Текст книги "Ночь поцелуев"

Глава 10

– Днем видел золотое руно Димсдейла, – сообщил Гейбриел Бервику перед ужином. – Можно забыть о намерении обменять мое русское сокровище на его английскую драгоценность.

– Неужели? – Дворецкий поднял бровь. – Мне тоже довелось встретиться с вашей предполагаемой родственницей, и создалось впечатление, что молодая леди вполне способна поддаться чарам, пусть даже и не подкрепленным материальным изобилием.

Гейбриел криво усмехнулся:

– Не больно надо. Дядюшка едва не перевернул их экипаж: видите ли, услышал, как лает его собака. А на самом деле тявкала свора какой-то мелочи размером с блоху. Богатая наследница оказалась такой же непривлекательной, как и ее шавки: костлявая, расфуфыренная, да и смотрит чересчур прямо. Мои стандарты, конечно, скромны, но отказываться от них я не собираюсь.

– А мне мисс Долтри понравилась, – задумчиво изрек Бервик. – Да и собак не свора, а всего-то три штуки, причем крохотных.

– Зато они из тех, что вертятся волчком и ловят собственный хвост. Наверное, и я делал бы то же самое, если бы пришлось проводить время рядом с ней. Смотрела на меня как на обанкротившегося банкира. Наверное, волосы не понравились.

Дворецкий усмехнулся:

– Ну вот, мы уже пришли к чему-то конкретному. Значит, не одобрила?

– Однозначно.

– И все-таки придется пережить рядом с ней ужин, потому что я приготовил мисс Долтри место справа от вас, а пересаживать никого не намерен. Вы будете ужинать в утренней гостиной, а все остальные – в столовой. Завтра приедут новые гости, так что придется накрывать столы в большом зале.

– Кажется, ты не возражаешь против непредвиденных хлопот? – Гейбриел с интересом взглянул на верного слугу, которого знал всю жизнь – с тех самых пор, когда оба еще были мальчишками.

– Я для этого создан.

– Что ж, рад, что смог обеспечить тебя подходящей территорией для приложения сил: работай сколько хочешь – все равно всех дел не переделаешь.

– Лучше порадуйтесь за себя, – покачал головой Бервик.

– Не вижу поводов для радости, – возразил Гейбриел. – Зато по праву горжусь тем, что избавил от твоего присутствия Огастаса.

– Великий герцог поступил не самым благородным образом, – сдержанно заметил Бервик и, налив себе бренди, аккуратно поставил бутылку на место. – Не всякий способен выкинуть собственных братьев из родного дома.

– Огастас предпочел бы забыть о том обстоятельстве, что наш отец разбросал по всему Марбургу бесчисленное количество фальшивых монет с изображением лица, как две капли воды похожего на его собственное.

– Я на Огастаса совсем не похож, – обиделся Бервик.

– А все потому, что он уродился в матушку, а нас с тобой угораздило повторить образ самого старого дьявола.

Мать Бервика была прачкой, а маменька Гейбриела – великой герцогиней, однако небольшая несоразмерность не беспокоила ни того ни другого. Родились они почти одновременно, а вскоре герцог забрал внебрачного ребенка наверх, в господские покои, и поселил в детской вместе с законными детьми, приходившимися мальчику единокровными братьями.

– Наш папочка был сильным мужчиной, – убежденно заметил Бервик. – Я всегда им восхищался.

– Считаешь, что мы видели его достаточно часто, чтобы иметь право судить? – уточнил Гейбриел. – Эй, поделись-ка бренди, братец.

Бервик наполнил еще один бокал и передал господину.

– Видели ровно столько, сколько нужно. Вот Огастас проводил рядом с отцом день за днем. Сами знаете, что с парнем случилось.

Да, не поспоришь. Гейбриел и Бервик не сомневались, что обоим крупно повезло: чем дальше от короны, тем лучше.

– Знаю, почему вы так много думаете о невесте Димсдейла. – Дворецкий многозначительно вскинул брови. – Нервничаете в ожидании своей суженой.

– Она выглядит самой настоящей мегерой, – признался Гейбриел, – и оттого я действительно разволновался: вдруг и Татьяна окажется такой же?

– Знаю, – кивнул Бервик. – Мечтаете о красивой и покорной.

– Можно подумать, сам ты ищешь что-нибудь иное, – парировал принц, уязвленный интонацией, с которой прозвучали последние слова.

– Вообще-то я не занимаюсь поисками жены, – пожал плечами дворецкий. – Но если бы искал, то какую угодно, только не покорную.

– Почему же?

– Скучно.

