Текст книги "И как ей это удается?"

Благодарность накатывает, едва не сбивая с ног. Джек бросает мне спасательный круг подсказки. Я с жаром киваю:

– Мистер Абельхаммер прав. В “ЭМФ” работает команда, в чьи обязанности входит проверка политики найма на работу. От себя лично хочу добавить, что, будучи ирландкой, полностью поддерживаю Принципы Макмагона.

Шлепок за спиной: Момо уронила папку, но ее промах проходит незамеченным в общем гуле признания моих ирландских верительных грамот. Куй железо… Я лихо перехожу к заключительному этапу. Настает время сказать: “Дайте денег!” Только очень вежливо. И без упоминания денег.

17:11

Сажусь в такси вместе с Момо, когда сзади раздается скрип кожи.

– Позвольте выразить восхищение, мисс Редди. Приятно побывать на столь блестящей презентации.

– Вам спасибо, мистер Абельхаммер. Я крайне благодарна за своевременное вмешательство.

У Момо ошарашенный вид: электрические разряды между мной и Джеком почти осязаемы.

Он придерживает дверцу рукой:

– Леди не согласятся со мной выпить? Могу предложить осмотр достопримечательностей Шенксвилля. В меню “Синатра-Инн”, насколько мне известно, значится коктейль “Полетай со мной”.

– Боюсь, мы с мисс Гьюмратни слишком устали…

Кивок в знак понимания:

– В другой раз. Отдыхайте, леди.

– Прошу прощения, Кейт, – осторожно говорит Момо по дороге в гостиницу, – можно спросить? Вы его знаете?

– Нет. – Ответ вполне правдивый. Я не знаю Джека Абельхаммера, но, очень возможно, влюблена в него. Не знать человека – и влюбиться? А почему нет? В наш век запросто. Экран монитора пуст. Делись с ним своими тайнами.

– Джордж Клуни, да и только, – вздыхает Момо. – Я бы с ним выпила.

– Нет. Пока они не приняли решение – непрофессионально. И вообще – нам с тобой неплохо бы отметить успех вдвоем. Ты была великолепна.

– Прошу прощения, Кейт, но это вы были звездой. Я бы так ни за что не смогла. – Момо улыбается, и я только теперь понимаю, какое напряжение было написано у нее на лице. – Не знала, что вы ирландка.

– Чуть-чуть. По отцовской линии.

– А он что, ирландец? Как Макмагон?

– Только без принципов.

Момо хихикает.

– А чем занимается ваш отец?

– Тем же, чем и я.

– Менеджер по фондам?

– Нет, но, как и мы, он ставит на лошадок-фаворитов, подводит под игру научную базу и молится, чтоб они пришли первыми. А когда его молитвы не доходят до Всевышнего, делает ноги.

– Ничего себе! – Момо в таком шоке, что я впервые с минуты нашего знакомства не слышу “прошу прощения”. – Похоже, он у вас фигура колоритная.

* * *

Не раз замечала, что говорю об отце чужим голосом: ироничным, отстраненным, беззаботным. Будто анекдот пересказываю. Колоритные фигуры хороши в романах Диккенса или на вторых ролях в кино, где их играют увядшие звезды прошлых лет; от их общества в своей жизни по возможности отбрыкиваются.

– Веди себя так, рыбка, будто у нас прорва денег. Понарошку, – как-то поучал меня папа.

Урок проходил в пивнушке провинциального городка из длинной череды подобных, оставшихся позади. Мы с Джули сидели на скамейке с полупинтами бурды, слегка отдающей пепси и сильно креозотом, которую мы искренне принимали за нектар для утонченных дам. Мне было двенадцать, голова шла кругом от смены городов каждые полгода, так что сути игры я не поняла, но и возражать не посмела из благоговения перед отцом. Никаких денег у нас, конечно, не было, а когда появлялись, мамин кошелек тут же опустошался ради очередной махинации Джо.

Но я очень старалась делать вид, будто мы богачи. Кажется, уже тогда я чувствовала отцовский провал в жизни и мечтала защитить своего кумира. Что это за мужчина, если он неудачник? Его женщинам надо притворяться, что все в порядке, выслушивать бредовые планы и отводить глаза от дрожащей руки с бокалом.

