Текст книги "И как ей это удается?"

22. Во сколько это обходится?

Среда, 22:35

Дебра звонит мне домой, что само по себе подозрительно, поскольку в последнее время наше общение ограничивается имейлами. Услышав ее голос, понимаю – что-то случилось. Сразу спрашиваю, как дела, и в ответ получаю все разом: жизнь в норме; Джим на Пасху уезжает по делам, так что ей придется отвозить детей к своим в Саффолк, а у отца был удар, и теперь мама делает вид, что справляется, хотя на самом деле ей очень тяжело, но родители не хотят тревожить Деб, потому что она и так занята, а сама и рада бы помочь, но на работе напряженка, и шефы по-прежнему тянут волынку с ее партнерством, мерзавец Пилкотт подножки ставит, а Деб свою долю потом и кровью заслужила, и еще Анка, которая нянчила Феликса с годика, подворовывает. Она уже рассказывала про кражи?

Мне – нет.

Деб, оказывается, знала про кражи с прошлого лета, но старалась не думать, голову в песок прятала. Сперва пропадали мелкие деньги, и Деб думала, что по рассеянности разбрасывает их где-нибудь по дому. Потом стали исчезать вещи – пейджер, серебряная рамка для фото, крошечная видеокамера, которую Джим привез из Сингапура. Вся семья изощрялась в шутках над полтергейстом, который завелся в доме, но Деб все же сменила замки. Чем черт не шутит. А под Рождество “ушел” кожаный пиджак цвета сливок, ее чудный кожаный пиджак от Николь Фархи, который Деб и позволить-то себе не могла, но все же купила вопреки всякому здравому смыслу. В полной уверенности, что нигде его не оставляла, она все-таки обзвонила все рестораны, куда ходила ужинать. Потом перебрала шифоньер. Безрезультатно. Деб даже Анке пожаловалась, с горечью пошутив, что станет самой молодой пациенткой с болезнью Альцгеймера. Анка налила ей чаю с тремя кусками сахара – неудивительно, что у словаков вечно проблемы с зубами – и утешила с материнской улыбкой: “Вы не сошли с ума, просто немножко устали”.

На том бы все и закончилось и Деб осталась бы в неведении, если однажды не заскочила б домой в промежутке между двумя клиентами. Копаясь с ключами у входной двери, случайно обернулась и увидела шагающую к дому Анку с коляской. В кожаном пиджаке цвета сливок, от Николь Фархи. У Деб подкосились колени, но она как-то умудрилась спрятаться за мусорными баками, оставшись не замеченной нянькой.

В следующую субботу, в Анкин выходной, Деб как воришка в собственном доме пробралась в комнату няни. Где и обнаружила кроме пиджака – он висел в шкафу на самом виду – еще несколько своих лучших свитеров. В ящике нашлись видеокамера и часы ее бабушки, с серебряной рыбкой вместо минутной стрелки.

– И что дальше? Что ты ей сказала?

– Ничего.

– Как это? Деб, ты должна что-то предпринять!

– Анка живет с нами уже четыре года. Когда Руби родилась, она Феликса в роддом привозила. Анка не просто няня, она уже член семьи.

– Член семьи, который тебя обворовывает, а потом ублажает чаем?

Голос подруги бесцветен, безжизнен.

– Я столько думала, Кейт. Феликс и так страдает, потому что меня вечно нет дома. Экзема расцвела… И он… он очень любит Анку. Очень.

– Брось! Она воровка, а ты, между прочим, ее босс. На фирме ты бы ни минуты не потерпела…

– С воровством я могу смириться, Кейт. С горем своих детей – нет. И хватит обо мне. Ты-то как?

Делаю глубокий вдох и… прикусываю язык.

– У меня все отлично.

Дебра прощается, но прежде мы договариваемся об очередном совместном ланче, который в очередной раз не состоится. Тем не менее я делаю пометку в ежедневнике, а рядом рисую смешную рожицу – такие сама Деб рисовала на полях лекций по истории везде, где звучало имя Иосифа Сталина. (Мы учились по очереди: одна сидела на лекциях, вторая отсыпалась.)

Мы платим чужому человеку, чтобы он был матерью нашим детям. Во что это обходится, прикидывал кто-нибудь? Речь не о деньгах. Деньги тоже имеют значение, но как насчет всего остального?

Четверг, 04:05

Эмили разбудила меня, потому что сама проснулась и больше не может уснуть. Что ж, понятно, вдвоем бодрствовать веселее. На всякий случай пробую ей лоб. Ни намека на жар, зато налицо лихорадка перед пасхальными каникулами в Париже, куда мы отправляемся уже сегодня, если я вовремя закруглюсь с делами. Моя дочь мечтала попасть в Диснейленд с тех пор, как узнала, что замок Спящей красавицы существует не только на видеокассете.

– Мам, а Минни-Маус знает мое имя? – шепчет она, забравшись ко мне под бок.

– Конечно, дорогая.

Счастливая, Эм кенгуренком пристраивается на мне и уплывает в страну снов, куда мне сегодня путь уже заказан. Дай бог уложить в голове все, что забыть никак нельзя. Итак: паспорта, билеты, деньги, плащи (наверняка задождит, праздник как-никак), пазлы-фломастеры-бумага на случай, если застрянем под Ла-Маншем, курага на перекус, “мармеладные человечки” на взятки, шоколадные медальки на призы для тех, кто прекратил истерику.

Кто-то из суфражисток, если мне не изменяет память, сказал, что женщинам пора отказаться ходить у мужчин в прислугах. Да пытались мы, еще как пытались. Женщины сегодня выполняют мужскую работу не хуже мужчин. И при этом продолжают таскать внутри себя горы информации. Голова матери работает в режиме аэропорта Гатвик. Прививки (делать или не делать?), что читать, а что еще рано, размер обуви, чемоданы в отпуск – и все это кружится в ожидании инструкций наземной службы. Если женщины не обеспечат безопасную посадку, мир взорвется, верно ведь?

12:27

Голубиха отложила два яйца. Чуть приплюснутые с боков, они изумляют своей белизной с голубоватым отливом. Родители, кажется, высиживают их поочередно. Вот так и мы с Ричем менялись “сменами”, когда болел кто-то из детей.

К концу дня мне нужно написать четыре отчета о работе с клиентами, продать массу акций (рынок трясет, “ЭМФ” требует притока наличных) и купить у “Торнтона” стаю шоколадных утят. Кроме того, мы с Момо опять работаем с одним из итальянских фондов. А еще я за все утро не получила ни слова из Штатов и умираю – хочу увидеть в углу экрана конвертик, который расскажет, что Джек думает обо мне. Как и я о нем.

Как я жила раньше? Когда не ждала его писем? Сейчас я только и делаю, что жду. Если не жду, то читаю от него сообщение или сочиняю ответ. Жизнь из процесса существования превратилась в процесс ожидания. Нетерпение заменило голод. Смотрю на экран, пытаясь взглядом вызвать его слова.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Джек, ты куда пропал?

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

ЧТО ТЫ СЕБЕ ДУМАЕШЬ?

Отвечай, черт возьми!

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Я что-то не то сказала?

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Эй!

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

ЧТО может быть важнее, чем ответить мне??!

ххххххх

От кого: Джек Абельхаммер

Кому: Кейт Редди

 
Твой верный раб, я все минуты дня
Тебе, о мой владыка, посвящаю.
Когда к себе ты требуешь меня,
Я лучшего служения не знаю[37]37
  У. Шекспир, Сонет 57, перевод В. Брюсова.


[Закрыть].
 

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Ладно, ты прощен. Очень мило. Сонет пера Билла Гейтспира, верно? Только давай договоримся на будущее: еще одно такое молчание – и ты в ба-а-льшой беде. Я бы даже сказала, ты труп.

А обещания я держу, если ты еще не понял.

От кого: Джек Абельхаммер

Кому: Кейт Редди

У Билла Гейтспира, как выясняется, на любой случай найдется софт для души.

 
Не смею я ревнивою мечтой
Следить, где ты. Стою – как раб угрюмый —
Не жалуясь и полн единой думой:
Как счастлив тот, кто в этот миг с тобой[38]38
  Там же.


[Закрыть].
 

Что же до твоего обещания, то я уже в большой беде, Кэтрин. Если мое убийство обеспечит личное присутствие одного гениального фондового менеджера, то я готов умереть достойно.

Помня о твоем отъезде с детьми в Диснейленд, я посчитал, что тебе будет не до моих имейлов. Пытаюсь представлять тебя счастливой без меня. Пытаюсь при этом не впадать в тоску.

Ты так здорово пишешь о детях (любимые книжки Эмили, первые слова Бена), что я не сомневаюсь – ты прекрасная мама. Всегда помнишь о них, все замечаешь. Моя мать сидела дома, играла в бридж с приятелями, пила мартини с водкой. Целыми днями она была рядом – но для нас, троих детей, ее словно и не существовало. Не стоит романтизировать домохозяек, они тоже бывают никуда не годными родителями.

Ты живешь в моем сознании, я ношу тебя с собой и постоянно общаюсь. Но что самое ужасное, мне начинает казаться, что ты меня слышишь.

Х х х

Джек

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Я слышу тебя.

23. Пасха

Суббота

Парижский Диснейленд, ужин в ресторане “Тоуд Холл”

Меня страстно целует и жарко обнимает высокий смуглый незнакомец. Какая жалость, что зовут его Гуфи. Эмили, в благоговейном трансе от встречи наяву с героями любимых мультиков, прячется за мою ногу и отказывается даже здороваться.

Мгновением позже в ресторан фурией влетает Пола. Злая как черт. Она дала себя уговорить и “согласилась” поехать с нами в Евро-Дисней. Приблизительно так же Британия “согласилась” вернуть Индию. Тактическая ошибка мне дорого обойдется.

Я уже начинаю расплачиваться, извиняясь за все подряд, особенно за то, в чем моей вины уж точно нет. Прошу прощения, что Бен вчера ночью разбудил всех храпом, прошу прощения за нерасторопность гостиничной обслуги, прошу прощения, что французы не говорят по-английски. Ах да, я забыла извиниться за бесконечный дождь. Нижайше прошу прощения.

Молча устроившись напротив, Пола наблюдает за моими материнскими потугами с презрительным видом автоинструктора, который только и ждет, когда его ученик-всезнайка врежется в столб.

После четверти часа ожидания официанта в “Тоуд Холле” (отвратное место – фальшивая позолота, горгульи из серой пластмассы) Пола заказала цыплячье филе себе, Эмили и Бену. Прикинув, что вместо цыплят здесь, скорее всего, подают пенициллин в обсыпке, я решила проявить характер.

– Думаю, детям лучше взять слоеный пирог. Надеюсь, начинка в нем с ближайших ферм, а не из пробирки.

– Как скажете, – жизнерадостно соглашается Пола.

Бен при виде пирога скорбно кривится и от горя впадает в икоту. Французские семейства за соседними столиками (с enfants в темно-синих или серых костюмчиках, чинно поглощающими натуральные французские продукты) как по команде оборачиваются поглазеть на англо-саксонских варваров. Эмили заявляет, что не будет пирог, потому что он похож на вареное яйцо, и что она хочет “как у Полы”. Я так и знала. Нет, вслух Пола не произносит сакраментальной фразы. Она просто сочувственно обнимает Бена и кормит его жареной картошкой со своей тарелки.

(Порой в компании Полы и детей я чувствую себя как в школе, когда три девушки из моего класса вдруг в одночасье стали подружками не разлей вода. Как же я это пропустила? И меня, которая всегда возвращалась домой под ручку со всеобщей любимицей Джеральдиной – грудастой блондинкой, похожей на Фэрру Фосетт, с браслетом на щиколотке, – вдруг выпихнули за пределы круга, так что мне оставалось лишь брать под локоть Хельгу, высоченную австрийку в очках. Я по-прежнему считалась частью их компании, но из сердца ее меня исключили, отлучили от общих шуток, объектом которых, увы, все чаще становилась я сама).

– Эмили, перестань, прошу тебя.

Эм один за другим опустошает одноразовые пакетики с сахаром. Заключаем сделку: она может соорудить снежно-сахарную горку для Минни-Маус со своего брелка, если съест весь пирог и три стручка фасоли. Нет, пять стручков. Идет?

Положение исправлено. Хорошо бы расслабиться, но в мозгах что-то упорно крутится. Чего-то я не доделала. Ну, что еще, Кейт?! ЧТО?

19:16

Заснуть после парижской эмоциональной встряски нереально. Перед сном Эмили требует повторения пасхальной библейской истории, которая не дает ей покоя с прошлой недели, когда моя дочь узнала, что младенец Иисус из рождественских гимнов вырос и стал тем самым человеком на кресте. Как раз тот случай, когда мечтаешь нажать кнопку и вызвать добрую фею, чтобы погладила ребенка по головке и взяла все объяснения на себя.

– Почему его убили? Иисуса?

Вот он, мой ночной кошмар.

– Потому что… ну, потому, что людям не нравилось то, что он говорил.

Эмили, вижу, прочесывает мозги в поисках самого страшного из преступлений.

– Люди не хотели делиться?

– И это тоже. Они не хотели делиться.

– А Иисус, когда умер, стал еще лучше и улетел на небо.

– Правильно.

– Сколько ему было лет, когда его крестовали?

– Распяли на кресте. Тридцать три.

– А тебе сколько, мам?

– Мне тридцать пять, солнышко.

– А есть такие люди, которым сто лет, правда?

– Правда.

– Но они все равно умрут?

– Да.

Ей хочется услышать, что она не умрет. Я знаю те слова, которые сейчас ей нужны – единственные, которые я произнести не могу.

– Умирать очень грустно. Потому что подружек больше не увидишь…

– Да, Эм, это грустно. Очень грустно. Но здесь останутся люди, которые тебя любят…

– На небе много людей, правда, мам? Очень, очень много.

– Да, дорогая.

Когда-то очень давно, еще в прошлой жизни, мы с Ричардом поклялись, что не станем предлагать своим детям сказки о вечной жизни в качестве утешения. Никаких ангелов и архангелов, никаких сладкозвучных арф, никаких Елисейских Полей, наводненных твоими недругами из колледжа. Клятва прожила… секунд пять после того, как моя дочь выговорила слово “смерть”. Да разве может мать собственноручно открыть дверцу топки и показать своему ребенку будущее всех ее родных, близких, любимых?!

– И пасхальный кролик тоже на небе?

– Нет, моя хорошая. Пасхального кролика там точно нет.

– Зато Спящая красавица…

– А Спящая красавица живет в своем замке, и завтра мы ее увидим.

* * *

Меня поражают вопросы Эмили, но куда больше поражает тот факт, что мне дозволено отвечать как бог на душу положит. Хочу – скажу, что Бог есть, хочу – что нет. Хочу – скажу, что “Оазис” лучше “Блёр”[39]39
  Британские рок-группы, играющих в стиле брит-поп, пик популярности которых пришелся на вторую половину 90-х годов.


[Закрыть], хотя особого смысла в этом нет, поскольку, когда Эмили подрастет, никаких пластинок не будет, а Мадонна отойдет в прошлое наравне с Гайдном. Взбредет мне в голову – могу заявить, что Гэри Грант соперничает с Шекспиром за звание величайшего англичанина. Я – Я! – могу предложить ей стать футбольной фанаткой, и я же могу убедить, что спорт – это жуть как скучно. Могу посоветовать подумать как следует, кому преподнести свою девственность, или пораньше просветить насчет контрацепции. Могу на правах профессионала порекомендовать отчисление трети ежегодного дохода на счет пенсионного фонда или просто сказать, что любовь за все в ответе. Черт побери, я могу ляпнуть все что угодно! Свобода, Кейт… Свобода, которая восхищает и приводит в ужас.

Отправив новорожденную девочку вместе с родителями домой, врачи – или кто там за это несет ответственность – забыли вручить нам руководство по смыслу жизни. Помню, как Ричард за широкие лямки вынул коляску из машины и осторожно, как бесценный фарфор, отнес в гостиную. (Тогда мы еще боялись ее сломать, не зная, что, скорее, произойдет все наоборот.) Мы с Ричем посмотрели друг на друга, потом вместе – на нашу дочь. И что дальше?

Водить машину без лицензии вам не позволят, зато детей растить – сколько угодно. Забирайте и варитесь в собственном соку. Стать родителем – все равно что построить лодку в открытом море, это я вам говорю.

Нельзя сказать, что нас отправили из роддома совсем уж невооруженными. Буклет вручили, тоненький такой, в прозрачной обложке, с карикатурными мамой-папой на каждой странице: мама-папа локтями проверяют температуру воды в ванночке, мама-папа проверяют температуру молока тыльной стороной ладоней. Еще имелись график кормления, советы по переходу с молока на каши и, кажется, список продуктов, от которых можно ожидать сыпи. Но ни словечка о том, как объяснить ребенку смерть мамы-папы.

Я смотрю в лицо Эмили, сияющее и смущенное одновременно, и у меня в который раз перехватывает дыхание, как и у сотен миллионов моих предшественниц, с трудом сдерживавших слезы, стоило ребенку задать им старый как мир вопрос.

– Ты умрешь, мамочка?

– Когда-нибудь, дорогая. Только очень, очень нескоро.

– А когда?

– Когда мамочка уже не будет тебе нужна.

– Когда?

– Когда ты сама станешь мамой. Ну-ка, спать, Эм. Быстро. Закрывай глазки.

– Ма-му-уль!

– Спи, солнышко, спи. Завтра у нас столько всего интересного.

Получилось, Кейт? Может быть, нужно было по-другому, осторожнее, тоньше?

* * *

Воскресенье, 15:14

Вместе с Эмили вопим что есть мочи на американских горках. Зажмурившись, щелкаю кнопкой воображаемого “Полароида”. Снимок на память: миг счастья с дочкой. Волосы чудного ребенка треплет ветер, ладошка в маминой руке. А мама… мама-идиотка думает о работе. Безумный аттракцион напоминает ей рынок акций: захватывающий дух взлет и… сердце ухает в желудок.

Ты дура, Кейт! Боже, какая дура. Тупица безмозглая… Дубина… О нет… В четверг не выставила акции на продажу. Пять процентов надо было скинуть – рынки трясет, “ЭМФ” требует наличные. Мы взлетаем на самый пик горок, и перед моими глазами вместе с панорамой Северной Франции мелькает вся моя карьера. “ЭМФ” уже приостановил набор сотрудников. Теперь на очереди увольнения. Кто первый кандидат на вылет? Да кто как не менеджер по фондам, забывшая продать акции своих клиентов, потому что ее мысли были заняты покупкой пасхальных шоколадных утят.

– Я безработная.

– Что? – Ричард вынимает нас из вагончика.

– Я уволена. Забыла. Пыталась все упомнить – и забыла самое главное.

– Кэти, притормози. Рассказывай толком, и помедленнее.

– Пап, почему мамочка плачет?

– Мамочка не плачет, – говорит Пола, выныривая из толпы. – Просто ей было так весело, что даже слезы потекли. Ну-ка, кто хочет блинчиков? Кому с джемом, кому с лимоном и сахаром? Лично мне с джемом! Я их заберу, Кейт? – коротко бросает она мне, а я молча киваю в ответ, потому что говорить не в силах.

Толкая коляску с Беном перед собой, Пола за ручку уводит Эмили. Что бы я делала без нашей няни?

16:40

Почти успокоилась. Спокойствие осужденного на смерть. Все равно ничего не исправишь: в банках выходной. До вторника продать ничего не удастся, так что переживать без толку. Уж лучше не портить остаток праздников. Вылезая из кабинки очередного аттракциона, вижу в очереди человека, который явно пытается вспомнить, кто я такая. Я-то его сразу узнала. Это Мартин, мой бывший. Вам знакомо странное ощущение от встречи с экс-дружком? Будто с призраком сталкиваешься. Спешно отворачиваюсь, вожусь с лямками на коляске Бена, которым мое внимание абсолютно не требуется.

Мысль первая: аргументы против общения с бывшим любовником:

а) на мне непромокаемый желтый дождевик из универмага Диснейленда, с аппликацией в виде Микки-Мауса и запахом свежеизвлеченного из упаковки презерватива;

б) гостиничный фен, которым я утром воспользовалась, дышит на ладан, поэтому мои волосы облепили череп наподобие дряхлого ночного колпака обитательницы богадельни;

в) на днях меня уволят, так что особенно не расхвастаешься, каких высот без него достигла.

Мысль вторая:

а) Он меня вообще не узнаёт. Он меня ДАЖЕ не узнаёт. Я постарела, пострашнела и не представляю ни малейшего интереса для мужчины, когда-то сходившего от меня с ума.

Оборачиваюсь. Встречаюсь взглядом с Мартином. Парень мне улыбается. Это не Мартин.

20:58

В Лондон возвращаемся на “Евростаре”. Бен спит, растянувшись у меня на коленях. Длинные ресницы чуть подрагивают на щеках, кулачки еще младенчески-пухлые, с ямочками. Когда он вырастет, вряд ли поймет, как мама любила его ручонки. Может, я и сама забуду…

Тянусь за ноутбуком, но Бен поворачивается на бок и вздыхает. Бог с ней, с почтой. Пусть лучше ребенок поспит. Площадной руганью Рода Таска и “соболезнованиями” змееныша Гая я и дома успею насладиться. После чего куплю покаянный капюшон цвета хаки с прорезями для глаз и достойно приму свою судьбу нищей безработной матери.

Теперь вы понимаете, почему я тем вечером так и не прочитала сообщение от Рода Таска. Сообщение, где говорилось, что у меня все ОК. Даже лучше.

От кого: Род Таск

Кому: Кейт Редди

Кейт, где тебя черти носят?! Курс опять срезали. Вся команда по уши в дерьме. Ты одна не продала. Колись, гений, в чем секрет? Трахаешь Гринспена?

Гони старикана из своей постельки и жми сюда. Пиво за мной.

Привет,

Род

24. Кейт празднует победу

Вторник, 09:27

Офис “Эдвин Морган Форстер”

Аллилуйя! Кейт Редди получила звание гуру. Мое “чувство рынка” (читай: провал памяти, благодаря которому я не продала акции и была спасена нежданным снижением курса) обеспечило мне временный статус королевы “ЭМФ”. Я топчусь у кофейного автомата, по-царски принимая подношения от благоговеющих вассалов… простите, коллег.

– Ты одна предчувствовала снижение курса и стабилизацию рынка, – восторгается Гэвин по прозвищу Перхоть.

Напускаю на себя горделивую скромность.

– Вот черт! А я шесть процентов потерял, – стонет розовощекий Айан. – Это еще что! Брайан залетел на пятнадцать процентов. Очередной гвоздь в его гроб. Бедняга.

Я сочувственно киваю. На губах – вкус шампанского в честь победителя.

Крис Банс шмыгает мимо в туалет, старательно пряча глаза. Подходит Момо, клюет меня в щеку. В тот же миг взор Гая как нож вонзается мне между лопаток. Робин Купер-Кларк пересекает кабинет с отеческой улыбкой на губах – епископ, встречающий молодого, подающего надежды викария.

– И на третий день воскресла она… – говорит Робин. – Так-так-так, мисс Редди. Кто сказал, что Пасха потеряла смысл?

Он знает! Знает! Конечно, он знает. Умнейшая личность во вселенной.

– Мне жутко повезло, Робин. Алан Гринспен откатил камень от входа в пещеру.

– Повезло, конечно, Кейт. Но ты это заслужила. Хорошим работникам должно везти. Кстати, Род уже сказал, что мы отправляем тебя во Франкфурт?

На крыльях триумфа лечу к себе, плюхаюсь в кресло, хотя могла бы обойтись и без него – вдохновение держит на весу. Проглядываю курсы валют, проверяю состояние рынков и наконец перехожу к главному – электронной почте. Ящик меня радует: первые два письма от лучших подруг.

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

В отчаянии ищу няню. Анка разбушевалась и бросила нас после моей воспитательной беседы насчет воровства. Свекровь приехала из Суррея на помощь, но в пятницу должна вернуться. Караул!!! Есть идеи? Большинство кандидаток требуют машину, остальным под сорок и с головой не все в порядке: рассчитывают на жалованье гл. редактора “Вог”.

Причина бросить работу: я больше не могу ходить на работу!

Когда уже наступит время развлечений? Когда мы уже сможем сказать: “Вот за что боролись и страдали!”

Ланч в четверг???

PS: Надо учиться видеть хорошее в своей жизни. В мире полно нищего, разутого, раздетого народа.

От кого: Кейт Редди

Кому: Дебра Ричардсон

Я РАДА, что Анка ушла. Ты умница, что решилась на разговор. Не надо паники, скоро кого-нибудь найдешь. Австралийки, говорят, очень хороши как няни. Пошлю тебе номера агентств и закину удочку Поле – может, она знает, кто ищет работу. Я сегодня героиня “ЭМФ”. Поймала удачу за хвост. А награда? Командировка в Германию горящим рейсом – фирма экономит на билетах.

Так что ауфвидерзейн, котик. Ланч перенесем?

Извини,

с любовью,

К

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Проклятье!!! Я беременна.

Тут же оглядываюсь на Кэнди. Почуяв на себе мой взгляд, она поднимает голову и машет ручкой. Как ребенок машет – смешно и грустно.

* * *

Кэнди беременна. Речь не о задержке, а о приличном сроке в четыре с половиной месяца, если верить приговору гинеколога из больницы на Уимпол-стрит, которому она вчера показывалась. Цикл у нее давно сбился – наркотики, должно быть, виноваты, – поэтому она и не заметила ничего странного, кроме пары набранных килограммов да саднящих сосков, что вполне объяснимо после зажигательного секса во время лыжного отпуска с неким Дарреном из госказначейства.

– Придется избавиться.

– Понятно.

Мы сидим за стойкой бара “Корни и Бэрроу”, как птички на жердочке, лицом к площади, где зимой заливают каток. У Кэнди в руке бокал с шампанским. У меня бутылка “Эвиан”.

– Избавь меня от этого дерьма, Кейт. Нахрен соглашаться, если не согласна.

– Я всего лишь хотела сказать, что поддержу тебя в любом твоем решении.

– Решении? По-твоему, это решение? Это катастрофа, мать ее!

– Поздний аборт, Кэнди… Хорошего мало.

– А на двадцать лет записаться в матери-одиночки – по-твоему, лучше?

– Трудно, но возможно. Тебе тридцать шесть, как-никак.

– Во вторник тридцать семь стукнет.

– Время уходит.

– Не оставлю.

– Понятно.

– Что?

– Ничего.

– Знаю я твои “ничего”, Кейт.

– Боюсь, как бы ты не пожалела.

Кэнди давит в пепельнице сигарету, прикуривает следующую.

– В Хаммерсмите есть одна клиника… Дорого, но не смотрят на сроки и вопросов не задают.

– Ладно. Я с тобой.

– Нет.

– Я с тобой. Одну не отпущу.

– Какого хрена? Тоже мне, каникулы нашла.

Заглядываю подруге в глаза:

– А если он заплачет?

– Что ты мне тут вкручиваешь, Кейт? Марш против абортов хочешь возглавить?

– Говорят, плод может плакать. Ты у нас, конечно, крутая, а я так сразу умерла бы.

– Повторите, – кивает она бармену. – Ну давай, объясни мне.

– Что объяснить?

– Все. Про детей.

– Не могу. Это самой нужно ощутить.

– Брось, Кейт, ты снег эскимосам можешь продать. Действуй!

Боже, этот взгляд. Взгляд Кэнди Страттон, вызывающий и горестный одновременно. Взгляд ребенка, упавшего с дерева, куда ему залезать запретили: ни за что не заплачу, хоть и больно ужас как. Мне хочется обнять ее, но она не позволит. Как объяснить ей, что упускать такой шанс глупо? А объяснить необходимо. Иных доводов Кэнди не принимает.

– Дни рождения моих детей знаешь?

Она кивает.

– Так вот, если бы мне позволили выбрать и сохранить лишь два дня из всей моей жизни, я бы выбрала только эти два дня.

– Почему?

– Чудо.

– Чудо?! – Кэнди мерзко хихикает; у нее это здорово выходит. – Выпить не смей, курить не смей, про трахаться забудь, сиськи висят, как дохлые крысы, влагалище шире тоннеля Холланда[40]40
  Тоннель Холланда – автомобильный тоннель под рекой Гудзон.


[Закрыть], а она мне про чудо заливает. Лучше ничего не предложишь, мамуля?

Пустой звук.

– Мне пора, Кэнди. Сообщи дату и время. Я подскочу.

– Не оставлю!

– Понятно.