Текст книги "И как ей это удается?"

13. За покупками

У послеполетной хвори свой микроклимат: сумрачный, липкий, сингапурский. Ступив на землю после трансатлантического прыжка из Бостона, плетусь под ледяным февральским дождем, как тропическая сомнамбула. На Лонг-Акр невзначай становлюсь поперек дороги посыльного. Взгляд из-под форменной фуражки обжигает ненавистью:

– Куда прешь, корова?! Зенки повылазили?

У меня четырнадцать свободных минут до нашей с Родом встречи с консультантами в Ковент-Гардене, сразу за рыночной площадью. В самый раз, чтобы заскочить на обувную распродажу.

Походы по магазинам ради удовольствия остались в прошлом. Бездумное разглядывание витрин, безобидный флирт с шенилью, шелком или роскошной альпакой – не для меня. Теперь я налетаю на магазины как голодная саранча, сметая с прилавков и совершенно необходимые вещи, и абсолютно бесполезные, зато заслуженные тяжким трудом.

Первым делом хватаю карамельного цвета туфли на шпильках – ногам Гая не поздоровится – и мягчайшие замшевые полусапожки. После секундного колебания добавляю и черные босоножки с таким количеством пупырышек на стельках, будто эту модель создавали для чтения пятками по системе Брайля. Забавно, что две купленные разом пары кажутся бессовестным мотовством, но возьми три – и считай, обулась даром.

У противоположной стены шикарная брюнетка, типичный пример триумфа ботокса над земным притяжением, вся в сизом кашемире, изучает каждую пару с дотошностью главного эксперта на цветочной выставке. Сразу видно: и деньги, и время у нее есть. Не нужно усилий, чтобы увидеть в ее распоряжении целые дни магазинных экскурсий – море возможностей с островками кофеен и легких ужинов в уютных ресторанчиках. Я перехватываю взгляд дивы на мюли “под зебру” на стойке обуви шестого размера. Фиг тебе. Скачок с пируэтом в стиле “Ангелов Чарли” приносит победу – обувка у меня в руках.

– Прошу прощения, я как раз их хотела взять. – В капризном голоске намек на тоску – на большее это инертное существо не способно.

– Прошу прощения, но я первая. – Сую ногу в туфлю. Дальше пальцев не лезет.

– Нечего злиться. – Она удаляется с улыбкой и шлейфом “Джо Мэлоун Тубероуз”. Ну не фея ли благоуханная? Бесспорно. Не хочется ли кому-то свернуть эту нахально гладкую шейку? А то!

Дойдя до “зебры”, кассирша колеблется, переворачивает подошвами вверх:

– Не ваш размер, мадам.

– Знаю. Но я их беру.

Аппарат деловито бубнит, кхекает и выплевывает мою кредитку.

– Прошу прощения, мадам, ваша карточка не принимается. Мне нужно позвонить.

– А мне некогда ждать, когда вы позвоните.

Кассирша ухмыляется.

– Попробуем другую кредитку?

10:36

На встречу прискакала с опозданием на шесть минут тридцать пять секунд. Ступаю в зал, где в глазах рябит от костюмов, пытаясь скрыть за спиной блестящий пакет с покупками. Род Таск с акульим оскалом поднимает глаза:

– Ага. У леди проблемы – леди идет в магазин. Рад, что ты к нам присоединилась, Кэти.

12:19

До каникул Эмили четыре дня, а у меня ни минутки свободной на выбор подходящего отдыха. Да еще и Пола на неделю умотала в Марокко. Сегодня утром я было подъехала к ней с предложением хоть изредка согласовывать свой отпуск с нашим, но в ответ получила лишь взгляд а-ля Жанна Д’Арк: “Спички долой!” Пришлось оплатить перелет. Где твоя сила воли, Кейт?

Якобы по уши в делах, набираю номер турагентства. Как насчет Флориды?

На другом конце провода – злобный хохоток гиены:

– С октября ничего нет!

– Парижский “Диснейленд”?

Non.

“Евростар” тоже стонет под бременем заранее подсуетившихся умников.

– Вам бы стоило позаботиться о Пасхе, миссис Шетток. На Пасху еще кое-что осталось. А сейчас могу предложить… О домах отдыха не думали?

Как не подумать. Предпочитаю экскурсию в чистилище.