– Да я бы и сам не возражал против сильного характера, – вздохнул Гейбриел. – Но золотое руно Димсдейла напрочь лишено фигуры – это прискорбное обстоятельство заметно даже под бесформенным дорожным костюмом. Непохоже, что рядом с этим бестелесным созданием может быть весело.

– Жена дается человеку не для веселья. – Бервик поставил на стол пустой бокал и деловито поправил галстук. – Пора спуститься и навести порядок. Повар, которого мы привезли с собой, грозит уволиться. К тому же мне пришлось нанять еще трех работниц на кухню. Слава Богу, ваша невеста уже в пути – еще одного подобного события мы не потянем.

– Денег у нас и без нее хватает, – обиженно отмахнулся принц.

– В общем и целом. Подозреваю, что ремонт этих руин обойдется отнюдь не дешево.

Бервик ушел, а Гейбриел долго сидел неподвижно и смотрел на стол. В Англии жилось несравнимо спокойнее, чем в Марбурге. Там постоянно ему угрожала опасность: он мог, например, случайно влипнуть в одну из бесконечных политических интриг или военных авантюр, от которых у братьев моментально загорались глаза.

А главное, здесь у него был собственный замок. Чудесный, старинный, огромный замок.

Глава 11

– Ужинать предстоит с принцем и ближайшими родственниками, – нервно оповестил Элджи. – Они называют это «в семье».

– В семейном кругу, – поправила Кейт.

– Интересно, на каком языке говорят в Марбурге? Если на немецком, я не пойму ни слова.

– Здесь я слышала французскую речь, – заметила Кейт.

– Французскую? Французский я учил в Итоне. – Лорд Димсдейл помолчал. – Но вот только мало что помню. Неужели и за столом будут говорить по-французски?

– Не волнуйтесь: если потребуется, я переведу, – успокоила Кейт и впервые порадовалась, что приехала вместо Виктории: бедняжка понятия не имела об иностранных языках. Самой ей посчастливилось заниматься французским еще при жизни отца. – А что вам известно об окружении принца?

К сожалению, лорд Димсдейл ничего не знал о семье матери и даже перед ответственной поездкой не потрудился навести справки.

Стол был накрыт в чудесной комнате. Хотя Бервик и назвал ее маленькой утренней гостиной, она оказалась намного просторнее любой из комнат в Ярроу-Хаусе.

Принц, разумеется, сидел во главе стола, одетый в темно-синий сюртук поверх сиреневого жилета с золотыми пуговицами. Парик Кейт и его жилет гармонировали как нельзя лучше.

Выглядел он потрясающе: необычайно красиво и ужасно дорого.

А главное, откровенно скучал.

Наблюдать за его высочеством издали было бы, пожалуй, интересно, но, к собственному ужасу, Кейт обнаружила, что сидеть предстоит по правую руку от хозяина. В тумане смущения и смятения она подошла к своему месту, почему-то остро ощущая тяжесть бриллиантового ожерелья на шее и бриллиантового гребня в волосах. В эту минуту Кейт казалась себе дочерью богатой содержанки, которая втерлась в благородную компанию в надежде найти состоятельного мужа.

К счастью, на самом деле все обстояло совсем иначе. Отец был младшим сыном графа. Да-да, графа! И этот неоспоримый факт не могло отменить даже то грустное обстоятельство, что умер он, не оставив дочери приданого, а в конце жизни женился на особе легкого поведения.

Разочарование, конечно, забыть трудно, и все-таки родословная есть родословная и отменить ее невозможно. Внучка графа, даже обедневшая, навсегда останется внучкой графа.

Вдохновляющая мысль заставила Кейт поднять подбородок и расправить плечи. Принц беседовал с какой-то полной дамой, сидевшей слева, – та с очень серьезным видом рассказывала о чем-то. Кейт прислушалась и поняла, что почтенная особа говорит по-немецки, а его высочество отвечает по-французски. Джентльмен справа тоже оказался вовлеченным в диалог, так что Кейт ничего не оставалось, как есть рыбу и слушать реплики принца.

Вот леди высказала какое-то смелое суждение, и хозяин назвал его необузданным разгулом фантазии. Леди возразила, после чего принц тоже перешел на немецкий. Кейт утратила возможность подслушать даже половину разговора, но не перестала внимательно наблюдать из-под ресниц.

