Текст книги "И как ей это удается?"

27. Кейт передумала

Период ухаживания приходится на весну и лето. В Европе размножение длится с апреля до поздней осени. Во время ухаживания самцы издают громкие воркующие звуки, исполняют брачные танцы перед самками и устраивают брачные бои. Средняя продолжительность жизни голубей 30 лет. Эти птицы моногамны, союзы обычно заключают на всю жизнь – весьма примечательное качество для птиц, привязанных к местам обитания человека.

Во время ухаживания пара может часами не издавать ни звука, при этом самец (реже самка) нежно приглаживает клювом перья партнера.

Взрослым самец считается в пять-шесть месяцев; до этого возраста его воркование отличается приглушенными, меланхоличными нотами, позже сменяющимися носовыми звуками. Воркование приобретает более яркую окраску, когда у птицы появляется пара.

Из книги “Все о голубях”.

Здесь, на карнизе, поразительно тихо. Снизу доносится шум Сити, но его гасит высота, обволакивает пелена воздуха.

Я уже подобралась к голубице, я уже вижу ее, и она меня видит. Чирикает тревожно, мелко-мелко трясет головой. Все инстинкты требуют улетать, спасаться; все, кроме одного-единственного, который не позволит бросить своих детей. Пока я была в Суссексе, проклюнулся один птенец. Из-за стола его разглядеть невозможно, но сейчас он весь как на ладони. Невозможно поверить, что это существо когда-нибудь сможет летать. Оно вообще не похоже на птицу. Сморщенный, лысый, как все новорожденные, птенец выглядит живой мумией.

Сначала я пыталась добраться до гнезда из своего окна, но не смогла открыть даже первую из трех рам. Пришлось вылезать из соседнего окна и ползти на четвереньках по карнизу, подталкивая перед собой стопку самых больших и толстых книг. Книги предварительно прошли тщательный отбор по размерам и прочности обложек:

“Путеводитель по ресторанам Сити”;

“Биржевые прогнозы на 2000 год”;

“Общие банковские директивы” 1997, 1998, 1999;

“Обзор фармакологической промышленности”;

“Заочный курс итальянского языка”, который я заказала, начала и бросила;

“Путь Уоррена Баффетта”;

“Как научиться управлять временем и своей жизнью: десять способов делать больше, жить лучше”.

Последний том определенно птичкам пригодится. На всякий пожарный я прихватила и “Сборник финансовых прогнозов” – произведение, вызывающее не менее живой интерес, чем железобетонный блок.

Я задумала соорудить забор вокруг голубиного гнезда со всеми его обитателями. В пути с похорон меня застал звонок Гая. Помощник порадовал: чиновник из муниципалитета сообщил, что завтра появится сокольничий. Я лично требовала напустить на голубей коршуна, и я же теперь до смерти хочу их защитить.

Тринадцатью этажами ниже, на площади, мой цирковой номер собрал приличную толпу. Гадает, должно быть, народ, что толкнуло женщину на самоубийство: дела сердечные или проблемы рынка. Не так давно брокер бросился в подземке под поезд, но промахнулся. Упал в яму между рельсами и был вытащен спасателями. Все кругом только и говорят о том, какое это чудо, а я пытаюсь представить, каково бедняге: отчаяться настолько, чтобы решиться покончить с жизнью, и потерпеть крах даже в этом. И кто он теперь? Рожденный во второй раз? Или живой труп?

Из открытого окна офиса ко мне плывет голос Кэнди, от беспокойства звонче обычного:

– Кейт, вернись!

– Не могу.

– Дорогая, такие фокусы – это крик о помощи. Мы все любим тебя!

– Какой там крик о помощи. Я хочу голубей спрятать.

– Кейт?!

– Я должна ей помочь.

– С чего вдруг?

– Завтра здесь будет коршун.

Кэнди фыркает.

– Эка невидаль. Здесь кругом одни коршуны. Поверить не могу, Кейт! Какого черта тебе сдалась эта птица? Сию же минуту возвращайся, Кейт Редди, иначе вызову охрану.