Есть же еще Корнуолл, Костуолдс, Канары, наконец. Есть, но забиты. Обзваниваю несколько агентств, пока не натыкаюсь на “Уэльс-коттедж”, где мне предлагают – о чудо! – “отказной” семейный тур неподалеку от Сент-Дейвидса.

– Правда, на окраине, но зато там есть камин, а это же прекрасно, да, миссис Шетток?

Уже собираюсь на обед, когда курьер “ЭМФ” с дурацкой ухмылкой на юной физиономии протягивает мне два букета. Валентинов день! Я и забыла. Одно из праздничных подношений (гардении, лилии, белые розы величиной с кулак) выглядит свадебным букетом Грейс Келли. Тюльпаны из второго, похоже, выросли на заднем дворе под стеной гаража, а присовокупленные ветки папоротника не иначе как выдернуты из похоронного венка. Читаю открытки. Тюльпаны от мужа.

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Все забываю сказать – не трясись по поводу вшей. Вши нынче обживают средний класс. В школе у Феликса недавно устроили “Вшивый день”, чтобы “снять клеймо позора с паразитов”!

Как там твой нью-йоркский Молоток?

Единственный плюс в нашей ситуации: прелюбодеяние нам не грозит, мы для этого слишком измочалены.

Ланч в четверг, идет?

ххх

Деб

От кого: Кейт Редди

Кому: Дебра Ричардсон

Рада слышать, что вши доросли до статуса угнетенного меньшинства, финансируемого европейским сообществом. Подумать только, еще на моей памяти их считали паразитами, которых нужно ежевечерне вычесывать из волос орущего ребенка. (Пробовала масло чайного дерева – воняет страшно, толку чуть. Теперь сидим на какой-то химической дряни явно из кухни Саддама Хусейна. Как думаешь, кого это варево уморит раньше, вшей или детей?)

Прости, с ланчем не выйдет: каникулы.

Молоток, кажется, только что прислал шикарный букет на Валентинов день.

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Плохие новости солнышко. Тормоз Ричард позвонил, когда тебя не было и дура секр-ша сказала Ой, ваш букет гора-аздо лучше другого, из тюльпанов!

Сделай вид что у тебя тайный воздыхатель из цвет. маг-на. Причем педик.

PS: Спасибо за мюли. Отпад. Зебру сама подстрелила?

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Кейт, прелюбодеяние не для нас. Мы слишком измотаны. ИЛИ НЕТ?

ххх

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Не смей сотворить чего-нибудь отвратно-аморального – если не расскажешь мне все в ДЕТАЛЯХ!

ххх

Д

13:27

Вместо обеда устраиваю получасовой забег по торговому центру в районе Ливерпуль-стрит. Совершенно бредовая атмосфера. Здесь у всех перебор с деньгами и недостаток времени, чтобы их тратить. Замечаю паренька из группы технической поддержки “ЭМФ”: приподняв на сложенных ладонях цифровую видеокамеру, он взирает на нее с благоговением паломника, прикоснувшегося к обломку Креста Господня.

Я точно знаю, ради чего сюда пришла, и в момент нахожу искомое: тончайший, наисовременнейший органайзер. Бесподобная штучка: невероятно легкая, компактная, по гениальности сравнимая с изобретением пятидесятых – пластиковыми подставками под бокалы. Чудо техники под названием “Память в кармане” сулит массу всяческих приятностей:

Облегчит Вашу жизнь!

Избавит от стресса!

Оплатит Ваши счета!

Напомнит о днях рождения Ваших друзей!

Займется сексом с Вашим мужем, чтобы Вы дочитали наконец нашумевший роман Кэрол Шилдс, который начали в первые недели первой беременности!

Беру, не глядя на ценник. Плевать, сколько стоит. Я это заслужила за любую цену.

14:08

Род Таск штурмует мое рабочее место, как морпех – вражеский берег.

– Кэти, мне нужна твоя помощь! – орет он и зловеще скалит зубы, изображая улыбку. (Род по-настоящему страшен, только когда играет в добрячка.)

Фривольно подцепив нарцисс из вазочки на столе, он заявляет, что решил поручить мне финал договора с пенсионным фондом на триста миллионов долларов. Финалы в нашей сфере – это своего рода конкурсы красоты, где в борьбе за потенциального клиента соперничают самые рисковые игроки… пардон, самые ответственные менеджеры по инвестициям. Ах да, Род к тому же о финале подзабыл, поэтому на все про все у меня двенадцать дней, и в этом только моя вина, так как в противном случае придется признать ошибку Рода. А Род – мужчина, следовательно, о какой ошибке речь?