Первое, что в этом человеке бросалось в глаза, – абсолютное монаршее величие. Аристократическое высокомерие сквозило в чертах лица, и спутать его с обычной самоуверенностью было невозможно, хотя и эта черта присутствовала в характере в избытке. Чего стоила одна лишь резкая линия подбородка! Скорее всего впечатление создавалось благодаря глубокой убежденности принца в собственном всесилии: он явно не допускал, что мир способен ослушаться и отказаться вращаться исключительно по высочайшей команде. Уж ему-то наверняка ни разу в жизни не приходилось заниматься теми делами, которые Кейт считала вполне обыденными. Самым тяжелым и неприятным, конечно, оказался опыт непосредственного участия в появлении на свет теленка.

Принц мог не беспокоиться о том, что в этот момент в его комнате заперты три маленькие, дурно воспитанные собаки.

Он…

Мисс Долтри положила в рот очередной кусок рыбы.

– И о чем же вы так упорно думаете?

Бархатный голос прозвучал глубоко, а заметный акцент придал обычному вопросу экзотические нотки.

– О рыбе, – неискренне ответила Кейт.

Принц сразу почувствовал обман. В глазах вспыхнули насмешливые искры.

– Готов поспорить, что обо мне.

Английская душа бурно воспротивилась невиданному иноземному нахальству.

– Если вас это порадует, то да – я действительно думала о вас.

– Отвечаете точно так же, как мой дворецкий.

– Неужели Бервик – англичанин?

Вопрос явно вызвал интерес.

– Нет. Он вырос вместе со мной: знаю его всю жизнь, – но что же изменилось бы в том случае, если бы он вдруг оказался англичанином?

Кейт пожала плечами.

– Мы никогда не спрашиваем людей, думают ли они о нас.

– Что же в этом плохого? Поскольку британское воспитание не позволяет вам задать вопрос, скажу сам: да, я думал о вас.

– Невероятная честь! – Кейт постаралась вложить в комментарий всю холодность, с которой разговаривала с булочником, после того как тот попытался ее обсчитать.

– Какой интересный парик, – заметил его высочество с лукавой улыбкой. – Фиолетового не доводилось видеть еще ни разу.

– Должно быть, редко бываете в Лондоне, – небрежно отозвалась Кейт. – И в Париже. Цветные парики сейчас в моде.

– Предпочел бы увидеть вас вообще без парика.

Кейт попыталась сдержать возмущение, однако ничего не получилось.

– Не понимаю, с какой стати собственное мнение относительно моей прически кажется вам достойным внимания. Это так же странно, как если бы я вдруг проявила интерес к вашим волосам.

– А разве мои волосы вас не интересуют?

Самодовольство этого человека перехлестывало через край. Кейт ощутила бессильное и оттого еще более острое раздражение. Принц ни на миг не сомневался во всеобщем поклонении.

– Нет, не интересуют, – просто ответила она и подняла взгляд. – Волосы остаются не больше чем… волосами, пусть даже немного взлохмаченными и слишком длинными. Но приходится делать скидку на полное отсутствие интереса к моде и редкие визиты в столицу.

Принц рассмеялся: как-то по-особому, совсем не по-английски – как будто акцент распространялся даже на смех.

– А во время нашей первой встречи мне показалось, что они совсем вам не понравились. Ну а теперь, мисс Долтри, позвольте считать тему причесок исчерпанной и спросить, какое впечатление произвел на вас Ланкашир.

– О, здесь очень красиво, – восхищенно ответила Кейт и, не сдержавшись, полюбопытствовала: – А у вас дома, в Марбурге, пейзажи совсем другие?

Разумеется, собеседник улыбнулся. Должно быть, решил, что она поступила предсказуемо и сразу перевела разговор в более безопасное русло. Кейт посмотрела с легким осуждением, хотя и не верила, что посыл достигнет цели. Люди подобного склада обычно не замечают ни иронии, ни презрения.

– Здесь намного больше зелени, – заговорил принц. – Когда езжу верхом по окрестностям, не могу отделаться от мысли, что английская природа противоречит английскому характеру.

– В каком смысле? – Чья-то рука забрала из-под носа Кейт тарелку с рыбой и поставила другую. Очевидно, этот ужин относился к числу тех, о которых ей доводилось лишь читать: с двадцатью четырьмя переменами блюд и пятнадцатью десертами. Поистине королевское меню.

– Англичане так скромны в отношении плодовитости, – с улыбкой пояснил принц, – а растительность поражает буйным, безудержным стремлением к продолжению рода.

От неожиданности Кейт едва не потеряла дар речи.

– Вы… вы не имеете права говорить со мной на такие темы.

– До чего же поучительная беседа! Судя по всему, природа в Англии относится к той же категории, что и волосы: говорить о ней за столом не принято.