А знаете, что забавно? Все мои знакомые женщины из Сити – так или иначе папины дочки. Отец Кэнди испарился, когда ей было пять, и с тех пор она без устали его разыскивает. Родитель Дебры руководил транспортной фирмой где-то в Западном Мидленде. Дебре с сестрами время от времени удавалось поймать его между воскресными раундами гольфа. Завоевательницы Сити – девчонки, мечтавшие стать для отцов сыновьями, которых Бог тем не дал; первые ученицы в школе и колледже, добивавшиеся успехов ради благосклонного взгляда человека, который никогда не смотрел в их сторону; несчастные Антигоны, бегущие вдогонку за призраком отцовской любви. Почему все мы, папины дочки, выбрали для работы место, где женщин воспринимают в штыки? Да потому что нам плохо без мужского признания. Грустно. Чертовски грустно.

Закрыв глаза, я пытаюсь стереть мысли о своем блудном родителе. Он звонил почти каждый день с тех пор, как появился в “ЭМФ” с идеей биоподгузников. Однажды оставил на автоответчике сообщение о том, что денег не хватает.

– Сколько ты ему дала? – У Ричарда заранее вытянулось лицо.

Я назвала цифру в три раза меньше той, что проставила на чеке еще за столом в “Кинг Армз”, и мой муж подпрыгнул до потолка.

– Ох, когда ты поумнеешь?!

Хороший вопрос. Границы жалости пока никто не узаконивал, верно?

* * *

20:18

Валялась на кровати и, должно быть, заснула. Разбудил звонок телефона. Ричард, в полном отчаянии, орет, что не может найти стиральный порошок. Пола заболела и отпросилась, Бен мотался по дому без подгузника и уделал покрывало, Ричард замочил покрывало, а постирать не может – порошка нигде нет.

– Где-то в ванной точно есть пакет. Может, упал в корзину для глажки? В корзине смотрел?

– Корзина для глажки – это что?

– Это такая корзина с выстиранным и высушенным бельем, которая обычно стоит рядом с гладильной доской. Рич, ты что, даже не спросишь, как все прошло?

– Что прошло?

– Презентация.

– Я без тебя не могу!

– Да ладно тебе, Рич. Один раз постираешь без меня.

– При чем тут стирка, Кейт?! Ты мне нужна. Возвращайся вечером.

– Не могу. Полечу завтра первым же рейсом.

Опять телефон. Пусть себе звонит. Наверняка Ричард: желает узнать, где найти еду для хомяка, микроволновку или уши собственных детей. После десятка звонков все-таки снимаю трубку – мало ли, вдруг и впрямь что-то срочное?

– Рад был узнать о ваших ирландских корнях, хотя поначалу, признаться, чуть не спутал вас с Кэтрин Редди, менеджером моего фонда и, по ее собственному утверждению, француженкой.

– Я не называлась француженкой, Джек. Я только сказала, что во мне есть французская кровь.

Смеется:

– А еще какая? Индейцев чероки? Ты та еще штучка, Кейт!

В следующий момент я слышу голос женщины, здравомыслящей и дисциплинированной женщины, которая без колебаний сообщает клиенту, что его предложение испробовать коктейль “Полетай со мной” в подозрительной придорожной забегаловке совершенно неприемлемо.

Ответ не заставляет себя долго ждать:

– Нет проблем. Там предлагают еще и “Околдованный, озабоченный, одураченный”.

Строчка из этой песни Синатры мгновенно слетает с языка:

– “Скажу одно, горизонтально он в ударе”.

Абельхаммер присвистывает:

– Выходит, это правда. Ты все знаешь.

– Кроме адреса “Синатра-Инн”.

17. Ночью и днем

Ресторан “Синатра-Инн”, как стареющая танцовщица, пускает пыль в глаза пышным нарядом. Вдоль стены тянется ряд кабинок, затянутых рубиновым бархатом; полсотни лет оставили блестящие проплешины на обивке диванчиков. Дальняя стена отведена под фотоисторию местного мальчугана, выбившегося в люди (Фрэнк родился в Хобокене, в двух шагах отсюда). Тут тебе и Синатра с Лорен Бэколл[30]30
  Голливудская актриса (р. 1924).