Чувствую, как жалобный призыв к справедливости рвется наружу. Но Род прет как танк:

– Мы должны доказать, что в “ЭМФ” нет проблем с дискриминацией – ни по половому, ни по национальному признаку! Так что представлять нас будешь ты, Кэти, и эта китаяшка из новеньких.

– Что?

– Мома, кажется.

– Момо не из Китая. Она шри-ланкийка.

– Да какая разница, черт ее дери. – Он пожимает плечами. – Узкоглазая – значит, сойдет.

– Род, я не могу. У Момо совершенно нет опыта. Ты не можешь вот так…

Шеф явно пытается свернуть несчастному нарциссу шею, и тот беззвучно роняет сухие желтые слезы на ковер.

– Что еще за “не могу”? Мы таких слов не знаем, куколка. “Не могу” для муженька оставь.

* * *

Думаете, я была в шоке от выходки Рода? Скорее, это вы будете в шоке, узнав, до чего я была не в шоке.

Шовинизм – это воздух, которым я дышу: бодрящий аромат “Гуччи Энви” с солоноватыми нотками пота после спортзала. Вы прихоґдите в Сити, и этот запах жалит сильнее, чем вонючий кубик ароматизатора в “Пегасе” Уинстона; он терзает ваш нос, проникает в мозг и очень скоро становится для вас единственным. Запахи молока, яблок, мыла бледнеют в сравнении с ним. Впервые оказавшись в Сити, я сделала глубокий вдох и распознала запах власти.

Откровенно говоря, я ничего не имею против скабрезных реплик насчет моих ног, если благодаря этим ногам мы с детьми сыты, одеты, обуты. Женщинам в “ЭМФ” сроду не добиться своего, зато благодаря нам добивается своего компания – получает новых клиентов, создает себе репутацию “толерантной”: всем этим они обязаны женщинам. В конце концов, коммерция – древнейшая область деятельности, и я не против подобных правил. Вот только обидно за женщин постарше – вроде Клэр Мейнуэринг из операционного отдела, – чей возраст висит над ними дамокловым мечом, и девчонок вроде Момо, пока пребывающих в уверенности, что менеджеру “ЭМФ” никто не посмеет заглядывать под юбку.

В Сити существует лишь три типа женщин. Как сказал мне однажды Крис Банс за бокалом вина в одном из старейших лондонских ресторанов (он тогда еще надеялся затащить меня в постель):

– Здесь ты либо крошка, либо мамуля, либо бабуля.

Тогда я еще сходила за крошку.

Закон о равных правах, говорите? Не ахти какое утешение: только и всего, что загнал женоненавистничество в подполье, в бездонные пещеры интернета. Мы, конечно, прохаживаемся в сети по адресу мужиков – отпускаем каверзные, злые, беспомощные шутки, – но взгляните на мужские опусы! Гинекологу впору повеситься. Законов можно накропать бессчетно, можно даже законодательно запретить петуху кукарекать – а толку?

Мне лично женщины в Сити видятся эмигрантами в первом поколении. Впервые ступив на чужую землю, они не смеют лишний раз поднять глаза, работают как волы и изо всех сил стараются не замечать издевок местных невежд, которые ненавидят их просто за то, что они иначе выглядят, от них иначе пахнет и они могут отнять работу. А еще они верят и надеются. На их долю лучшей жизни не достанется, они это знают, но сам факт их присутствия или появление в туалете автомата с тампонами – все это облегчит жизнь наших последовательниц. Много лет назад, еще школьницей, я прочитала книжку Уильяма Голдинга о соборе, который строили несколько поколений. Представляете? Тот, кто сделал чертеж, понимал, что не только он сам или его дети, но даже внуки и правнуки не увидят храма во всем его величии. Вот так же и женщины в Сити: все мы – лишь кирпичики фундамента, и вряд ли о нас вспомнят бизнес-леди будущего, но они будут ходить по нашим костям.