Коллеги следят в окно за моими успехами; еще одна прилаженная книга вызывает язвительные аплодисменты. Протянув руку за “Курсом итальянского”, задерживаю взгляд на ладони с поблескивающим обручальным кольцом и розовыми пятнами экземы вдоль косточек пальцев. Что останется от этой руки, если я упаду? Нет, Кейт, гони прочь мысли о крови и переломанных костях. Завершаю строительство крепости “Десятью способами” и ползу обратно, к окну, где тревожно переминается Кэнди. За спиной у нее маячит Гай со слегка перекошенным лицом. Не от страха, а от чего-то очень смахивающего на надежду.

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Джим в командировке вторые выходные подряд. Не знаю, кто кого прикончит раньше: я детей или они меня. Джим оставил ЦУ – организовать его сорокалетие. Сказал, чтобы “пригласила обычную компашку”. Почему он может вышвыривать из мозгов все, мешающее работе, а я нет?

Догадалась? Он меня достал. Красавчика-холостяка на примете нет?

НЕ НАДО, НЕ ОТВЕЧАЙ.

От кого: Кейт Редди

Кому: Дебра Ричардсон

В: Что ты сделаешь, если увидишь, как твой муж катается по земле от боли?

О: Пристрелю, чтобы не мучился.

Тебе необходимо поставить вопрос ребром. Объясни Джиму, что твоя работа тоже не хобби. Пусть помогает и все такое. Хотя должна сразу сказать, что Ричард мне помогает, но я потом все переделываю. Уж и не знаю – м. б. лучше сразу все делать самой???

Волнуюсь за тебя. Волнуюсь за Кэнди. Она беременна, я тебе говорила? Не хочет ничего об этом слышать. Прячет голову в песок. Я и сама после похорон Джилл не в своей тарелке. Только что заработала звание офисной сумасшедшей – вылезла на карниз, чтобы спасти голубиное семейство.

В чем смысл жизни? Ответ нужен срочно.

ххх

12:17

Итак, мы с Момо победили. Сногсшибательное известие пришло Роду вчера поздно вечером: в Нью-Джерси мы добились своего. От счастья Момо скачет, как моя дочь.

– Вы справились, Кейт, справились!

– Нет, Момо. Мы справились. Вместе.

Род приглашает всю свою команду отпраздновать победу ланчем в ресторане на Лиденхолл-маркет. Когда я была здесь в последний раз, все было по-другому. Известняк, похоже, ушел в прошлое: кругом сплошь матовое стекло, липовые японские мостики переброшены через ручьи, где полно карпов с недоуменно раззявленными ртами: оценят их здесь как дизайнерский шедевр или как горячее блюдо?

Род роняет себя на соседний со мной стул, Крис Банс устраивается рядышком с Момо. Мне не нравится его взгляд на девушку: алчный, настырный, липкий, но Момо, кажется, не против внимания. Вовсю флиртует, испытывая новообретенную власть успеха. Я то и дело упоминаю “Сэлинджер Фаундейшн”, чтобы лишний раз произнести “Джек”. Обожаю его имя. Радуюсь, когда слышу его или читаю – в прессе, на вывесках магазинов. Джек Николсон, “Джек и волшебные бобы”, джек-пот. Даже министр иностранных дел стал симпатичнее только потому, что зовется Джеком.

– Кейт, что там у тебя за хренотень с голубями? – рявкает Род за лобстерами.

– Да так… Мой личный вклад в спасение окружающей среды.

– Вот хрень! – Шеф рвет пополам рогалик. – Через край хватила, Кейт.

И добавляет, что нас с Момо ждет еще одна совместная работа.

– Хорошо, – говорю. – Подключить бы еще кого-нибудь. Зашиваюсь.

– Где я тебе лишнюю голову возьму, Кэти? – ухмыляется Род. – Так что давайте, девочки, жмите на газ и палите чертовы покрышки!

28. Глазами матери

Мчусь с работы домой, с порога зову детей, а ответа нет. Зато из гостиной несется визг, и у меня слабеют колени – заболели, разбились, умирают! Залетаю в гостиную. Все трое, Пола, Бен и Эмили, в обнимку лежат на диване перед телевизором, смотрят “Сказку про игрушки” и заливаются как ненормальные.

