж, а окна без решёток.

Окна действительно были без решёток, да и нелепо смотрелись бы решётки в антураже этих удивительных строений, снаружи выглядящих бараками послевоенных годов, а изнутри больше всего напоминающих ультрасовременный медицинский центр из какого-нибудь американского или японского фильма. С белыми, без единого пятнышка, стенами, полами, и потолком, с новейшим оборудованием футуристического вида, с одноразовыми пелёнками, салфетками, перчатками, бахилами, и, разумеется, с сотрудниками, которые в своих одинаковых, безупречно-чистых халатах показались Натке похожими на молчаливых ангелов, охраняющих свой небесный чертог. Возможно кто-то другой и не увидел бы в этой запрятанной посреди тайги лаборатории ничего особенного, но для Натки, бывавшей только в районных поликлиниках небольших городов, с их стёртыми линолеумными полами, облупленными стенами, шаткими дерматиновыми кушетками, из прорех которых торчал поролон – она стала откровением.

– Всего один этаж? – Клим заржал, – Да там под полом целый бункер!

– Скажешь тоже – бункер! – фыркнула Марина, – Нат, не слушай его, там просто минус первый этаж есть, с палатами. Вот туда на время тестов и запихивают людей. Так удобнее же – окон нет, криков не слышно, а…

– Да ты же там ни разу не была! – Клим даже пристукнул кулаком по столу, – Хрена ли умничаешь? Под первым этажом ещё вниз несколько этажей есть, я лестницу видел!

– Ага, прямо подземелья Мордора! – Марина захихикала, – Я не была, зато Боря сто раз был, и этаж вниз там только один!

– Это про который корпус он тебе рассказывал? – голос Клима зазвучал торжествующе, – Про первый, ближе к Реке который? Под ним, да, всего один этаж. А во втором корпусе твой Боря наверно и не был, его же дольше, чем на неделю не забирали, да?

– Ну, не забирали, – неохотно признала Марина, но тут же пустила шпильку, – Он же не ходячий косяк вроде тебя, зачем его на месяцы забирать?

– А я месяцы и не сидел, не гони! Самое большее – три недели. Хотя и этого хватило так, что чуть крыша не поехала.

– Боря говорил – если халатов попросить, они могут какую-нибудь книгу дать. Ну чтобы хоть как-то время скоротать. По пьяни читать, конечно, не всем по кайфу, но лучше, чем ничего.

Клим обиженно оттопырил нижнюю губу.

– Не люблю я читать. С детства терпеть не могу, потому что заставляли меня! Да и вообще пусть всякие ботаны читают, а я парень простой.

– Не простой, а тупой. – любезно поправила Марина, и Натка испугалась, что сейчас у них случится очередная свара. Она уже знала, что в своё время Клим, как почти все свободные мужчины Колдырей активно подбивал клинья к её новой подруге. Даже бил морды соперникам, но вместе с ними был отбракован в пользу ещё женатого на тот момент Бори. Что очень плохо отразилось на его поведении и стало причиной обострения отношений и с односельчанами, и с халатами, чего Клим Марине до сих пор не мог простить.

Но сейчас он лишь нетерпеливо отмахнулся:

– Да иди ты со своими книгами! Я это к тому, что два корпуса лабы на берегу – это как верхушка айсберга. Под землёй несколько этажей, возможно целый бункер – точно вам говорю! Видел лестницу на несколько пролётов вниз, вот этими вот глазами! Но сам ниже минус первого этажа не спускался, врать не буду. Да и никто из наших не спускался, только халатам туда вход есть. Ну или тем ещё, кто вернуться и рассказать ничего не сможет.

– А что, были те, кто не вернулся из лабы? – спросила Натка после недолгого, но тяжёлого молчания.

– Были. Про них правда сказали, будто убежали в лес, но это чушь. Из деревни в лес не бежали, а из лабы, из-под замков, вдруг вот взяли и убежали! Никто не поверил, конечно, просто молчат от греха подальше…

– Странно очень, – Натка всё ещё была под впечатлением от сверкающей белизной и серебром лаборатории, которая так не вязалась с окружающей их глушью, – Зачем всё это нужно? Неужели правда только для того, чтобы изобретать лечение от алкоголизма? Это ж какая здесь стройка была, если и правда бункер под лабой! И электричество… откуда столько электричества, ведь подземные этажи должны освещаться круглосуточно, разве нет?

Клим пожал плечами.