В прошлом году, во время съемок для рекламного проспекта, руководству “ЭМФ” пришлось брать сотрудников “взаймы” из подвального буфета, чтобы в буклете появились фото женщин и представителей этнических меньшинств. На липовом заседании я сидела напротив официантки-колумбийки, на которую нацепили красный пиджак Селии Хармсворт и велели “изучать” фондовый отчет. Фотографу пришлось перевернуть отчет – она держала его вверх ногами.

Спустившись чуть позже в буфет за бейглом, я надеялась встретиться с ней глазами, обменяться, так сказать, взглядами женской солидарности – дескать, мужчины, что с ними поделаешь. Но она даже глаза не подняла от своей бадьи со сливочным сыром.

* * *

16:53

Пенсионный финал горит, но мои мысли скачут от букета Джека к дню рождения дочери. До знаменательной даты еще три с половиной месяца, а Эмили уже считает дни. (В пять лет ты так же страстно мечтаешь приблизить день рождения, как в тридцать пять – отодвинуть, по возможности до бесконечности.) Чувствуя себя настоящей матерью – в кои-то веки – нахожу и набираю номер Роджера-Радуги, клоуна высочайшей репутации среди членов мамфии. Автоответчик Роджера сообщает, что по выходным он занят под завязку до конца года, но на Хэллоуин еще есть несколько “окон”. Что за дьявольщина! Может, проще мировую троицу теноров выписать? Угораздило тебя, Кейт, завести детей в эпоху, когда дни рождения внесли в список олимпийских видов спорта.

– Э-э… Прошу прощения… Кейт Редди?

– Слушаю. – Я поднимаю голову. Очаровательную особу, что возникла у моего стола, забыть трудно. На презентации перед Рождеством она дала мне прикурить. Сейчас она тоже цветет румянцем, только отнюдь не от нервов или страха. В тихом омуте, что называется. Похоже, сдержанный нрав юной шри-ланкийки ковали из прочного, но упругого металла.

– Прошу прощения, – повторяет, – если не ошибаюсь, мы будем работать вместе над э-э… пенсионным финалом. Мистер Таск сказал, что, по его мнению, я могу внести существенный вклад…

Мистер Таск так сказал. Кто бы сомневался.

– Ах да, Момо… Вас ведь Момо зовут, верно? Признаться, я не надеялась так быстро столкнуться с вами по работе, но попробовать можно. Попытка не пытка, в конце концов.

Тпру, Кейт, не дави на девочку. Она не виновата, что боссу вздумалось посадить ее тебе на шею.

– Слышала о вас немало хорошего, Момо.

– А я – о вас, – отзывается она благодарно, присаживаясь рядом. – Все мы… в смысле, все женщины… – Момо широким жестом обводит море мужиков вокруг нас, – удивляемся, как вам только удается… Ой, это ваше?

На миг исчезнув под столом, она выныривает с нарциссом.

– Ой, извините, он сломался.

✓ Не забыть!!!

Ответить на открытки, позвонить маме, позвонить сестре. МЕЛИРОВАНИЕ!!! Заполнить квалификационную анкету. Список задач для Момо. Посмотреть классный новый фильм – “Сидящий тигр”? “Спящий дракон”? Подстричь Бену ногти. Заказать другого тренера в Академии фитнеса, мышцы тазового дна КАЧА-А-АТЬ. ШКОЛА Эмили! Что подарить свекру на 65 лет – билеты на какой-нибудь спектакль по пьесе Эйкборна?[28]28
  Алан Эйкборн (р. 1939) – английский драматург.


[Закрыть]Позвонить Джилл Купер-Кларк. Забросила общественную жизнь: пригласить гостей на воскресный обед. Саймона с Кирсти? СКОЛЬКО СТОИТ КОВРОВАЯ ДОРОЖКА НА ЛЕСТНИЦУ?! Жалованье Хуаните. Чемоданы на каникулы: Ру!!! Полотенца, подгузники, бутылочки, калпол, манеж, салфетки, резиновые сапожки.

14. Каникулы

– Кейт, я не буду с тобой ругаться из каких-то там сапог.

– Зато я с тобой буду! Эмили насквозь промокла. Ты только посмотри, на что похожи ее брючки. Все на мне! Видит бог, у меня в мозгах уже нет свободного места. Я же просила тебя, Ричард, проверить, взяли ли сапоги.

– Виноват, забыл. Большое дело.

– Виноват?! Если б ты чувствовал себя виноватым, не забыл бы!