– Значит, в Марбурге вы свободно обсуждаете плодовитость с юными леди? – уточнила Кейт, на всякий случай стараясь говорить тихо: сидевшая напротив пожилая особа посматривала с подозрительным вниманием.

– О, плодовитость во всевозможных проявлениях, – невозмутимо подтвердил собеседник. – Видите ли, при дворе великого герцога страсти кипят поистине безудержно. Надо признать, что, как правило, кипение заканчивается быстро, но зато протекает особенно бурно. Правда, сейчас, во время правления брата, обстановка заметно изменилась.

Кейт не смогла скрыть искреннего интереса.

– Но почему же? Неужели нынешний великий герцог каким-то образом подавляет придворных? Вы кажетесь настолько… – Она испугалась и замолчала. Разве позволено давать характеристики королевским особам?

– Ах, до чего же хочется узнать, каким я кажусь! Но из страха услышать гневную отповедь скажу лишь, что примерно год назад брат пригласил ко двору болезненно благочестивого проповедника и уже спустя неделю тот убедил подданных отказаться от любых развлечений, кроме тех, которые получили одобрение церкви.

– Полагаю, на вас влияние не распространилось, – покачала головой Кейт и тут же спохватилась: да, она снова дала собеседнику повод всласть порассуждать о себе, любимом. Должно быть, такова привилегия принцев: притягивать к собственной персоне все разговоры.

– Я проявил категорическую невосприимчивость к риторике отца Пранса, – усмехнулся принц. – Надо заметить, очень неудачно. Вскоре выяснилось, что брат Огастас считает идеи проповедника посланными свыше.

– И чем же отец Пранс рекомендовал заменить обычные светские развлечения?

– Особенно его возмущали действия, которые он квалифицировал как «богохульство в спальне». К ним относилось практически все, чем мужчины и женщины занимаются вместе. Для борьбы с грехом он установил в гостиной доску, на которой педантично вел подсчет набранных очков. Ну а в награду, разумеется, обещал вечную жизнь.

Кейт положила в рот кусочек жаркого из оленины и, пока жевала, обдумывала странные события в Марбурге.

– Подобные теории мне доводилось слышать и с церковной кафедры.

– Да, но обычно священники выражаются весьма туманно. Ограничиваются завуалированным упоминанием о Жемчужных вратах, об облаках. А наш проповедник твердо отстаивал собственные убеждения и имел мужество высказывать их прямо и неприкрыто. К тому же его система баллов позволяла заработать дополнительные милости за прилежное заучивание отрывков из Библии.

– И что же это за милости?

– Среди дам особым почетом пользовалось право носить вместо простых белых платьев серебряные наряды. Должен заметить, что вопросы моды оказались непреодолимым искушением для тех, кто при иных обстоятельствах мог бы впасть в неверие. Знание Библии превратилось при дворе в своего рода состязание – особенно после того как дополнительные очки были обещаны каждому, кто соглашался декламировать выученные отрывки на публике.

– Примерно по такой же системе я дрессирую своих собак, – призналась Кейт. – Разница совсем небольшая: в качестве награды вместо небесного блаженства дарую сыр. Но, честное слово, для моих подопечных это совершенно одно и то же.

– Наверное, поэтому я и потерпел сокрушительное поражение. Не люблю сыр.

Снова о себе, подумала Кейт и, чтобы не поддерживать разговор на нескончаемую тему, занялась едой.

– Не хотите узнать, в чем именно заключаются мои главные недостатки? – настаивал принц.

– Хочу, но боюсь, что перечисление займет слишком много времени, – улыбнулась Кейт. – Если не возражаете, то с удовольствием продолжила бы разговор о дворе вашего брата. Неужели все с готовностью подчинились системе?

– После того как Огастас проявил острый интерес, остальные последовали его примеру. Так уж устроены придворные.

– Должно быть, невероятно скучно.

– Надо признать, что внезапная набожность Огастаса поначалу стала для окружения настоящим ударом. Но со временем выяснилось, что все к лучшему: каждого, кто не сумел проявить необходимый энтузиазм, великий герцог просто сплавил с глаз долой. Так я и оказался здесь.

– А ваши придворные функционируют по тому же принципу?

– Мои? У меня нет никаких придворных.

Кейт посмотрела по сторонам.

– Высокие каменные стены. Гобелены, сотканные, должно быть, еще при самой королеве Елизавете. Чудесный сад. Множество слуг. Я ощущаю себя в самом настоящем королевском дворце! – Решив, что выразилась вполне определенно, она улыбнулась стоявшему справа лакею. – Спасибо, с олениной я уже покончила.

– Замок вовсе не предполагает наличия двора и придворных, – констатировал принц.

– Ах, Боже мой, ваше высочество, – пропела Кейт как можно любезнее. – Конечно же, вы правы, ваше высочество!

Было очень интересно увидеть, как сошлись у переносицы его густые брови. Бедный принц! Так привык, что все вокруг целуют ему ноги, что даже не смог поддержать игру.

– Двор служит вполне определенным целям, – серьезно пояснил хозяин. – Король или, как в случае с моим братом, великий герцог правит собственными землями. Я же не правлю ничем и никем, мисс Долтри. Следовательно, и придворным здесь взяться неоткуда.

– Что ж, в таком случае вам повезло вдвойне. Можно не беспокоиться о том, приносите вы пользу или нет.

– Полагаю, с вашей точки зрения, мир не получает от меня ровным счетом никакой пользы?

– Вы сами назвали себя принцем без подданных. Следовательно, бесполезны, но не по своей вине. Все дело в рождении, а обстоятельства появления на свет вашего высочества не предполагают необходимости приносить какую-то пользу людям. Равно как и ставить под сомнение рыночную стоимость того, что я сочла бы наследством еще более ценным.

– По-вашему, принц – это тот человек, который вообще не привык задумываться и искать смысл в окружающей действительности?

Взгляд внезапно потемнел, а открытая искренняя улыбка превратилась в ироничную. Кейт испугалась, не переступила ли порог дозволенной проницательности, и попыталась загладить неловкость:

– Полагаю, вам отлично известна истинная ценность многих вещей, даже если материальная сторона дела и остается в тени.

Гейбриел посмотрел на нее внимательно и склонил голову чуть ниже.

– Когда-то где-то слышал, что женщина дороже рубинов. Или это относится исключительно к добродетельной женщине? Как жаль, что здесь нет отца Пранса, – уж он-то точно нашел бы ответ.

– Наверняка речь шла о добродетельной женщине, – убежденно заверила Кейт.

Принц улыбнулся так, как, должно быть, улыбался, соблазняя сговорчивых дам.

– А вы добродетельная женщина?

Мисс Долтри взглянула так, как взрослые смотрят на глупого ребенка, а для полной уверенности даже слегка похлопала его по руке.

– Позвольте небольшой совет: не просите даму самой назначать себе цену. Сумма наверняка окажется такой, какую вы не сможете себе позволить.

В этот момент пожилой джентльмен справа как раз повернул к ней голову, и Кейт воспользовалась удачным шансом.

– Расскажите, пожалуйста, о своем военном музее, – попросила она соседа. – Бидоны из-под молока всегда казались мне исключительно разносторонним материалом. Нет-нет, не беспокойтесь! Нашему с принцем разговору вы ничуть не помешаете! Мы уже успели изрядно друг другу наскучить.

Гейбриел посмотрел на затылок мисс Долтри и едва не рассмеялся. Поделом! Не надо было высокомерно предполагать, что все женщины только и делают, что мечтают стать принцессами. Равно как и то, что все англичанки безропотно падут к ногам лишь за то, что он иностранец.

Эта английская леди уже после нескольких фраз решила, что он не больше чем самовлюбленный тупой осел. Мнение явственно читалось в глазах, в выражении хорошенького личика.

Впрочем, нос, кажется, все же слегка длинноват. Разве невеста Димсдейла не считается редкой красавицей? Нет, он бы так не сказал. Во-первых, под глазами глубокие тени, а у красавиц кожа должна быть безупречной, как персик. Во-вторых, светская особа наверняка выщипала бы брови до состояния тонкой дуги, а ее брови оставались слишком густыми и подчеркивали глубокие глаза. Удивительные глаза: они даже гармонировали с глупым сиреневым париком.

Еще один вопрос: какого цвета волосы скрывает этот парик? Судя по бровям, темно-русые – возможно, теплого каштанового оттенка. Не исключено, что коротко подстрижены. Гейбриел терпеть не мог модные короткие прически, но ей, пожалуй, такая пошла бы. Высокие, четко очерченные скулы и…

Принц услышал, как тетушка многозначительно откашлялась. О чем он думает? Не иначе как Бервик прав: за интересом к невесте племянника скрывается страх перед собственной судьбой.

У Татьяны, должно быть, безупречный точеный носик. И очаровательные глаза, которые будут смотреть на него с нескрываемым восхищением.

Сама собой явилась непрошеная мысль: мисс Долтри, без сомнения, воплощала женскую привлекательность.

Но как же насчет покорности?

Принц посмотрел на тетушку и радушно улыбнулся.

А вот с покорностью большие проблемы.