[Закрыть], и щеголь-Синатра с “Крысиной стаей”[31]31
  “Крысиная стая” – группа деятелей американского шоу-бизнеса 1950-х – 1960-х годов, собравшаяся вокруг Хамфри Богарта и Лорен Бэколл.


[Закрыть], и Синатра в свете софитов у пианино, с небрежно распущенным узким галстуком и вздувшимися жилами на золотом горле, и Синатра с Авой Гарднер[32]32
  Голливудская актриса (1922–1990), ее бурный роман с Фрэнком Синатрой стал притчей во языцех, в 1951 г. Синатра развелся с женой и через 72 часа женился на Аве Гарднер.


[Закрыть]: он пожирает ее голодным взглядом, она его – ненасытным. Эти двое представляются мне исключительно в постели.

В каждой кабинке – собственный музыкальный автомат: за монетку сыграет вам любой из хитов Фрэнка. Сколько названий – и сколько раз в них повторяется слово “ты”…

Мы с Джеком выбираем угловой диванчик, под плакатом с Фрэнком в роли Маджио из фильма “Отныне и во веки веков”. Должно быть, официанту, замотанному, услужливому парню, мы кажемся обычной супружеской парой, которая расслабляется за выпивкой. (“Черная магия” в меню выглядит зловеще – я предпочитаю “Ночью и днем”.) Откуда ему знать, что мы с Джеком здорово нервничаем. Как астронавты после полета, мы пытаемся переключиться с невесомости виртуального мира, где можно нести все, что вздумается, на мир реальный, где слова, заземленные жестами, глазами, губами, обретают собственную силу тяжести.

Я впервые вижу Джека не в деловом костюме. Появись он передо мной голым, вряд ли впечатлил бы сильнее. Я смеюсь и пью, и снова смеюсь, прислушиваясь к уколам сомнения в душе. Джек Абельхаммер знаком мне, как герой из романа, и доказательство его реальности мне нужно, чтобы облегчить жизнь, никак не усложнить ее.

– Итак, синьора, – смешно коверкая язык на итальянский манер, Джек вслух читает меню, – что ви предпочитайть? Телятинай с марсалой, телятинай с маскарпоне или телятинай с нашей фирменный рубленай телятинай? Ви не любить телятинай? Окей, ми предлагай очень вкусный scallopina a la limonе.

Он опускает двадцать пять центов в автомат и уже готов нажать клавишу “Где или когда”.

– Нет, только не эту.

– Почему? Прекрасная песня.

– Я заплачу. Я рыдала, когда Синатра умер.

– Мисс, я тоже люблю Фрэнка, но он дожил до глубокой старости. Почему ты плакала?

Не уверена, насколько готова открыться этому знакомому незнакомцу. Какую версию выдать? Байку о колоритной фигуре или правду? Отец прятал в серванте коллекцию грампластинок с песнями Синатры. Большие диски в конвертах из темной бумаги в детстве приводили меня и Джули в восторг. От бумаги исходил старческий запах, зато сами пластинки творили с людьми чудеса, любому возвращая молодость. Глянцево-черные, как крылья жука, с серебряными буквами на лиловато-розовых наклейках, они казались нам с сестрой приглашением на бал. Во время семейных празднеств отец всегда пел “под Синатру”. Стоя на столе, он великолепно копировал знаменитое “Чикаго, Чикаго”, но больше любил грустные песни. “Всю дорогу”. “Где и когда”. “Фрэнк – святой покровитель безответной любви, – говорил отец. – Ты только вслушайся в этот голос, Кэтрин!”

– Кейт?

– Когда Фрэнк пел, мои родители были счастливы, – сказала я, уткнув взгляд в меню. – У нас в доме Синатра был голубем мира. Если отец ставил “Полетай со мной”, скандала можно было не бояться. Пожалуй, я заменю телятину еще одним коктейлем. Как по-твоему, что выйдет, если смешать “Любовь и брак” с “Незнакомцами в ночи”?