Сколько информации способен вместить человеческий мозг? Я где-то читала, что наша долговременная память похожа на гигантский склад, где люди, места, шутки и песни, которые мы хоть раз увидели или услышали, хранятся наподобие бутылок в винном погребе, но если туда время от времени не наведываться, то тропинка зарастает. Совсем как дорога к замку Спящей красавицы. Наверное, поэтому все сказки – про то, как найти обратный путь.

Сказки сказками, а моя память с появлением детей действительно здорово сдала. Но я хотя бы стараюсь использовать ее по максимуму. Кто-то же должен все помнить. У компьютерщиков есть такой кошмарный термин… как там?.. Многозадачность. Говорят, женщины в ней большие спецы. Но попросите Ричарда удержать в голове одновременно более трех проблем – и у него дым из ушей пойдет. Все микросхемы к чертям полетят. Среди женщин бытует мнение, что мужики преувеличивают этот свой изъян, чтобы ни хрена не делать. К несчастью, глубокие научные исследования в семействе Шеттоков доказали: неспособность запомнить, что надо забрать вещи из химчистки, купить средство для мытья посуды плюс зарядить новую пленку в фотоаппарат – это врожденный, передаваемый по наследству дефект типа дальтонизма или недоразвитого сердечного клапана. Лень ни при чем, все дело в природе.

В субботу, на бесконечно долгом пути в Уэльс, я все следила за Ричардом, подмечая, как лихо он абстрагируется от детей, если впереди маячит конечная цель поездки. Жизнь для мужчин – та же дорога. Для женщин жизнь – карта. Мы вечно отвлекаемся на объездные пути, проселочные дороги и развороты, а они просто чешут себе по главной автостраде. Разве что, поддавшись гениальной идее, попытаются срезать путь, в результате чего, как правило, теряют время и вляпываются в неприятности.

Не потому ли у мужчин куда лучше получается жить одним днем? Среди молодого поколения полным-полно мужчин, которые умеют ловить момент, пока женщины во вторник строят планы на две недели вперед.

В последнее время мы с Ричардом скандалим в основном на тему, кто о чем должен помнить, точнее, кто о чем забыл. Ссора на пляже Пемброкшира в первый день каникул исключением не стала: мы погрызлись из-за детских резиновых сапожек, которые Ричард в последний момент забыл дома. Понятия не имею, с чего я так разбушевалась. Ноги у детей промокли, что правда, то правда, но сами-то дети были счастливы.

* * *

Упакованные в три слоя одежек, Бен и Эмили сосредоточенно возились на берегу ручейка цвета шоколадного молока, что выбивается из-под холмистого склона и пузырится по валунам к заливу Уайтсэндз. Эмили строила замок с японским садиком и фонтаном из ракушек, а Бен искал камешки, относил к ручью, бросал в воду и ковылял за следующими. Пожалуй, такими счастливыми и смирными я своих детей еще не видела. Однако погода начала портиться. Само собой, погода начала портиться. И как это я забыла, что мы в Уэльсе? Сырой Уэльс. В первой половине дня солнышко выглянуло, поцеловало весеннюю россыпь веснушек на носике Эмили, а потом небо набухло дождем. Мы решили не искушать судьбу и увезти детей обратно в коттедж милях в двух от побережья. На то, чтобы оттащить их от воды и засунуть в машину, ушел почти час: просьбы сменились угрозами, угрозы подкупом.

Эмили пришлось пообещать, что я наконец почитаю ей “Маленькую хозяюшку”, поэтому, стащив с обоих насквозь мокрую одежду, напоив чаем, искупав в крохотной ледяной ванной, где от обогревателя несло гарью, и уговорив Бена полежать в коляске, я устроилась с дочерью поближе к камину с двумя стыдливо коптящими поленцами.

Больше всего на свете Маленькая хозяюшка любила что-нибудь делать. Она постоянно была занята. Каждый день она просыпалась в три часа ночи и читала одну главу из своей любимой книжки про полезную работу.

– Может, что-нибудь повеселее почитаем, Эм?

– Нет. Хочу эту.

– Ладно-ладно. Где мы остановились?

Маленькая хозяюшка очень грустила, если ей нечего было делать.

– Мам, на день рождения Бена ты пришла.

– Да, солнышко, пришла. – Вижу, как она усердно думает. Думы пятилеток все как на ладони; скрывать их мы учимся позже. Возникшая в головке моей дочери мысль морщит ее лобик, как вечерний бриз гладь моря.