– Что смешного?

Они даже не слышат. У Эмили от хохота катятся слезы. Я смотрю на эту троицу, такую счастливую, дружную… и вдруг понимаю очевидное. Ты за это платишь, Кейт. Ты в буквальном смысле платишь чужой женщине, чтобы она в обнимку с твоими детьми смотрела твой телевизор на твоем диване.

Настроение портится. Я интересуюсь у Полы, нет ли у нее дел поважнее, и меня тошнит от собственного голоса – ханжеского, высокомерного, зловредного. Все трое таращат на меня глаза и снова начинают хихикать. Явно не в силах совладать с собой, они хихикают над дамочкой, которая свалилась как снег на голову и решила заткнуть им рот. Да разве веселье выключишь, как свет?

Мне иногда кажется, что Пола слишком близка с детьми и что это не принесет им пользы. Но гораздо чаще я думаю по-другому: что в лепешку разобьюсь, лишь бы она не ушла. Пола рассказывала, что некоторые матери меняют нянь каждые полгода, чтобы дети не привязывались. Немыслимо, до чего может дойти родительский эгоизм.

Конечно, меня тревожит, что Пола не учит их говорить правильно, как это делала бы я – точнее, учит их говорить неправильно. И телевизор разрешает смотреть чаще, чем мне хотелось бы. С другой стороны, во многом она лучше меня. Терпеливее, настойчивее. После выходных в обществе детей я готова с визгом удрать из дома, а Пола всегда ровна, никогда не повысит голос. Дети взяли от нее немало хорошего.

Как-то раз я пришла в садик, и директриса, отведя меня в сторонку, завела разговор о будущем Эмили. Дескать, чтобы попасть в Пайпер-плейс, моей дочери требуется – как бы точнее выразиться? – верный стимул дома. Дети неработающих матерей регулярно ходят в музеи, поэтому больше знают. Если они и едят “алфавитные рожки”, то слова складывают на латыни. В то время как при отсутствующих родителях “существует тенденция в основном полагаться на те-ле-ви-зо-р”. Мисс Экленд удалось растянуть жуткое слово на пять слогов.

– Ваша Эмили, – добавила она, – демонстрирует поразительное знание мультипликационных фильмов Уолта Диснея.

Говоря нормальным языком, няня наша недостаточно хороша.

– Вашей Эмили, – продолжала мисс Экленд, – предстоит показать разнообразный круг интересов. В противном случае она не сможет рассчитывать на место в хорошей средней школе. Конкуренция в школах Лондона, как вам наверняка известно, миссис Шетток, очень велика. Я бы порекомендовала музыку – только не скрипку, они уже не в моде, а, скажем, кларнет. Этот инструмент подчеркивает индивидуальность. И спортшкола тоже не помешала бы. Регби сейчас очень популярно среди девочек.

– Кларнет и регби в шесть лет?

Мне бы напрячься и стереть возмущение с лица.

– Видите ли, миссис Шетток, в семьях, где оба родителя работают, некоторые стороны образования часто упускаются. Вот вы, к примеру, учились музыке?

– Нет, но мой отец часто пел нам.

– Вон оно что, – произносит она с таким видом, словно увидела собачью какашку.

Мерзкая корыстная ведьма.

До того как попасть к нам, Пола работала в семье из Хэмпстеда, где мама Джули запрещала детям смотреть телевизор.

– Сама, между прочим, на телевидении работала, всю эту муру лепила для “Пятого канала”, – со смехом рассказывала Пола. – А детям смотреть “вредно”!

По выходным же, пока Джули с мужем валялись в постели, дети часами крутили видик. Адам, самый младший, сообщил об этом Поле, когда та пыталась оттянуть детей от телевизора.

Вспоминая эту историю, я краснею от стыда. Двойной стандарт и мне свойственен. Я запрещаю Поле давать детям сок вместо воды, но стоит Бену попросить соку у мамочки, как он его тут же получает, лишь бы утихомирился на минутку. Я хочу, чтобы няня любила моих детей как родных, а когда прихожу домой и вижу доказательство ее любви – они в момент становятся моими детьми, которых никто не смеет любить, как я!

Разгрузив посудомоечную машину и оттирая вручную недомытые тарелки, я чувствую на себе взгляд Полы с противоположного угла кухни. Хотела бы я знать, о чем она думает, расчесывая волосы моей дочери? Когда-то она сказала, что ни за что не станет нанимать няню своим детям, потому что знает, как это бывает: при матери няня вся из себя заботливая, а только хозяйка за порог, как она уже на телефоне.

Эмили взвизгивает и хнычет, что расческа дерет волосы.

– Ну-ну, – приговаривает Пола. – Принцессы должны причесываться сто раз в день. Мамочка тебе то же самое скажет. – Она смотрит на меня в ожидании поддержки.

Нет. Я не хочу знать, о чем она думает. Боюсь, сгорю от позора.

Или хочу?

Часть четвертая

29. Прогулка по супермаркету

День рождения Эмили для меня знаменует начало лета. Когда шесть лет назад начались схватки и я на такси поехала в роддом, открытые кафе были полны, толпы народа прогуливались по улицам, словно весь город решил отпраздновать появление моего ребенка на свет.

За день до торжества я отправляюсь с Беном на деловую прогулку по супермаркету. За покупками. Казалось бы, что может быть проще? Кто бы мог представить, что невинное, повседневное действо выльется в такой кошмар, настоящую “Орестею” мучений. Первым делом я, еще снаружи, пытаюсь отцепить магазинную тележку, слившуюся в любовном экстазе с товаркой. Одной рукой я дергаю, и дергаю, и дергаю чертову штуковину, а второй держу норовящего улизнуть малыша.

Вольер на колесах непомерной ширины, тележка по маневренности сродни острову Уайт. Пытаюсь усадить Бена на сиденье. Он категорически против. Предпочитает посадочное место прямо в корзине, где проще избавляться от любой неприглянувшейся покупки. От отчаяния сую ему по “чупа-чупсу” в каждую руку, быстренько пристраиваю на положенное место и щелкаю замками. (Эх, Кейт, плохая ты мать, без подкупа никуда.) Что ж, ладно. Осталась самая малость: пройтись по всем тридцати семи пунктам моего списка. Сегодня утром, после того как я запустила в Ричарда радиоприемником, он заметил, что вся эта суматоха с пикником “немножко действует мне на нервы”.

– Может, ты передохнешь, а за покупками я сам схожу?

– Абсурд. Ты накупишь не того, что мне надо.

– Но я же по списку, – вопиюще резонно удивился Рич.

Любая женщина знает то, что ни одному мужчине никогда не понять: даже если он будет четко следовать списку покупок, все равно притащит не то. Почему? Да потому что только женщина способна сделать верный выбор и купить самого пухленького цыпленка из самого куриного района Франции, самый аппетитный йогурт и нужный сорт салата, название которого она помнила всю дорогу до магазина, пока в овощном отделе на нее не нашло затмение. Мужчинам списки нужны для порядка, женщины их используют в качестве координат на пути к свободе. (Поймите меня правильно: я не ратую ни за то, ни за другое. Мы тоже не всегда объективны. Если женщина берет что-нибудь никуда не годное сверх списка, покупка проходит под девизом “эксперимента”; мужчину в такой же ситуации обвиняют в “швырянии денег на ветер”.)

15:31

Занимаю очередь в кассу. Уверена, что упустила что-то жизненно важное. ЧТО?

15:39

Здорово. Бен устроил большой сюрприз. Пока я гадаю, долго ли смогу игнорировать гримасы принюхивающихся покупателей, Бен сует липкую от “чупа-чупса” руку в штанишки и выуживает пригоршню детской неожиданности. Зареветь бы от жалости к себе, да некогда. На вытянутых руках, как бомбу, несу Бена в детскую комнату.

16:01

Возвращаюсь в очередь. За те шестнадцать минут, что я двигаюсь к кассе, Бен поглощает по меньшей мере одну двенадцатую часть угощения для пикника. Пока он сосредоточенно жует, я пытаюсь нормализовать давление гороскопом из журнала с соседней стойки.

Юпитер переходит в девятый дом, что скажется на вас самым благоприятным образом. Настроение у вас приподнятое, ваши шансы растут. Вы пронизаны любовью к окружающим – даже к детям, чьи капризы в последнее время с трудом выносили. Наиболее позитивный результат нынешнего расположения планет – снятие агрессии. Постарайтесь сохранить чувство безмятежности и в будущем, когда пик эйфории пройдет.

– Прошу прощения. Мадам?

Поднимаю голову в полной уверенности, что настала наконец моя очередь выкладывать покупки на ленту. Как бы не так. Кассирша сообщает, что я выбрала проход, слишком узкий для моего транспорта.

– Извините, мадам, вам придется перейти к одной из специальных касс, оборудованных для широких тележек.

Извините? И это все, на что они способны?!

Я держусь целых пять секунд, после чего втыкаю кулак в пирамиду из хулахупов. На металлический грохот рухнувших обручей прискакивает охранник. Бен и все дети в поле зрения хором ревут. Я пронизана любовью к окружающим.

16:39

Кассирша двигается с расторопностью подводника. Вдобавок она дружелюбна и разговорчива, что уж вовсе ни к чему.

– Вы знаете, что если купите еще одну упаковку, то третью получите в подарок?

– Что?

– Хотите бесплатную упаковку?

– Нет.

– Продукты на праздник?

Нет, я беру восемь десятков мини-сарделек, двадцать четыре круассана с шоколадом и ящик леденцов исключительно для собственного употребления. У меня от неуемного аппетита крыша поехала.

– Да, для пикника. Дочери завтра шесть лет.

– Замечательно! Поздравляю. Хотите получить “Призовую карточку покупателя”?

– Нет, я…

– Столько всего набрали, дорогая. С карточкой сэкономите.

– У меня очень мало време…

– Может, скидку?

– Нет, благода…

– Какая куколка. Просто прелесть!

– Что?

– Девчурка ваша. Она прелесть!

– Он. Это мальчик.

– Ой, а кудряшки-то, совсем как у девочки. Скажи маме, чтоб подрезала, молодой человек.

Почему бы в супермаркетах не устроить специальные кассы для работающих матерей, с безмолвными и суперпрофессиональными роботами вместо кассирш? Можно поставить за кассу французов. Точно, французы сойдут.

21:43

Все под контролем. Дети уже в постелях. Подготовка детских подарков заняла час сорок пять минут. Дебра предупредила, что теперь, уходя, каждый должен получить пакет сластей с подарком внутри, чтоб никому не обидно было. Дети должны поверить в справедливость жизни. С какой стати, спрашивается? В жизни нет справедливости. Жизнь – это много слоев оберточной бумаги со сломанной игрушкой-пищалкой внутри.

Ричард перед телевизором методично заполняет пакеты. (Теоретически я против размеров подношений, которые гости рассчитывают унести домой. Практически же просто-напросто трушу ограничиться шариком и куском торта. Мамфия скинется на киллера для меня.)

Заранее заказанный торт с розовой глазурью заменить на торт с желтой глазурью мне не смогли: слишком поздно я заметила, что любимый розовый у Эмили сменился любимым желтым. Когда я делала заказ, в фаворе еще был розовый, но в ту ночь, которую я провела в Германии, взошла звезда желтого. Не страшно. Я купила кондитерский шприц, чтобы лично украсить торт не слишком умелой, зато любящей материнской рукой. Домашний штрих – это так мило.

Черт! А где глазурь?!

23:12

Нужная коробка обнаруживается в глубине посудной полки, в луже соевого соуса из треснувшей бутылки. Давным-давно просроченный полуфабрикат глазури не сыплется, а вываливается из коробки одним слипшимся куском, вызывая в памяти “настоящие лунные камни”, которые мой папуля варганил тридцать лет назад. На порцию кокаина ценой в пятьдесят тысяч фунтов тоже здорово смахивает. Хорошо, что только смахивает, иначе я вынюхала бы весь в одиночку и растянулась бы посреди кухни в ожидании быстрой и приятной кончины.

Ладно, для украшения сойдет. За восемь минут мне удается раздолбить сахарный булыжник в пыль. Осторожно добавляю воду, затем полкапельки желтого пищевого красителя. Выходит нечто бледно-лимонное. Скромненькое, вроде платьица мамаши лучшего ученика в день раздачи табелей подготовительной школы. День рождения требует чего-то поярче. Сочной желтизны. Желтизны яичного желтка. Желтизны Ван Гога. Набравшись храбрости, добавляю две капли и получаю цвет перестоявшего анализа мочи. Еще одну каплю… и размешать, размешать как следует.

Пока я в ужасе разглядываю содержимое кастрюльки, на кухню заходит Ричард с рассказом о только что увиденном документальном фильме про детей.

– Слушай, Кейт, а ты знаешь, что младенцы начинают осознавать свой пол уже с трехмесячного возраста? Теперь понятно, почему Бен часами просиживает на горшке и “читает” газеты. С папы пример… Господи, что это?!

Рич увидел мое произведение, приобретшее цвет, который из деликатности можно было бы назвать “желтым сафари”. Лично мне он до боли напоминает самый неприглядный подгузник Бена.

Ричард хохочет. Заливается безобразно, непростительно радостным смехом счастливчика, в этот раз избежавшего позора, потому что опозорился кто-то другой.

– Не переживай, родная, – говорит он. – Безвыходных ситуаций не бывает. Если глазурь вышла цвета коровьих лепешек, обратимся к деревенским мотивам. Корову нарисовать сможешь?

* * *

Воскресенье, 19:19

День рождения, я бы сказала, удался, если забыть о том, что Джошуа Мейхью вырвало в тот момент, когда я внесла торт и запела “С днем рожденья, Эмили, с днем рожденья!”.

– Мам! – захныкала моя дочь. – Не хочу коричневый торт!

– Он не коричневый, дорогая. Он желтый, видишь?

– А я и желтый не хочу. Хочу розовый!

Отправив восемнадцать гостей по домам, я занялась сбором мусора. Смятые пачки из-под сока, картонные тарелки, тридцать шесть нетронутых сэндвичей с яйцом (ни один уважающий себя ребенок в отсутствие мамочки не позарится на полезную еду).

Сегодня утром я отправила Джеку Абельхаммеру письмо с предложением перепоручить его фонд коллеге. Учитывая обстоятельства, считаю такое решение наиболее целесообразным. Проще говоря – нет моих сил больше, Джек! Легкая влюбленность в клиента – еще куда ни шло, но когда управляющая фондом буквально сходит по клиенту с ума, она забывает о деле. Я постаралась выдержать письмо в дружеском, но твердом тоне и следующие несколько часов грелась в лучах своего ответственного, благоразумного поступка. К вечеру свет заметно попритух. Либо лампочка перегорела, либо я споткнулась о провод и вырвала вилку из розетки. Я уже пять раз проверила входящие. Ответа нет. Утихомирься, Кейт. В твоем-то возрасте вести себя как влюбленная школьница. Несолидно.

Приступ самопожертвования отбил аппетит: за день я проглотила два круассана, пригоршню хлопьев и полбутылки джина с лимонадом. Лимонад куплен все в том же супермаркете, но переделан в домашний, т. е. перелит в пузатый розовый кувшин.

Вечер сегодня жаркий, душный, жаждущий дождя. От вентилятора, который я вытащила из-под лестницы, толку ноль, только зной гонит. Около четырех, к концу “водной части” праздника, вдалеке как будто громыхнуло, но небеса хватило лишь на обещание грозы. Боже, какая жара. И вонь.

Я оттираю в саду коврик, на который вырвало Джошуа. Заметив, что малыш побледнел во время игры, я вывела его из гостиной, но не успела открыть входную дверь, как все угощение оказалось на коврике в прихожей. Мать Джошуа, едва зайдя в дом, завопила: “Что случилось с моим бедным мальчиком?”

Слава богу, я вовремя проглотила очевидный ответ: “Случилось то, что бедный мальчик изуродовал узбекский ковер ценой в пятьсот фунтов”. Если бы мой ребенок такое натворил, я бы вмиг рухнула на колени, умоляя принять чек. Имоджен Мейхью подобное в голову не пришло. Ярая поборница здорового образа жизни – подозреваю, что вся ее диета состоит из ромашкового настоя, – эта дама немедленно пожелала узнать, “не превысил ли Джошуа положенную норму сладкого”.

С улыбкой любезной хозяйки я заметила, что детский праздник без сладкого – не праздник. Ответный взгляд (без улыбки) мамаши обещал скорый судебный иск за перебор с кексами. Но это еще не все. Стоило Имоджен удалиться, как на меня насела Анжела Брант.

– Уже устроила Эмили в школу? – спросила она, на корточках оттирая клубничный джем с вельветового пиджачка Дейвины.

– Д-нет.

– А Дейвине уже обещано место в Холбрук-Хаус, но в четверг мы пойдем на второе интервью в Пайпер-Плейс. Там и будем учиться, потому что эта школа открывает такие широкие возможности, не так ли?

– Угу, не так ли.

По возможности отчистив ковер, я мою руки и иду в гостиную, где на диване в позе смертельно уставшего человека, с воскресной газетой на лице, развалился Ричард. Каждый его выдох колышет грудь Мадонны – ее фото помещено на первой странице под статьей, озаглавленной “Девственница? Нет, счастливая мать”. Звякнуть, что ли, Мадонне, спросить по-свойски совета, как спасти провонявший рвотой ковер? Хотя откуда ей знать. Небось, у нее на детских вечеринках последствия слабых желудков убирает специальный ковбой. До чего же я ненавижу этих упакованных звезд, которые выставляют себя идеальными мамашами, а сами в окружении полчища слуг палец о палец не ударят.

– Рич!

– М-м-м-м? – Газета съезжает с носа.

– Надо устроить Эмили в Пайпер-Плейс.

– Почему?

– Потому что эта школа открывает широкие возможности.

– А-а-а. Опять общалась с Анжелой Брант.

– Н-да.

– Кэти, она же давит на своего ребенка. Вот увидишь, ее дочь сбежит из дома и станет наркоманкой.

– Дейвина играет на гобое!

– Значит, она станет наркоманкой с гобоем. А твоя дочь знает наизусть всю “Мэри Поппинс”, так что оставь ее в покое.

Большую часть праздника на воде Ричард протрепался с Матильдой, матерью Лорана, одноклассника Эм. Я развлекалась на мелководье с десятью визжащими шестилетками – катала их на оранжевой надувной змее. По пути от бассейна домой мой муж заметил:

– Не зря француженок называют шикарными женщинами. Они умеют держать себя в форме, верно?

Яблочко от яблоньки… Вещает точно как Барбара.

– Матильда, между прочим, не работает! – возмущаюсь я.

– А это тут при чем?

– После тридцати уход за женским телом – полноценная работа. А у меня, если ты не заметил, одна такая уже есть.

Ричард на миг роняет голову на руль.

– Господи, Кейт… Я же не в укор тебе! Ты умудряешься во всем видеть критику.

Кухня убрана, сахарную пудру в коридоре я собрала тряпкой, ползая на четвереньках (дети проснутся, если включить пылесос). На пять минут присаживаюсь перед телевизором. Час спустя меня будит телефонный звонок свекрови.

– Это, конечно, не мое дело, Кэтрин, но должна сказать, что Ричард сегодня был крайне раздражен. Надеюсь, ты не сочтешь бестактностью с моей стороны, если я напомню, что если в этом отделе непорядок, того и гляди, придется прикрыть лавочку.

– Я знаю, Барбара, но сегодня у Эмили день рождения, и я…

– Я, собственно, по другому поводу. У нас с Дональдом билеты на субботнее представление в Королевской академии.

Пауза. Полагаю, от меня ждут ответа.

– Это замечательно! И где вы решили остановиться?

– Только никаких особых хлопот, Кэтрин. Ты нас знаешь, нам с Дональдом много не нужно – горячая вода, чистая постель, и мы будем чувствовать себя как дома.

21:40

Эмили все еще не спит – праздник и из нее выжал все силы. Покрывало и рубашка на полу, влажное тельце матово поблескивает в полумраке комнаты. За прошедший год – боже, неужели целый год прошел с ее пятилетия? – младенческий животик пропал, а талия и попка начали обретать формы будущей женщины. Я так люблю ее, так хочу защитить. Глядя на свою дочь, я мысленно клянусь стать хорошей мамой.

– Мам?

– Что, Эм?

– Через год мне будет семь, потом восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, четырнадцать, двадцать!

– Верно, дорогая, только не расти очень быстро.

– А я хочу быстро! – Она привычно надувает губы. – Взрослых пускают в Морантику.

– В Морантику? Это что такое?

Моя умудренная жизнью шестилетняя дочь закатывает глаза от безнадежной маминой глупости.

– Ну-у Морантика же! Страна такая, куда только взрослых пускают.

– Ах, страна! Страна Романтика?

Эмили кивает, довольная:

– Да, Морантика!

– А откуда ты знаешь об этой Морантике?

– Ханна рассказала. Там надо дружить с мальчишками. Только они балуются.

Сколько их еще будет у нас, таких бесед, когда она подрастет… О многом она мне расскажет, кое-что утаит, потому что даже от мамы должны быть секреты.

– Морантика – удивительная страна, – говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать дочь на ночь.

– Я возьму тебя с собой, мамочка! – утешает меня Эмили, должно быть, уловив грусть на моем лице. И берет мою руку в свою маленькую ладошку. – Это не очень далеко.

– Нет, дорогая. Для Морантики мамочка уже стара. – И я гашу свет.

От кого: Джек Абельхаммер

Кому: Кейт Редди

Дорогая Кэтрин,

Я прекрасно понимаю твое нежелание встречаться со мной в этой жизни и ценю предложение передать мой бизнес на попечение Брайана Дальше-не-помню-как. Только не хочу я без тебя, Кейт, вот в чем загвоздка. Ничего без тебя не хочу.

Есть, однако, и хорошие новости. В параллельном мире открылся роскошный ресторан. Никакой телятины, угловой столик к нашим услугам. Сверься с графиком – когда заказать?

С любовью,

Джек

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Двенадцатого числа никакого месяца мне подходит. Сядем у окна?

ххх

Кейт

Могу поклясться, что слышу зов Джека в темной, душной ночи. В молодости я запросто бросала мужчин – просто оставляла их, как сваленную на полу груду одежды. Мне казалось, так лучше для всех. Образно говоря, я всегда сидела на чемоданах. Мой психотерапевт, если бы он у меня был, наверняка нашел бы причину в постоянных изменах отца. Кроме того, идущий из детства комплекс неполноценности подсказывал не завязывать серьезных отношений с человеком, у которого хватило дури влюбиться в меня. Только Ричарду удалось показать мне, что любовь – это не рулетка, способная разорить твою душу, а капитал, от которого со временем можно ждать все большей отдачи.

Раньше, когда у меня не было Ричарда и детей, расставания давались легко. Теперь расставание разбило бы мне сердце. Для детей мы с Ричардом одно, “папа-мама” как единое любящее и любимое существо. Разрубить это существо пополам, заставить любить каждую половинку отдельно? Не могу я так поступить со своими детьми. Не имею права.

Если бы я решила быть с Джеком, мне пришлось бы бросить родину, по сути, отправиться в ссылку. Решиться на такое можно только от отчаяния, только если оставаться еще страшнее, чем бежать. А я пока не отчаялась.

✓ Не забыть!!!

Свой долг детям. Свой долг самой себе. Попытаться их согласовать. Необходим протокол совещания (Лоррейн больна. Лоррейн всегда больна, когда запарка). Автозагар: француженки все загорелые. Покаянные письма клиентам по результатам майской катастрофы (минус девять процентов в сравнении с общерыночными шестью). Май уничтожил достижения предыдущих четырех месяцев. Пообещать клиентам, что падение временное и я исправлю ситуацию. Найти способ исправить ситуацию. Убрать надувной замок, высказать Роду все, что я думаю о его обращении с Момо (дискриминация по всем возможным признакам). Дорожка на лестницу??? Записаться на антистрессовый массаж, сделать протеиновую маску, рекомендованную в “Вог”. Годовщина свадьбы. Когда у нас годовщина свадьбы?