Джек сжимает в пальцах кончик ножа, который я давно кручу в руке.

– Думаю, ничего особенно ужасного. Разве что странное послевкусие во рту да утреннее раскаяние. “Дворец-батут” – это что за штука?

– Какой дворец-батут?

– Вот этот. У тебя на ладони написано “дворец-батут”. С восьмого класса не видел, чтобы кто-то писал памятки на руках. Ей-богу, Кейт, тебе стоит открыть для себя изобретение под названием “ежедневник”.

Я пялюсь на чернильные каракули – “узелок” на память о дне рождения Эмили. Вот тебе и шанс рассказать ему про детей, Кейт. Расскажешь?

– Дворец-батут – это… Это такой надувной дворец, в котором можно прыгать. Я написала, чтобы не забыть заказать аттракцион для дня рождения дочери. А то вспомню, как обычно, когда будет поздно.

– У тебя есть ребенок? – спрашивает Джек с любопытством. Без примеси ужаса.

– Двое. Кажется. Я вижу их гораздо реже, чем хотелось бы. Эмили в июне будет шесть, она называет себя Спящей красавицей. Бену год с небольшим, и его невозможно удержать на месте. Он… одно слово – мальчишка.

Джек кивает с серьезным видом:

– Поразительно. Нас по-прежнему делают женщины. По справедливости, мужчинам следовало бы вымереть вместе со стегозаврами, но некоторым из нас ужас как захотелось подзадержаться, чтобы увидеть мир под вашим руководством.

– Шутки над собой я переношу с трудом, мистер Абельхаммер.

– Должно быть, это в вас говорит немецкая кровь, мисс Редди.

За телятиной (пласты мочалки в сырной обертке) последовал десерт – тирамису, похожий на пену для бритья с присыпкой из миндаля. Кухня “Синатра-Инн” отличалась такой анекдотической несъедобностью, что мы заранее смаковали будущие взаимные шутки на эту тему. А потом были танцы. Много танцев. Помнится, я даже пела, только этого никак не может быть. До какого состояния надо дойти, чтобы распевать в общественном месте?

 
Днем и ночью твержу про себя:
“Только ты, ты одна”.
Пусть светит луна,
Пусть яркое солнце палит с высоты,
Вместе мы, врозь ли, днем и ночью, любимая,
В мыслях моих только ты[33]33
  Перевод Е. Полецкой.


[Закрыть].
 

02:34

– Вставай, мам! Вставай, соня-засоня!

В холодном поту подпрыгиваю на кровати. Машинально прикрываю голую грудь ладонями, но тут же соображаю, что в номере темно. Эмили? Здесь, в Нью-Джерси? Несколько секунд шарю в поисках выключателя ночника, еще несколько уходит на то, чтобы догадаться – голосом дочери говорит будильник, тот самый дорожный будильник, который Эмили подарила мне на Рождество. В Лондоне уже пора вставать.

– Ну, мам, давай вставай, лежебока, а то опоздаешь! – В голоске звенят начальственные нотки: командирша из Эмили отменная, не хуже мамочки.

Рыщу взглядом по комнате в поисках улик измены. Платье на плечиках, туфли под стулом, на стуле – аккуратная стопочка белья. Джек принес меня сюда, раздел и уложил спать. Как ребенка. Меня вдруг коробит от мысли, что он мог остаться и голос Эмили прозвучал бы, когда мы…

Боже, как трещит голова. Воды! Плетусь в ванную, включаю свет. Свет сверлом ввинчивается в череп. Выключаю. Наливаю стакан воды. Еще один. Мало. Залезаю под душ и стою с открытым ртом, глотая воду. По пути к кровати замечаю листок на журнальном столике. Жму кнопку настольной лампы:

 
Бывает, что-то происходит в первый раз,
А кажется, что с нами это было.
…Но богу одному известно, КОГДА И ГДЕ?
Спи крепко. С любовью, Джек
 

10:09. Аэропорт Ньюарка

Вылет откладывается до бесконечности. Вытянувшись на спине, я занимаю целую секцию сидений в бизнес-зале. Туман за окном по густоте соперничает с непроницаемым мраком внутри моей черепной коробки. Я думаю о прошлой ночи, стараясь не думать о прошлой ночи. Измена в стиле Редди: лавина вины, и никакого секса. Гениально, Кейт. Просто гениально.