– Учительница разрешила тебе уйти пораньше?

– Нет, дорогая, у мамы нет учительницы. Зато у нее есть босс… как бы это… самый главный дядя у нее на работе, и мама должна спрашивать у него разрешения уйти.

– А ты можешь попросить этого дядю, чтобы он тебе и в другие дни разрешал пораньше уходить?

– Нет. Вообще-то могу, только не очень часто.

– Почему?

– Потому что мама должна быть на работе, иначе… иначе на нее рассердятся. Давай книжку почитаем, Эм. Маленькая хозяюшка…

– А в четверг? Только в четверг ты можешь приходить пораньше и отвозить меня на балет?

– На балет тебя отвозит Пола, солнышко. Она говорит, у тебя очень-очень хорошо получается. А мама постарается прийти на ваш концерт в конце четверти, договорились?

– Так нечестно! Эмму всегда мама на балет водит.

– Эмили, мне некогда с тобой спорить. Давай закончим.

Маленькая хозяюшка день-деньской работала и никогда не отдыхала. Ни минутки. Ни даже секундочки.

Когда дети уже благополучно спали наверху, Ричард обвинил меня в том, что я никогда не отдыхаю. Даже в отпуске. Чем ужасно меня расстроил. А кто три часа подряд по дороге в Уэльс исполнял песенку из “Оливер!”?

 
Где она, любо-о-о-овь? Упала с небес вно-о-о-овь?
 

Упала, чтоб ее. Как хорош был Марк Лестер в роли Оливера, и где он сейчас? Работает остеопатом где-то в Челтнеме. Разве это правильно? Было чудо – и нет его.

После “Оливер!” мы спели двадцать куплетов нескончаемой народной песенки, от которой у меня крыша едет, но которую я тем не менее исполняла наравне со всеми. Под Суонси Бена стошнило, я отнесла его в туалет на заправке, вымыла в раковине, умудрилась как-то вытереть единственным бумажным полотенцем, переодела, после чего купила все самое необходимое на первые часы в нашем отпускном доме – пакетики чая, молоко, нарезанный хлеб для тостов. По-моему, в роли мамочки я была очень убедительна, разве нет?

И все-таки Рич прав. Никак не могу выбросить из головы навязанный Родом проклятый пенсионный финал. Момо я по пунктам расписала задачи на время моего отсутствия, но у девочки просто-напросто недостаточно опыта для заключительного этапа. Я звонила ей дважды в день, то из телефонной будки на проселочной дороге с высоченной живой изгородью по обочинам, то по мобильнику с морского побережья, куда сигнал пробивался с переменным успехом. Разумеется, я предупредила Момо не только о подводных камнях, которые могут здорово осложнить нам жизнь, но и еще о десятке всяческих нюансов, на которые нужно обратить внимание, но толку от моих лекций… Все равно что на пальцах научить скейтбордиста управлять космической станцией. Гай тоже получил ЦУ – по возможности помогать Момо. Ха! А то у него других дел не найдется, пока меня нет. Вот хотя бы примерить свой вероломный зад к моему креслу. Чтобы этот пащенок Макиавелли помог мне выстелить дорожку к успеху? Держи карман шире.

Вдобавок ко всему, коттедж, похоже, телефонизировали еще во времена изобретателя телефона, так что об интернете пришлось забыть. На четыре дня отрезанная от Абельхаммера, я поняла, что завишу от него, как от предохранительного клапана. Едва не взорвалась без его антистрессовых писем.

* * *

Четверг, 15:47

Автостоянка у собора Св. Давида

Пока вынимала складную коляску из багажника, начался дождь: заморосило, закапало, полило на всю катушку, как в каких-нибудь долбаных “Поющих под дождем”. Чем упорнее я пристегиваю Бена к сиденью, тем отчаяннее он сопротивляется. Чувствую себя санитаром дурдома, надевающим смирительную рубашку на пациента. Ричард сует мне чехол от дождя – дьявольский гибрид пищевой пленки и “паутинки” с детской площадки.

Отважно накрыв Бена прозрачным шатром, пытаюсь прицепить застежки, но они не оборачиваются вокруг ручек коляски, так что приходится цеплять за ткань. Готово? Нет, по бокам болтаются две резиновые петли. За каким чертом их приделали? Ноги Бена прикрываю свободным концом пленки, который тут же задирается от ветра и хлещет мне по физиономии. Дьявольщина. Все по новой.