– Так в двадцать первом веке живём, генераторы по Реке привезти не проблема. Может под землёй и стоят, на нижних этажах. Хотя, конечно, ты права, странно всё это – столько возни ради кучки алкашей. Неужели это всё оправдывается?

– Так чего тебе халаты-то сказали? – влезла в беседу Марина, которую, как обычно интересовала сугубо практическая сторона вопроса, – Что со здоровьем? Родить сможешь?

– Результаты анализов только завтра будут готовы, но вообще всё нормально вроде. Ничем я не больна, только… – Натка закатила глаза, вспоминая, – Физическое и психологическое истощение у меня, во! Но это ерунда, пройдёт, велели просто хорошо кушать, много спать, гулять на свежем воздухе, пить витамины…

– И заниматься сексом! – добавил Клим, растянув рот в крокодильей улыбке, – Секс – это первая вещь для хорошего здоровья!

– Уж не с тобой ли? – тут же изошла на ехидство Марина, – Да ты прям мастер тонкого пикапа!

– Слушай, а тебе домой не пора? К мужу? – Клим набычился, – Время-то уже позднее, он поди ждёт. Хотя тебе-то один хрен, загнала уже мужика под каблук? И хватит жрать печенье, я не тебе его принёс!

Марина воинственно выпятила подбородок.

– Не могу не жрать! Я беременная, мне надо.

– Так вот пусть твой Боря тебя и кормит, а я не нанимался!

– Если собираетесь лаяться, то идите домой оба, – перебила Натка, – А лучше скажите мне, когда теперь ждать первых тестов?

Отвлечение сработало – Марина и Клим уставились на неё, как бараны на новые ворота.

– Каких тестов? – первой заговорила подруга, – У тебя же со здоровьем норм, говоришь? Так ты рожать можешь спокойно, зачем тесты?

– На кой тебе тестов ждать? – не отстал от Марины Клим, – Да и не потащат тебя сразу на тесты, раз ты фертильная. Дадут время, чтобы могла замуж выйти и успела залететь.

Натка набрала в грудь воздуха, но вместо того, чтобы от души выругаться, как собиралась вначале, надула щёки и, закрыв глаза, принялась мысленно считать до десяти.

– Ты чего? – перепугался не блещущий умом Клим, – Что с тобой?

– Да ничего! – сорвалась Натка на счёте «шесть», – Я же сто раз уже говорила вам обоим, что не хочу рожать! Не собираюсь я тут рожать! И вообще не понимаю, как может быть иначе! Куда я потом с детьми посреди леса, вы спятили что ли? Как их растить в этой дыре?! И что я им-то потом скажу, как всё это объясню?! «Детишки, ваша мама очень много бухала, поэтому жить вам лесными дикарями»?!

Марина и Клим, забыв про взаимную неприязнь, озадаченно переглянулись. На их лицах отразилось некоторое смущение.

– Вообще-то, – наконец ответила подруга, – Так все бабы тут сначала говорят. Никто не хочет рожать, не зная, что будет потом, как с детьми в ебенях жить, и всё такое. А только после первых тестов по-другому думать начинают!

– Да ну? И почему тогда здесь столько бездетных женщин? Рая, например.

– Рая хотела детей, но не смогла. Мне Боря рассказывал. У неё возраст уже, пила она намного дольше нас. Женщина ведь чем моложе, тем у неё больше шансов. Заметь – кто здесь младше сорока, хоть их и мало таких – все с детьми.

– Это правда, – кивнул Клим, – Всё равно ведь передумаешь, не выдержишь пять лет. Так чего мучиться? Вон, Маринка, хоть и стерва, а правильно всё сделала, быстро сообразила, что к чему и подсуетилась. Да я сам, если бы мог – через жопу родить исхитрился! Лишь бы не тесты…

– Да как вы заколебали, что там такого страшного в этих тестах?! Что такого, чем меня или вас можно напугать? Блин, да я блевотиной захлёбывалась, до такой степени мне хреново бывало, тысячу раз думала, что подохну, даже ползти не могла! А в бреду такое видела, что Стивен Кинг бы обосрался! Сколько раз думала, что надо бы руки на себя наложить, лишь бы всё это уже закончилось!

– Мне можешь не рассказывать! – Клим тоже повысил голос, – Я тебя постарше буду, и выпить успел побольше! В психушке лежать не доводилось? А мне довелось! Так вот – я бы лучше туда вернулся, если бы мне выбор дали, чем в лабу!

Он резко поднялся, шагнул к дверям, дёрнул с крючка свою телогрейку.

– Бывайте, красавицы. Не буду больше мешать вашему девичнику.

Хлопнула дверь, скрипнули ступеньки крыльца, и Натка с Мариной остались вдвоём в тишине избы, нарушаемой лишь потрескиванием огня в печи, да свистом позёмки снаружи.

– Во псих, – подытожила Марина, когда пауза затянулась, – Однако он прав – время позднее. Боря без меня спать не ляжет, так что тоже пойду наверно.

– Значит и ты ничего не скажешь? – Натка вдруг почувствовала безумную усталость, прошедший день мёртвым грузом навалился ей на плечи, и веки отяжелели в один миг.

– Меня на тесты не брали, ты же знаешь, – Марина не смотрела на неё, пока одевалась, – Я бы и хотела что-то сказать, да не могу.

– Но Боря же тебе по-любому всё рассказывал!

Марина застегнула молнию пуховика, накинула капюшон, из-под него быстро стрельнула тёмными глазами, и ответила почему-то шёпотом:

– Боря рассказал мне достаточно, чтобы я приняла правильное решение. И тебе это же советую, прислушайся пожалуйста. Спокойной ночи.

Опять хлопнули двери, и на этот раз Натка осталась совсем одна со своими тревожными мыслями и незаданными вопросами.

С этого дня она стала жить ожиданием. Результаты анализов оказались неплохими, о чём на следующий же день поспешил сообщить поп Никодим. После этого он ещё несколько минут топтался на пороге, рассуждая о том, как ей повезло, и что теперь самое главное – не ошибиться с выбором мужчины, который станет отцом Наткиных будущих детей. Список озвученных качеств такого мужчины прямо указывал на самого Никодима, но Натка сделала вид, что в упор не понимает прозрачных намёков, а после и вовсе бесцеремонно выпроводила незваного гостя, сославшись на дела.

Но дело у неё на тот момент было только одно – ждать. Ждать и заранее готовить себя к предстоящим, судя по опыту друзей, непростым испытаниям. Это было нетрудно – страх, который пытались внушить ей Клим, Рая, и Марина, так и не появился. Было скорее любопытно, хотелось уже, наконец, понять, зачем её сюда привезли (наверняка затратив на это какие-то ресурсы) за что она ест свой хлеб и пользуется вещами, на которые не заработала?

Вещи эти вместе с запрашиваемыми продуктами исправно доставлял Бородавка, часто добавляя от щедрот своих то банку жидкой сгущёнки, то кулёк ирисок, то пачку дешёвых вафель. Сначала это настораживало, и Натка, привыкшая к тому, что мужчины никогда не проявляли к ней доброту просто так, всегда лишь ожидая чего-то взамен, подозревала подвох. Но Рая успокоила её, сказав, что это всего лишь своеобразный бонус для новичков, которые ещё не успели обзавестись хозяйством. «Стартовый пакет» – пошутила женщина и добавила, что на Натку, как на молодую фертильную женщину возлагаются известные надежды, поэтому её здоровье пока в приоритете. Старательно выделенного при этом слова «пока» Натка постаралась не заметить.

Зима между тем окончательно вступила в свои права, снег лёг уже плотным настом, а температура падала день ото дня. По ночам для того, чтобы на минутку выйти в туалет, стоящий в огороде позади избы, уже приходилось одеваться полностью, включая шапку и рукавицы, иначе мороз с порога нещадно прихватывал за уши, а металлические дверные ручки обжигали пальцы. Но были в этом и свои плюсы. Колдыровцы, как с юмором называли себя обитатели деревни, окончили осенние дела: заготовили дров, солений, сена, утеплили избы, обновили гардероб, и теперь всё больше времени проводили в тепле, у затопленных печей, а чтобы не было скучно – ходили друг к другу в гости. И поодиночке, и компанией, и целыми семьями, включая маленьких детей. Нравы здесь царили простые, все знали друг друга не первый год, и, не заморачиваясь ожиданием приглашения, заглядывали на чай, когда бог на душу положит.

Не обошли вниманием и Наткин дом. Благодаря этому, за какую-то неделю после наступления холодов она перезнакомилась со всеми Колдырями, узнала подноготные людей, которым до сих пор лишь вежливо кивала на улице, прожила вместе с ними их нелёгкое прошлое, так похожее на её собственное, разделила чужие радости и горести. Ровный гул огня в печи, вой метели за окном, нехитрое угощение на столе – всё это располагало к сближению, как ничто другое. Раньше Натка и подумать не могла, что общение без алкоголя может быть настолько душевным и откровенным.

Среди одиночных гостей преобладали, конечно, мужчины. Заходили с напускной небрежностью, как бы невзначай обнаруживая в карманах то шоколадку, то пачку печенья, и предлагая по такому случаю заварить чайку. Натка чай заваривала с удовольствием, встречала всех одинаково приветливо, разговор поддерживала охотно, но душу не открывала, и наносить ответные визиты не спешила. Для близкого общения ей вполне хватало подруг и Клима, к которому она, как ни странно, за последние недели почти привязалась.

Разумеется, мужчины заходили не просто так. Предложения руки и сердца сыпались, как из рога изобилия. Долгих ухаживаний здесь не практиковали, учитывая то, что поскорее выскочить замуж было в интересах новоприбывших женщин. Зато и за отказом дело не стояло. Натка просто объясняла, что не видит в этом месте будущего своих детей, и это воспринималось с пониманием, хоть и не без сожаления. Жалели несостоявшиеся женихи не сколько об упущенной возможности обрести, как здесь старомодно выражались «хозяюшку», сколько саму Натку. И каждый просил иметь его в виду, если она передумает.

Только с одним из холостых мужчин Нижних Колдырей Натка ни разу не обмолвилась ни словом. Это был житель крайней избы в конце улицы, откуда начиналась тропа, ведущая через кладбище в лес. Из окон этой избы наверняка уже виднелись кресты на опушке, но вряд ли их вид тревожил её обитателя, потому что был им тот самый Шатун, про которого рассказывал Натке поп Никодим в первый и полный страданий день её пребывания в Нижних Колдырях. Мужчина по имени Дмитрий пытавшийся сбежать трижды, и трижды возвращавшийся после каждой такой неудачной попытки. Был он, судя по рассказам деревенских, с тайгой на короткой ноге, не боялся ни зверя, ни лешего, но и это в итоге не помогло, не спасло от чего-то страшного, чего-то укравшего его рассудок. Потому что в третий раз вернулся Дмитрий из глухих лесов пустым, как нутро сгнившего дерева, оставив где-то там и память, и связную речь, и ясный человеческий взгляд. Вот так: ушёл из деревни молодой сильный мужчина, полный кипучей жизненной энергии, и не желающий мириться с неволей, а вернулся угрюмый Шатун, разучившийся говорить, и только ворчащий по-медвежьи на тех, кто к нему приближался.

Натка иногда видела в конце улицы его сгорбленную, бесцельно шатающуюся по околице фигуру, которая стала просто ещё одной деталью местного пейзажа, напоминанием о тщетности любых надежд на возвращение к прежней жизни, на бегство, на свободу…

Зато она открыла для себя чтение. Она, которая последнюю книгу прочитала наверняка ещё в школе, теперь жадно проглатывала и лихо закрученные детективы, и полную непонятных ей терминов научную фантастику, и неспешные исторические романы, и вызывающие холодок хорроры, которые особенно хорошо «заходили» тёмными одинокими вечерами под свечной треск и вой ветра снаружи. Даже подростковое фэнтези или наивные дамские лав-стори были интересны и по-своему поучительны. А книг в Нижних Колдырях хватало, на них халаты почему-то не жадничали – регулярно пополняли местную библиотеку новинками. Самой библиотеки как таковой не было, книги не хранились в одном месте, а кочевали из дома в дом, из рук в руки, считаясь народным достоянием и став своеобразной данью вежливости. Редко кто ходил в гости к соседям без пары-тройки книжек на обмен, ведь даже если они уже были прочитаны, знак внимания не оставался незамеченным. Натка очень быстро переняла и эту привычку, и общую любовь колдыровцев к литературе. Ведь там, где недоступны телевидение и интернет, печатное слово снова занимает в человеческих сердцах заслуженное первое место.

Таким образом, в общем и целом, когда пленница не тревожилась о завтрашнем дне, то новая жизнь казалась не такой уж и плохой. А если говорить совсем честно – то лучше, чем всё, что случалось с ней за последние несколько лет. Здесь у Натки было вдоволь еды, крепкий сон, крыша над головой, под этой крышей – собственными руками созданный уют. Были друзья, было приятное, ни к чему не обязывающее общение с односельчанами, были уединённые вечера, наполненные шорохом страниц, были неспешные прогулки: то под бесшумным снегопадом, то под яркими северными звёздами, которых никогда не увидишь в городах. А главное – у неё была Ясность. Та самая кристально-прозрачная Ясность, пришедшая на смену многолетней алкогольной Мути, и Натка не могла ею насытиться, как наверное не может насытиться красками окружающего мира прозревший слепец.

Пожалуй, только баня омрачала безоблачное течение деревенского бытия. Баня никак не хотела стать его частью – безобразным грязным пятном из прошлого она чернела посреди заснеженного огорода, напоминая о том, что существует другой мир. Мир, где даже после многих лет Ясности можно за один день провалиться обратно в Муть, такую непроглядную и беспросветную, что единственным выходом из неё будет стальной бак, наполненный бурлящим кипятком…

Как ни старалась Натка придать бане уюта, как ни наводила там чистоту, как ни пыталась добавить ярких красок, как ни протирала до солнечного блеска маленькие оконца – баня всё равно оставалась мрачным и всегда тёмным местом, глушащим любые звуки, и вызывающим подобие клаустрофобии. К счастью, Рая охотно согласилась приходить мыться к своей новой соседке, не расходуя собственные запасы дров, и Натка редко оказывалась в бане одна.

Стон земли больше не повторялся, люди о нём говорить не любили, так что этот необъяснимый местный феномен так и оставался загадкой. Зато ближе к середине декабря жителям Колдырей довелось наблюдать другое явление, на этот раз не жуткое, а прекрасное. Северное сияние.

Однажды посреди ночи, в самый её глухой и тёмный час, когда деревня словно вымирала, Натку разбудил заполошный стук в окно. Чуть не скатившись с печи от неожиданности, она увидела за стеклом Раю, призывно машущую рукой, и бросилась одеваться, на ходу придумывая всевозможные ужасы, от пожара до нападения волков. Но едва оказавшись на крыльце, застыла, как вкопанная, сражённая невиданным зрелищем.

Деревня светилась, как ей показалось в первый момент, и только потом она увидела, что на самом деле светится небо, а засыпанные снегом Нижние Колдыри лишь отражают этот призрачный колеблющийся свет. На единственной улице столпился наспех одетый народ. В восхищённом, почти благоговейном молчании, бывшие алкоголики запрокинули головы, и смотрели, не моргая, на колышущиеся над ними в невообразимой высоте гигантские полупрозрачные полотна, медленно переливающиеся изумрудным сиянием. Изумруд этот временами оттенялся жёлтыми и синими всполохами, тускнел, разгорался снова, лил вниз неспешные холодные лучи, окрашивающие снега до самого горизонта, превращая их в причудливо расписанные холсты. Даже метель стихла в те волшебные, ни на что не похожие минуты, даже суровая бескрайняя тайга почтительно примолкла, склонив бесчисленные ветви, признавая присутствие чего-то ещё более древнего, чем она сама.

Натка не знала, сколько прошло времени, как долго она и остальные жители деревни простояли на морозе, помнила только, что на ресницах намёрзли ледышки, потому что красота удивительного природного явления тронула её до слёз…

Словно северное сияние послужило неким знамением тому, что несмотря на приход бесконечной сибирской зимы, жизнь продолжается, Нижние Колдыри повеселели. Люди, до сих пор ползающие между домов подобно сонным мухам, желающим побыстрее забиться обратно в свои щели, ожили и встрепенулись. На следующий же день после волшебной ночи, на берегу Реки прозвучал клич – все на строительство ледяного городка к Новому году! И закипела работа! Мужчины, женщины, и дети катали огромные снежные комья, сбивали их в кучи, трамбовали, придавали форму, обливали водой, тёрли до зеркального блеска шерстяными рукавицами, складывали друг на друга, являя удивлённой сибирской глуши то крутую горку, то бородатого Деда Мороза, то затейливый лабиринт.

Натка включилась в работу с таким энтузиазмом, какого сама от себя не ожидала. Окружающая её Ясность не только дарила хорошее самочувствие и приподнятое настроение, но и подталкивала к действиям, не давала сидеть на месте, била изнутри ключом живой энергии. Впервые за много лет Натка почувствовала, что значит хотеть шевелиться, как это – слышать голос тела, просящего работы, нагрузки, движения! Возведение ледового городка в полной мере позволило исполнить эту просьбу. Каждое утро с трудом дожидаясь позднего зимнего рассвета, и едва позавтракав, она спешила на берег, куда к тому времени уже подтягивались односельчане, чтобы взяться за весёлый труд, сопровождаемым смехом, играми в снежки, и катанием с уже готовых горок.

Её друзья тоже принимали в строительстве самое живое участие. Даже грузноватая Рая, с поминутным оханьем хватаясь за поясницу, орудовала лопатой и таскала вёдра с ледяной речной водой, желая внести свою посильную лепту в грядущий праздник. Клим так и вовсе сказал козлом, ворочая ледяные комья, как детские кубики, а Марина, чей живот становился заметнее день ото дня, часами совершенствовала детали ледяных скульптур, выстроившихся вдоль воды.

О скульптурах надо сказать отдельно – здесь были звери и птицы, сказочные персонажи, пришельцы, чудовища, и даже сами жители деревни, тщеславно решившие запечатлеть себя во льду. Сходства с оригиналами в этих своеобразных автопортретах, конечно, было маловато, зато они вызывали общее веселье, и каждый желал дополнить образ соседа какими-то, по его мнению, недостающими мелочами вроде чинарика во рту, или выпирающего из штанов детородного органа.

Но всё хорошее быстро кончается, и к немалому разочарованию добровольных работников, городок был воздвигнут на чистом энтузиазме за какую-то неделю, причём немало превзойдя изначальные проекты. И каждому снова пришлось искать для себя коротающие время занятия.

Для Натки таким занятием стало освоение лыжной трассы. Что немало изумило её саму, потому что, ещё будучи школьницей, она с насмешкой наблюдала за теми, кто, как ей казалось, слишком тяготел к спорту, явно желая этим выделиться и приобщиться к мейнстриму. А теперь вдруг тоже захотела испытать возможности своего тела.

Впервые на лыжи её поставил Борис. Они случайно встретились, когда он возвращался с ежедневного забега вдоль Реки, разрумянившийся, довольный как слон, пышущий здоровьем и почти осязаемой жизненной силой. Чувствуя эту силу, жадно впитывая её каждой клеточкой кожи, подобно энергетическому вампиру, Натка и спросила, есть ли возможность выпросить у халатов лыжи для неё? Но Борис ответил, что просить ничего не надо, что у него есть вторая пара лыж, которую он в своё время выхлопотал для Марины, и которая в ближайшее время ей, как будущей маме, не пригодится, поэтому Натка вполне может пользоваться ими в своё удовольствие.

И благодарная Натка начала пользоваться.

Кататься её учил Клим, обрадованный такой возможностью быть ближе к своей пассии, на чьи ответные чувства до сих пор надеялся, ревностно оберегая от посягательств других ухажёров. Каждый день они вдвоём шли к Реке, где вдоль берега была проложена глубокая лыжня, уводящая на несколько километров в обе стороны от деревни. По ней и отправлялись «на променад», как любил выражаться Клим, неизвестно где откопав это пахнущее французскими круассанами слово, диковато звучащее среди мёрзлых лесных далей.

Лыжная наука давалась Натке на удивление просто, она и сама не ожидала, что скользить по снежному насту, отталкиваясь от него палками, будет так легко и естественно, словно она родилась с этим умением. Клим радовался успехам своей ученицы и с каждым днём усложнял маршрут, пытаясь как можно скорее вывести её на свой уровень. Перед самым Новым годом они уже носились по заснеженной опушке, не утруждая себя разговорами, на которые при таком темпе не хватало дыхания, прокладывая новые, свои личные лыжни. После таких пробежек жутко хотелось есть и спать. И то, и другое Натка делала с большим удовольствием, не зная меры – организм пытался добрать своё, то, чего его лишали годами. И был благодарен – укреплял мышцы, увеличивал выносливость, легче переносил холод…

А потом пришёл Новый год, который всей деревней встречали с таким размахом и безудержным весельем, какого Натка раньше без алкоголя не могла и помыслить!

Колдыровцы вытащили на улицу столы из своих изб, образовав один длинный стол до самого берега, до ледяного городка, где в честь праздника запалили яркие костры. Стол этот накрывали всем миром, каждый сделал свой вклад, будь то запас продуктов или умение вкусно готовить.

А когда за тысячи километров от таёжного празднования, в далёкой и кажущейся отсюда почти нереальной Москве, на Красной площади куранты пробили полночь, возвещая начало нового года, с другой стороны замёрзшей Реки на ревущем, как дракон, снегоходе примчался к их берегу Дед Мороз.