Надираешься с одним из важнейших клиентов, тот тащит тебя на себе в гостиничный номер, снимает одежду и галантно удаляется. И что прикажете делать: возмущаться сексуальным домогательством или оскорбляться его отсутствием? Может, Абельхаммера привело в ужас мое разномастное белье? Или он сбежал при виде живота миссис Редди, который после двух беременностей и кесарева напоминает рисовый пудинг ее бабушки? Одна из проблем, с которой сталкиваешься, валяясь в отключке перед потенциальным любовником, – невозможность выполнить рекомендацию персонального тренера и втянуть пупок в позвоночник.

От мысли, что Джек меня раздевал, все мои внутренности сползают к пяткам, как шелковые чулки по ногам.

– Кейт, вы как? В порядке? – В руках Момо чашки с кофе и британские газеты.

– Нет. Кошмар. Что пишут?

– Внутри партии тори опять разборки. А работающие матери сдают позиции. Согласно опросам, семьдесят восемь процентов при возможности завтра же бросили бы работу.

– Чушь! Реально работающие матери во всяких дурацких опросах не участвуют. Времени нет. О чем ты думаешь, Момо?

Она морщит аккуратный носик:

– Прошу прощения… У меня их никогда не будет. Детей. Не представляю, как вам это удается, Кейт.

– Смысл в том, чтобы разложить все по полочкам. Работу на одну, детей на другую. И стараться не путать. Трудно, но возможно. А детей ты должна родить, Момо. Ты умна и красива, тебе и карты в руки, а то вокруг сплошь тупые уроды размножаются.

Момо трясет головой.

– Я детей люблю, честное слово, но я и работу люблю, а вы сами говорили, как в Сити относятся к женщинам с детьми. И вообще, – добавляет она с прохладцей, – не для того я столько лет училась, чтобы с детьми нянчиться.

Ну как ей объяснишь? Глядя на одуревших от двойной нагрузки работающих мам, девчонки вроде Момо решают насколько возможно оттянуть родительские заботы. Что из этого выходит, я знаю по подругам. Стукнет тридцатник, потом тридцать пять, они паникуют, ложатся черт знает под кого – в качестве донора спермы любой сойдет, – а забеременеть не выходит. Лечение от бесплодия долгое, болезненное. Иногда помогает. Чаще нет. Мы думаем, что обвели мать-природу вокруг пальца, но на то она и Мать, чтобы учить нас уму-разуму, как малолеток. Конец света – это не взрыв атомной бомбы. Конец света – это женщина, которая смотрит в стеклянное окошко на свои замороженные яйцеклетки и гадает, найдется ли у нее время сделать из них детей. Морщась от шума аэропорта, я думаю о том, как много для меня значат Эмили и Бен. Нет, все-таки Момо должна услышать…

– Дети – доказательство нашего существования на земле, Момо. Они – то, что от нас здесь останется. Они замечательные, они невыносимые, но без них вообще ничего нет. Жизнь – загадка. Дети – ответ на нее. Если ответ есть, то только дети.

Момо достает из сумочки бумажный платок, протягивает мне. От чего я плачу? От мысли о детях или от мысли, что этой ночью я о них и не вспомнила?

20:53

Рейс Ньюарк – Хитроу

В деловых поездках я держусь на адреналине, зато на обратном пути наступает похмелье. Дом. Я чувствую себя жизненно необходимой своей семье (как там они без меня справляются?) и в то же время до обиды ненужной (они и без меня справляются).

Чтобы получить электронные письма из любого уголка света, я включаю ноутбук и щелкаю по значку “Удаленный доступ”. Щелчки набора, длинные гудки, секунд пять астматического шипенья, и наконец, отрикошетив от спутника, гудки соединяют меня с миром. Не так ли я и с детьми общаюсь? Когда нужны – набираю знакомый номер, а все остальное время держу их на расстоянии? Если же выпадает, как нормальной матери, пробыть с детьми несколько суток, жизненная энергия Эмили и Бена выматывает меня так, что ни с какой работой не сравнить. Они далеко не те смирные детки, что застенчиво улыбаются с фото, которое я только что вернула в портмоне, показав Момо. Их тяга ко мне велика, точно потребность в воде или свете: так же сокрушительно-примитивна. Она не вписывается ни в какие теории из умных книжек, написанных бездетными женщинами или матерями, как и я, воспитывающими своих детей щелчком мыши по “Удаленному доступу”. Дети живут в сердце матери. Об этом в книжках не пишут. Я сижу в переднем ряду бизнес-класса, вытребовав себе двойную порцию джина, и прислушиваюсь к биению этого нелепого органа, увесистого, раздувшегося, как тыква.

Моя помощница здесь же, в соседнем кресле. После сцены со слезами в аэропорту она окружила меня заботами. Момо, явно сбитая с толку появлением на сцене сентиментальной незнакомки с речами о смысле жизни, ждет возвращения привычной Кейт, и я с ней в этом солидарна.

– Кейт, меняю свой “Гарвард Бизнес Ревью” на ваш “Вэнити Фэйр”. – Она протягивает мне журнал.

– Фотографии Джонни Деппа есть?

– Нет, зато есть дико интересная статья о кинестетической презентации. Догадайтесь, что стоит пунктом первым в разделе советов по проведению таких презентаций?

– Расстегните блузку на две пуговицы ниже положенного.

– Нет, Кейт, серьезно! “Убедитесь, что язык вашего тела понятен клиенту и сообщает о ваших истинных намерениях”.

– А я что сказала? На две пуговицы ниже.

Откуда во мне неистребимое желание избавить этого правильного, милого ребенка от иллюзий? С другой стороны, если не я, то это сделает первый же мужик.

Через проход от нас замученная брюнетка в мешковатом розовом свитере тщетно успокаивает орущего младенца. Она поднимается и качает малышку. Садится и пытается пристроить голову малыша на своем плече. Наконец задирает свитер. Костюм в соседнем кресле, скосив глаза на разбухшую грудь, тотчас ретируется в уборную.

Мало кто слышал о всемирном законе плача грудничков: чем глубже унижение и отчаяние матери, тем выше уровень звука. Мне не нужно смотреть по сторонам, чтобы догадаться, как действует безостановочный ор на моих спутников. Атмосфера в салоне потрескивает от статического возмущения мужчин – тех, кто надеялся поработать, и тех, кто надеялся вздремнуть, – и женщин, наслаждающихся последними часами свободы.

На лице мамаши слишком хорошо знакомое мне выражение. В нем смешаны две части диких извинений (“Прошу вас, умоляю, простите!”) и три части вызова (“Я заплатила за билет, как и все остальные! Что вы хотите, она же совсем маленькая!”). Ребенку месяца три, не больше; грудничковый пушок вместо волос, нежный, как зонтики одуванчика, не скрывает идеально вытянутой формы головы, во впадинах висков от крика пульсирует жилка.

– Нет, Лора, не надо, моя хорошая. Больно, – приговаривает мама, высвобождая прядь своих волос из судорожно стиснутых пальчиков.

Боже, как я соскучилась по Бену. Когда перегуляет, он делает то же самое. Сон не идет, и малыш злится, как отлученный от бара алкоголик.

Момо наблюдает за женщиной с непониманием и ужасом существа с планеты двадцатилеток.

– Почему она никак его не успокоит? – спрашивает чуть слышно.

– Ребенок хочет спать, но не может – ушки болят. Чтобы снять давление, надо бы попить, но сосать она не может от усталости.

При слове “сосать” Момо изящно передергивает плечиками в шерстяном пиджаке от Донны Каран. И замечает, что “кормить грудью в наше время – полная нелепость”.

Я отвечаю, что нелепость – это не кормить своего ребенка грудью.

– Очень может быть, что это единственное время в жизни, когда ты находишься в гармонии с собственным телом. Когда я в первый раз приложила Эмили к груди, то подумала, что теперь и я даю молоко!

– Как корова. Очень грубо, вам не кажется?

– Зато до чего здорово. Мы всю жизнь давим в себе остатки инстинктов, но этот… как там поет Кэрол Кинг? “Я первобы-ытной становлюсь с тобо-ой!”

С песней ошибочка вышла. Розовый Свитер сочла ее издевкой над ее материнскими чувствами. Пытаюсь исправить положение заговорщической улыбкой: не переживайте, дорогая, я сама через это прошла. Ох, какая жалость. Совсем забыла, что я в униформе леди из Сити. Учитывая деловой костюм и ноутбук, она относит меня к стану врагов и шлет в мою сторону ненавидящий взгляд.

Мне бы попробовать уснуть, да свистопляска мыслей не дает. Думая о Джеке, я чувствую… Что я чувствую? Идиоткой я себя чувствую. Кто он, собственно, такой, чего хочет от меня? Чего я от него хочу? Но еще сильнее ощущение азарта. Меня загнали в ловушку, на мое сердце идут приступом, предлагая выбросить белый флаг. Я готова сдаться. И тут я вспоминаю о детях, которые ждут меня, совсем как совята из книжки Бена, которую я знаю наизусть:

Совята закрывали свои круглые глазки и ждали, когда вернется с охоты Мама-Сова. И МАМА ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЛАСЬ. Она неслышно спускалась с неба к Саре, Перси и Биллу.

– Мамочка! – кричали совята, и махали крыльями, и танцевали от радости, и скакали на ветке.

– ЧТО ЗА ШУМ, ЧТО ЗА ГАМ? – спрашивала Мама-Сова. – Вы знаете, что я всегда возвращаюсь.

– Как думаешь, Момо, джин в баре еще остался? Похоже, я все еще на радиосвязи с сознанием.

В тысячах метров от Атлантики я пытаюсь сочинить соответствующее обстоятельствам письмо Джеку.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Будучи непривычной к тому, чтобы меня в пьяном виде раздевал незнакомец…

Что за вульгарщина. Стираю. Деловой стиль всегда выручал.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Мистер Абельхаммер, в дополнение к нашей последней встрече: я подумываю о временном увеличении оборота акций. В случае, если у вас возникнет желание дальнейшего…

В случае, если у вас возникнет необходимость в моем…

Я исполнена готовностью…

Не сомневайтесь, что я из трусов выпрыгну, чтобы…

Имеются некоторые варианты, которые следовало бы обсудить в постели…

О-о-о, черт!

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Джек, мое поведение прошлой ночью – совершенно не в моем характере, и мне остается только надеяться, что это временное помешательство не отразится на наших деловых отношениях, которые я ценю очень высоко. События помню слабо, но точно знаю, что вернулась в номер не на собственных ногах, и прошу прощения за доставленные неприятности.

Кроме того, лелею надежду, что все это не повлияет на твое сотрудничество с “ЭМФ”, где тебя считают самым ценным клиентом.

Искренне твоя,

Кэтрин

Этот вариант и отошлю, как только вернусь домой.

От кого: Джек Абельхаммер

Кому: Кейт Редди

В Соединенных Штатах ситуация, когда дама целует тебя в губы и приглашает отправиться на любой необитаемый остров по твоему выбору, обычно некоторым образом “отражается на деловых отношениях”. Впрочем, может быть, в Британии теперь такому учат в рамках программы МВА?

Отличный был вечер. Насчет возвращения в номер прошу не переживать: я все делал с закрытыми глазами, мэм, если не считать тех минут, когда по вашей просьбе вынимал контактные линзы. Между прочим, левый глаз у тебя зеленее.

Когда я вернулся домой, по телевизору шел “Буч Кэссиди”. Кейт, помнишь конец, когда Сандэнса и Буча окружает целая мексиканская армия? Они ведь знают, что ничего хорошего не выйдет, и все-таки выскакивают, паля во все стороны.

Признаться, был момент, когда я решил, что у нас большие проблемы.

Джек

✓ Не забыть!!!

Дети. Надувной замок, формочки “зайчики” для бланманже. Муж.

✓ ЗАБЫТЬ!!!

Тебя, тебя, тебя.