– Давай, Кейт, – подстегивает Ричард. – Промокнем же до нитки. Ты что, не знаешь, как это делается?

Откуда? Единственное мое общение с чертовой штуковиной (тринадцать месяцев назад) ограничилось вручением “Визы” продавщице у “Джона Льюиса” и злобной репликой в ответ на предложение продемонстрировать чехол от дождя: “Нет, благодарю! Займитесь кредиткой!” (Боюсь, Пола меня не поймет, если я позвоню ей в Марокко, чтобы узнать, как обращаться с коляской собственного ребенка.)

Бен уже вовсю ревет, размазывая по несчастному личику сопли, слезы и влагу небес. Вы замечали, что реклама любых детских устройств начинается со слова “легко”? Легко складываемый, легко моющийся. Теперь я точно знаю – это шифровка легкой промышленности, на деле означающая: “Без подготовки в НАСА не соваться”.

– Кейт, ради бога! – шипит Ричард, для которого публичный позор – что нож в сердце.

– Я стараюсь. Стараюсь! Эмили, не отходи от машины. ЭМИЛИ, ВЕРНИСЬ СИЮ МИНУТУ!

Из затормозившего рядом междугороднего автобуса выгружаются туристки семидесяти с разным гаком лет. Крепенькие божьи одуванчики со свежеиспеченными перманентами, в своих утепленных полупальтишках они похожи на минибойлеры. Как по команде все они открывают ридикюли и достают шуршащие пакетики, которые одним движением превращаются в одноразовые водонепроницаемые прозрачные зюйдвестки. Выстроившись в шеренгу, бабульки наблюдают за моим сражением с чехлом.

– Вот сердечный, – говорит одна, кивая на орущего Бена. – Под дождик попал, милок? Ну-ну, ничё, ничё, мамочка-то рядом, мамочка укроет.

Пальцы задубели от холода; я с трудом удерживаю застежку, о том, чтобы прицепить ее на место, и речи нет. Бедный мой ребенок, накрытый не тем концом чехла, похож на упакованную свеклу. Оборачиваюсь к одуванчикам:

– Коляска новая, – заявляю так, чтобы дошло до самых тугих ушей.

Перманенты кивают. На лицах – доброжелательные улыбки женской солидарности против изобретения мужского ума.

– Нынче все такое тугое делают, никаких сил не хватит… – Бабуля в клетчатых брючках вынимает из моих окоченевших рук чехол, накрывает им Бена, продевает застежки в петли и с ловкостью, дающейся только опытом, щелкает замками. – Моя-то аккурат как ты. – Она легко прикасается к моему плечу. – Доктором работает, в Бридженде. Двое пацанят, малые совсем. Ох, и тяжко ей приходится. Вы ж вовсе не отдыхаете, верно говорю, дочка?

Я трясу головой, безуспешно пытаясь улыбнуться – губы тоже одеревенели. Ладони у моей спасительницы красные, с подагрическими суставами. Руки матери, которой всю жизнь приходилось стирать по три раза на дню, чистить овощи и вываривать пеленки в громадном баке. Уже в двадцать первом веке такие руки станут реликтом наряду с передниками и воскресными семейными обедами.

Согнувшись против ветра и дождя, Ричард толкает коляску по узкой дорожке к собору. Ливень превратил Эмили в русалочкину дочь.

– Мам?

– Что, Эм?

– У маленького Иисуса ведь правда много всяких домов? Он сюда на каникулы приезжает, да?

– Не знаю, дорогая. Спроси у папы.

* * *

Соборы строятся, чтобы вызывать у людей благоговение. Цитадели святого духа, они всегда выглядят так, будто в готовом виде спустились с небес на землю. Сент-Дэвид не такой. Приютившись на самом краю маленького уэльсского городка – не город, а так, одно название, – он прячет свои достоинства в долине красоты столь совершенной, что она выглядит шедевром кисти гениального художника.

Обожаю этот храм. Люблю его древнюю прохладу, что наполняет твои легкие, стоит только ступить внутрь – мне всегда казалось, что это дыхание святых. Мне было лет семь-восемь, когда я зашла сюда впервые, с липкими от сахарной ваты губами, и до сих пор эта воздушная сладость навевает воспоминания о Сент-Дэвиде. Я видела пышные Нотр-Дам и Сент-Пол, но Сент-Дэвид по-прежнему дорог моему сердцу. Его величие – в миниатюрности: размером храм немногим больше сарая. Я бы не удивилась, увидев у купели бычка или ослика.

Сент-Дэвид – одно из немногих мест на земле, призывающее меня к молчанию, и я вдруг понимаю, что отвыкла от тишины. Безмолвие скорее гнетет. Собор вечен, время ему неведомо, а моя жизнь… моя жизнь и есть время. Я одна, Рич увел Бена с Эмили в сувенирную лавку. Мольба, которую никто не слышит, слетает с моих губ: “Помоги!”

Просить Всевышнего (а ты в него веришь?), чтобы вытащил тебя из бедлама, в который сама себя загнала? Отлично, Кейт, отлично.

На стене напротив висит мемориальная доска в честь местного вельможи. “Памяти Томаса Какого-то-там и его relict Ангарад”. Relict? Это что же – реликт? Надо будет у Ричарда спросить, он в латыни смыслит. Нормальное образование получил как-никак, в отличие от того винегрета, которым пришлось довольствоваться мне.

С городом собор связывает прянично-вычурная, головокружительной крутизны лестница. Тяну коляску наверх – колени подкашиваются, каждая ступенька отдается колотьем в пояснице. Рич несет на плечах хнычущую Эмили. Что ты за мать, Кейт? Ребенок без еды, если забыла, – как машина без топлива: дрожит и замирает.

Кафе на каждом шагу, но мы тащимся по улице, заглядывая в окна, проверяя каждое на предмет лояльности к детям. Коляска въедет? Старичков нет, которым Бен, извозившись, испортит аппетит? Британия по-прежнему страна не для детей: шаг в сторону от “Пицца-Экспресс” – и вам обеспечены те же враждебные вздохи, что сопровождали в детстве меня и Джули.

Останавливаем свой выбор на нарядной кафешке, где полно таких же, как мы, дерганых родителей, находим столик в самом дальнем углу. От сброшенных на спинки кресел мокрых пальто валит пар, как от коров на морозе. Прослушав в моем исполнении меню, Эмили во всеуслышанье заявляет, что ей ничего не подходит. Юная леди желает макарон.

– Можно приготовить быстрорастворимую вермишель. – Официантка, добрая душа, явно привыкла к капризам клиентов.

– Не хочу вермишель, – скулит Эмили. – Хочу пасту по-итальянски.

Нахалка столичная. А кто виноват, Кейт? Благодаря тебе она с пеленок ни в чем не знает отказа. Сама ты, между прочим, пасту только в девятнадцать попробовала. Помнишь: Рим, spaghetti alle vongole – клейкое варево из иноземных ракушек и увертливых веревок, сущая пытка для челюстей?

Неужели все мои труды, все, чего я в жизни добилась, приведут лишь к появлению в обществе еще двух пресыщенных снобов – наподобие тех, что доводили меня в колледже?

Рич режет на маленькие кусочки уэльсские гренки с сыром, когда мой мобильник надтреснуто пищит. Сообщение от Гая:

Финан-вый кризис в Турции

Рода и Р К-К нет.

Девальвация?

Турцк акции в коме.

Действия?

О, черт! Выпрыгиваю из-за стола, расталкиваю народ, наступаю на лабрадора, вылетаю на улицу. Мобильник к уху – опять пищит, на этот раз сообщая о севшей батарее. Сигнала нет. Какой сюрприз. Ты ж в Уэльсе, Кейт. Назад, в кафе.

– Телефон есть?

– Чего? – Официантка хлопает ресницами.

– Телефон? Позвонить можно?

– А-а-а! Есть! Только не фурыкает.

– Факс?

– Ага, факт.

– Факс-с-с! Аппарат такой! Мне нужно срочно послать сообщение.

– В канцтоварах, может, есть.

В канцтоварах факса нет, но “кажется, есть в аптеке”. В аптеке факс есть, но без бумаги. Бегом обратно в канцтовары. Закрываются. Тарабаню в дверь. Умоляю. Беру упаковку в пятьсот листов, из которых мне нужен ровным счетом один. Стрелой назад в аптеку. Привязанной к прилавку ручкой строчу ответ: